Печально смотрела на свет пылающих перед ней свечей супруга старого маркиза Армоур... Будто всю свою жизнь видела в этом пламени... Уничтоженную жизнь, проходящую... Маркиза сидела в душной одинокой спальне, которая знала будто лишь её. Маркиза снова видела перед собой грустные глаза этого молодого мужчины, который только покинул их дом, назвав себя именем Грегора...
Она тогда, случайно проходя мимо, прислушалась к беседе своего супруга с ним и застыла в шоке от услышанного. Обрисовав теперь всю картину, что только могла представиться, маркиза в слезах из тоскливой души поднялась из-за стола, где сидела, и сложила в карман платья только что написанную записку.
Она поспешила тихо покинуть дом, и кучер послушно куда-то повёз в так же тихо выведенной на двор карете. Остановил он лишь только под фонарями, что светили с невысоких деревянных столбов вдоль дороги у пристани.
Покинув экипаж, маркиза была полна правильным, как была уверена, решением. Она отмахнулась от хотевшего следовать с нею кучера и направилась прямиком к стоявшим у берега морякам. Она была прямолинейна в своём вопросе о корабле Ванталы.
Был ли тот, кто назвался Грегором в её доме Ванталой, она ещё не совсем была уверена. Однако информацией об этом пирате уже обладала из рассказов Элизы, с которой сблизилась на семейных встречах. И теперь, когда явившийся человек назвал себя именем Грегора, она была почти уверена, что он и Вантала — одно лицо...
Будучи чувствительной женщиной, она сразу сблизилась с милой Элизой, как только та была обвенчана с грозным братом маркиза Армоур. Грозность и того была объяснена, как бы он ни любил молодую Элизу, ведь она была уже отдана кому-то иному, кого он не знал, а выведать правду от неё так и не смог.
Мучая Элизу возрастающей ненавистью, он то раздражался при её присутствии рядом, то мог замахнуться или ударить, если она чем-либо нажимала в его душе на ту самую кнопку, которая порождала взрыв эмоций.
Элиза тоже страдала, не хотела быть с ним, как бы судьба ни старалась научить своему правилу: «Стерпится — слюбится». Она помнила милого Ванталу и в горестях кидалась не к родной матери, что была также полна строгости и не принимала противостояния дочери. Элиза кидалась то к дорогой подруге Инес, то к дорогой маркизе Армоур. Тёплые объятия последней и схожая судьба супружеской жизни только и помогали на то самое время, пока они плакались вместе.
Такого Элиза не могла сказать о также знающей её историю Инессе, судьба которой перевернулась тоже не в лучшую сторону, выдав и её замуж за совершенно иного человека и заставив уехать подальше от столичной жизни, чтобы не только любовник не мог навестить вдруг, но и горестная Элиза не могла часто с ней видеться...
Так, зная историю Элизы, маркиза Армоур узнала, где стоит корабль Ванталы, и в уже гуляющем вокруг рассвете предстала перед их лодками, у которых сам Вантала курил трубку и перешёптывался о чём-то с высоким и таким же молодым собеседником.
Вантала не видел, что маркиза встала недалеко от них и застыла во вглядывании, в надежде, что будет замечена. Он продолжал беседу с Виктором, и тот, кивнув вдруг в сторону маркизы, смолк. Это заставило Ванталу оглянуться и тут же отдать ему трубку:
– Подожди, мой друг... Это, – задумчиво прищурился он, узнав её и сделав шаг. – Маркиза Армоур?
– Вы, – осторожно подошла она в появившейся несмелости.
Трудно ей было пока объяснить себе, почему столь удивлена. Ведь надеялась именно на то, что это он! Однако маркиза стихла. Морщины её невысокого лба стали отчётливее в жалостливом выражении и маленький подбородок задрожал, не давая молвить более ни слова.
Порывшись судорожными руками в кармане, она протянула удивлённому Вантале свою записку:
– Здесь нужный вам адрес.
– Вот как? – удивился Виктор и переглянулся с пожавшим плечами Ванталой.
– Что повлекло вас, маркиза, дать мне его? Вы не боитесь супруга? – спросил Вантала и взял записку, уставившись на адрес. – Надо же, не так далеко. Повезло, можно сказать!
– Если вы тот, кем назвались, то я буду счастлива оказать хотя бы эту помощь, хотя бы это благо, – сдерживалась в подступивших слезах та и закрыла рот платочком.
– Откуда вам известно о Грегоре? Вас ведь не было тогда в качестве супруги Армоур. Или..., – призадумался Вантала. – Или вы были одной из его поклонниц?
– Была, – сглотнула в открытости души та, и её глаза забегали по его лицу необъяснимой ни для кого из наблюдающих нежностью и тоскою. – Но моя история пусть будет забыта.
Она махнула платочком и, пытаясь скрывать новый наплыв слёз, развернулась обратно к своей карете. Маркиза удалялась прочь, и не сводивший с неё глаз Вантала почему-то расчувствовался. Он взглянул на кивающего ему Виктора и рванул за ней следом.
