Магия бабушкиных зеркал
Посвящается Андрею Столярику http://www.proza.ru/avtor/stolyarikandre
http://www.stihi.ru/avtor/stolyarikandre
Рассказ написан по идее Андрея Столярика «товарищ Х Видел Будущее -3»
http://www.proza.ru/2014/02/25/2217
http://www.stihi.ru/2014/02/25/11958
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
…Андрей сидел в гостиной за старинным круглым столиком, доставшимся ему в наследство от бабушки. Да и вообще, вся мебель здесь – была бывшая бабушкина, и квартира – бывшая бабушкина.
Справа от стола на стене висело зеркало, громадное старинное зеркало в потускневшей бронзовой раме, разукрашенной цветками-лепестками и завитушками. Стекло со временем помутнело, и смотреться в него не было смысла: смотри – не смотри, ничего не увидишь, кроме смутных теней. И поверхность стекла, кроме того, что была мутной, казалась неровной и волнистой, хотя, если положить на неё ладонь, на ощупь это было как и оконное стекло, гладкое и ровное. И никаких следов от этих прикосновений на зеркале не оставалось. Или, может быть, они просто не были видны, поскольку зеркало было мутным само по себе.
Но на расстоянии в нём можно кое-что увидеть. Вот как сейчас, сидя за столом, Андрей боковым зрением видел, как трепещут в зеркале на ветру листья тополя, того тополя, который виден из громадного, на всю стену, окна, находящегося слева от Андрея.
И солнечный свет, летевший из окна, отражаясь в зеркале, падал на стол. Очень удобно, и никаких настольных ламп не надо.
Правда, зеркало иногда капризничало. И в яркий солнечный день оно было серым и тусклым, как будто за окном шёл дождь или снег.
Или, наоборот, когда за окном было темно и пасмурно, и Андрей задёргивал штору и включал верхний свет, зеркало начинало так отражать этот верхний свет, как будто это был солнечный свет, бьющий из окна. И в нем даже мерещился дрожащий на ветру тополь, так трансформировалось колебание шторы.
…Итак, Андрей сидел в гостиной за старинным круглым столиком и перебирал-сортировал свои старые черновики, пытаясь объединить их в нечто единое целое.
И вдруг он увидел в зеркале, как сверху вниз пролетел кто-то грузный в ярком пёстром халате. Андрей жил на предпоследнем, четвёртом этаже. А над ним жила молодая семья, Роман и Юлька. Оба высокие и худые, как жерди. Никакого грузного человека там быть не могло.
Андрей вышел на балкон. Внизу, на асфальтовой дорожке возле дома лежал трёхцветный резиновый мячик, красно-жёлто-синий. Стояло детское ведёрко рядом с кучкой жёлтого песка, пирамидкой, и валялся совок. А на газоне сидели на корточках Жанна с Диной, двухлетние сестрички близняшки, внучки Адамыча, в одинаковых розовых платьицах и красных панамках, и что-то плели из травинок. И сам Адамыч сидел тут же на скамейке и читал газету. И всё. Никакого тела там не было. Да и удара от падения тела тоже не было.
- Эй, сосед! – послышался голос сверху, и Андрей посмотрел вверх. Там стоял Роман с незнакомым ему человеком. – А я и не знал, что ты дома, - продолжал Роман, - я звонил к тебе, и мне никто не открыл. Заходи ко мне, у нас праздник, порадуйся вместе с нами.
- Звонок у меня сломался, - ответил Андрей, - спасибо, зайду.
- Представляешь, - рассказывает Роман, впуская Андрея, - стали мы делать капитальный ремонт и случайно в стене обнаружили тайник. А там – золото, старинные монеты… Одним словом, отмечаем сейчас эту находку.
Наверху у молодожёнов было шумно и весело. Часть народа ещё сидела за столом, но большинство ушло в соседнюю комнату танцевать.
Стол был накрыт как на свадьбу, обильно и богато. А на стене, там, где у Андрея находилось зеркало, висела картина, писаная маслом. На ней был изображён пожилой мужчина, седой, благородный, в китайском халате, разрисованном драконами и птицами.
- Кто это? – спросил Андрей, - показывая на портрет.
- А, - повернувшись по портрету, ответил Роман, - это дед моей матери. Поэт был известный в своё время. Покончил жизнь самоубийством, выбросившись из окна, когда узнал, что его собираются арестовать. Громкая была история. Но её быстро замяли, а имя его постарались стереть и забыть. Мать потом, во времена потепления, ходила везде, пыталась добиться правды, но ничего не добилась…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
… Васисуалий Лоханкин сидел за столом и с тоской смотрел в зеркало. Обрюзгшее лицо его три дня не брито, слипшиеся волосы взлохмачены и напоминают сорочье гнездо. Под глазами мешки… Вообще-то его зовут не Васисуалий Лоханкин. Так его стали называть приятели и соседи после того как некий Петров. Или Ильф? Ну, одним словом, кто-то из них выпустил эту свою книжку. Совсем склероз замучил, и имя собственное уплыло куда-то в неизвестность. А было оно красивое, звучное, хоть на афишах печатай, не опозоришься. А эта дурацкая кличка вытеснила имя собственное из памяти. А прозвали его так за любовь к красивым цитатам, вещам и книгам.
Вот и сейчас сидит он перед зеркалом в роскошном китайском халате, разрисованном драконами и птицами, прижимая к груди книгу в золотом переплёте: «Мужчина и женщина».
Правда, ворот халата немного пообтрепался и слегка лоснился. И сползшие до локтей рукава были мятыми и тоже не первой свежести. Да и руки, волосатые и на вид очень липкие вызывали у Васисуалия отвращение к самому себе.
В дверь негромко, но настойчиво постучали. Васисуалий вздрогнул.
Уже несколько раз при встрече чекист Миша, молодой, щеголеватый, красивый, скрипящий на ходу новой блестящей кожей, намекал, что неплохо бы сдать золото.
