* * *
Дабы соблюсти баланс интересов местных божеств и моего всемогущего Прогресса, я напялил комбинезон прямо поверх балахона, украшенного всеми висюльками, которые понацепляли на него участники танца. Висюлек набралось изрядное количество. Из-за них комбинезон со всех сторон оттопыривался и топорщился, так что вид мой, наверно, сейчас был весьма далек от того эталона бравого и подтянутого офицера Космофлота, каким его любят изображать на рекламах межпланетных путешествий. Впрочем, честно сказать, в тот момент я меньше всего думал, насколько эффектно выгляжу со стороны. Куда важнее для меня сейчас являлось то, что я снова оказался во всеоружии и, значит, вполне мог рассчитывать, что мне удастся осуществить свой план.
Завершив переоблачение, я опять оглядел окрестности. И одним из первых, на ком остановился мой взгляд, был… верховный вождь. Тот самый – настоящий, покинувший свою тайную лесную хижину и возвращающийся в Большой дом. В одеянии простого аборигена – и от того совершенно неотличимый от других стариков племени – он медленно брел, опираясь на посох, сквозь расступающуюся толпу островитян. Даже на расстоянии было заметно, как нелегко ему шагается после четырехсуточного поста. Вождь дошел до возвышения, на котором находился я и другие ключевые фигуры сегодняшнего ритуала, и остановился.
Я понял, что приближается решающая фаза церемонии.
Верховный жрец сурово оглядел моего конкурента.
– С чем пришел ты сюда, властитель вчерашних дней? – строго спросил он. – У нас ведь теперь другой повелитель. Посмотри, как он молод, прекрасен, ловок и смел. Разве ты, дряхлый и немощный, способен сравниться с ним?
Столь уничижительное обращение жреца к верховному вождю, должно быть, производило сильное впечатление на прежних кандидатов в боги. Но я-то никаких иллюзий относительно дальнейшего развития событий не питал. И прекрасно понимал, что эти слова – всего лишь положенная ритуальная формула, текст той роли, которую играет в сегодняшнем спектакле верховный жрец. Только здесь, в отличие от любого другого спектакля, после того, как опустится занавес, задушенная Дездемона не сможет встать и пойти в буфет, чтобы, любезничая по очереди с Яго и Отелло, подкрепиться чашечкой кофе с пирожным. Она останется задушенной навсегда.
И хотя ситуация была более чем серьезная, внезапно пришедшее в голову сопоставление себя с Дездемоной невольно заставило меня улыбнуться. Впрочем, улыбка быстро стерлась с моих губ: я увидел нечто, явно нарушающее отполированный веками сценарий ритуала.
Распихав толпу островитян, вперед вдруг вырвался какой-то абориген и громко закричал:
– Спасайся, добрый чужеземец! Неужели ты не понимаешь – тебя сейчас будут убивать!
Верховный жрец поморщился, как будто ему на язык попало что-то жутко кислое, и повернулся к Сурову. Тот, в свою очередь, подал знак воинам. Несколько из них, положив на землю копья, кинулись к этому островитянину, схватили его и поволокли куда-то прочь. И хотя они очень старались зажать ему рот, тот, каким-то образом увернувшись, снова закричал:
– Добрый чужеземец! Не так давно ты спас жизнь моему сыну, а сегодня я хочу спасти жизнь тебе! Убегай отсюда скорее, не жди, пока ты будешь уподоблен богам! Потому что это означает твою смерть!
Так вот, значит, кто это – отец того мальчишки, разодранного в лесу свирепым шурком и возвращенного мной к жизни! Потрясенный жертвенным благородством этого простого островитянина, я еле сдержал себя, чтобы не кинуться теперь спасать его самого. Меня до глубины души растрогал самоотверженный порыв аборигена – ведь решившись на такое невиданное нарушение священнейшего ритуала, он обрекал на верную смерть самого себя. Только бы его не убили прямо сейчас – а потом-то я смогу прийти ему на помощь!
Однако, тут же подумал я совсем о другом, если обряд уподобления богам лишился всякого сакрального смысла даже в глазах представителя, так сказать, народных масс племени и воспринимается им просто как принесение ритуальной жертвы – значит, окончательно отжил этот обряд! И, значит, тем больше шансов, что мне удастся воплотить в жизнь свой план.
