ОТРИЦАНИЕ ИМЕНИ.
Часть 1.
ЗЛЫЕ БУСЫ.
Глава 9.
ПОСЛЕДНЯЯ БУСИНА.
Утром Марика не могла сообразить, какой сегодня день и надо ли в школу. В конце концов, решила, что вот куда – куда, а в школу не надо. Лекарства, которыми напичкал её врач, притупили все чувства, но стыд… Великая Эя! Её, Марику, публично обвинили в том, что она нарушила слово! Её обвинили в том, что она хотела бросить бомбу в маленького ребёнка весом с акациевый стручок. Ей говорили, что она покушалась на короля, и все нервы истрепала тому, кто ради неё разве только наизнанку не вывернулся. Ей никто, никто не верит!
Это может показаться странным, но переживания о том, что её, девочку, высекли на площади, задрав юбку, вообще никак не беспокоили хулиганку. Так, эпизод какой-то. У Марики были куда более серьёзные причины для огорчения и стыда. На самом деле, всё справедливо, и удивительно, что королевич так поздно взялся за ремень. Её надо было пороть ежедневно все эти два года, чтобы не лезла в голову всякая дурь. Ей не верят? Так чего ждать от посторонних наблюдателей, несведущих в магии?
Обессиленная переживаниями, Марика послонялась по дому, а потом упала в постель и окончательно проспала все занятия. Когда она проснулась, ей захотелось немедленно умереть, потому что воспоминания о вчерашнем дне вцепились в неё с новой силой.
Что же это за Марика?! Она сама обидела того, кто чего только ради неё не сделал! Убеждал разных людей не трогать, не наказывать, жалел, хотел перевоспитать, защитить, научить зарабатывать, даже жизнь спас… Но чёрт возьми! Кто проболтался о том, что Марика и Васятка боролись за правое дело? Кто осложнил их, и без того трудную жизнь, навлёк на их головы позор? Заслуженный, Эя, очень заслуженный!
- Нет, - в отчаянии твердила Марика и колотила подушку кулаком. – Нет-нет. Он не предатель. Ведь он же сказал. Невозможно не верить. Ничего уже не исправить.
Она понимала, что королевич ведёт себя странно, так не положено вести королевичам. Странно вёл себя и король. Другой какой-нибудь государь сразу зарубил бы её прямо саблей. Он же хотел разобраться в том, что произошло на самом деле. Мадине следовало бы, по разумению девчонки, надавать ей пощёчин и велеть страже заковать негодницу и тащить в тюрьму. Но королевна сдерживала стражей порядка и, кажется, готова была верить Марике. Да и королева-то! Вот кошмар: она дала ей подержать собственного внука! А ведь речь шла о том, будто Марика покушалась на него, на них на всех. Может, королева не любит мальчика и надеялась от него избавиться при помощи Марики? Но девчонка чувствовала, что это не так. Что такой простой поступок, что эти две или три минуты, когда маленькие ручки ощупывали её лицо, когда малыш смеялся и лез целоваться с Марикой, что-то навсегда изменили в ней. Даже, можно сказать, перевернули. Няккская хулиганка чувствовала, что её всё-таки перевоспитали. Причём, ни слова не говоря, просто дав подержать на руках крохотного анчу, потомка Охти и Корков. Вот какие бывают чудные дела на свете.
А Петрик этот? Он вёл себя, как мальчишка из Серёдки, которому важно сохранить среди ровесников уважение к себе. Чтобы они не смели считать его сплетником, обманщиком и предателем. Он злился, и бушевал, и не верил, и махал ремнём, потому что не по-королевски, а по-человечески вышел из себя. Из того, что он видел, никак нельзя было понять, что Марика стала жертвой странного стечения обстоятельств. А можно было увериться, что она взялась за старое. Петрик вёл себя, как старший брат, о котором Марика когда-то мечтала. Вот был бы он у неё – и помог бы, подсказал бы и защитил от одиночества, ожесточения, неуверенности. Она не поняла и не оценила. Это Марика предательница. Как же больно в душе, как больно!
Так она и лежала в скомканной постели, вся зарёванная и неубранная, когда к ней зашла госпожа Кис. Она села рядом и протянула руку, как если бы хотела погладить девочку по голове, но тут же отдёрнула её и отодвинулась. Самую капельку.
- Что, Марика, - спросила она, не назвав её ни кисонькой, ни солнышком, - покушение не удалось?
- Я не покушалась ни на кого, - простонала страдалица. Госпожа Кис ей тоже не верит. Вот так-то.
- Конечно, конечно, ты должна теперь настаивать на этом, иначе быть беде, - тихо проговорила женщина и чуть отклонилась назад, спрятав кисти рук в складках платья.
- Тоже считаете, что я убийца, - с горечью произнесла Марика. По большому счёту ей сейчас было всё равно.