- Какое золото? – удивлялся Васисуалий.
- Сам знаешь, какое, - жестко говорил Миша, - мы ещё подождём немного. Но долго ждать не будем. Республике нужно золото, а ты скрываешь. Потом плохо тебе будет…
Васисуалий расстраивался, никакого золота у него не было. Все в доме знали, что дед Васисуалия был купцом какой-то там гильдии и меценатом. И хотя золота у него никто не видел, но многие подозревали, что оно у него есть.
Дед умер ещё до революции, и никакого золота наследникам не оставил. Да и не мог бы оставить, даже если бы оно у него и было. Умер он неожиданно, от удара, во время бешенной скачки на тройках…
…В дверь опять постучали. Чуть громче и более настойчиво.
Васисуалий не пошевелился. Он по-прежнему с тоской смотрел в зеркало, и мысли его текли медленно и лениво:
- …А бабушка говорила, что зеркало это очень ценное, и что не раз оно выручало их из беды. – Береги его, внучек, не продавай. Оно тебе ещё как пригодится, - говорила бабушка перед смертью…
- …Ну, и как оно может сейчас пригодиться? – тоскливо думал Васисуалий. – Вот, сейчас ворвутся, арестуют. Бить будут. Больно. Боюсь боли.
А в дверь уже молотили во всю, ногами и чем придётся. И сотрясалась дверь от ударов. И громкие неразборчивые крики доносились из-за двери.
И отчаяние охватило Васисуалия, и захотелось ему стать совсем крохотным и не заметным, и спрятаться куда-нибудь в щель. И устремилась его душа туда, вперёд, в зеркало. И поплыл туман у него в голове, и дурно стало Васисуалию. И мерещится ему, что всплыл он в воздух над столом, большой, грузный, в красном пёстром и мятом халате, и медленно поплыл в сторону зеркала. А навстречу ему, из зеркала также медленно плыло его отражение. И встретились они как раз на границе, и прошли сквозь друг друга и разминулись. И ничего не почувствовал при этом Васисуалий, только лёгкий озноб пробрал его от головы до пяток.
И упал Васисуалий по ту сторону зеркала на отражение собственного ковра в отражении собственной гостиной, и потерял сознание.
…Ворвавшиеся в квартиру люди увидели, что в комнате никого нет. А из большой картины, висевшей на стене, вдруг медленно выплыла прозрачная фигура, очень похожая на Ивана Грозного, с бородкой клинышком и в длинном красном пестром балахоне. Эта фигура медленно проплыла к окну, прошла сквозь стекло, не повредив его, и пропала.
Люди подбежали к картине. Это была явно «Иван Грозный, убивающий своего сына». Только Иван Грозный исчез, а на полу остался лежащий без сознания его сын.
И вдруг сын пошевелился, привстал и посмотрел на чекистов.
Сначала он, было, испугался, потом хитрая улыбка пробежала по его лицу, и он погрозил чекистам пальцем.
Чекисты попятились.
А сын Ивана Грозного встал с пола, поднял валявшуюся рядом с ним книгу, отряхнул с неё пыль и пошёл и уселся за круглый столик, изображённый на картине.
Сидя за столиком и подперев кулаками подбородок, он с весёлой иронией созерцал ворвавшихся в квартиру людей. А перед ним на столике лежала толстая книга в дорогом переплёте, на корешке которой можно было прочитать: «Мужчина и женщина».
И тут до чекистов дошло, что это никакой не сын Ивана Грозного, а подлежащий аресту Васисуалий Лоханкин.
Бросились они к картине. Но это была всего лишь картина. На которой, видно что, очень дорогими иностранными красками, и, наверное, иностранным художником, был нарисован Васисуалий Лоханкин.
А изображение не арестуешь.
…А во дворе во всю разорялась Аннушка. Да, именно та Аннушка, которая так подгадила Берлиозу.
- Я собственными глазами видела, - кричала Аннушка, - как жилец с пятого этажа выпал из своего окна, и как разверзлась под ним земля, и унесли его черти в преисподнюю.
…Врала Аннушка. Ничего такого она не видела. А видела она, как очень медленно и плавно выплыл Васисуалий из своего окна, весь воздушно прозрачный, медленно опустился на землю и исчез, как растворился.
И долго с недоумением смотрела Аннушка на то место, где исчез Васисуалий. И не могла поверить, что такое может быть.
А потом сама выдумала чертей, и сама же в них и поверила…
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
…Сознание возвращалось очень медленно. Сначала он осознал, что лежит почему-то на полу, на ковре, а не в кровати, а левую руку он абсолютно не чувствует, совсем затекла рука, прижатая под боком.
Васисуалий вытащил из-под себя руку и стал трясти ей в воздухе, чтобы возобновить кровообращение.
С возобновлённым кровообращением вернулась и память. Вспомнил и чекистов, которые ломились в квартиру, и себя, от страха потерявшего сознание. И тогда он обернулся назад и увидел, что чекисты как раз в этот момент ворвались в комнату и несутся на него, все пятеро, со злобно оскаленными лицами и с пистолетами в руках.
И страшно стало Васисуалию, и вскочил он на ноги. И в этот миг бегущие на него чекисты вдруг застыли в самых неестественных позах, с оскаленными ртами и злобно выпученными глазами. Васисуалий медленно пошёл в их сторону, желая миновать эту застывшую скульптурную композицию и выскользнуть из квартиры и бежать-бежать-бежать без оглядки, лишь бы подальше отсюда.
Но наткнулся на неожиданное препятствие. Между ним и чекистами была какая-то невидимая, но непреодолимая преграда. Гладкая и ровная, как стекло. И в то же время ни тёплая, ни холодная, никакая. При этом Васисуалий заметил что он вообще не чувствует ни тепла ни холода.