Островитянин изо всех сил дергался и барахтался, отчаянно пытаясь вырваться из рук воинов. Но он был один – а их много. И постепенно они уволакивали его все дальше от центра происходящих событий. Возможно, поведи он себя спокойно, в такой день и в таком месте никто не решился бы расправиться с ним. Но как только хватка воинов, которые его волокли, чуть-чуть ослабла, он снова закричал:
– Спасайся, добрый чужеземец! Приходит твой смертный час!
Этого верховный жрец вынести уже не смог. Прекрасно понимая, что если он сам не сделает несчастного островитянина навеки безмолвным, другие сейчас на это не осмелятся, жрец ловко спрыгнул с возвышения, схватил одно из оставленных на земле копий и с поразительной меткостью и сноровкой метнул его в возмутителя спокойствия. Копье с огромной силой впилось в спину жертвы, пронзив туземца насквозь. Он захрипел, повис на руках державших его воинов, голова его резко дернулась и неестественно откинулась назад. Изо рта вместе с последними вздохами хлынула кровавая пена.
А верховный жрец, сделав очередное черное дело, спокойно возвратился на возвышение.
– Простите меня, великие и праведные боги, за то, что я взвалил на себя тягчайший груз, нарушив вековые установления и пролив кровь, прежде чем равный богам удостоился чести стать уподобленным им, – воздев руки к небу, театрально заговорил он так, чтобы каждое его слово донеслось до всей толпы. – Простите меня, великие и праведные боги, но я был вынужден представить вашим взорам зрелище, столь мало подобающее сегодняшней священной церемонии. Потому что вы слышали не хуже меня: этот святотатец многократно угрожал смертью величайшему из повелителей. И мой долг велел мне защитить его, не останавливаясь ни перед чем. Если же вы, справедливейшие, сочтете, что я виновен в том, что не сумел соблюсти устои, по которым жило наше племя с тех незапамятных времен, когда из страны неродившихся еще не пришли даже деды наших дедов, то я беспрекословно приму любую кару, которую вы определите мне.
«Да, – подумал я, – твоя поразительная способность выворачивать наизнанку смысл любого события мне уже известна. Однако сегодня – если, конечно, сам не буду отправлен тобой вслед за этим несчастным – я очень постараюсь поставить точку в списке твоих черных дел. А после этого в первую очередь непременно позабочусь о судьбе вдовы и детей твоей очередной жертвы».
Между тем старый верховный вождь, сбитый с толку непредвиденным инцидентом, растерянно стоял у самого возвышения, не в силах связать разорванную нить своей роли, так что жрец был вынужден прийти ему на помощь:
– Ты слышал, властитель вчерашних дней, что было сказано тебе – у нас теперь другой повелитель!
Эти ключевые слова напомнили вождю о том, что полагалось в этом месте ритуала произнести в ответ ему:
– Да продлятся дни великого повелителя до тысячи тысяч солнцеворотов! – с подчеркнутым почтением поприветствовал он меня и, обращаясь уже к верховному жрецу, продолжил. – Однако, позволь напомнить тебе, многомудрый жрец: боги останутся сегодня очень недовольны – ведь они давно ждут обещанного им. И если сейчас великая честь уподобления богам не будет оказана никому из смертных, ярость и гнев охватят их. И тогда река милости богов, изобильно текущая на наш остров, пересохнет. А вместо нее польются другие реки – слез и крови…
Да, подумалось мне, в обещании великого гнева, который должен был обрушить на островитян бог Прогресс, если мне не вернут мою амуницию, я оказался не оригинален. На протяжении жизни множества поколений верховные вожди племени в ходе ритуала уподобления богам (а скорее всего, и по многим другим поводам) сами регулярно пугали тем же самым своих подданных. Разница только в том, что пугали они от имени собственных божеств. Так что не удивительно, что лишь после появления таких свидетельств могущества моего Прогресса, как предвещающие великую беду черные птицы, верховный жрец соизволил возвратить мне комбинезон, транслейтер и оружие. Но что было бы сейчас со мной, не взлети птицы в нужный момент?