Чуть применив силу схватить за руку, Вантала остановил и встал перед её глазами:
– Милая женщина, мне жаль, если ваши воспоминания о жизни столь печальны, но мне непонятны ваши рвения по отношению к Грегору!
– Мне, – начала та крутить платочек и сушить текущие слёзы на щеках. – Мне тяжело осознавать, что я в глупой юности натворила грехов. Думала во благо, но вышло на зло. Я сделала несчастными двух моих милых мальчиков.
– О чём вы? – сглотнул Вантала в сжавшемся предчувствии и оглянулся на так и застывшего позади друга, который невольно всё слышал.
Маркиза в видном испуге смолкла и вновь хотела уйти, но рука Ванталы силою оставила стоять перед собой.
– Вы не уйдёте без объяснений, маркиза, – глядел он со строгостью.
– Мне больно, – вымолвила она, попытавшись отдёрнуть руку, и Вантала отступил. – Я была в отчаянии. Я пытаюсь оправдать себя, но вина убивает меня все эти годы, – начала признание маркиза. – Я любила маркиза Армоур с самого начала наших с ним встреч, но он был уже женат. Когда я обнаружила, что ношу его ребёнка, мне было велено родными отдать его на воспитание маркизу. Наше положение в семье было не из лучших, и найти мне выгодную партию в супруги тоже не удалось, потому ребёнок мог лишь навредить. Всё содержалось в тайне. Я согласилась, а при рождении сына отдала его в руки маркиза Армоур и его супруги. Они сами не смогли иметь детей. Потому его супруга была счастлива данной ложью, что это будто её ребёнок, – рассказывала она свою историю через дрожание голоса и осмелевшую душу. – Я навещала их порой, но потом мне запретили, хотя встречи с маркизом продолжались. Мы продолжали тайно видеться, от чего родился ещё один сын, которого мне так же пришлось отдать ему. После этого он отстранился и уже не приходил видеть меня. Мне было больно и страшно. Я тосковала по детям и ему. И стало ещё хуже, когда узнала, что первый наш сын, наш милый Грегор, бежал из дома... Когда его супруга покинула мир, моё страдание уменьшилось тем, что маркиз тут же женился на мне, и я уже тогда была дома с нашим вторым сыном, Алексом. Но мальчик рос в мыслях, что не я его мать. И я понимаю почему, и пускай это так и останется, – плакала маркиза и не смела взглянуть на стоявшего, как статуя, перед ней Ванталу. – Когда я услышала вчера вашу беседу с моим супругом, имя которое вы назвали... Я хочу хоть как-то загладить свою вину за несчастную жизнь своих детей. Я всё разбила, надеясь на благо. О нет, не отвечайте. Я не хочу искать больше оправданий.
Затихший её голос заставил всё слышавшего Виктора пятиться осторожно к лодке, где он, ничего никому не объясняя, молча стоял и продолжал наблюдать за Ванталой.
Вантала ничего этого уже не замечал. Ему было всё равно, что теперь творится в мире. То, что он вдруг узнал, то, как его жизнь вдруг теперь перевернулась и развернулась во все стороны, не давало пока шевелиться и что-либо молвить...
– Простите, – собралась маркиза вновь идти, так и не взглянув на молчаливого собеседника, стойкое молчание которого казалось ответом на её горе.
– Нет, – пал вдруг к её ногам Вантала и, обхватив колени, уткнулся в них со слезами.
Он открыто плакал горюющей от одиночества душою, которую всю жизнь пытается спрятать в тюрьму и не выпускать, но жизнь... Жизнь решала за него... Мешала, как и сейчас... На этот раз Вантала чувствовал себя более счастливым. Он плакал и радовался, что самый родной человек на свете всё-таки существует и был всегда, хотя он и не знал. И уже неважно, по чьей вине что произошло, и что теперь произойдёт.
Вантала знал одно — мама будет с ним всегда.
То чувство, что он получал теперь через её ласковые поглаживания по голове, по его крепким мужским плечам и её рыдание осчастливленной матери — стало ему дороже всего на свете. Он обрёл то, что никогда не имел и думал, никогда не узнает...
Расплата с неба на меня обрушилась,
Когда услышала твоё я имя вновь.
И жизнь твоя, узнала, вся в страданиях.
Вина — моя... Но как унять всю боль?
Годы летели в тяжести дыхания.
И спать спокойно нет, я не могла.
Бежать, хотеть той юности свидания –
Хотела, только так и не смогла.
Прости меня,
Позволь сказать,
Как прошлый снег хочет растаять.
Прости меня,
В твоих глазах
Хочу теперь я всё исправить.
Ты, может, спросишь, я отвечу,
Как вдруг посмела так решить.
Была в порыве, словно ветер,
Судьбу решила — не изменить...
Продолжение - http://www.proza.ru/2014/05/27/746