- Ты борец за правое дело, - сказала госпожа Кис тоном, каким говорят: «Это всё объясняет».
Оправдываться и рассказывать, как было на самом деле, у Марики не нашлось сил. К тому же, от такой обиды у неё даже голос перехватило.
- Представляешь, что сейчас начнётся в городе, - продолжала жилица. – Люди не замечают тебя, когда ты живёшь как все, но стоит сделать что-нибудь стоящее, возвыситься над ними, и тут же на твою долю достаётся презрение и позор. Опасно для жизни продолжать находиться среди бывших знакомых.
Марика знала это и испытала на себе уже с того момента, как кто-то распустил слух про арест Лизавет. Вспомнилось, как её специально толкали, обзывали и отказывали в малейшей просьбе. Даже учителя не желали ставить ей хороших оценок, а только мораль читали. Вспомнилось, как соседи плевались при встрече, как почтальон оскорбительно швырял утреннюю газету ей под ноги, а продавщица в магазине, едва завидев Марику, спрашивала: «Что, сладенького захотела? Для тебя нет. Кончилось. Ах, сыру тебе? Что ж Лизаветы не научили домашний делать? Некогда было?» - и норовила подсунуть залежавшийся кусок, даже подгнивший. Приходилось ходить на рынок, разыскивать тех, кто ещё не знает, чья внучка Марика, и таких продавцов становилось всё меньше. Приходилось на переменах сидеть на лавке в сквере и надеться, что мимо не пройдёт никто из знакомых и не скажет чего-нибудь, типа: «Что, не хотят с тобой ребята общаться? И правильно. Сидишь тут одна – и сиди. Небось, бабки не думали, что внучке добрым людям в глаза стыдно будет смотреть».
Теперь станет ещё хуже. Совсем, совсем плохо. Опасно для жизни, да. Но вовсе не из-за того, что Марика, будто бы возвысилась. Как раз всё наоборот.
- И это же надо, так унизить и оскорбить девушку! – пафосно воскликнула госпожа Кис. – Каков королевич твой!
Марика уткнулась в подушку.
- Да, да, это очень обидно, - приговаривала женщина, глядя куда-то вдаль, словно там, на стене, к примеру, были написаны эта и все её прочие реплики.
Марика плакала, но совсем не из-за того, что её обидели. Из-за того, что сама она такая глупая.
- Наверное, что-то надо ему от тебя, да, Марика?
- Кому? – грубым от плача голосом спросила девчонка.
- Королевичу Петрику.
- Что нужно?
- Тебе виднее, наверное.
Девочка так и этак пыталась сообразить, чего бы могло от неё потребоваться кому бы то ни было, тем более, наследнику такой огромной и сильной страны, как Някка.
- Нет. Ничегошеньки-то у меня нет. Кто я такая? Родители у меня никакие и бабки чокнутые. Никому от меня ничего не нужно, никому до меня нет дела, - прохныкала она.
- Это хорошо, что ты не знаешь. Вернее, что ничего не нужно, - с заметным облегчением произнесла госпожа Кис. А потом добавила, поглубже пряча руки и поёживаясь, как от холода: - Мне до тебя есть дело. Помнишь о моём предложении? Тебе надо сейчас уехать подальше от Някки. Далеко – далеко. Где покой, и все заботятся о тебе. Поедем со мной.
- Я не знаю.
- О чём тут думать, Марика? Неужели ты хочешь остаться в городе, который весь против тебя. Твой королевич больше тебе не защитник.
- Я сама виновата! – в отчаянии воскликнула девочка, имя в виду совсем не то, что госпожа Кис. – Я, наверное, поеду с вами.
- Вот и отлично. Давай постараемся побыстрее пристроить твоих животных.
- Ослика я Васятке отдам.
- Хорошо. Много хлопот перед отъездом, но это ничего. Действуй, Марика.
Госпожа Кис встала и пошла к двери. Не было похоже, что она очень рада такому повороту событий. На лице у неё читались смятение и печаль. У двери она оглянулась.
- Марика, ты в последнее время немного общалась с Рики Аги. Не знаешь, когда возвращается его брат?
- В смысле?
- Миче Аги. Или в городе его теперь называют Миче Охти? Что ты так смотришь? Он уезжал. Рики не говорил, когда вернётся?
- Я не знаю. Мы и не разговаривали почти.
- Ну ладно. Думай о том, что скоро мы уедем. Вместе, туда, где не будет этих потрясений.
Зато будут другие, забыла добавить госпожа Кис, выходя из комнаты.
Ей хотелось плакать. Она сама столько времени внушала Марике мысли о борьбе, о мести, воспитывала в ней качества, которые необходимы для её задумки, и вот покушение на королевскую семью показало, что цель достигнута… Но такую Марику госпожа Кис любить не могла. И это было горем для её сердца.
