Некоторые итоги боев ЮЗФ 1916 г.
Пора бы и заканчивать разговор о результатах боев Юго- Западного фронта в 1916 году.
Блестяще начатое наступление войск, Луцкий прорыв, не привели к кардинальному изменению ситуации на Восточном фронте ни для России, ни для Центральных держав.
Германское командование успело перебросить резервы, укрепить немецкими частями войска Австро-Венгрии, упорной обороной и настойчивыми контратаками ему удалось сбить атакующий пыл русских войск и снова перевести войну на Восточном фронте в позиционное русло.
А вот русское командование, к сожалению, не смогло в полной мере использовать плоды первоначальных побед. Вместо того чтобы используя огромные массы русской кавалерии, своевременно перенацелить направление удара войск ЮЗФ на Львов и Рава-Русскую, где имелась возможность выхода на оперативный простор и разгрома вражеских тылов, войска фронта уперлись в «ковельский тупик», который быстро перерос а «ковельскую мясорубку».
Итогом стали огромные потери Гвардии и других, наиболее боеспособных корпусов, деморализация войск и потеря веры в победу, как на фронте, так и в тылу.
Очень точно и образно сказал об итогах Брусиловского наступления британский историк Лиддел Гарт в своем труде «Правда о Первой мировой»: «операция, начатая в весеннем блеске, погасла в осеннем унынии"!
Надо отметить, что разочарованный неудачами расстроенный и деморализованный тыл империи опасался, что русские войска понесут новое тяжелое поражение, что станет началом нового отступления в глубь империи.
Память о Великом отступлении лета 1915 года была у всех свежа.
Бывший царский премьер-министр граф В. Н. Коковцов вспоминал, что в конце лета 1916 года «все опасались новых неудач на фронте, говорили открыто о возможности захвата Петрограда и необходимости заблаговременной эвакуации его…». (Коковцов В. Н. Из моего прошлого. Воспоминания 1911–1919. – М., 1991. С. 458).
В качестве итогов сражений войск ЮЗФ летом-осенью 1916 года можно привести следующие факторы.
«Главной потерей ковельского удара стала гибель собственно гвардейцев – опоры российского престола и лично монарха. Кадровый офицерский состав гвардейских частей был в основном уничтожен в сражениях 1914–1915 годов. Так, если к лету 1914 года в Гвардии служило около шестидесяти тысяч солдат и две с половиной тысячи офицеров, то к концу года гвардейцы потеряли свыше двадцати тысяч человек только убитыми и тяжелоранеными. К лету 1916 года гвардейские полки были вновь пополнены до ста десяти тысяч штыков и сабель. Теперь же были добиты все те дворяне, что всегда составляли опору императорского престола. И в данном случае во многом виноват сам император Николай II, своевременно не заменивший генерала Безобразова, хотя до сведения императора было доведено о военной несостоятельности этого генерала для столь высокого поста, как командарм» - подсеркивает М.В. Оськин в «Брусиловком прорыве».
Трудно не согласиться с этой оценкой.
Как уже отмечалось, 26–28 июля Гвардия снова безуспешно пыталась вторично пробиться к Ковелю.
Была сформирована Особая армия под командой генерала В.И. Гурко.
Понеся огромные потери у Кухарского леса и под Витонежем, русские войска были вынуждены отойти и прекратить свои атаки.
Исследователь так пишет об этих непрерывных атаках, шедших в течение двух суток: «Великий князь Павел Александрович стремился достичь успеха во что бы то ни стало, приказав не прекращать атак до полного поражения противника, однако почти все последовавшие атаки гвардейцев были успешно отражены германцами». ( Гончаренко О. Г. Три века императорской гвардии. – М., 2006. С. 195.)
С 3 сентября 1916 года, в течение недели, русские войска ЮЗФ наступали на многих участках. Все атаки были отбиты.
В. В. Вишневский вспоминает о боях под Свинюхами следующим образом:
«Истребление Гвардии! Атаки 3 и 7 сентября! Никакой артиллерийской подготовки не было. Перед нами густые ряды немецких проволочных заграждений, сквозь которые немыслимо пройти. На проволоке повисли сотни трупов егерей. Под ураганным орудийным и пулеметным огнем мы несколько раз выходили из окопов и с криком «ура» бросались на проволоку. Падали убитые и раненые. Утопая в жидкой осенней грязи…
Более жестокой, более бессмысленной битвы я не видел ни до, ни после боев у Свинюх. Что может быть ужаснее армии без руководства!».