Сделав шаг назад, он обнаружил, что перед ним стена, на стене висит громадное бабушкино зеркало, а чекисты там – в зеркале. Или это он сам в зеркале? А чекисты в его комнате? Глянув ещё раз на оскаленные застывшие морды, Васисуалий вернулся на то место, где лежал, поднял книгу с пола, и, стряхнув с неё пыль, сел за стол и, положив книгу перед собой, стал смотреть на скульптурную композицию в зеркале и думать, что же делать дальше. Жить с такой картинкой в комнате всё время не доставляло удовольствия. Подпёр щёки руками и задумался, созерцая несимпатичную композицию.
И в этот момент композиция пришла в движение: подскочили к зеркалу и захлопали по невидимой поверхности растопыренными пятернями. А лица их при этом стали растерянными и какими-то даже беспомощными. И послышались голоса:
- Да это всего лишь картина...
- И видите, как здорово нарисовано: как живой этот мерзавец там сидит...
- А краски какие, у нас таких и нет, за границей, видно, доставал, подлюга...
- И художники наши нынешние так рисовать не умеют... Иностранец, наверное, малевал...
- А самого дома нет. Сбежал. Предупредил его, видно, кто-то…
- Надо у двери поставить караул: а, вдруг, вернётся…
И чекисты, повернулись и ушли из квартиры.
После того, как чекисты ушли и захлопнули за собой дверь, Васисуалий снова проверил, есть ли возможность вернуться обратно по ту сторону от зеркального стекла. Стекло было твёрдое, и пропускать не желало.
Тогда он пошёл к выходной двери в этом зазеркальном мире, отворил и увидел перед собой не привычную лестничную площадку, а всё ту же свою комнату, с мерцающим на стене зеркалом, как зеркальное отображение своей квартиры через входную дверь.
И вид изо всех окон был одинаков. Не привычный внутренний дворик, а всё та же комната, с зеркалом на противоположной от окна стене.
И вернулся Васисуалий снова к столу, сел и горестно задумался. Он вспомнил, как, прежде чем оказаться здесь, он, в полёте, столкнулся и разминулся со своим отражением, и это отражение, вылетев в окно, упало вниз и растворилось где-то глубоко в недрах земли. И интуиция подсказывала ему, что для того, чтобы вернуться в реальный мир, ему надо вернуть своё отражение и поменяться с ним местами.
Закрыв глаза и вцепившись пальцами в волосы, Васисуалий всматривался во тьму за веками. Постепенно тьма эта наливалась заполнялась тёмно-багровым светом. И вот уже мерещится Васисуалию, что носится он маленькой беззащитной точкой в кромешной тьме вокруг бешено вращающегося под ним огненного багрового шара. Сколько он так просидел в оцепенении, только вздрогнул он от вдруг раздавшихся извне голосов и открыл глаза.
В комнату стремительно входила его бывшая жена, Аделаида Францевна со своим новым мужем, маленьким, тщедушным и бесцветным Арнольдом Палычем Кизя-Колупенко. Пышная красавица Аделаида Францевна смотрелась рядом с ним как большой красивый яркий нуль рядом с тощенькой бесцветной единицей. И вместе они смотрелись как число 01, поскольку нуль стремительно катился первым, а за ним семенила бодрая, потрёпанная единичка. А следом за ними ввалились и старые знакомые чекисты.
«И на такого мозгляка она меня променяла, - тоскливо подумал Васисуалий, - и только потому, что эта, побитая молью глиста, видите ли, изобретатель. Изобрёл чёрную икру из картона. Внешне ничем не отличишь от настоящей. И запах как у настоящей. На вкус, конечно, картон картоном, с ароматом керосина. Но, для не разбирающихся, сойдёт. Тем более, что и цена за неё как за картон…»
И не сдержался тут Васисуалий, рванулся в сторону вошедших, чтобы схватить за глотку этого изобретателя. И упёрся ладонями в стекло. А с того момента, как он рванулся с места, вошедшие застыли на месте. Причём Аделаида Францевна застыла с широко открытым ртом, и можно было пересчитать все её зубы, и даже пломбы, и прекрасно было видно здоровое красное горло.
А новый муж её и изобретатель картонной икры Арнольд Палыч заискивающе заглядывал в это горло, как дантист к богатому клиенту. А последний чекист ещё и не успел полностью войти в квартиру. Так и застыл в узкой щели приоткрытой двери. Одна нога здесь, поднятая в воздух, а другая ещё на лестничной площадке.
И вернулся тогда Васисуалий на прежнее место, и только после того, как он уселся за стол и, горестно подперев руками лицо, стал смотреть на вошедших, те пришли в движение, и заговорили.
- Да мы с ним уже давно не виделись! – сказала Аделаида Францевна, и родительских прав я его лишила, теперь сыну нашему Монтику – отец будет Арнольд Палыч.
- Ну, вот что, - сказал один из чекистов, - вы тут поживите пока, а как он явится, постарайтесь под любым предлогом задержать его, и нам сообщите, как можно скорее.
- А как же, - густым басом рокотала Аделаида Францевна, - обязательно сообщим. Мы всегда были законопослушные…
…А Васисуалий закрыл глаза и уши, чтобы ничего этого ни видеть ни слышать.
Когда всё стихло, Васисуалий открыл глаза. Там за стеклом было тихо и темно. И непонятно было, есть там кто-нибудь или вообще никого нет.
И потекло время очень странно, как будто рывками. Это Васисуалий определял по тому, как двигались по квартире люди. То они двигались как-то слишком медленно, то обычно, то начинали мельтешить, и тараторить так, что их речь превращалась в сплошную абракадабру. То на той стороне вдруг свет начинал мерцать черно-белым так быстро, что Васисуалий вообще ничего не мог рассмотреть. Время от времени это черно-белое мерцание переходило в ровный серый мутный цвет. Тогда Васисуалий не выдерживал и вставал. И вид за стеклом прояснялся, и он чётко видел застывшие как на фотографии, фигуры. А когда он садился обратно, фигуры снова начинали двигаться и разговаривать. Чем дольше сидел неподвижно Васисуалий, тем быстрее двигались за стеклом фигуры, пока видимость не пропадала, переходя в серый туман.