*
У девочки всё ещё не было сил для того, чтобы заняться домашними делами и, тем более, готовиться к отъезду. Для успокоения она глядела в окно на кружащихся в небе чаек и пыталась сочинить жалобный стих о своей нелёгкой жизни. Её мама была поэтессой. Только её нигде не хотели печатать. Но это ведь всё равно, правда? Вот у кого хорошо получалось писать стихи о несчастной судьбинушке:
Рок и смерть торжествуют над нами,
Оттого и душа не в себе.
Тьма теснится стальными тенями,
Значит, чувствую я – быть беде.
Марике эти строки были непонятны. Особенно про стальные тени и про то, что «душа не в себе». Как это может быть? Но ощущения от прочитанного были как раз те самые. Девочка начала было выводить на бумаге: «Как мне жить-то, совсем одинокой»… Дальше получалась глупость какая-то: «Мохноногой, кривой, кособокой».
Больше ничего не придумывалось. Стихи не соответствовали правде жизни, поскольку с боком у Марики всё было в порядке, а не в порядке было другое место после вчерашней порки. Она выкинула листок. Не хватало ещё накликать чего-нибудь. Окриветь, к примеру.
Мысли у Марики потекли в ином направлении. Если у неё пока нет мохноногости и кривоглазия, может, ещё не всё потеряно? Может, не придётся уезжать? Пойти в перекрученный домик, где обитает Миче Аги… Ну, пусть он в отъезде – можно же найти Рики. Или, в лавке у них Лалу с пшеничными косами – Марика очень кстати успела извиниться. Попросить о разговоре с королевичем Петриком и его королевной, попробовать объясниться, поклясться, что будет хорошей, согласиться на всё, пусть даже на приют… Начать с того, что купить Арику нового зайца – столько-то денег она наскребёт. Или лучше не надо, а то решат, что Марика намазала уши у игрушки отравой. Имеют право так думать, после всего...
Тук-тук-тук!
Вошла работница и встала в дверях. Это удивило Марику. Разве она не полностью рассчиталась с девушкой? Та ведь сказала, что больше приходить не будет.
- Тебе чего? – спросила девочка. – Я тебе ничего не должна.
Девушка упёрла руки в боки:
- Пришла я на работу. А что? Не надо? А ты что, заболела? Не в школе, гляжу. Где зверьё-то?
- Какое зверьё?
- Какое всегда. Твоё зверьё. Куры, осёл, козы. Где они?
- Где?
- Продали, что ли?
- Ничего не поняла. Толком скажи, - потребовала Марика и села.
- Можно и толком. Я пришла, а сараи пусты. Вот и всё. Если ты продала курей, то очень сглупила. То хоть яйца были, а теперь что? И без молока тоже не здорово. Деньги кончатся, и голодать начнёшь. Так чего? Уходить мне? Деньги вернуть? Или, всё-таки, делать чего надо? По дому там…
Решив разобраться потом, с чего бы это работнице пришло в голову вернуться в дом с голубыми наличниками, Марика накинула халат и побежала во двор. И убедилась, что животные и вправду исчезли. Свежие следы копыт вели к калитке и терялись на улице среди прочих следов. Куры как испарились.
- Украли, что ли? У сироты! Вот гады! Полицию, что ли? – настаивала работница. Но Марике не хотелось снова иметь дело с полицией.
- Я разберусь, - чужим голосом произнесла девчонка. – Иди домой. Мне нечем тебе платить.
- Как это нечем, ежели мне уж за месяц вперёд уплочено.
- Ничего не понимаю. Кто заплатил?
- Ты, Марика. Чего с тобой сделалось? Жар? Врача позвать? Не помнишь ничего. Ну, оно и немудрено после вчерашнего-то. Это ж надо так надругаться над девицей: выпороть при всех, задравши юбку! А такой хороший, приличный человек, королевич-то. Вот во всём нормальный, а тут как деспот себя повёл. Прямо тиран. Не разобравшись ничуть. Ты ведь не хотела, Марика, бомбу в его семью кинуть?
- Я не хотела. Кто-то другой хотел и моими руками воспользовался. Так даже генерал Грэг под конец сказал. Просто королевич на меня сердит за другое.
- Ты про эти сплетни? Забудь. Кто им поверит.
- Э… Но… - Марике казалось, что верят все.
- В газетах нынче напечатали всю правду. Старухи бешеные, и твои Лизаветы тоже, они виноваты, да. Но ты ни при чём. Так прямо и написано во всех газетах. Кто-то завёлся в городе, кто хочет государевой семье навредить, а может, лично королевичу. Даже, написали, может, это продолжается пиратская месть, как положено.
- Вообще ничего не понимаю.