Однако великий князь Павел Александрович так и остался на посту командира 1-го гвардейского корпуса». Вишневский В. В. Собр. соч. В 5 т. – М., 1954. Т. 2. С. 747.
«В связи с огромными потерями в гвардейской пехоте (так, например, в 3-й гвардейской пехотной дивизии ген. В. В. Чернавина в строю осталось лишь двадцать шесть офицеров) в нее по жребию были отправлены по пять офицеров из кавалерийских гвардейских полков…
В чем была причина такого странного факта, касаемого отправки в гвардейскую пехоту офицеров из гвардейской кавалерии? Оказывается, все было очень просто – суть дела заключалась не в катастрофической нехватке офицеров вообще (уж для Гвардии-то всегда нашли бы лучших офицеров-армейцев), а в кастовой замкнутости офицеров-гвардейцев», - отмечает М.В. Оськин.
А. И. Деникин впоследствии вспоминал:
«Эта замкнутость поставила войска Гвардии в очень тяжелое положение во время мировой войны, которая опустошила ее ряды. Страшный некомплект в офицерском составе гвардейской пехоты вызвал такое, например, уродливое явление: ряды ее временно пополняли офицерами-добровольцами гвардейской кавалерии, но не допускали армейских пехотных офицеров.
Помню, когда в сентябре 1916 года после жестоких боев на фронте Особой и 8-й армий генерал Каледин настоял на укомплектовании гвардейских полков несколькими выпусками юнкерских училищ, офицеры эти, неся наравне с гвардейцами тяжелую боевую службу, оказались в полках совершенно чужеродным элементом и не были допущены по-настоящему в полковую среду».
(Деникин А. И. Очерки русской смуты: крушение власти и армии. Февраль – сентябрь 1917. – Мн., 2003. С. 14.).
Память об этой спеси и снобизме гвардейских офицеров надолго осталась в сердцах остальной части русского офицерства.
Не секрет, что в Белой армии бывших лейб-гвардейцев не слишком-то жаловали и все попытки воссоздать старинные гвардейские полки в Добровольческой и всей Белой армиях закончились безрезультатно.
Огромные потери русских войск в ходе нескольких наступлений лета-осени 1916 года заставили Ставку окончательно прекратить атаки и перейти к стратегической обороне.
Ковель, за взятие которого было пролито столько крови, утратил для наших стратегов всякое значение.
Служивший в гвардейской кавалерии офицер вспоминал, что в июле под Ковелем «обескровленную пехоту перевели в другое место, севернее, а кавалерию спешили и посадили в окопы вдоль Стохода, ставшего теперь второстепенным фронтом». (Военная быль. – 1961. № 51. С. 43.)
Нужно упомянуть и о ряде труднообъяснимых ошибок русского фронтового командования.
О них подробно сказано в «Брусиловском прорыве» М.В. Оськина. Отметим лишь основные моменты его анализа:
«…нельзя слагать громадной доли ответственности и с главнокомандования армиями Северного и особенно Западного фронтов. Не умея даже должным образом организовать прорыв обороны противника и, тем паче, не имея мужества своевременно отказаться от своего поста, генералы А. Н. Куропаткин и А. Е. Эверт сорвали планы Ставки на кампанию 1916 года. Наступление на Ковель отвечало стратегическим целям всей кампании, а не столько интересам Юго-Западного фронта как одного из участков Восточного фронта вообще. Удар в ковельском направлении должен был объединить усилия Западного и Юго-Западного фронтов по разгрому противника и решительному слому австро-германской обороны на Востоке. Так как главный удар, согласно стратегическому планированию кампании 1916 года, принадлежал войскам Западного фронта, то первым виновником срыва всех планов выступает командование Западного фронта и лично ген. А. Е. Эверт.
Неудачные высшие назначения коренным образом повлияли на исход кампании, приблизив революцию в России. И здесь отчетливо проявилась характерная черта императора Николая II, не умевшего разбираться в людях».
Вместо того, чтобы организовать мощный удар по германским войскам на своем участке фронта, Эверт с явной неохотой и многочисленными отсрочками, провел плохо подготовленное наступление на Барановичи. Оно закончилось огромными потерями русских войск при «нулевом» результате.
Не лучше действовал и Северный фронт А.Н. Куропаткина. Не случайно немцы спокойно снимали свои дивизии с этих участков фронта и перебрасывали их против войск ЮЗФ.
Итогом действий армий Северного и Западного фронтов в 1916 году стали неудачные бои, а также полная пассивность по сравнению с тем, что происходило южнее Полесья.
Другой проблемой было бездарное использование русской кавалерии.
