Глава 2
Ты лети в мою сторонку…
«И-и-и-ех-х!», — из-под самого носа вниз и влево ушел заплёванный сугроб с его окурками и дерьмом собачьим. «Е-х-х, е-х-х, е-х-х!», — под пузом мелькнул первый автобус, над головой — электрический провод. «Эх-х-х… Эх-х-х», — поплыли под крылом сараи, черные крыши с жёлтыми трубами, вкусно пахнуло дымком.
Внизу раскинулась белая река с тёмным лесом. Едва уловимый восходящий поток мягко потащил в широченную спираль, открывая город.
Сергей с удивлением рассматривал нагромождение знакомых улиц, уже едва узнавая среди сотен серых коробок свою девятиэтажку.
«Уродство…», — ближе к центру с нелепым нахальством ломали строй башни-высотки, даже золочёный купол храма подмигивал с каким-то б...ким намеком.
Еще вполне различимо стоял на центральной площади одинокий вождь, то ли прощаясь, то ли указывая дорогу. «Мы пойдём другим путем», — недобро усмехнулся Серёга.
— Что-то не в настроении мы, Сергей Петрович… Не так уж плох наш городок. Прекрасная панорама. Редкая возможность. Не злиться надо, а наслаждаться полетом. Где еще вы такое видели?
— Нормальный ход… Как в Ан-2*…
— Сам ты… кукурузник;… Скажи еще, что не удивился.
— Да ты ведь и так всё знаешь. К чему лишний базар?
— А поговорить?! Тебе бы столько лет помолчать!
— Помолчать… Ты всю жизнь мне спать нормально не давал. Считай, до сорока лет летали по ночам. Где это видано?
— И без меня есть кому решать: летать тебе или не летать. Суть посланий исходила от них, а я был всего лишь средством сообщения.
— Средство… А на тополе чего не удержался? Зачем вякнул? Думал, не пойму?
— Наслышаны-с-с… аналитический ум и развитая интуиция. И все же, постарайтесь выбирать выражения. Это уже не сон. Пришло время — и показался. Так положено.
— Кем положено?
— Не спеши торопиться. Узнаешь.
— А ты сам-то… знаешь?
За мирной беседой пропал из виду город и, вообще, земля, как таковая. Откуда-то выросла в дымке большая Синяя гора. Она всё приближалась, постепенно заслоняя обширное плато, туманные долины, реки, озёра…
Вершину обнимало тихое свечение, в котором мелькали неясные тени и даже какие-то звуки: то ли хор, то ли орган…
Красиво, в общем. Со всех сторон к горе летели-тянулись то ли стаи, то ли вереницы странных птиц. У подножия они закручивались в спирали и таяли в густой синеве горы. Сергей сумел разглядеть даже, как тончают птичьи крылья, превращаясь в руки…
— Эт-т-то… что еще за «Рерих»*? Нам тоже туда?
— Ну, в общем, конечно… А что, боишься?
Сергей прислушался: страшно не было. Но и радости особой не ощущалось. Туманно как-то всё, не ясно, не понятно. Самое время успокоиться и попытаться взять ситуацию под контроль.
— Там твое гнездо? Нет… извини, конечно… То есть… ты там обычно… ну… Да ты сам ведь все понимаешь! Это твой Дом?
— А что ты знаешь о Доме?
* Кукурузник — народное название биплана Ан-2, популярного во второй половине двадцатого века.
* РЕРИХ Николай Константинович (1874-1947), российский живописец, театральный художник, археолог, путешественник, писатель. Горные вершины в его картинах воспринимаются как монументальная граница Шамбалы, мистического царства справедливости с царями-жрецами.
* * * * *
Дом… Прохладные, бескрайние воды Печоры… Они тихо качают громадные черные лодки, плещут, набегают на скользкую гальку. Три чумазых карапуза что-то озабоченно лепят из мокрой глины, сопят посиневшими носами, беседуют.
«У-р-ру-р-р», — заворчали и шевельнулись кусты совсем рядом. Двое округлили глазки. Третий невозмутимо продолжил труды: «Это не медведь. Это бабуска. Не бойтесь».
«Ах ты, ис-тыль-толь!*», — молодая, красивая женщина с веселыми глазами-искрами вышла из укрытия и мягко выхватила карапуза…
(Стоп! Бабушки уж десять лет, как нет. А эти глаза я видел только что! Еще живым… )
Высок берег и крута тропинка. Самому и за час не забраться. А у бабушки за спиной доехал и не заметил: «И бара гортын!*».
Высокое крыльцо, громадная печь, горячие шаньги, черника с молоком.
Потом — в лес на бабушкиной шее. Пахнет прелой листвой, ёлками и бабушкиными волосами: «Ты куда? Вон же! Вон! Гриб».
Потом — матросский костюм с бескозыркой «Аврора»: «Тёльное моле мое! Тё-ё-ёльное моле мое…»
Потом — дежурство на высоком крыльце: «Бабуска! Бабуска! Дяди йологи идут!»
Потом лежу на печке и гляжу, как бородатые дядьки рубают какую-то красную картошку со сметаной. «Слезай малыш. Попробуй. Это — помидоры».
Потом — сказки на ночь. Почему-то исключительно про медведей. Потом медведи приходят в тёплые сны: то играют, то качают, то крадут и тащат в дупло…
Теплоход, самолет, Ленинград. Русские дяди обступили коми карапуза: «Что, неужели ни слова по-русски? Иностранец!» Малыш без страха вертит лобастой головой, вспоминает бабушку, улыбается…
Потом едет на руках у папы мимо ненавистного серого дома.
— Да где же твой садик, Серёжа?
— Дальше, папа, дальше.
— Может, здесь?
— Дальше, папа, дальше…
Так всю улицу и проехали. Попытка удалась. Пришлось на этот раз домой вернуться.
Потом плачет в длинной ночной рубашке на темной лестнице детского сада, зовёт маму… Где она? Где бабушка? Где мой Дом?
* «Ис тыль толь» (коми, шутл.) — почти непереводимая игра слов. Дословно: вонючий колокольчик, другими словами — писька.
* «И бара гортын!» ( коми, восторж.) — «И снова дома!»
* * * * *
— Ну, допустим… У нас тут, конечно, все иначе, хотя… Похоже, в общем.
— Так у тебя тоже бабушка есть?
— Х-х-е-е… «Бабушка рядышком с дедушкой!» Ты совсем уж в детство-то не впадай.
— Что же? Совсем один?
— Задолбал ты со своим одиночеством! И что ты с ним носишься, как дурень со ступой? Здесь не наливают! И сопли утирать некому. Да и незачем… Ведь всё ты прекрасно понимаешь, а прячешься по шкафам, как дитё малое.
— По шкафам… Вот, значит, как… А меня простят? Примут? Ну… там… у Вас.
В молчании плавно уплыла куда-то «рериховская» горка. Вдали неясно проступили очертания большого мегаполиса: купола, шпиль, реки и речки, каналы, мосты. Сергей молча любовался панорамой любимого, забытого города…
Продолжение:
http://www.proza.ru/2013/12/07/1685