- Потому что ты заболела. Вспомни: позапрошлым летом, когда с пиратством воевали, королевич схватился с ихним главным атаманом, Длинным Когтем. И победил его в честном бою.
- Да, я помню.
- Ну, хоть что-то. А пираты всегда мстят за такие дела. И тогда пытались, да не вышло ничего. Решили, может, теперь опять попробовать.
- Так сколько времени прошло!
- Так они никогда не оставляли безнаказанным того, кто убил атамана.
- Ой! Это ужасно!
- В городе видели человека с усами, стройного, молодого, но злого. Он клеветник и беглый преступник. У него дрессированная кошка. Подозревают, что он-то всё и придумал: устроить покушение, а использовать тебя. Или, может, того, кто подвернётся. Если он волшебник, то это ему раз плюнуть. Его ищут. А про тебя написано, что стыдно, значит, порядочным людям верить плохим слухам про девочку, которая сама ни в чём не виновата. И в том, что у неё такие бабки не виновата. Я вот и то говорю: Марика нормальная, вовсе не злюка. Ну и, осуждают, конечно, королевича. Что при всех своих хороших качествах, выдрал тебя, не разобрамшись. Ты сильно не сердись: понятно, перенервничал человек. Всё-таки, там его сынок был и вся семья. Я от себя скажу: ты и сама виновата. Говорят, кричала, обзывалась. Нехорошо это. Не следовало. Глазки в пол, слезу пустить – и сразу тебя все жалеют. Учти на будущее.
- Да… А что, во всех газетах прямо так всё одинаково написано?
- Почти слово в слово. Но мы всего три получаем.
- Как будто кто-то спешил меня защитить и повсюду вечером одно и то же разослал, - сама себе сказала Марика. Ей было ясно, кто спешил оградить её от сплетен таким образом.
- Само собой, нужно же было народу объяснить, что происходит в нашей столице, - пожала плечами работница. – Так что, полицию звать будешь?
Понятное дело, искать воров – это обязанность полицейских, высоких, симпатичных людей в форме. Давать таким показания одно удовольствие. Но Марика сказала:
- Иди на огород. На веранде семена возьми и план посадки.
- Огород ты знатно вкопала. Ладно, пойду.
- Постой. Как я с тобой расплатилась?
- Очень просто. Пришёл курьер, принёс конверт. В нём деньги и записка. Что, мол, если я пока работу не нашла, не соглашусь ли принять оплату и вернуться на месяц, а там видно будет. А если нашла, то отослать всё обратно. Ты что, Марика, не помнишь?
- Я-то? Да… Да. Иди. Спасибо.
Глядя вслед удаляющейся девушке, Марика вздохнула:
- Вот уже до чего додумался. И ей успел заплатить. Значит так: я должна помнить, что согласна на всё. Я не буду больше кочевряжиться. Но животных всё-таки украли… Что делать?
Марика всё стояла посреди двора в халате, и тут через незапертую калитку стали просачиваться её одноклассники.
- Э! Э! Что такое? Кто вас звал? А ну, убирайтесь! – заорала девчонка, так как подумала, что они решили посвятить большую перемену драке с Марикой. Как вчера с Васяткой.
- Да угомонись! – цыкнули на неё. – Мы извиниться хотим. Прости, были неправы. Не будем больше дразниться. Ты в школу-то приходи. И Васятке скажи. Мы не будем вас трогать.
- А чего это? – Марика даже испугалась.
- Жизнь тяжёлая у тебя, а мы не понимали.
- И вдруг так сразу поняли?
- Да, - согласились ребята. – А больно он тебя?
- Кто меня?
- Королевич.
- Нет. Не больно.
Врать – так врать.
- Зато обидно, наверное.
- Нет. Мы просто не поняли друг друга.
Тут Марика почувствовала, что на неё сейчас опять нападёт истерика и замолчала.
- Ну, так разберутся, наверное, - предположили ребята. – Раз тебя отпустили, значит, знают, что ты ни при чём, и не убийца. И за бабок своих не отвечаешь. Ладно, мы пошли, а то перемена кончится. А вы с Васяткой приходите, не валяйте дурака.
Мальчики и девочки выскользнули за калитку, а Марика стояла, моргая глазами и разинув рот.
Не сходя с места, ей пришлось пережить новое потрясение: явился директор школы. Чуть ли не с теми же словами и с сообщением, что он «приструнил» своих коллег, и что Марика может рассчитывать на нормальное отношение к себе учителей.
- Ка-ра-ул! – прошептала Марика, глядя на закрывшуюся за директором калитку.
Ей стало спокойнее, веселее, она поверила в то, что удастся нормально поговорить с королевичем. И поблагодарить его за все чудеса, случившиеся нынче утром. И ещё надо поискать ослика и коз. И вовсе не надо уезжать. Разве что в гости ненадолго. Можно просто приехать к госпоже Кис, когда начнутся каникулы, будут жильцы и заведутся деньги.