«Как раз между Ковелем и Бродами находится 120-верстный «коридор», пригодный для наступления большими маневренными массами. Прежде всего – для броска вперед конницы после прорыва обороны. Севернее Ковеля – малопроходимая болотистая местность, южнее Брод – уже Карпаты. Как ни странно, в этом «коридоре» располагались более слабые русские армии – 11-я и 7-я, а на флангах, где требовалось преодолевать не только сопротивление противника, но и удобную для оборонительных действий местность – ударные армии – 8-я и 9-я…..
Главкоюзу пришлось передать под командование Л. В. Леша группу ген. Я. Ф. Гилленшмидта, дабы ударить на Ковель по обоим берегам реки Припять: теперь в 3-й армии было сосредоточено двадцать пять тысяч шашек – целая Конная армия…
…на правом фланге Юго-Западного фронта опять скопилась масса конницы: 4-й кавалерийский корпус генерала Гилленшмидта и четыре конные дивизии, бывшие в составе 3-й армии. И вновь ген. А. А. Брусилов оставил их именно здесь, где конница практически не могла быть использована в качестве маневренного рода войск. И вновь штаб фронта был поддержан в этом командармами».
Генерал Б.В. Геруа в своих воспоминаниях критикует генерала Безобразова за его «кавалерийские идеи»:
«…об употреблении Гвардейского конного корпуса в массе для нанесения удара противнику в решительную минуту боя. Странна была эта проповедь в 1916 году тактики кавалерии Мюрата 1812 года.
Но выбить эту мысль из головы Безобразова было невозможно и гвардейская кавалерия во время Стоходских боев летом 1916 г. береглась для того, чтобы ринуться в тамошние мшисто-болотистые теснины под пулеметами противника!»
Вот такие дела были с нашей с кавалерией…
А ведь Брусилов, еще раз подчеркнем, был безусловно, лучшим русским командующим фронтом времен ПМВ…
«Эти сражения стали очередным шагом на пути к подрыву моральной устойчивости войск, проявлениям отдельных инцидентов неповиновения боевым приказам, укоренению психологии пораженчества. Первым явлением, как говорилось выше, стали проклятия командирам со стороны безнадежно атаковавших Ковель гвардейцев. В сентябре – новый этап морального разложения солдат и офицеров, отчетливо видевших, что продвинуться вперед ударом в лоб невозможно, но вынужденных вновь и вновь бросаться в атаки, подталкиваемые приказами высших штабов. Комкор-8 ген. А. И. Деникин с ужасом вспоминал: «…к осени, после прибытия больших немецких подкреплений, установилось какое-то равновесие. 8-я армия атаковала в общем направлении от Луцка на Львов – у Затурцы, Шельвова, Корытницы, вводила в бой большое число орудий и крупные силы, несла неизменно очень тяжелые потери и не могла побороть сопротивления врага.
Было очевидно, что здесь играют роль не столько недочеты управления и морального состояния войск, сколько то обстоятельство, что наступил предел человеческой возможности. Фронт, перенасыщенный смертоносной техникой и огромным количество живой силы, стал окончательно непреодолимым и для нас, и для немцев. Нужно было бросить его и приступить, не теряя времени, к новой операции, начав переброску сил на новое направление…
В начале сентября еще как-то верилось в возможность успеха. Но скоро не только среди офицеров, но и в солдатской массе зародилось сомнение в целесообразности наших жертв…» (Деникин А. И. Очерки русской смуты. Борьба генерала Корнилова. Август 1917 г. – апрель 1918 г. – М., 1991. С. 164.)
Немецкое командование очень быстро и оперативно реагировало на обострение ситуации на участке русского ЮЗФ. В кризисной ситуации оно действовало решительно и эффективно. На атакованные русскими корпусами участки фронта были, в спешном порядке, переброшены германские части и соединения.
М.В. Оськин отмечает:
«…львиная доля резервов, выделенных противником для борьбы с армиями русского Юго-Западного фронта и Румынии, шла с тех фронтов, где стояли наши союзники. Именно оттуда на Восток шли все новые и новые эшелоны с германскими (Франция) и австрийскими (Италия) дивизиями. Дело дошло до того, что против армий генерала Брусилова были переброшены даже турецкие и болгарские контингенты.
С середины мая по ноябрь число германских пехотных дивизий на Восточном фронте, по русским сведениям, выросло на шестьдесят процентов (ГАРФ, ф. Р-5956, оп. 1, д. 13, л. 5).:
– середина мая – 47 дивизий;
– июнь – 52 дивизии;
– июль – 57 дивизий;
– август – 64 дивизии;
– сентябрь – 70 дивизий;
– октябрь – 75 дивизий;
– ноябрь – 78 дивизий.