Я посмотрел на верховного жреца. Он мастерски держал паузу, делая вид, что пребывает в напряженном размышлении по поводу сказанного вождем. И вождь заговорил снова:
– Послушай, многомудрый жрец! Если ты считаешь, что молодой повелитель будет властвовать над племенем лучше меня, может быть, бессмертные согласятся вместо него принять в свой круг меня. Я отправлюсь к ним, а молодой повелитель вместе с тенью моего тела прибавит к собственной отваге, силе и ловкости мои знания, опыт и премудрости науки властвовать, которыми боги обогатили мой разум за несчетное число солнцеворотов, милостиво отпущенных мне теми, справедливей которых нет никого на свете.
Жрец опять сделал вид, что напряженно размышляет над словами вождя.
– Ты прав, властитель вчерашних дней, – наконец высказался он. – Один из вас обязательно должен сегодня стать уподобленным богам. Однако на твое предложение заменить в этом нового повелителя я не могу ответить ни согласием, ни возражением. Ибо никто из смертных не властен решать за бессмертных. Но я готов обратиться к справедливейшим с просьбой самим выбрать, кого из вас двоих они желают видеть уподобленным себе.
– Пусть справедливейшие сами сделают выбор! – троекратно проскандировали хором окружавшие возвышение воины и грозно потрясли копьями.
После чего свободное пространство перед возвышением снова заполнил местный ансамбль песни и пляски. Только теперь главным солистом хореографической композиции стал верховный жрец. Надо думать, на этот раз он посчитал, что наилучшим способом изложения божествам своей просьбы будет язык танца.
Не буду подробно описывать этот танец. Должен сказать, я наблюдал за ним совсем не так внимательно, как за первым выходом танцоров. Сейчас моя голова была занята совсем другой мыслью: как не упустить тот единственный момент, в который должно начаться осуществление моего плана.
Я не смогу даже сказать, как долго продолжался танец. Страшное напряжение охватило меня. Наконец я увидел, что танцоры покинули свою сцену, а верховный жрец вновь поднялся на возвышение. Следом за ним, опираясь на посох, сюда же взобрался старый вождь.
Теперь танцоров сменили перед возвышением два молодых жреца. Оба держали в руках совершенно одинаковые деревянные коробочки. Но один из жрецов был одет во все белое, а другой – во все черное.
– Справедливейшие открыли мне свою волю, – напыщенно заговорил верховный жрец. – Они велят, чтобы того, кто будет сегодня удостоен чести быть уподобленным им, определил жребий.
– Пусть волю справедливейших определит жребий! – опять троекратно проскандировали воины, тряся копьями еще более устрашающе.
Рассказывая мне, как проходит ритуал уподобления богам, Ясна довольно подробно остановилась на этом этапе церемонии. Жребий заключался в бросании костей – двух обычных кубиков. Но поскольку бессмертнейшие из справедливейших и справедливейшие из бессмертных прекрасно понимали, что живым (хотя и вполне смертным) хотел и должен был в любом случае остаться верховный вождь, они послушно закрывали глаза на одну маленькую несправедливость, которая всегда допускалась при этой церемонии в интерпретации их воли. Несправедливость эта заключалась в том, что хотя кубики в обеих коробочках во всем были абсолютно одинаковыми, одним совершеннейшим пустячком они все же различались: в той коробочке, которая вручалась настоящему вождю, на каждой грани кубиков было выдолблено по шесть лунок, а в коробочке, которую получал вождь временный – только по одной. Разумеется, в такой ответственной операции, как бросание жребия, верховный жрец и другие устроители ритуала допустить какую бы то ни было случайность были не вправе.
Поэтому осуществление своего плана я должен был начать в момент, предшествующий бросанию жребия: после того, как на моих кубиках выпадет два очка, а на кубиках вождя – двенадцать, говорить о чем бы то ни было будет уже поздно. И я, напрягшись, как сжатая пружина, ждал этого момента.
Белый и черный жрецы, торжественно неся в вытянутых руках свои коробочки, медленно и совершенно синхронно стали подниматься на возвышение. Не хватает только тревожной барабанной дроби, как перед смертельным трюком в цирке, подумал я. Поднявшись, они передали свои коробочки верховному жрецу. Тот деловито открыл их и проверил содержимое, в последний раз удостоверяясь, что жребий выпадет именно так, как и должен был выпасть.