Марика привела себя в порядок и вышла на улицу.
И тут же напоролась на невестку бабы Капы, которая горазда плевать на её красивые туфли. Девочке захотелось юркнуть обратно в калитку, но женщина вдруг заворковала сладеньким голоском:
- Деточка, как ты? Бедная, на тебе лица нет. Как же так можно? Выдрать ребятёнка на площади! Ты не голодаешь? Хочешь, обедать приходи. Мы, от наших старушек пострадавшие, должны держаться вместе.
- Мне некогда, - вызверилась Марика и пошла себе дальше. То ли коз искать, то ли в Повыше. Да, наверное, в Повыше. Козы подождут.
- Маришенька! – запричитали из-за ближайшего забора женские голоса. – Как ты там? Всё ли нормально? Может, надо чего?
- Надо! – крикнула хулиганка. – Киньте в меня грязью, как вы кинули, когда я тут мимо проходила. Мне прямо жуть, как надо.
- Ну зачем ты так? Нужно ведь и прощать иногда, - ответили ей. – Ты б зашла, поговорили бы по душам.
- Да, - поёжившись, сказала девчонка. – Простите меня за то, что меня угораздило родиться у детей моих бабушек. А не ваших бабушек.
- Ничего-ничего, - заквохтали эти женщины и соседки из других домов. – Время пройдёт, ты оттаешь, снова будем дружить. Тем более, что в газете про тебя всё хорошо объяснили. Нет, но надо же! Отстегать девочку, задравши юбку, при всём народе!
Марика дико взглянула и ускорила шаг. Отовсюду, из-за всех заборов к ней летели одни и те же слова:
- Не надо ли чего, Марика?
- Не держи зла, Маришечка. Всякое случается, и между добрыми соседями размолвки бывают.
- Ты, Марика, не переживай. Да, стыдно, обидно, но ничего, всё забудется.
- И в газетах всё очень правильно прописали, всё объяснили, поспорить нельзя.
- Вот кое-кто поганец, излупил девку при всём городе. Разве ж так можно? Сраму то!
- Говорят, ты здорово лягалась, Марика? И то правильно. Что за дела? Не разобравши, что к чему, через колено и ремнём!
- Нет, понять мы всё можем. Человек за своих испугался сильно. Но так тоже нельзя: не выслушав, не вникнув… Поднять руку на девочку…
- Милости просим, если что надо.
- Такой приличный человек, а вон что творит!
- Бедная девочка от стыда сгорела!
- Да, понять можно, но одобрить я не могу. Как он мог?
Удивительным образом гнев Някки обратился на королевича, а сочувствие - на Марику. Задравши ей юбку и выпоров принародно, наследник престола опозорил девочку, школьницу, которую, однако, отпустили с миром – значит, незаслуженно опозорил. Сама королева сказала сыну: «Позор!». А Марике дала достойного сопровождающего и отправила бедняжку домой. Да ещё эти газеты! Кто, кроме самого Петрика мог решиться на подобную статью? Выставить себя виноватым, чтобы отвлечь внимание горожан от слухов о Марике и Васятке, об их делах в свете справедливой мести – это в его духе.
И вот когда Марика поняла, что значит стыд и позорище! Мнение города было ни при чём. У неё имелось собственное мнение и собственный взгляд на поступки свои и Петрика. Об их отношениях известно слишком малому числу людей, и никто не может правильно судить обо всём этом. Ей было плевать на порку, про задранную юбку она не подумала вчера, и это не огорчало её сегодня. Злых, хулиганистых детей надо наказывать. Марика считала наказание заслуженным. Да, по справедливости наследнику престола следовало бы лучше разобраться во всём. Но как она могла требовать этого после всего, что они с Васяткой вытворяли и что вытворяли её бабушки? Королевичи – они ведь тоже люди, и имеют право на человеческие чувства и человеческие поступки. Марика сама не разобралась, обзывала его предателем, не верила, кричала. Сейчас она не сердилась, а жалела, что не вышло поговорить и объясниться.
Дело в том, что у Марики от переживаний случилось в голове затмение какое-то. Она вдруг обнаружила себя дома, сидящей на кровати, не переобувшейся и не переодевшейся. И было уже темно.
И, поскольку, неведомым образом из жизни девочки выпали несколько часов, и наступил уже поздний вечер – куда же она пойдёт в такую пору? Родители Рики Аги не пустят её на порог. Время такое, когда дети ложатся спать.
