(продолжение)
Начало:
http://www.proza.ru/2013/07/24/1612
ТРИДЦАТАЯ ГЛАВА
Война продолжалась третий год. Шёл декабрь 1916 года.
В московском ресторане «Яр» гулял Митька Рубинштейн. Ещё год назад он зарабатывал себе на жизнь репортёрскими заметками, об убийствах и грабежах, о похождениях Гришки Распутина и пробавлялся дешёвыми обедами в кухмистерских, а нынче, неизвестно, как разбогатев, мог позволить себе закатывать пиры и в петроградской «Стрельне» и в московском «Яре». С ним в компании гуляли трое главных хлеботорговцев Х, У и Z. Они обмывали сделку. Митька на корню и с большой выгодой для хлеботорговцев скупил у них весь хлеб – и тот, что лежит в элеваторах, и тот, что грузится в вагоны для Москвы и Петрограда.
В немецкий Генеральный штаб пришло шифрованное донесение от секретного агента:
«Операция «Голгофа» успешно проведена. Юпитер».
Аликс появлялась во флигеле Вырубовой злая и ненадолго. Она ругала Пуришкевича, Родзянко, министров, царя, не желающих идти на мировую с Германией.
Высвободившись из объятий Виктора, она шептала ему:
– Я боюсь возвращаться во дворец. Я боюсь, что меня там убьют. Но там дети, там Маленький.
17 декабря Вырубова прибежала от Аликс в слезах. Она повалилась на пол, забилась в истерике:
– Старца Григория убили. Всё, нам конец… всем конец…
События закрутились, как вода в водовороте. Императрица объявила траур по Распутину. Она постилась.
Вырубова ходила печальная, похудевшая.
– Уже всё сделано, чтобы нам быть повешенными, – сказала она в середине февраля.
Неспокойно стало в Петрограде. Премьер-министры и министры менялись с ужасающей быстротой. Падал рубль. Пустели полки магазинов. Росли очереди в лавках. Люди стояли за хлебом. Столица наполнялась слухами самыми разными и фантастическими.
Вагоны с хлебом, купленным Митькой Рубинштейном стояли на далёких от Москвы и Петербурга полустанках, на запасных путях, занесённых снегом.
Дни в конце февраля стояли морозные, продуваемые пронизывающим ветром. В голодных очередях бабы требовали хлеба. Очереди превращались в митинги. По ночам горели возле очередей костры, у костров грелись промёрзшие люди – бабы, старики, дети. Мёрзли в окопах солдаты в бумажных шинелях.
Забастовал Путиловский завод. 23 февраля в Петрограде встали почти все заводы и фабрики. Женщины-работницы вышли на улицы. Они требовали кончать войну и хлеба. К женщинам присоединились мужчины – студенты, рабочие, прапорщики, интеллигенция, мелкие чиновники, шпана. Пели «Марсельезу». Городовые разбегались. Их ловили рабочие и студенты, разоружали.
25 февраля на улицах стали постреливать.
Царь из Ставки повелел правительству:
– Дать хлеба!
Ему послали ответную телеграмму:
«Рабочие уже хлеба не просят. На их лозунгах: Долой самодержавие!».
Царь ответил:
«Тогда надо стрелять».
Войска, стоящие в Петрограде, отказались выполнить приказ царя и стрелять в народ. Стреляли в народ офицеры. Солдаты стреляли в офицеров. Те присмирели.
Царь, поняв, что в Петрограде назревает катастрофа, решил вернуться в столицу.
Правительство бессильно складывало свои полномочия. 28 февраля стали арестовывать министров.
Царя задержали на станции Дно. Он подписал отречение.
Ещё до этого, видя агонию власти, Виктор с небольшим чемоданчиком, в нём только самое необходимое, не сказав ни слова ни Даше, ни Вырубовой, покинул Царское село и уехал в голодный Петроград и поселился в номерах на Васильевском острове. Деньги у него были, не слишком много, но он не собирался задерживаться в Петрограде надолго. Он ждал, когда новые власти объявят конец войне, и он сможет вернуться в Европу, к Сильвии в Ниццу в райский уголок.
***
Днями Виктор бродил по городу, как и в пятом году, слушал выступающих на многочисленных стихийных митингах.
В эти же дни по городу носился «ниепер» Митьки Рубинштейна. Митька орал на митингах «Кончай войну!». В кулуарах Петроградского Совета он схватился с Пуришкевичем, швырнул его на пол, крича:
– Это не вы заставили отречься царя, а я! Это я задержал мои эшелоны с хлебом для Петрограда и Москвы! Это я вывел на улицы голодных женщин, а за ними весь народ! Я не пожалею денег, и с вами расправлюсь!
Пуришкевич, поднявшись с пола и слыша такие Митькины слова, выхватил пистолет и выстрелил в Митьку, но промахнулся.
Митька ушёл с гордо поднятой головой и потрясая кулаками. Он уехал на открытое заседание Временного Революционного Трибунала, где под председательством эсера Савинкова решались судьбы бывшего царя и бывшей царицы. Митька потребовал выставить их голыми у Александровского столпа и дать возможность народу забросать их камнями.
