(продолжение)
Начало:
http://www.proza.ru/2013/07/24/1612
ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ ГЛАВА
…С Григорием Распутиным у Виктора за все прошедшие месяцы тоже не пересекались пути-дороги. Старец был нечастым гостем в Царском селе – приезжал навестить царскую чету, когда требовалась помощь Маленькому.
Виктор не стремился встречаться со «старцем», по которому сходили с ума царица и её фрейлина. То, что ему рассказывала восторгающаяся Распутиным Вырубова и то, что приходилось читать о нём в газетах, у Виктора вызывало отвращение. Но он честно признавался себе, что и Распутин, и он – одинаковые свиньи, присосавшиеся к царскому корыту.
Однажды вечером, когда Виктор требовательно положил ладонь жене на лоно, поигрывая пальцами на нём, Даша вдруг призналась:
– Я тебе сегодня изменила.
– Где? С кем? Когда? – оторопел Виктор.
– Сегодня мы с Анной Александровной ездили к Распутину. Он увёл меня в комнату, где стояла кровать, сказал, что он будет изгонять из меня беса, и приказал раздеться. Он поставил меня раком и… и вошёл в меня. Он двигался во мне, а я молилась, и мне было так сладко…
Виктор отвернулся от Даши. Ему не хотелось читать ей нотации, да и какое он имел право делать, ублажая царицу и её фрейлину на глазах жены. Чувствует ли она к нему то, что он почувствовал к ней, когда она призналась – отвращение?
…– Тебя хочет видеть старец, – сказала Вырубова Виктору.
– А я не больно-то хочу встречаться с ним, – ответил он.
Вырубова вздохнула и сказала:
– Он обидится, а Маме будет больно… Пожалей её.
…Шла война. Гибли тысячи и тысячи русских солдат, мужиков, оторванных от земли и семьи, рабочих, оставивших станки, жён, детей, невест.
Зимой, в январе шестнадцатого года, восстали яицкие индейцы. Возглавила восстание их княжна Татана Ясное Око. Она установила границы своего государства и провозгласила его независимость от русского царя.
На подавление восстания пришлось бросить кавказский легион под командованием великого князя Александра Михайловича. Легион пришлось снять с фронта, что позволило немцам захватить Варшаву и двинуться дальше, на Барановичи. Тела убитых были рассыпаны по всему фронту – обильная пища воронью, облепившему фронт.
Александр Михайлович справился с яицкими индейцами только к весне. Пойманную княжну Татану острое Око он отдал кавказцам «на распыл». Никто не считал, сколько солдат легиона прошло через неё, пока она не испустила дух, а вместе с нею были до смерти замучены сотни индейских девушек. Несколько тысяч индейцев были пешком отправлены в якутские остроги.
Наступление немецких войск остановил только союзнический шведский экспедиционный корпус под командованием короля Густава V.
Наступившее затишье не ослабило напряжённость на фронте. Царь, летом пятнадцатого года сместивший с поста главнокомандующего русской армии великого князя Николая Николаевича, сам возглавил её и готовился к летней кампании.
…Виктор ехал к Гришке Распутину, вдруг пожелавшему увидеть того, кого он положил на царицу. Рядом с Виктором сидела Вырубова в платье сестры милосердия.
– Ты его слушай и не перечь ему. А то вы все, умные, начинаете выступать, а старец этого не любит. Принимай его такой, какой он есть, он человек из народа, его устами говорит Бог и народ.
Распутин жил в доме на Гороховой. Вырубова провела Виктора в его квартиру.
Их встретила молодая остроносая, плоскогрудая женщина в белой батистовой блузке. В её светло-серых глазах застыла бесцеремонное беспутство профессиональной проститутки. Она радостно улыбнулась Вырубовой и воскликнула:
– Анюта, отец будет рад тебя видеть.
– Бон жур, Мунька – ответила Вырубова и коснулась губами Мунькиной щеки
Она провела Вырубову и Виктора в большую комнату, по всей видимости, служившей столовой. В комнате было жарко. Распутин полуголый, в одних кальсонах, сидел за роялем и что-то наигрывал грустное. Виктор сразу узнал его по виденной у Вырубовой фотографии.
Распутин выскочил из-за рояля, обхватил Вырубову, поцеловал в губы, пощупал за грудь и проговорил скорым голосом:
– Проходи, Аннушка, вишь, хандра на меня напала. Сон видел. Плохой сон. Видел море, море было красным, кровавым, а в нём Папа и Мама. Я тяну им руку, чтобы их вытащить, но волны их отбрасывают от меня. Скажи Маме, мириться нужно с Вильгельмом.