– Прими, величайший из повелителей, волю наших богов достойно и спокойно. Ты бросишь свой жребий первым, – повернувшись ко мне, провозгласил он. В его голосе звенело столько металла, что все компасные стрелки, располагай островитяне компасами, наверно, пустились бы сейчас в бешеный пляс.
Верховный жрец, как величайшую драгоценность, вручил мне коробочку с кубиками. Именно ту, что предназначалась для меня – ошибки не произошло.
Я пристально посмотрел ему в глаза:
– Многомудрый! Позволь, перед тем как бессмертные и справедливейшие объявят мне через жребий свою волю, обратиться к властителю вчерашних дней.
Верховный жрец удивленно взглянул на меня. Просьба эта прозвучала для него совершенно неожиданно и в каноны ритуала никак не укладывалась. И он, надо полагать, совсем был не склонен принимать подобную новацию. Один крайне неприятный сюрприз сегодня уже произошел – разве этого недостаточно? И как знать, чем может обернуться мое желание что-то сказать настоящему вождю? Однако, с другой стороны, за мной стоял странный и непонятный бог, который был явно сильнее всех местных богов, вместе взятых. И эпизод с черными птицами – предвестниками беды, – видимо, произвел на жреца сильное впечатление. Так не вызовет ли теперь его отказ нечто еще более зловещее? Несколько мгновений он явно колебался, не зная, как поступить – разрешить или запретить. Но соображал жрец хорошо. И он быстро нашел слова, избавлявшие его от необходимости брать на себя ответственность за это решение:
– Повелителю не пристало спрашивать у кого бы то ни было позволения. Если он считает нужным что-то сделать – он делает это.
Конечно, за считанные минуты до моего отбытия к их богам жрец мог предоставить мне подобный карт-бланш, ничем при этом особенно не рискуя! Я бы на его месте вряд ли так быстро это сообразил. Да, в уме и быстроте реакции ему не откажешь… Но и я сразу понял, что такой его ответ неожиданно предоставляет мне возможность извлечь выгоду для осуществления своего плана.
– Тогда, многомудрый, я вначале хочу поблагодарить тебя – за то, что ты сейчас еще раз подтвердил, что я по-прежнему остаюсь полновластным правителем племени, – самым учтивым тоном произнес я и неожиданно с совсем другой интонацией добавил. – И как полновластный правитель я повелеваю властителю вчерашних дней совершить над своим островом полет, в который его унесет чудесная вихрептица.
Честно признаюсь: повеление старому вождю совершить полет на леталке было импровизацией. Разрабатывая свой план, я намеревался высказать это лишь в виде предложения или даже просьбы, от которых вождь вполне мог ведь и отказаться – что сильно осложнило бы мои дальнейшие действия. Но верховный жрец переосторожничал, и его обтекаемый ответ, в котором к тому же прозвучало слово «повелитель», натолкнул меня на мысль высказать то же самое в форме категорического приказа – так было и эффектней, и надежней.
Для вящей убедительности я посчитал нужным повторить свой приказ тоном, не терпящим возражений:
– Как полновластный правитель я повелеваю властителю вчерашних дней совершить над своим островом полет, в который его унесет чудесная вихрептица.
И вождь, и верховный жрец, не веря собственным ушам, ошарашенно смотрели на меня. Такого ожидать они никак не могли. А мне было необходимо успеть использовать все преимущества фактора внезапности, и я напористо продолжил:
– Через несколько мгновений бессмертные и справедливейшие донесут до нас через жребий свою волю. Какой она будет, пока не знает никто. Но ясно одно: если великая честь быть уподобленным богам выпадет властителю вчерашних дней, я уже никогда не смогу с помощью своей чудесной вихрептицы показать ему, какой прекрасный вид открывается с небес на остров, которым он счастливо властвовал так много солнцеворотов. Если же боги призовут в свой круг меня, властитель вчерашних дней не сможет сам укротить чудесную вихрептицу и заставить ее носить себя в небесах. Поэтому, перед тем как бросить этот решающий жребий, я желаю доставить властителю вчерашних дней несказанное удовольствие, показав ему, какой сказочно прекрасной видится его родная земля с высоты птичьего полета.