Однажды Васисуалий обнаружил, что Аделаида Францевна совсем уж древняя старушка, и он её с трудом узнал. Кизя-Колупенко исчез, как его и не бывало, а его сын Монтик стал совсем взрослым, вытянулся, отрастил усы, а рядом с ним появилась юная и прекрасная девушка. Из их разговоров он понял, что эта девушка, Изабелла, жена его сына Монтика.
И опять закрутилось безудержно серое колесо времени. В промежутках он обнаруживал изменения. Сначала появился в квартире малыш Ромик. Потом исчезла Аделаида Францевна. Потом исчез Монтик. И не мог понять Васисуалий, как и когда мог исчезнуть Монтик, поскольку Изабелла ни с кем не разговаривала и никому ничего не рассказывала. А сидела одна дома с маленьким Ромиком, очень расстроенная….
…И снова закрутилось серое колесо времени… В промежутках Васисуалий иногда замечал, как растет Ромик, и не Ромик он уже, а Роман. А Изабелла тем временем медленно стареет.
А потом Роман привёл в дом девушку и сказал Изабелле:
- Мама, это Юлька, Юлия. Точнее, Джульетта. Но она стесняется своего имени, и всем представляется Юлией. Вот и мы так её звать будем…
Как только Васисуалий впервые увидел Юльку, он вздрогнул от неожиданности, и сердце защемило от застарелой боли. Глаза… Глаза точно такие, как у предавшей его Аделаиды Францевны. Громадные глаза, синие до черноты, и глубокие как космос. Только Аделаида Францевна была женщина дородная, почти шарообразная, а эта, Юлька, Юлия, Джульетта, тоненькая и хрупкая, как нарцисс.
И так невыносимо потянуло Васисуалия в эти бездонные Юлькины глаза, что ход времени выровнялся, исчезло серое колесо, а также черно-белые мелькания, и всё пошло как в обычном времени, очень ровно.
И так он жадно стал следовать за Юлькой взглядом, что девушка иногда нервно вздрагивала, оборачивалась, а потом говорила Роману:
- Мне всё время кажется, что этот толстяк на картине за мной наблюдает.
- Не переживай, - успокаивал Роман, - бабушка говорила, что этого нашего деда нарисовал неизвестный художник, по таланту равный самому Рафаэлю, а может даже и более талантливый. Но не повезло ему по жизни, он остался неизвестным…
И Юлька успокаивалась. Иногда, когда дома никого не было, а Юльке не терпелось поделиться с кем-нибудь новостями, она садилась перед картиной, и начинала рассказывать. И ей казалось, что её слушают и понимают.
А Васисуалий действительно очень внимательно слушал Юльку. Он был рад, что она с ним разговаривает. Но сам молчал.
Он пытался раньше с кем-нибудь заговорить, но стоило ему открыть рот, как движение по ту сторону стекла замирало. Все замолкали и останавливались. И не двигались до тех пор, пока Васисуалий не замолкал.
И вот теперь он слушал Юльку, про себя счастливо улыбался и молчал.
Один раз нарушилась безмятежность этих счастливых дней, когда во время капитального ремонта случайно был обнаружен тайник с сокровищами их предка, купца-мецената.
И тяжко было смотреть на это Васисуалию, поскольку из-за этого то клада и начались его неприятности, и возненавидел люто он эти сокровища.
- Посмотри-ка, - весело говорила Юлька роману, - кажется, твой предок недоволен, что мы его клад обнаружили.
- Пусть злится, - отвечал Роман, - ему-то он точно ни к чему. А нам – в самый раз…
***
- Знаешь, - как-то сообщил Роман Юльке, - Федьку Косого выпустили по амнистии. Так что, будь осторожна, не ходи поздно одна.
- Ты сам тоже не ходи, - сказала Юлька, - это же ведь ты его застукал, когда он лез в окно к Кирилловне. Вряд ли он это забыл…
…В квартире было тихо и темно, Юлька с Романом крепко спали, только свет луны лежал на полу неровными бледными ромбами, когда раздался странный скрежет, затем дверь открылась, и в комнату тихо прокрался средних лет тип очень гнусного вида. В руке у него блестело лезвие длинного ножа.
Неожиданно для себя Васисуалий изо всех сил запустил в этого типа книгой, которая всё время лежала перед ним. Толстой книгой в дорогом переплёте с застёжками, с надписью «Мужчина и женщина» на корешке золотыми буквами. И эта книга, пролетев сквозь стекло, как будто его там и не было, ударила типа по темени, отскочила и вернулась обратно, и легла перед Васисуалием на то место, где всегда и лежала. А гнусный тип с грохотом упал на пол.
Роман с Юлькой проснулись. А пока они одевались, включали свет и с удивлением рассматривали сломанный замок, с гнусным типом стали происходить странные вещи. И видел это один Васисуалий. Тип вдруг стал быстро уменьшаться, пока не превратился в новорожденного младенца. Его старая одежда превратилась в пелёнки бледно-голубого цвета, а длинный страшный нож – в обыкновенную погремушку – три гремящих шарика на ручке. И тут младенец заплакал.
- Смотри-ка, - сказал обернувшийся Роман, - кто-то взломал дверь, чтобы подбросить нам ребёнка.
- И что мы с ним будем делать? – спросила Юлька, - оставим себе или сдадим в детский дом.
- Надо посоветоваться с Андреем, - сказал Роман, - он хороший психолог. Как скажет, так и сделаем…
Небольшое отступление
…Раздался телефонный звонок. Снимаю трубку:
- Валя?
- Да, - отвечаю, - здасьте...
- Ой, извините, - и короткие гудки.