Виктор тоже заходил на заседания Трибунала. Там, в зале Зимнего Дворца, Виктор и увидел того грузина, которому он тринадцать лет назад помог бежать из ссылки. Грузин сидел возле трибуны и что-то быстро строчил в толстой тетрадке. Виктор вспомнил его имя и пробрался к нему.
– Здравствуйте, Сосо, – сказал он грузину. – Вы помните меня?
Сосо поднял голову, посмотрел на Виктора. Не узнал, спросил:
– Что вам, товарищ?
– Вы помните Красноярск, девятьсот четвёртый год, январь? Вы бежали из ссылки. А я с Кирой Лонгвиновой вам помогал скрыться от преследования…
– Гм, – наморщил лоб Сосо, – припоминаю. Да, потом я у вас останавливался. Помню. Рад встрече. Поздравляю вас с рождением свободы. Простите, я забыл ваше имя.
– Виктор. Виктор Репьёв.
– А я Иосиф, – сказал Сосо. – Сталин.
После заседания они вышли вместе.
– Умаялся я, Витя. Весь день на ногах. Пойдём, поедим куда-нибудь. У тебя деньги есть?
– Есть. Предлагаю заглянуть в «Максим».
– Ого, логово буржуазии, – удивился Сталин. – Что ж, заглянем, поглядим.
В роскошном зале ресторана сияли электрические лампы. Большинство столиков было занято. Здесь, казалось, всё осталось так, как было и прежде, при царском режиме: золотые погоны, смокинги, открытые женские плечи, блеск бриллиантов, запахи дорогих папирос и духов. Рекой лилось шампанское.
На невысокой эстраде канканировали красотки, вскидывая ноги в пене шуршащих кружев: тирим-там-там, тирим-там-там. Томный тенор, заламывая руки, выводил:
О Марианна, о Марианна,
Простись с прославленным полком,
О, Марианна, опять ты пьяна,
Остыл твой кофе с молоком…
Метрдотель окинул взглядом нечисто бритое смущённое лицо Сталина, его кургузый пиджак с синей косовороткой под ним, сапоги со сбитыми каблуками. Здесь Сталин не выглядел таким самоуверенным, как в зале Трибунала.
– Вы куда? – спросил суровый метр, встав перед ними.
– Пшёл с дороги, скотина, – шикнул на него Виктор.
Метр слегка побледнел, и проговорил уже вежливее:
– Это, господа, дорогой ресторан. Здесь неподалёку есть кухмистерская. Вам, наверно, надо туда.
– Ты, скотина, считал наши деньги? – спросил его Виктор. – Твоё дело указать нам свободный столик.
Метр ещё раз окинул взглядом непонятного грузина с простоватым рябым, отнюдь, не княжеским лицом, посмотрел на Виктора, на котором был не смокинг, но всё-таки барский дорогой костюм.
– Я только хотел предупредить вас, что если что – у нас милиция…
Он подвёл Виктора и Сталина к столику, стоящему в небольшой нише, сказал:
– Пожалуйте, господа.
На заказ Виктор не поскупился. Подошедшему официанту во фраке он небрежно, цедя сквозь зубы, продиктовал:
– Салат оливье, окорочок нарезной, балычок, котлетки а ля Жардиньер, коньяк номер 184, всё на двоих.
Официант замялся:
– Простите, господа, но… не дороговато ли для вас? Двести рубликов будет…
Виктор достал из кармана портмоне, извлёк из него две «катеньки», положил на стол.
– Возьмите.
Официант взял деньги:
– Мерси-с.
– Сволочи, – бросил Сталин. – Лучше бы мы пошли в кухмистерскую.
– А где вы ещё достанете коньяк, Иосиф Виссарионович? Сухой закон, – улыбнулся Виктор. – И ещё – здесь лучшие девочки. Их можно заказать, как и коньяк, если есть желание.
– Желание есть, денег нет, – буркнул Сталин. – И не люблю платить бабам. Впрочем, если твой кошелёк выдержит…
Официант принёс заказ, выставил тарелки на стол и удалился.
Шум не мешал Виктору и Сталину обмениваться впечатлениями о происходящих в Петрограде событиях, вспоминать прошлое. Впрочем, вспоминали они не обо всём.
Виктор умолчал о том, что он жил в Царском селе.
Сталин тоже предпочёл многое пропустить из своей революционной бурной жизни. В ней было всякое: ему приходилось и тачать сапоги, и рвать зубы, и лечить венерические болезни и даже, уже будучи в Москве и испытывая крайнее затруднение в деньгах, охранка платила ему весьма скудно, сняться в порнофильме «Искушённая в любви». Чтобы не быть узнанным, он сбрил усы.
И всё бы ничего, но его шеф, жандармский полковник Зензибаров, оказался любителем клубнички и иногда посещал полулегальный кинотеатрик «Фу-ты, ну-ты», где днём шли фильмы Макса Линдера и лёгкая любовная эротика, а поздним вечером тяжёлое порно.