И, дабы отмести все сомнения, ледяным тоном завершил:
– Властитель вчерашних дней! Повелеваю: войди в чудесную вихрептицу – она готова служить тебе!
Очень сомневаюсь, что хотя бы раз в жизни вождю приходилось выполнять чей-то приказ – приказывал-то всегда он сам. Весь вид его демонстрировал, как непривычно ему подчиняться чужому повелению. Но роль властителя вчерашних дней, отведенную ему в ритуальной церемонии, он был обязан доиграть до конца. Он повернулся, спустился с возвышения и очень неохотно направился к леталке. Пользуясь тем, что верховный жрец, ошеломленный непредусмотренным развитием событий, несколько утратил контроль над происходящим, я спрыгнул вниз, догнал вождя и учтиво повел его к машине.
Приблизившись, я распахнул дверцу и жестом пригласил его занять место в кабине. Мне было очень интересно наблюдать в этот момент за его лицом, на котором гримаса жуткого звериного страха причудливо перемежалась с выражением наивного детского любопытства.
Вождь занес было ногу, чтобы ступить в кабину, но страх пересилил любопытство, и он снова отпрянул. Пришлось, прикрываясь от тысяч взглядов широко распахнутой дверцей, слегка помочь ему – а если сказать точнее, запихнуть его туда, применив некоторое усилие. Быстро справившись с этим, я мгновенно захлопнул дверцу и через транслейтер дал команду на срочный взлет. Загудели моторы, леталка вздрогнула и оторвалась от земли.
Казалось, вся многотысячная толпа аборигенов в единый миг испуганно вздохнула, а выдохнуть воздух забыла.
Я немного покружил леталку над деревней, потом поднял ее повыше и направил в сторону ближайшей точки побережья. Минут через пять, по моим расчетам, верховный вождь летел уже над океаном. Дав ему немного насладиться видом безбрежного водного простора, я развернул леталку и вскоре она, к всеобщей радости, снова возникла в поле зрения островитян, собравшихся на церемонию уподобления богам.
Разумеется, я постарался посадить леталку вплотную с возвышением, на котором находились главные фигуранты ритуала. Моторы стихли, дверца кабины распахнулась и наружу неуклюже вылез – скорее, даже вывалился, чем вылез – старый вождь. Но более счастливого лица мне в жизни видеть не доводилось. Испытанные вождем неведомые ощущения полета буквально переполняли его радостью. Он, похоже, хотел что-то сказать, но не мог подобрать нужных слов, способных выразить его чувства.
Чудеса, однако, только начинались. Потому что следом за вождем из кабины показалась еще одна фигура, от макушки до пяток плотно укупоренная в одеяния.
Я повернулся к премьеру:
– Смотри! В чудесной вихрептице вместе с властителем вчерашних дней неведомым образом оказалась одна из наложниц повелителя. Разве это – не знак, который подает тебе всемогущий бог Прогресс, чтобы ты с легкой душой мог поступить так, как мы договаривались позавчера?
В присутствии верховного жреца я не стал уточнять, что премьер-министр, по сути, должен совершить сейчас – ни больше, ни меньше – государственный переворот, провозгласив, что старый вождь уже не вправе возвращаться в Большой дом. Я был уверен, что премьер прекрасно помнит все подробности нашего разговора и сам.
Помнить-то он, конечно, помнил. Но я видел, как напряженно он пытался сообразить, в чем, собственно, заключается повод объявить старого вождя низложенным – однако пока что не мог усмотреть, каким образом только что происшедшее на его глазах способно послужить почвой для столь серьезного заявления. И он молчал, все больше упуская драгоценное время.
А события между тем приняли и вовсе неслыханный оборот. Таинственная пассажирка чудесной вихрептицы вдруг начала освобождаться из кокона своих одеяний, так что скоро взорам всех собравшихся открылось ее лицо – и опять мне показалось, что огромная толпа в один миг набрала в легкие воздух, а выдохнуть его обратно забыла.
Лицо Ясны – а это, конечно же, была она – светилось счастьем. Но это было не только счастье от того, что исполнилось ее заветное желание, не только счастье от впервые испытанных сладостных ощущений полета.
Ее лицо светилось счастьем обретенной свободы.
(Продолжение http://www.proza.ru/2014/07/06/1199)