Немного опомнившись, Марика пощупала шрамы, оставшиеся после «светильниковой» болезни. Так она со вчерашнего дня пыталась прикинуть, насколько больно было Петрику лупить её ремнём. Вот до чего она довела человека! Никому не удаётся вывести его из себя, а ей, дряни такой, удалось. На самом деле, никто не виноват, произошло недопонимание, но обвиняют Петрика. Он сам это устроил.
Марика больше не сомневалась, уехать ей или нет. Конечно, она уедет. Наверное, Петрик её уже видеть не может. Случись что в Някке, он сразу подумает на неё, и она этого не перенесёт. Она рождена, чтобы отравлять жизнь хорошему человеку и издеваться над ним. Но она победит судьбу. Уедет. Избавит королевича от докуки по имени Марика.
Тут зашла в комнату госпожа Кис.
- Кошечка, - сказала она, не приближаясь, - что ты? Вот уже несколько раз я заглядывала, а ты всё сидишь. Не отвечаешь нормально. В темноте. Может, врача?
- Нет.
- Нашла свою живность?
- Нет.
- Будешь искать?
- Нет.
- Доконало тебя всё, бедняжечка.
- Да.
Знала бы госпожа Кис, что доконало Марику на самом деле!
- Значит, ты едешь со мной?
Девочке почудилось едва заметное ликование в голосе женщины. Но она ведь и должна радоваться тому, что Марика у неё погостит? Госпожа Кис сама так говорила.
- Да, - ответила страдалица. – Когда?
- Если ты быстро соберёшься, то немедленно. В дороге выспишься. Много вещей не бери. Я всем тебя обеспечу.
- Хорошо. Я быстро соберусь. Только напишу письмо бабушкам. И нашей работнице. Чтобы она за домом приглядывала. И ведь у вас слуги больны.
- Им гораздо лучше. Дома они быстрей поправятся.
Быстрей – так быстрей. Марике-то что? Она села к столу и деловито и быстро написала письма. Первое – бабушкам с извинениями и объяснением некоторых причин, почему она уезжает. Причины были изложены далеко не все, только те, которые Лизаветы способны были понять. Второе письмо, как было сказано, работнице с указаниями прибрать в доме, закрыть его и потом иногда проверять, всё ли в порядке. Девушке было заплачено за месяц вперёд, и эта услуга не должна была сильно её обременить. Бабушки выйдут из тюрьмы и расплатятся, как положено. Если вернётся ослик, его следует отвести Васятке. А если козы или куры – можно забрать их себе навсегда. Марика оставила немного денег и ключи от погреба, чтобы работница иногда относила Лизаветам остатки домашних заготовок.
О третьем письме Марика не сообщила госпоже Кис. Оно было для Васятки, конечно.
А про четвёртое вообще никто не должен был знать. Марика достала два конверта и на одном из них написала адрес волшебника Миче Аги. На втором: «Королевичу Петрику от Марики. Лично в руки». На листке бумаги девочка вывела всего одну фразу: «Прости меня за всё, пожалуйста». Убрала листок во второй конверт, а второй – в первый.
Послание для девушки-работницы Марика оставила в кухне, на столе, придавив кувшином. Письма для Васятки и Петрика спрятала в карман, зато в руке, на виду держала письмо Лизаветам. И показала его встретившейся во дворе госпоже Кис.
- Сейчас вернусь. В ящик опущу.
- Темно уже. Оставь. Служанка отправит.
В голове у Марики был туман, и она вернулась в дом. Положила конверт на стол. Потом дождалась, когда госпожа Кис поднимется по наружной лестнице к себе. Потому что, если письмо бабушкам можно поручить работнице, то другие два надо отправить только лично. И, выскользнув из калитки, Марика всё-таки сносилась к почтовому ящику, не побоявшись темноты. А вернувшись, подумала: чего ради не захватила тогда уж и для Лизавет письмо? Махнула рукой и пошла собираться.
Она не знала того, что если бы захватила, почтовый ящик был бы сломан, и из трёх Марикиных посланий дошло бы только одно – это самое, для бабушек. Пока её не было на кухне, госпожа Кис, неслышно ступая и оглядываясь, приблизилась к столу и вскрыла оба письма посредством волшебства – чтоб незаметно было. Прочитала, осталась довольна, запечатала и ушла к себе, оставив конверты на местах и добавив денег для служанки – чтобы лучше следила за домом. О том, что Марика выходила за ворота, она не знала.
Марика устала, все чувства у неё притупились. Девочка не жалела, что покидает Някку, но немножечко плакала от того, что оставляет здесь Васятку. Но ведь ей было обещано, что она будет приезжать. И переписываться, вроде, не запрещено. А когда её друг вырастет, он сам к ней приедет в горы, в имение госпожи Кис. Да. На белом коне.