Через пару секунд снова:
- Валентина?
- Кто это? - спрашиваю
- Это Юля...
- ?...
- Ой, извините, - сказала Юля, и снова короткие гудки...
Ну, вот, подумала я, Юля мне уже звонит, из рассказа прямо...
ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
…Малыш лежал в детской кроватке и плакал. Эту кроватку Роман накануне вытащил из чулана и поставил у стены рядом с окном так, чтобы солнечный свет не мешал малышу.
Малыш дома был один. Юлька убежала в магазин за детским питанием и, вообще, за продуктами, а Роман был на работе, в своём суперсекретном ящике.
Плакал малыш как-то зло, раздражённо, и на вид был несколько гнусен. Лысая головка покрыта серым лишаем и мелкими серыми клочками волос. Правый глаз был жёлтый и злой. Левый был несколько скошен к переносице и с бельмом. А всё тельце было покрыто непонятными пятнами и шрамами.
А Юлька как будто совсем всего этого не замечала:
- Посмотри, какой славный малыш, - говорила она Роману.
- Гнусный он какой-то, - помявшись немного, отвечал Роман, - противный…
- Все малыши в этом возрасте противные, - весело говорила Юлька, - подрастёт, похорошеет…
…И теперь малыш раздражённо плакал в своей кроватке, пытаясь при этом засунуть себе в рот большой палец правой ножки, ухватившись за неё обеими ручками.
Васисуалий машинально сунул руку в карман халата. Не мог он спокойно видеть плачущих детей. Даже если это бывший уголовник, всё равно теперь он всего лишь маленький и беззащитный младенец.
В кармане ничего не было, что могло бы утешить грудного младенца. Да и как он смог бы передать ему, даже если бы там что-то оказалось?
Было в кармане только маленькое зеркальце, о котором Васисуалий совсем забыл. Зеркальце по ободку было украшено настоящими сапфирами. А на задней стороне в центре находился большой лунный камень. Это зеркальце Васисуалий собирался подарить Аделаиде Францевне, но не успел. И оно осталось лежать в кармане.
Васисуалий достал из кармана зеркальце и, поймав им солнечный луч, направил зайчика на малыша. Малыш замолчал и стал ловить солнечного зайчика. Но в это время открылась дверь, и вошёл Роман. Васисуалий быстренько спрятал зеркальце под стол, а малыш снова заплакал.
- Сейчас, сейчас, радость моя, - пробормотал Роман, выкладывая на стол несколько свёртков, пакетов и маленького серого полосатого котёнка, худого и грязного. Из одного свёртка он достал миниатюрную компьютерную мышь, под крышкой которой плавали в жидкости блестящие золотые рыбки. Привязав к концу кабеля конец шпагата, смотанного в клубок, Роман залез на стол, и отмерив нужную длину, чтобы мышка находилась сантиметров в тридцати от пола, привязал шпагат к крюку, на котором висела люстра. Затем, спрыгнув на пол, он пересадил котёнка со стола в тёплый квадрат света на ковре, и слегка раскачал перед ним мышь в воздухе. Рыбки под прозрачным корпусом мыши заискрились, задвигались, а котёнок, сев на хвост, жадно следил загоревшимися, как фары, зелёными глазами за ними в летающей перед ним маятником мышке.
Малыш затих, повернулся в кроватке и тоже стал следить и за летающей мышкой, и за охотящимся за ней котёнком.
А Роман распаковал остальные свёртки, в которых находились трубы, линзы, шарниры, шурупы, винтики… И углубился в эту кучу деталей, стал их собирать, перекладывать, свинчивать из них что-то…
…Васисуалий, тихонько, чтобы никого не потревожить, и не нарушить ход времени, направил солнечного зайчика в комнату. И солнечный зайчик, радостно пробежав по деталям и стёклам, разложенным на столе, заискрился в них множеством ярких весёлых радуг. Таких ярких, что Роман на секунду зажмурился. Рука Васисуалия при этом дрогнула, а зайчик дёрнулся, и, пробежав по лицу и волосам Романа, отчего те заискрились множеством золотых точек, перебрался на малыша.
И как только солнечный зайчик коснулся его, покрыл всего от макушки до пяток, как золотой ореол, как душ из радостного солнечного света, серый лишаистый налёт на головке малыша с клочьями серых волос растаял. А вместо него головка стала покрываться золотистыми вьющимися локонами, пушистыми и мягкими на вид. Бельмо и косоглазие с правого глаза исчезло, и оба глаза засинели яркой небесной синевой. Исчезли все пятна и шрамы, и кожа стала такой, какой и должна быть у грудного младенца.
Удивленный результатом, Васисуалий перевёл зайчика на котёнка. Серая тусклая шёрстка котёнка распушилась, и оказался он не серым и грязным, а ярким желтым, с чёрными полосами. Настоящий тигрёнок. И весело заскакал котёнок, подпрыгивая и пытаясь достать лапкой мышь. А малыш, стоя в кроватке, и ухватившись ручками за ограду, с интересом наблюдал за ним.
Васисуалий убрал зеркальце. Причём на обратном пути оно снова солнечным зайчиком пробежалось по линзам, трубам, а также по волосам Романа. А Роман схватился за голову и воскликнул.
- Это надо же! Как я сразу не додумался! Это же всё так просто!... - и тут же принялся развинчивать всё собранное и собирать по-новому…
Не успел Васисуалий спрятать зеркальце, как вернулась Юлька…
…Васисуалий устало закрыл глаза. И снова, как всегда случалось, когда он пытался уснуть, с бешенной скоростью завращался у него за закрытыми веками громадный огненный шар. И он сам, жалкой беспомощной точкой носится и носится вокруг него, как спутник. И отчаяние, и усталость от этого бешенного полёта, и желание оторваться, уйти с этой орбиты, вернуться в привычный мир…
… - Вот новейший технический трансформатор, - при этих словах Васисуалий вздрогнул и открыл глаза.