– Я передам ей, – пообещала Вырубова. – Но я к тебе ненадолго, отец мой. Ты просил познакомить тебя с Виктором Петровичем. Я привезла его.
Распутин снова поцеловал Вырубову, прижав руку ладонью к её лону. Вырубова упала перед ним на колени и принялась жадно лобызать ступни его нечистых ног. Распутин схватил её за подмышки, поднял с полу, проговорил недовольно:
– Полно тебе облизывать мои ноги, езжай, куды тебе надо. Вот тебе моё благословение, – и повернулся к Репьёву. – Здравствуй, Витя. Мадерцы выпьешь?
Он плеснул вино в чайные чашки и сказал:
– Поехали. Со знакомством.
Выпив, Распутин посмотрел на Виктора.
– Я всё знаю про тебя, Витя, – сказал он. – Кабы не я, век не видать бы тебе царицки. Небось, сладко в царицкиной-то постельке, мягонько?
Виктор не ответил. Он молча разлил вино по чашкам. Распутин взял свою чашку в руки.
– Молчишь? И правильно делашь. У кого длинный язык, у того короткая жисть. А только царицка у меня благословения спрашивала на то, чтобы…
Распутин залпом выпил вино, схватил в руки огурец, громко захрумкал им и продолжил:
– Я царицку на руках, носил, прижимал, целовал, цицки давил ей. Ты у царей в спальне не бывал, на их постели не лёживал, и никто другой, а я цельны дни валялся и делал с царицкой всё, что хотел… Скажешь, а зачем тады ты? А зае*ла… Ейный бес ого-го… во какой!.. А мне, панимашь, силушку-то нады беречь для Маленького. Да и других баб хоцца отведать, ить они таки скусные. Эге?
При Дворе все знали, что только он, Гришка Распутин, бывший конокрад, может остановить кровотечение у наследника. Без него царевич не жилец на свете. Но и он, Гришка Распутин, если умрёт Маленький, станет не нужен царю и погибнет.
– Тебе не страшно, Витя, жить? – сменил Распутин тему разговора. – А мне страшно. Много крови. Слишком много крови. Эта война закончится несчастьем для России, громадным несчастьем. Не знаю, как об этом и сказать Папе и Маме.
– Почему не можете сказать? – спросил его Виктор.
– Потому что Россия останется, но ни Мамы, ни Папы не станет. Беса-то Папа разбудил страшно большого. Не унять мне его. Силов не хватает, – ответил Распутин и вдруг закричал: – Все баре полетят к чёрту! Все к чёрту! Мужику эта война не нужна. Мужик и так гол. А они, жирные, выдумали войну. Папу в неё втравили. Полетят кобели! А Богу война не нужна и подавно! Вот что!.. Яицкие индейцы – ерунда. Они далеко. Свои головорезы под боком. Они радуются войне, думают, что войной спаслись от революции, а того не понимают, что это только оттяжка. Я люблю Папу, я жалею его, но Папа не только низом слаб, но и верхом. Ну, низом ты заменишь его, а кто заменит его верхом? Корону не на кажну башку наденешь. И снимают корону-то вместе с башкой. И немцу война не нужна. И они её хотели бы прикончить. Миллионы бы не пожалели, тому, кто… Думашь, княжна Татана по самодурости взбунтовалась? На немецкие марки позарилась. Кого следующего купят? Родзянко али Николая Николаича на трон будут сажать? Вот, сижу, мозгую…
В комнату вошла Мунька. За нею две дамы. Одна постарше с точёной фигуркой, с лицом утончённой аристократки, лет тридцати, в сером костюме с шиншиллой, вторая совсем юная девочка, лет семнадцати-восемнадцати, в зелёном шёлковом платье.
Распутин подскочил к ним, не стесняясь своих кальсон. Обнял даму, щепотью прихватил её за грудь, поцеловал её в губы, проговорил:
– Саночка, радуешь ты меня. Кто это с тобой?
– Моя племянница Нина. Она гимназию окончила и приехала из Саратова на тебя, отца нашего посмотреть, освятиться тобой.
Нина смотрела на Распутина изумлёнными глазами невинной девушки, на его кальсоны с распахнутой бесстыдно настежь ширинкой.
Распутин обхватил девушку и тоже смачно поцеловал, провёл ладонью по её бюсту, скользнул по талии и тазу.
– Ладна, хоть куда, – проговорил он. – Бес в такой должон быть не хилый. А, Ниночка? Мучает тебя бес-то?
Девушка покраснела.
Мунька внесла самовар, расставила на столе чашки, поставила сахарницу с колотым сахаром.
Распутин сел за стол, Нину посадил по одну руку от себя, Сану – по другую.