Бабушки? А что бабушки? Год – не такой уж большой срок. Выйдут из тюрьмы и спокойно будут жить в доме, если угомонятся. Тёплая одежда и всё, что нужно, у них есть. Могут понадобиться деньги, но это уж они, взрослые люди, как-нибудь решат. Марикиных сил больше нет на эти проблемы. Она ещё девочка, о ней о самой нужно заботиться.
Пришли внезапно выздоровевшие слуги госпожи Кис и молча помогли с необходимыми вещами, предоставив Марике собирать милые сердцу безделушки. Они вообще были глухонемыми, бедняги, и конюх, и горничная. И были они муж и жена.
Когда они выносили две её дорожные сумки, вошла госпожа Кис.
- Ну вот, ты собралась, я гляжу. Прекрасно, заинька. Несчастья не вечны, и они толкнули тебя ко мне. Я рада.
Марика вздохнула. Знала бы женщина, к кому на самом деле толкнули её несчастья!
- А теперь, Марика, ты должна подписать документ, договор между мной и тобою, - огорошила сообщением госпожа Кис.
- Зачем?
- Так положено. Ты обязуешься заниматься магией со всем возможным усердием.
- Так я и так согласна.
- Я обязуюсь обеспечивать тебя всем необходимым, заботиться о тебе, о твоём здоровье, о том, чтобы ты могла развивать и другие свои способности. Шить и рисовать.
- А в театр я могу ходить?
- Конечно. Обрати внимание: это пункт тридцать один.
- Как много пунктов! – зевнула Марика. – Сил нет читать. Давайте отложим назавтра.
- Я хочу, чтобы мы разобрались с этим сразу и ещё до отъезда. Пункт сорок первый посмотри, пожалуйста. Если я тебя попрошу, ты окажешь мне услугу. Это услуга волшебницы. С использованием магии и полученных знаний.
- Я и так окажу, госпожа Кис. И не только с магией.
- Я берусь устроить так, чтобы ты получила образование, положенное каждой юной дворянке. Моя подпись уже стоит…
- Какая же я дворянка, что вы? – усмехнулась Марика.
- Ты теперь моя воспитанница. От той услуги, о которой я попрошу, ты не вправе будешь отказаться.
- Вы опять всё про магию? Давайте сюда. Я подпишу.
Марика взяла в руки листы – и вдруг положила их на стол. Хитрая мысль пришла ей в голову.
- Вы тоже окажите мне одну услугу, госпожа Кис. А то я не поеду никуда. Вам нужна от меня услуга, а мне – от вас.
- О чём ты, котёнок?
- Отдайте мне вашу синюю бусину.
- Что ты говоришь, Марика?! Зачем тебе?
- Ну… Мне надо.
- Я не могу. Говорю же: это подарок друга.
- Тогда я не поеду с вами, госпожа Кис. Раньше вы были хорошая, добрая и ласковая, очень любили меня, смеялись много, интересное рассказывали. А теперь вы такая, что я пугаюсь. Вы злая становитесь, холодная, у вас страшные глаза, и всё от этих бус. Если не отдадите, я не поеду. До свидания. Пусть у вас гостит тот злой и мерзкий колдун, который подарил вам гадость. Значит, он вам друг, а не я. Это плохой подарок. Снимите его.
На самом деле, в госпоже Кис Марика заметила перемены к лучшему, возвращение к той женщине, которую она знала и любила раньше. Это произошло, когда её жилица потеряла злой подарок на площади. Но осталась эта последняя бусина, холодная, как палец мертвеца и, словно пробирка, полная чего-то нереально отвратительного и злого, как жижа из оттаявшей по весне трясины! Она не давала Марике покоя. Если госпожа Кис так хочет, чтобы Марика была с ней, да ещё и услуги оказывала, пусть избавит её от соседства с нехорошим предметом.
- Я не могу рядом с вами находиться, когда у вас это на шее. Не могу даже подойти лишний раз. Мне противно и страшно, - тихо призналась Марика.
Госпожа Кис решительно сняла с шеи шнурок с висящей на ней бусиной.
- Хорошо, котёнок, - сказала она. – Что ты с ней сделаешь?
- А вот что!
Девочка бросила остатки украшения на пол и с силой наступила на ненавистную бусину каблуком. Понятное дело, от неё осталась лишь стеклянная крошка. Марика раздавила её в пыль, сбегала за веником и мокрой тряпкой и с радостью избавилась от мусора.
- Ага! – воскликнула она. – Я её победила!
Госпожа Кис не отрывала глаз от того места, где погибла противная синяя гадость. «Что же я совершила?!» - читалось на её лице. Но Марика вывела её из этого состояния. Не глядя, и не вникая в текст, написанный мелко и неразборчиво на последней странице, Марика подмахнула оба экземпляра договора.
- Всё, - сказала она и помахала листками. – Я подписала. Поедемте?
- Да. Пора.