Роман устанавливал на подоконнике прибор, чем-то напоминающий микроскоп и небольшую подзорную трубу одновременно.
- Я сам его собрал, пользуясь сверхзасекреченной информацией нашего ящика, и никто об этом не знает. Ты первая. Стоит его навести на машину, и…
- Роман, - прервала его Юлька, - вон, Петька Голинещук из соседнего двора сжёг девять машин. И теперь он где? И в чём только его теперь не обвиняют! И вор, и грабитель. А он только от отчаянья, что из-за этих машин ходить стало невозможно. И дышать нечем. Ни одного дерева во дворе. Тополя все вырубили, потому что у тёщи депутата – астма. А двор забетонировали. Ни зелени, ни детской площадки. Одни машины – рядами на весь двор и выхлопные газы.
- Ничего, - сказал Роман, - я не Петька. Я тихо, культурно. Надо только навести прибор на машину, посмотреть в окуляр, и…
- Давай, я, - прервала его Юлька, - Я женщина, с меня маленький спрос, если что…
Юлька прильнула к окуляру и стала переводить трубу от одной машины к другой.
- Вот, дерьмо, - с досадой сказала она, - ничего не получается…
И в этот момент все машины превратились в громадные кучи свежего дымящегося навоза. И из нескольких куч вылезли, чертыхаясь и отряхиваясь, несколько граждан. В одном из граждан Роман узнал депутата. Приехал, видно, навестить тёщу. Его белый костюм был покрыт коричнево-жёлтыми пятнами. А с белой шляпы каплями стекал густой жирный навоз.
- Значит, и его роскошный чёрный с золотом лимузин тоже.. – задумчиво пробормотал Роман, - Ну, что ж, тем лучше…
А Юлька стала переводить трубу от одной кучи навоза к другой и бормотать:
- Дуб, качели, песочница, горка…
Но ничего не происходило.
- Он только технику трансформирует, с навозом он ничего сделать не сможет. Давай, лучше котёнка пойдём купать и кормить. Да и малыш тоже голодный… И не только малыш…
Как только они вышли из комнаты, Васисуалий достал из кармана зеркальце, поймал солнечный луч и направил его в окуляр трансформатора, всё ещё стоявшего на подоконнике, думая про себя: «Дубы, клумбы, детская площадка, песочница, качели, горки, родник, бассейн…»
И сработало. Как грибы после дождя вырвались из земли двенадцать дубов, ровным кругом опоясывая двор. Разбросанный от их стремительного роста в разные стороны навоз таял, превращался в почву, покрывался яркой зелёной травой.
А за дубами виднелась детская площадка, с песочницей, качелями и горками. А по периметру, возле домов, запестрели разными цветами клумбы. У корней одного из дубов забил родник. И вода его по аккуратному жёлобу потекла в красивый круглый бассейн.
А технический трансформатор, не выдержав, наверное, такой нагрузки, рассыпался вдруг десятком ярких, разноцветных шариков…
…Васисуалий закрыл глаза. И снова бешено вращающийся багровый шар. И видит он себя со стороны, маленького, беспомощного, несущегося в бешенном потоке по орбите…
«Вернись… вернись…» - мысленно приказал он себе. И тот, маленький Васисуалий, дрогнул, и как будто слегка замедлил свой стремительный полёт по кругу, а багровый шар стал медленно отдаляться и уменьшаться…
…-У меня ревматизм, - чей-то дребезжащий старческий голос вывел Васисуалия из состояния транса.
Во дворе возле дубов ходил депутат в вычищенном, с почти незаметными желтыми пятнами, белом костюме, без шляпы, с блокнотом и ручкой в руках. Задумчиво смотрел на дубы и бормотал что-то про кубометры, и хватит ли этих кубометров на новенький белый лимузин.
А вокруг него суетился маленький, тощенький старикашка, и, поправляя лязгающую вставную челюсть, дребезжал:
- У меня ревматизм! А из-за этих дубов в квартире темно и сыро!
- Твои же окна выходят на другую сторону, - задумчиво говорил депутат, - А другие жильцы не жалуются, наоборот, мешают нам, возражают, не хотят, чтобы мы дубы эти спилили…
Скоро приехали и пильщики. Во двор они заехать не смогли: дубы мешали. Поэтому, оставили машину за пределами двора .
- Ну, хозяин, - сказал главный пильщик, - за такие дубы нам положено по пятёрке на брата…
- Пятёрке чего? – спросил депутат, - долларов?
-Каких долларов? Ты, что, смеёшься, хозяин? Тысяч долларов.
- Получите, - пообещал депутат, - в крайнем случае, увеличим налоги в связи с экологической проблемой…
…Загудели на всю мощь пилы. И тут же смолкли.
- Хозяин! – раздался голос главного пильщика, - не берут наши пилы дерево! Ни одной царапины.
- Плачу по десятке на брата! – заорал депутат, - Только, работайте, работайте!
Пилы взревели с новой силой и рассыпались на множество воздушных шариков. И эти шарики дружно взлетели вверх и замелькали среди ветвей дуба как радостные мотыльки.
- Ну, хозяин, - сказал главный пильщик, - себе дороже… И с тебя ещё за инструмент причитается…
В этот момент во дворе появился ещё один старичок в сопровождении стайки молодёжи…
- Как вам не стыдно! – закричал он высоким петушиным голосом, - эти деревья под защитой государства! Их нельзя пилить!...
Пильщики со своими пилами тут же убрались со двора. А депутат забормотал:
- А я и не знал… И жильцы жалуются…
…Васисуалий снова закрыл глаза. И снова – бешено вращающийся шар…
«Вернись… вернись…» - снова мысленно приказал он себе.
И шар стал отдаляться, отдаляться, пока не превратился в чуть заметную точку. Потом исчезла и точка. И за веками воцарилась абсолютная тьма.
