начало http://proza.ru/2014/07/07/136
Говорят, что если изменить данное при рождении имя, то можно изменить и судьбу. Но, как мне кажется, то, первоначальное имя все, же продолжает проецировать на человека, пусть и туманно, предназначенное ему судьбой. Хорошее ли, плохое ли, это уже неважно. Поэтому мне иногда кажется, что я живу не своей жизнью. Слишком уж много загадочного и необъяснимого со мной происходит.
Я первенец в семье, не скажу, что долгожданный, но всё же. Поэтому имя мне выбирали со спорами, задолго до моего рождения. Как ни странно, но все были абсолютно уверены, что родится непременно девочка. Не ошиблись.
Дедушка с мамой решили назвать меня Оксана. Но бабушка категорически с этим не согласилась. Как оказалось, до неё в семье было три сестрёнки, которым давали имя Оксана. И все умерли в младенчестве. Трудно объяснить, чем мотивировались родители бабушки, упорно называя новорожденное дитя роковым именем. Но факт остаётся фактом — три Оксаны почили в бозе. Хорошо ещё, что бабушку, родившуюся после третьей Оксаны, назвали Мария. А вообще в семье у бабушки было восемнадцать братьев и сестёр. Это живых. После второй мировой из всей огромной семьи в живых остались только бабушка и её дядя, умерший вскорости где-то на Сахалине...
Поскольку Оксаной меня называть отказались, дедушка потерял весь интерес к процессу, однако, когда маму выписали и роддома, и нас привезли домой, он, едва взглянув на меня, тут же сказал: — будет Галкой! Все удивились такому решению. Ладно бы, если бы я была черненькой, как птица галка, но нет же. Я как раз была совершенно наоборот — беленькая, как сметанка. Но спорить с дедом было бесполезно, и я получила имя Галина. Впрочем, так меня никто не звал. Звали: Галю, Галинка, Галуся.
Но мрачная тень имени Оксана, которым невольно мама называла меня несколько первых дней моей жизни, коснулась меня нешуточно. Умереть в течение последующих лет до сего дня я пыталась неоднократно. Перенесла две клинические смерти, была в гипогликемической коме, ну и по мелочи всяких обмороков и прочих маленьких смертей было предостаточно. Одно радовало — после каждого «умирания» становилась краше и моложе. Чем мне было хуже, тем лучше я при этом выглядела. Вот такой парадокс.
Сохранились детские фотографии, на которых я, вплоть до начальных классов, белобрысая. Беленькая Галка. Словно белая ворона.
Потемнела я при странных обстоятельствах. К нам в школу пришла новенькая, приезжая то ли из Молдавии, то ли ещё откуда-то. Похожа девочка была на цыганочку. Посадили её со мной за одну парту. Вскоре обнаружилось, что у неё стригущий лишай, которым она успела меня заразить. Пятна появились на лице, и на теле. Чтобы они не перешли на волосистую часть головы, а, как известно, стригущий лишай тем и опасен, что после него остаются проплешины, где волосы не растут, мне туго завязали белый ситцевый платочек, тщательно убрав под него волосы. И долгое время не снимали. Я и гуляла, и спала в нём. В школу не ходила, была на карантине. В больнице лечить меня пытались, но тщетно. Ничего не помогало, пятна не исчезали, а только множились. И меня вновь, как уже было неоднократно, отправили к бабушке, чтобы я не заразила сестрёнку.
Бабушка, увидев меня в таком виде, не мешкая, повела к знахарке. Жила у них в деревне такая женщина. Многие к ней ходили, да она мало кого принимала. Но для бабушки делала исключение, уж не знаю, с чем это было связано.
Приняла она нас поздно, после вечерней дойки. На улице уже смеркалось, когда мы к ней пришли. В сенях царил полумрак, а кухня освещалась лишь отблесками пламени из неплотно прикрытой дверки печи. Бабушку знахарка позвала в комнату, мне же велела сидеть у порога, на скамеечке для дойки. У бабушки тоже такая была. Она брала её с собой в коровник, когда ходила на дойку. Уж не знаю, почему её не оставляли в сараюшке? А всегда забирали в дом, и ставили у порога.
Я немного боялась. По стенам плясали причудливые тени, в доме стояла тишина, лишь из-за двери доносились невнятные голоса бабушки и знахарки. Я прислушалась, но разобрать ничего не могла. Лишь понимала, что бабушка говорит в повелительном тоне, а знахарка пытается ей возражать. Прошло несколько томительных минут. Я стала засыпать от монотонной полу тишины. Но вот скрипнула, отворяясь, дверь из комнаты в кухню, и в проёме возник силуэт хозяйки дома. Она держала в руках икону, и что-то быстро-быстро говорила. Видимо, читала молитву.
Поставив икону на полочку, прибитую в углу кухни, чуть выше окна, предварительно убрав оттуда вазочку с засушенными цветами, знахарка поманила меня к себе. Я боязливо взглянула на бабушку, и встала. Голова была словно в тумане, ноги стали ватными. Мне хотелось лечь, и не вставать.
Знахарка открыла дверку печи, где краснели угли прогоревших дров, и, продолжая что-то бормотать себе под нос, взяла горящий уголёк голыми руками. Я остолбенела. Дальнейшее промелькнуло, словно сон. Женщина обводила болячку горящим угольком, затем им же обводила сучок на деревянной стене, не прекращая произносить то ли молитву, то ли заклинание. Болячек было много, а сучков на кухне оказалось мало, и мы вскоре переместились в сени. Как только уголёк переставал светиться красным, знахарка бросала его в поганое ведро, где была налита вода, и шла за новым...
Ходили мы к ней несколько вечеров подряд. И вот однажды утром, проснувшись, и подойдя к умывальнику, я не увидела на лице ни пятнышка, словно их никогда и не было. А когда с меня сняли платок, то волосы у меня вместо белых, были каштановыми...
Продолжение следует...
P.S. Просьба не отождествлять героиню рассказов с автором.
Продолжение http://www.proza.ru/2014/07/11/217