Не успели они наполнить чашки, как ввалилась целая компания дам в элегантных дорогих платьях, бренча драгоценными браслетами, сверкая перстнями. Распутин и их пригласил за стол.
– Это Витя, – представил Распутин Виктора дамам. – Хороший человек.
Дамы с любопытством посмотрели на Виктора. Некоторых он хорошо знал в лицо, часто встречал их в Царском селе.
Распутин полез грязными корявыми пальцами в сахарницу, захватил кусочки колотого сахара. Дамы, словно ждали этого момента, подвинули свои чашки к нему, и Распутин стал кидать в них сахар.
Распутин пил чай по-деревенски, с блюдечка. Между глотками он изрекал:
– Бес-от в вас, в баб вселяется, в вас, в бабах, он и живёт. Но бес на то и бес, чтоб вас бесить. А ты не боись его, уважь, и получишь спокой… Бес тоже Божья тварь. Бог создал его для греха… Не согрешишь, не покаисся… Покаились и снова грешите… Не боись греха…
Дамы слушали его, улыбались и отвечали:
– Истинно так, отец родной!
Сана подошла к Распутину и что-то прошептала ему на ухо. Тот поставил блюдечко, ухватил её за грудь, погладил попу и сказал:
– Ладноть, лакомка, ишь разохотилась. Беса погонять захотела? Погодь, погоняю…
Из прихожей ворвалась молодая дама. Её лицо пылало яростью. Она закричала:
– Сидишь со своими ****ями! Всех пере*б! А теперь чай пьёшь…
Распутин вылетел из-за стола, ухватил даму за талию, кинул на колени, приказал:
– Молись!.. И мы за тебя помолимся!
Дамы, сидевшие за столом, тоже повалились на колени.
Но гостья не унималась:
– Молиться с вами, ****ями, придворными шлюхами, рваными пи*дами, только Бога гневить!
Она вывернулась из рук Распутина, вцепилась ему в бороду, в лицо, крикнула:
– Я выведу тебя на чистую воду, придворный ё*арь. Знаю, и царицу е*ёшь…
Распутин схватил со стола солонку, сыпнул в неё и, повернув спиной, пнул под зад.
– Уйди, поганая! Царицку не тронь!
Дама упала и завыла. Распутин сказал:
– Помолимся за одержимую. Вишь, какой бес в неё влез.
Дама поднялась, плюнула Распутину в лицо и выскочила из комнаты. Наступила тишина. Дамы, шурша шелками, поднялись с колен.
– Сучка недоё*аная, – выругался Распутин. Лицо его пересекла царапина. Он потрогал её. – Попортила-таки мне физию.
Дамы заахали, заохали.
– Ладноть, заживёть, – сказал Распутин, смазывая царапину слюной. – Подь, Сана, в комнату.
Сана и Распутин ушли в соседнюю комнату. В приоткрытую дверь послышалось шуршание одежды, смешки.
Дамы продолжали спокойно пить и негромко разговаривать на отвлечённые темы, иногда с любопытством поглядывая на Виктора, на его непредставительные погоны вольноопределяющегося.
Вскоре появился Распутин. Лицо его раскраснелось, волосы и борода разлохматились.
– Айда, бабы, в баню, – сказал Распутин.
Баня была рядом. Туда вся компания направилась пешком. Дамы шли впереди, Распутин и Виктор сзади.
В бане Распутин и компания заняли самый большой и шикарный номер.
Дамы разделись, помогли раздеться Распутину. На Виктора они внимания не обращали, будто его и не было. Они крутились подле своего кумира, тёрли ему спину, растирали мышцы.
После бани, распаренные и оживленные, возвращались дамы на Гороховую.
– Ишь, стервы, развеселилися, – сказал Распутин Виктору умиротворённо. – Им, этим светлым стервам, понимашь, токмо х*й мой нужон. Чуют, что я до них охоч. В селе у нас за иной бабой походишь, потаскаишь ноги-то, постираишь пятки-то, пока под подол пустить, а и то пошлёт куды подальше. А энтим токмо покажи х*й, сразу лизать его… А ить графини, фрелины. По хранцузски-немецки запросто чешут, – Распутин начал распаляться. – На кажинной браслетов, перстней, цепок всяких стока, скока христианину за всю жисть не заработать… Што им делать, как не е*аться? А скороть народ укоротит их… Говорил папе, не воюй с германом. Не послушал… Чую, чую огонь. Так и печёт жопу-то. Папа народу ружья дал, много ружей. А народ ужо раскачат трон. Но пока я при папе и маме, ничего не случицца, меня не станет, и их не будет. Родзянки их слопают…
(продолжение следует)
http://www.proza.ru/2013/08/29/813