Эти сведения подтверждаются австрийцами, которые считают, что только к началу августа на закрепление фронта на Волыни австро-германское командование перебросило двенадцать пехотных (в том числе три австро-венгерские) и две кавалерийские дивизии».
Надо подчеркнуть, что огромную роль в тех сражениях сыграли высокая боеспособность, техническая обеспеченность, обученность и организованность германских войск. Именно немецкие батальоны (а порой и роты) были «цементирующей силой», не позволившей тогда окончательно развалится австро-венгерской армии, потрясенной и дрогнувшей в результате Луцкого прорыва.
М.В. Оськин подчеркивает:
«В огромной степени использовалась техника: немцы снимали резервные батареи и даже часть передовых, с прочих, неатакованных участков фронта, и бросали их к Ковелю. Если германских резервов на Востоке едва-едва хватало, чтобы удерживать фронт севернее Полесья, то в техническом отношении враг по-прежнему превосходил русских. А потому неприятель мог в некоторой степени маневрировать техникой, направляя последние ресурсы на наиболее опасные участки, в данном случае – под Ковель.
Организация германских войск, достигнутая перед войной и упроченная в ходе военных действий, была чрезвычайно высока, повторимся, превосходя в этом отношении любую армию мира. Сводный корпус ген. Ф. фон Бернгарди, которым немцы прикрыли Ковель сразу после прорыва русской 8-й армии, состоял из батальонов различных дивизий, но тем не менее дрался точно так же, как если бы это были войска одного корпуса, спаянные предшествующими боями.
Кроме того, военная организация германских вооруженных сил, состоявшая из менее громоздких дивизий всего по девять-десять батальонов, но зато обильно снабженных техникой, была более гибка и управляема. Это способствовало и быстрым железнодорожным перевозкам: немецкие дивизии грузились в эшелоны без обозов, что почти вдвое уменьшало вагонный состав, выделяемый для войск. Следовательно, тем самым выигрывались темпы сосредоточения».
И еще про один козырь немцев надо вспомнить. Порядок, дисциплина, ТОЧНОСТЬ.
Об этом любил рассказывать наш прославленный танковый командир Александр Ильич Лизюков, будущий генерал и Герой Советского Союза.
Он по праву считался советским танкистом номер один, досконально знавшим и вверенную ему технику, и способы ее применения. Танковые части, которыми он командовал, считались в Красной армии лучшими, а их личный и командный состав наиболее обученным, хорошо ориентировавшимся в боевой обстановке. Все занятия, которые он проводил, превращались в живое обсуждение, проходящее в непринужденной обстановке. Для иллюстрации своих мыслей Александр Ильич в своих выступлениях часто использовал исторические примеры, а также притчи...
«Товарищи командиры, — Александр Ильич подымает высоко вверх указательный палец.
— Самое главное на войне это точность.
Вот началась Первая мировая. Немецкий офицер приходит на вокзал и спрашивает: «Когда уходит ближайший поезд на Лейпциг?»
Ему администратор отвечает: «В восемнадцать часов тридцать семь минут двадцать три секунды». — «Почему такая точность?»
— «Война, господин офицер».
В то же время приходит русский офицер на вокзал и спрашивает администратора: «Когда ближайший поезд на Пензу?»
А ему в ответ: «Бог его знает, может, завтра, а может, послезавтра».
— «Почему такая неточность?»
— «Война, господин офицер, война».
Вот почему Россия и потерпела поражение в Первой мировой войне».
В конце главы снова вспомним о царской авиации.
Нынешние либеральные горе-историки стали распространять миф о том, что русская авиация в годы ПМВ была чуть ли не самой сильной и многочисленной среди воюющих сторон.
Оставим в стороне тот факт, что Россия почти не производила собственной авиации (во всяком случае – в промышленных масштабах) безнадежно отставая в этом даже от Австро-Венгрии.
О том, что творилось в небе Ковеля летом 1916 года пишет М.В. Оськин:
«…русская авиация не сумела вскрыть расположения германских батарей, сосредоточенных под Ковелем. Причина тому – качественное и количественное превосходство германских военно-воздушных сил в небе над Ковельским укрепленным районом, где только авиаразведка могла дать исчерпывающие данные о неприятельской обороне.