Свой экземпляр договора девчонка убрала в сумку, и, неудержимо зевая, погасила все лампы, проверила окна двери, печь и плиту, и поплелась к экипажу госпожи Кис. Она так устала, так хотела спать, что не подумала о том, как же они покинут город. Ворота Някки все заперты, а через Рыбацкую калитку в таком здоровенном драндулете не протиснешься.
*
Ночь была глухой и тёмной. На планеты – сёстры Ви и Навину набежали дождевые облака. В Пониже два бравых молодца, стоя в подворотне, наблюдали, как по прямой улице к ним приближается экипаж какого-то чудака-богача, решившего прокатиться ночью по местам с нехорошей славой и разбитыми фонарями.
- Слышь, - сказал один, - ну их. Мало ли кого принесло. Это может быть городской глава. Мало ли у него дел то тут, то там. У него охрана и всё прочее. А потом облавы да полиция. Оно нам надо?
- Зато представь, какая пожива. Чай, глава тебе не бедняк какой. Не вижу я охраны. Кучер один.
- Охрана внутри, я думаю. Или это сам королевич. С него станется, знаешь, по ночам болтаться. И здесь, и где угодно. Он волшебник. Превратит тебя в лопух.
- В лопух я не хочу.
- Вот. Прячь нож свой. Пусть едут. Такое нам не по зубам.
- Думаю, ты прав. Ну их. Все они странные тут, в Някке.
На глазах разбойников по переулку вдруг прошла рябь, словно по глади озера. Поравнявшийся с подворотней экипаж, кони и кучер изменили очертания…
- Что это? – спросил один другого. – Слушай, уйдём из дурацкой Някки обратно в Айкри. Будем, как раньше, на большой дороге…
Полицейский свисток сзади заставил их дёрнуться вперёд, прямо в разлаживающуюся рябь, поглотившую поздних путешественников. И разбойников тоже.
Пролетев по пёстрой трубе, где свистело в ушах, и были смешаны свет и темнота и смазаны все краски, несущиеся мимо в диком хаосе, они растянулись при выходе из какой-то мокрой и холодной пещеры. Снаружи был яркий день. И, как оказалось, очень тепло.
- Как это? – завели парни. – Почему это? Почему солнце? Где ночь?
- Где город? Пустыня какая-то. Где люди?
Люди как раз были. По обширной пустой равнине, где не заметно было ни тропки, удалялся тот самый экипаж. Он двигался в сторону далёкой и почти заброшенной дороги, проходившей по этим местам, куда по доброй воле никто не совался. Здесь можно было исчезнуть. Просто ни с того ни с сего. Далеко, у горизонта, разбойники заметили скопление чуть видных построек, что-то вроде шатров кочевого народа вейтов. Экипаж, держась зарослей кустов, достиг дороги и свернул в ту сторону. Над всем и со всех сторон маячили горы, очень широко расступившиеся в этом месте.
- Влипли, - простонал один из разбойников. – Говорили нам, в Някке плохо таким, как мы.
- Это не Някка. Это чёрт знает что, - испуганно прошептал другой. Это мы непонятно куда попали. Это как в Нтолле, говорят, раз – и у инопланетян. Или они у нас.
- Ловкий Пуцко, покровитель воров, вот ведь жуть! Давай попробуем глянуть в пещере. Может, вернёмся?
Но осмотр пещеры ничего не дал. Недалеко от входа всё, до самого потолка, было засыпано камнями давнего обвала.
- С другой стороны, ты слышал – свистели. Полиция. Может, оно и к лучшему, что нас сюда вынесло? Попробуем-ка посмотреть, как оно тут для нас.
И двое разбойников, поправив пояса, пошли вслед за экипажем госпожи Кис по равнине, освещённой осенним, но жарким солнцем. Под ногами у них похрустывали высохшие стебельки.
- Главное, чтобы не попасть в какой-нибудь заколдованный замок.
- Да. К злой какой-нибудь ведьме. Очень не хочется.
*
Едва её дом скрылся за поворотом, Марика заснула, свернувшись калачиком на сиденье и накрывшись пледом. Ей приснилось, что внезапно настал день, и солнце мешает спать, а вокруг что-то вроде базара… Кричат, предлагают товар… Голоса тише, стук колёс по дороге, цокот копыт. Тени сменяют солнце, мельтешат, норовят разбудить. Марика накинула на лицо край пледа и заснула крепче под незнакомые голоса птиц, которые не водятся на Винэе ни в горах, ни в долинах.
***
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ РОМАНА "ОТРИЦАНИЕ ИМЕНИ".
ПРОДОЛЖЕНИЕ (часть вторая, "Власть Великого"): http://www.proza.ru/2014/04/21/1665
Иллюстрация: фото из Инета, откликнувшееся на запрос Вид Земли из космоса".