Васисуалий сидел с закрытыми глазами, поэтому и не видел, что зеркало стало мутным, серого ровного цвета.
Потом он почувствовал сильный толчок снизу, взлетел верх и поплыл куда-то. И открыл глаза. В голове шумело, а всё вокруг казалось призрачно-туманным. А он сам плыл в сторону зеркала. А оттуда, навстречу ему, плыло его отражение. И на грани они встретились, прошли друг сквозь друга и разминулись. И снова, как и в первый раз, ничего не почувствовал Васисуалий, только лёгкая судорога пробежала по всему телу.
И пролетел он так через всю комнату, перевернулся в воздухе и с грохотом опустился в кресло за столиком. Потом посмотрел в зеркало и увидел там себя, сидящего за столиком в нелепой позе. Помахал себе рукой, и отражение помахало ему синхронно в ответ. Всего лишь отражение.
Потом Васисуалий вспомнил и испуганно огляделся: не разбудил ли он малыша и Романа с Юлькой?
Никого в комнате не было. И не было детской кроватки.
А в дверь стучали. И от этих неистовых ударов дверь сотрясалась и в любой момент могла сорваться с петель.
Но Васисуалий уже не боялся тех, за дверью. Он знал, что ему надо было делать. Откуда эти знания пришли, он не знал.
И он спокойно подошёл к зеркалу и нажал на его правый верхний угол, слегка потянув вниз. А потом отпустил. И зеркало стало бесшумно поворачиваться вокруг своей оси, открывая потайной ход. И шагнул туда Васисуалий, освещая себе дорогу карманным фонариком, украшенным сапфирами вокруг лампочки, и большим лунным камнем на конце ручки. А зеркало, продолжая вращаться, повернулось в комнату задней стороной, закрыв ход. И была на задней стороне зеркала картина, написанная удивительно яркими красками. И был изображён на той картине Васисуалий, сидящий за столом. И лежала перед ним старинная книга с застёжками, на корешке которой золотыми буквами было написано: «Мужчина и женщина».
И в этот момент дверь не выдержала и открылась. И вломились в комнату пятеро чекистов, скаля зубы в яростном реве и размахивая пистолетами…
…Подземный ход вывел Васисуалия на хутор, далеко за городом. И он не сразу узнал его. А когда узнал, то сразу понял, что он должен сделать. Он должен войти и сказать: «Выкладывай! Причём, всё! Без утайки!...»
Этот хутор принадлежал когда-то его деду, меценату. Теперь, после того, как его конфисковали, жил здесь изобретатель картонной икры, самоучка, Арнольд Палыч Кизя-Колупенко.
…Арнольд Палыч размешивал что-то большой деревянной ложкой в медном тазу, стоящем на табурете. Зелёное месиво под его рукой пыхтело, и булькало, и жирно лоснилось.
Васисуалий вошёл быстро и, схватив оторопевшего изобретателя двумя руками за горло, прорычал:
- Выкладывай! Причём, всё! Без утайки!...
Горло изобретателя было холодное, мокрое и колюче-липкое, так что Васисуалию стало противно, и он тут же отпустил изобретателя.
Арнольд Палыч шлёпнулся на пол рядом с табуретом.
-Сейчас, сейчас, - бормотал он
- Ну, - грозно навис над ним Васисуалий.
Тогда изобретатель вскочил и быстренько юркнул в кладовку. Вскоре он вернулся оттуда пыхтя и волоча перед собой два тяжелых саквояжа.
- Здесь всё, - бормотал он, - и золото, и драгоценности, и валюта, что оставил ваш дедушка моему отцу на хранение перед своей внезапной кончиной. А кто от богатства отказывается? И свидетелей не было… А тут и переворот нагрянул…
Васисуалий брезгливо вытер свои липкие руки висевшим на стене серым полотенцем. А потом, на всякий случай, вытер и ручки саквояжей. Они тоже оказались липкими.
- А что это ты готовишь? – кивнул Васисуалий в сторону тазика с зелёной шевелящейся массой.
- А, это? – радостно оживился изобретатель, - Я ещё не придумал окончательно. Но это будет что-то очень дешёвое и питательное, на основе болотной тины и лягушачьей икры.
- А можно попробовать? – спросил Васисуалий.
- Конечно, - ответил изобретатель, который снова сидел на полу, недалеко от тазика. Ноги его не держали почему-то. И смотрел он на Васисуалия с возбуждённо-радостным нетерпением: когда же он наконец-то отхлебнёт дешёвой питательной смеси.
А Васисуалий поставил саквояжи на стол, засучил рукава и, взяв тазик в обе руки, медленно и с наслаждением вылил его содержимое на голову изобретателю.
Изобретатель вскочил, и потекла по нему, обволакивая его полностью зелёная жирная масса.
Потом Васисуалий взял саквояжи в обе руки и вышел из дому, не оглядываясь на орущего Арнольда Палыча.
И не видел, что потом произошло.
А на это стоило посмотреть.
Зелёная жижа полностью обволокла вскочившего с пола изобретателя. И стекала с него на пол крупными жирными каплями. И капли на полу шипели и испарялись бесследно.
И побежал изобретатель кометой к бочке с дождевой водой, во двор, сопровождаемый длинным зелёным хвостом. А там поливал он и поливал себя из ковшика, пока не смыл всю зелёную слизь. И зелёная слизь с него смылась вместе с одеждой.
И побежал он обратно в дом, дрожа от холода.
А в доме обнаружилось, что кожа у него после зелёной маски стала чёрной, блестящей с фиолетовым отливом.
И взвыл тогда изобретатель.
Но это было ещё не всё.
Через пять минут кожа его стала на ощупь шероховато-колючей, а потом попёрла-полезла из неё густая чёрная шерсть.