В своей монографии П. Д. Дузь приводит рапорт заведующего Авиацией и Воздухоплаванием великого князя Александра Михайловича в Ставку от 2 июля: «…Обстановка на фронте вполне оправдала предположения о необходимости увеличения числа истребителей на фронте. Воздушные бои, ставшие обычным явлением, принимают все более ожесточенный характер, причем появление быстроходных, сильно вооруженных аппаратов противника парализует деятельность наших летчиков, не давая им возможности выполнять крайне важные задачи разведки тыла противника, столь необходимые в период настоящих операций. Примером может служить обстановка в 8-й армии, где несколько попыток наших летчиков пролететь до Ковеля неизменно кончались нападением на них, тотчас же по переходе через позиции, нескольких (5–6, а иногда и 8) истребителей противника…»
О героизме летчиков и бессилии нашей авиации вспоминал и генерал-квартирмейстер войск Гвардии Б.В. Геруа:
«Самолетов у нас по-прежнему было еще так мало, что мы не могли ни воспрепятствовать этим налетам, совершавшимся безнаказанно, ни сколько-нибудь серьезно мстить за них тем же оружием.
Тем не менее, летчики наши не упускали случая подняться днем навстречу неприятельским аэропланам и вступить с ними в бой, если соотношение сил это позволяло.
Мы все были свидетелями, к сожалению, одной такой схватки, кончившейся гибелью нашего аппарата и двух летчиков. Это было единоборство в чистом голубом небе на незначительной сравнительно высоте, над окраиной Рожище.
Самолеты кружились один около
другого, как две птицы, то снижаясь, то вздымаясь кверху. Раздавались ясные звуки коротких пулеметных «пачек». С величайшим волнением следили мы, кто — в бинокль, а кто и простым глазом, за исходом этой дуэли.
Вдруг наш аппарат как-то странно дернулся, пошатнулся, как подстреленная птица, и стал, кружась и извиваясь, быстро, быстро падать...
Немец же плавно поднялся ввысь и полетел «домой» с победным донесением...
На другой день мы торжественно, с воинскими почестями хоронили наших героев-летчиков. В венок от авиационного отряда был вставлен обломок пропеллера».
Вина за унизительное состояние русской авиации целиком лежит на царском правительстве и полководцах, просто не понявших ее боевое значение и роль на грядущей войне.
Уже после Первой мировой войны, один из сподвижников Сикорского русский инженер эмигрант Константин Николаевич Финне писал в своей книге «Воздушные богатыри Сикорского»:
«Не было сделано серьезных шагов к тому, чтобы организовать большое русское предприятие, собрать внутри страны крупные средства на открытие специального завода для постройки аэропланов Сикорского и моторов к ним.
В этом сказалось существенное различие между нами русскими, преклонявшимися перед «заграницей» и иностранцами.
Вспомним, как отнеслись немцы к создавшему громадный управляемый аэростат, названный по его имени, — графу Цеппелину. Когда первый «Цеппелин», построенный в 1900 году, погиб вследствие своих конструктивных, недостатков, немедленно были собраны средства на постройку не одного, а нескольких таких дирижаблей, стоивших очень дорого.
Замечательно, что вначале кайзер Вильгельм и высшие правительственные круги Германии смотрели на графа Цеппелина как на фантазера и сумасброда, однако помощь широких слоев германского народа дала возможность этому «фантазеру» усовершенствовать свое изобретение и построить к началу войны целые эскадрильи этих дирижаблей.
«Цеппелины» не вполне оправдали те ожидания, которые возлагались на них в Германии во время войны. Они оказались легко уязвимыми для артиллерийского огня, непригодными поэтому не только для сухопутных разведок в тылу неприятеля, но и вообще для дневных полетов.
Из бывших у немцев во время войны 73 дирижаблей погибло 52 (В том числе: сбито неприятелем 25; 14 погибло от бури и 12 от взрывов), и тем не менее благодаря широкой постановке дела, основанной на поддержке патриотически настроенного народа, эти воздушные чудовища достигли высокой степени совершенства в техническом смысле, а практически причинили не мало бед, правда больше мирному населению, во время своих ночных налетов на Лондон, Париж и другие крупные жизненные центры своих врагов.
О том «моральном» действии, которое производили Цеппелины, вероятно, помнят до сих пор те, кто имел случай видеть их над Варшавой, Белостоком, Осовцем, Двинском, Ригой и другими местами нашей прифронтовой полосы».
(Во время очищения нашими войсками Варшавского района, летом (конец июля 1915 г.) бомбами сброшенными с Цеппелина на ст. Белосток, произведен был пожар и взрыв поезда со снарядами, сопровождавшиеся большой паникой).
На фото германский истребитель времен ПМВ. Обратите внимание на наличие турели и оптического прицела у стрелка.
Продолжение: http://www.proza.ru/2013/09/19/758