Глава 22. О бане, письмах и жемчужине

Ольга Малышкина
Начало: http://www.proza.ru/2014/09/07/790


Глава двадцать вторая. О бане, письмах и жемчужине

К счастью, Ванин ответ прозвучал раньше, чем сознание меня покинуло.

- Ну, не то, чтобы рядом. В самом конце улицы, на углу.
 
Я перевел дух.

- Только мы лучше так поступим: изложим все письменно, а я отнесу и передам, кому следует, – заключил Ваня.

Я полностью согласился – нельзя нам с Колей туда идти. Вдруг опытные сотрудники определят, что он белогвардейский сынок. Да и моя внешность не пользовалась тут популярностью.

- Только сначала в депо наведаемся. Узнаем, когда оказия в Москву появится, и еще, может, мне продовольственные карточки за батю выдадут…

Ваня раздвинул шторы, и солнечные лучи оплели стены золотистой паутиной. При ближайшем рассмотрении она оказалась узором из листиков и мелких розочек на шелковистых обоях. Комната сразу стала необычайно уютной. Не портила даже накопившаяся за многие месяцы пыль, которая теперь весело кружилась в воздухе.

На дневном свету мальчики выглядели чумазыми, как и полагалось кочегарам. Однако показываться с такими физиономиями на улице, а тем более в государственном учреждении, было неприлично, и Ваня устроил нам «снежную баню». Не в том смысле, что заставил нырять в сугроб, а в том, что собрал снег с подоконников и превратил его в горячую воду в кастрюле на кухонной печке. Для ее растопки пришлось пожертвовать этажеркой из прихожей. (Из кранов не вытекло ни капли. Они даже не чихали и не хрюкали, как те, что у Вовки в квартире, когда в трубах тоже исчезала жидкость, а величественно молчали, словно всерьез обиделись на Людей за вынужденную бесполезность.)

В качестве моющего средства использовали слепленные в шарик душистые обмылки. Теперь я еще больше побелел и приготовился безвылазно сидеть за пазухой, чтобы не бросаться в глаза вызывающей окраской.

После помывки приступили к написанию писем. Колиному каллиграфическому почерку даже Ваня позавидовал, хотя и закончил несколько классов ремесленного училища.
(У моего-то спасителя с раннего детства гувернантка была, мадемуазель Жюли. Судя по фотографии, симпатичная барышня с вздернутым кверху носиком и светлыми кудряшками над высоким лбом. Вот только бросила своего подопечного в трудную годину и уехала вместе с соседями с третьего этажа во Францию. Они, конечно, звали Колину маму с собой, убеждали, что худо ей придется в том потревоженном улье, в который превратилась страна, но она не теряла надежды: закончится война, муж вернется домой и жизнь снова наладится. Не наладилась…)

Текст приведу, как запомнил:

«Многоуважаемая ЧК!
Прошу вас отпустить заведующую детским домом в Детском Селе Фаину Карловну, потому что арестовали ее из-за меня, а меня там больше нет. И еще поймайте и накажите, пожалуйста, бандитов, которые убили медсестру Шурочку и водителя Тимофеича!
                Бывший воспитанник Николай.»

Мальчики заспорили из-за обращения «многоуважаемая». Ваня доказывал, что звучит по-буржуйски, но ничего путного взамен предложить не смог, поэтому оставили, как есть.

Второе послание предназначалось Колиному папе:

«Дорогой папочка!
Со мной все в порядке. У меня появился старший брат Ваня. Мы в Москве по адресу: …
Найди меня, пожалуйста!
                Коля.»

Название улицы и номер дома я забыл. Тем более что до Москвы мы так и не добрались… Впрочем, не буду забегать вперед!

Письмо для ЧК Ваня положил в карман, а другое оставили на обеденном столе под канделябром. На тот случай, если «оказия в Москву» не оставит времени еще раз вернуться. Коля хотел взять на память фотографию из альбома, где он совсем маленький, но зато с обоими родителями. Однако Ваня отсоветовал, потому что на главе семейства была офицерская форма царской армии. Вдруг не в те руки снимок попадет, тогда неприятностей не оберешься!

В прихожей нашелся запасной ключ от двери в дом, и Ваня освободил ее от досок, так что вышли мы, как подобает нормальным жильцам, а не как воришки – через разбитое окно. (Доски мальчики затащили в квартиру, это уже на случай, если «оказии» в Москву не окажется и придется снова печку топить.)

Коля нырнул в свои огромные валенки – с прошлой зимы он вырос и обувь, что хранилась в шкафу, оказалась мала. Зато Ваню утеплили вязаным шарфом, потому что его картуз (кепка такая с жестким козырьком) ушей не закрывал и они пламенели на морозе, будто и не уши вовсе, а снегири.

По дороге Ваня рассказал, что городские власти организовали специальные столовые для детей, где бесплатно кормят. Так что если ему в депо карточки за «батю» не дадут, то позавтракать все равно удастся.

(Летописец недоволен, что я столько мыслей на еду трачу. Пожалуй, он прав… Но, возможно, поэтому я и называюсь «грызуном»? То есть моим зубам постоянно что-нибудь грызть требуется? Нужно поразмышлять на досуге…)

На улицах было довольно многолюдно. Тротуары прятались под сугробами, и пешеходы, а с ними и мои мальчики, топали по проезжей части, огибая замершие без электричества трамваи и уступая дорогу редким автомобилям и подводам. Несколько десятков человек стучали топорами – ломали двухэтажный деревянный особняк, не жалея ни фигурных колонн у крыльца, ни чудесных наличников, больше похожих на нарядный кружевной воротник, которым Фаина Карловна украсила платье на новогодний праздник.

- Зачем они его рушат? Хороший ведь дом, крепкий, - спросил Коля у старшего брата.

- На дрова, наверное, разберут! - предположил Ваня.

Его ответ напомнил мне о забытой в щели паркета жемчужине. «Ах, растяпа!» - обругал я сам себя, выбрался из-за пазухи и кинулся назад…


Комментарии в Главе для любознательных: http://www.proza.ru/2014/09/24/190

Продолжение: http://www.proza.ru/2014/10/24/508