И взвыл от этого изобретатель ещё громче, и лишился дара речи…
Не видел всего этого Васисуалий. А если бы видел, может, пожалел бы изобретателя. А так не было в его сердце никакой жалости. К тому же, забыл он напрочь о существовании Арнольда Палыча, когда подходил к своей квартире с двумя тяжёлыми саквояжами в руках.
…Когда Васисуалий вошёл в свою квартиру, растерянные чекисты всё ещё топтались у картины, перебрасываясь репликами.
- Да это всего лишь картина...
- И видите, как здорово нарисовано: как живой этот мерзавец там сидит...
- А краски какие, у нас таких и нет, за границей, видно, доставал, подлюга...
- И художники наши нынешние так рисовать не умеют... Иностранец, наверное, малевал...
- А самого дома нет. Сбежал. Предупредил его, видно, кто-то…
- Надо у двери поставить караул: а, вдруг, вернётся…
С грохотом поставил Васисуалий оба саквояжа на стол. И тут чекисты разом обернулись.
- Вам, кажется, это надо, - сказал Васисуалий, - ну, так забирайте и проваливайте отсюда, да поскорее.
- Я те провалю, я те провалю, - злобно прошипел красавец Миша, наставляя на Васисуалия пистолет, - а ну, живо, к стенке, гнида антилегентная. Вон к той, где картинка. И не шевелись!..
Васисуалий и теперь знал, что ему надо делать дальше и совсем не боялся. Прислонившись спиной к картине, он правой рукой нащупал в стене пять еле заметных вмятин. Но нажимать пока не стал: рано.
Миша открыл оба саквояжа. Такого богатства чекистам видеть еще не приходилось, и глаза их алчно разгорелись, и не могли они оторвать своих взглядов от тускло мерцающего золота и переливающихся драгоценных камней.
Сверху в одном из саквояжей лежал револьвер. И Миша молниеносно выхватил его и также молниеносно застрелил всех четверых своих товарищей. Они и подумать ничего не успели, как свалились на пол мёртвыми.
А Миша, тщательно протерев револьвер скатертью, и отбросив его в сторону, сказал Васисуалию:
- Это ты их застрелил, оказав сопротивление при аресте. А сейчас я тебя застрелю, при попытке к бегству. А золота мы не нашли. Зачем стране нужно золото? Обойдётся. Мне оно нужнее…
- А ну, стоять, - рявкнул он на Васисуалия, и стал целиться. – Ровно стоять, мать твою, так…
Но заплясали-замельтешили у него вдруг перед глазами солнечные зайчики отражённого от картины света люстры.
В этот момент рука Васисуалия дёрнулась и все пять пальцев нажали на пять вмятин в стене. Но Васисуалий тут же убрал руку: нельзя было открывать Мише эту тайну. Но нажатие всё же сработало, и поверхность картины стала светиться, и этот свет усиливался до тех пор, пока картина не превратилась в зеркало.
И раздвоился Васисуалий в глазах у Миши. Потом их стало три, четыре, пять… Вот уже целая галерея Васисуалией выстроилась в ряд, зарябила, запестрила и закружилась перед глазами.
И дрогнула у Миши рука, и выстрелил он наугад. И угодила пуля в зеркало, и вошла в него, и вышло из зеркала отражение пули и поразило красавца Мишу в лоб. И упал Миша рядом с застреленными своими товарищами. И лежали они как пять героев, погибших смертью храбрых на поле боя…
Потрясённый всем этим, так быстро случившимся, Васисуалий, бормоча:
- Нет, этому здесь оставаться нельзя, - подошёл к столу, закрыл оба саквояжа и взял их в одну руку.
Подойдя к стене он пятью пальцами нажал на вмятины. Картина отъехала в сторону, открыв ещё один потайной ход.
И Васисуалий, достав из кармана свой драгоценный фонарик, стал туда спускаться. И закрылся за ним ход. А там, за картиной, Васисуалий, поставил в нишу оба саквояжа. И, спустившись ещё на несколько ступенек, нажал большую красную кнопку на стене, после чего опустилась сверху тяжёлая каменная плита.
И Васисуалий пошёл вперед, освещая себе путь фонариком. Он знал, что этот ход привёдет его на хутор, затерянный среди лесов и болот, и ждёт его на хуторе красавица Марта, очень похожая на Юлию. Какую Юлю? Васисуалий уже забыл, какую Юлию. Он только знал: Марта, его Марта, которую он всю жизнь мечтал найти, очень похожая на Юлию…
…А в комнате в это время было тихо и темно. Но вот слева, в окне показался краешек луны. И луна, медленно проплывая в окне, осветила лежащих на полу чекистов и лужи крови. И лужи крови в лунном свете стали вдруг клубиться, светлеть, пока совсем не исчезли. И чекисты застонали, зашевелились и встали. И все вместе, как сомнамбулы с закрытыми глазами, подошли к картине. И только у картины все разом открыли глаза. И в это время загорелся верхний свет. Наверное, была авария на электростанции, вот, свет временно и пропал.
И тут они разом заговорили:
- Да это всего лишь картина...
- И видите, как здорово нарисовано: как живой этот мерзавец там сидит...
- А краски какие, у нас таких и нет, за границей, видно, доставал, подлюга...
- И художники наши нынешние так рисовать не умеют... Иностранец, наверное, малевал...
- А самого дома нет. Сбежал. Предупредил его, видно, кто-то…
- Надо у двери поставить караул: а, вдруг, вернётся…
…И всё вернулось на круги своя…
Только изобретатель Арнольд Палыч Кизя-Колупенко исчез в неизвестном направлении.
И, говорят, в зоопарке появилась новая обезьяна неизвестной породы, очень похожая на человека, с густой черной свалявшейся шерстью.
Учёные долго с ней возились. Разумной оказалась обезьяна. Всё понимала на лету. Только говорить не умела.
И учёные предположили, что именно от этой обезьяны и произошёл человек…
КОНЕЦ
Версия на белорусском языке: http://www.proza.ru/2014/07/22/1416