Придя на такой сеанс, конечно, в штатском, полковник вдруг увидел на экране свою родную дочь гимназистку в чём мать родила и своего секретного агента Дидова натуральным образом, крупным планом, всаживающего в неё свой член.
Ярость полковника была неописуемой. Что он сделал с дочерью, Сталину неизвестно, его же самого Зензибаров укатал на полную катушку в ссылку туда, куда Макар телят не гонял – в Туруханский край к самому Полярному кругу.
На этот раз Сталина освободила лишь революция. Вернувшись в Петроград, он продолжил работать в «Правде» и он же редактировал приложение к ней под названием «Скандалист», где печаталась всякая скандальная хроника, слухи и сплетни, одним словом, всё то, что непригодно для серьёзной партийной газеты, но будоражит умы обывателей и приносит доход.
Они уже заканчивали свой ужин, как за спиной Виктора раздался шум, крики. Он оглянулся и увидел, как три офицера избивают господина в смокинге. Трое на одного – нет ничего подлее.
Виктор ввязался в потасовку. Нокаутировал одного поручика, уложил на пол штабс-капитана. Второй поручик закричал:
– Офицеры! Наших бьют!..
***
…Очнулся Виктор в какой-то комнате лежащим на кровати. Возле него сидела миловидная женщина. Она что-то сказала, и в комнату вошёл господин в мягкой коричневой вельветовой куртке. Виктор узнал его – это был тот самый господин, которого били офицеры и за которого он вступился.
– Ну, вот, товарищ, – проговорил господин, – и хорошо. Хочу поблагодарить вас за ваш самоотверженный поступок. Товарищ Сталин мне сказал, кто вы. Мы с вами, оказывается, состоим к одной партии. Я Дмитрий Рубинштейн.
У Виктора ломило голову, она плохо соображала, говорить ему не хотелось и поправлять Рубинштейна в том, что он не состоит ни в одной партии, не стал. А господин продолжал:
– Вас осмотрел мой доктор и сказал, что кости у вас все целы, только сотрясение головного мозга и единственно, что вам нужно – покой и сон. Моя милая Инесса вам это всё обеспечит. А поскольку вы пришли в себя, вам нужно немножко подкрепиться. Инессочка вас сейчас покормит бульончиком.
Виктору не хотелось есть. Его подташнивало, но из рук прелестной дамы он сделал несколько глотков и, не удержавшись от комплимента, прошептал:
– Из ваших рук я приму даже яд.
Виктор проспал весь день и всю ночь. На следующий день ему стало легче, но осмотревший его доктор приказал ему оставаться в постели. Инесса продолжала ухаживать за ним.
Проснувшись среди ночи, Виктор при свете привёрнутой керосиновой лампы, увидел её силуэт. Она, похоже, дремала. Виктор протянул руку и положил ей на колено. Инесса не шевельнулась. Видно, крепко её сморил сон. Виктор погладил Инессу по бедру и принялся подтягивать кверху подол её юбки. Инесса продолжала спать. Только когда его рука скользнула под край юбки и легла на гладкую кожу, она была без чулок, Инесса вздрогнула и прошептала:
– Что вы? Зачем?
У Виктора заколотило в голове и он, схватив её за руку, потянул к себе.
– Никак вы ожили? – удивилась Инесса. – Но может вам вредно сейчас?
Она попыталась освободить свою руку, но Виктор удержал её.
– Ну, ладно, погоди, – шепнула Инесса.
Она разделась, аккуратно сложив одежду на стул, и легла на кровать к Виктору…
…Светало. Виктор открыл глаза. Он чувствовал себя бодрым и здоровым, как и прежде. Повернув голову, он к своему удивлению увидел рядом с собой незнакомую женщину в годах. Она тоже только что пробудилась.
– Вы кто? – спросил Виктор.
– Сиделка, Наташа, – ответила женщина. – Я работаю с доктором Найдёновым. Как вы себя чувствуете?
– Я? Хорошо, – проговорил Виктор. – А вы?
– Прекрасно, – улыбнулась Наташа. – Но мне пора вставать.
Она без всякого смущения поднялась с постели и принялась одеваться.
– Вот так ошибочка, обознался, – подумал Виктор. – Думал об одной, а вы*б другую.
Но ему было хорошо, и он не жалел о своей ошибке. Наташа тоже была довольна.
Утром пришла Инесса. А днём явился Рубинштейн. Он был весел и сообщил Виктору, что вчера вечером в Петроград приехал Ленин.
– Владимир Ильич?! – воскликнул Виктор.
– Вы с ним знакомы? – удивился Рубинштейн.
– Давно, с самого детства. Увидите, передайте от меня привет ему и Надежде Константиновне.
Через день в квартиру Рубинштейна пришёл Ленин.
– Йад тебя видеть, бйатец, – сказал Виктору Ленин. – Пйопал и слова не сказал.
– Так сложились обстоятельства, Владимир Ильич, – ответил Виктор.
Ленин спешил: дела, дела, дела. Революция не ждала. Он вышел.
Через некоторое время Виктор направился в туалет. Проходя мимо одной из дверей, он услышал громкие голоса. Говорил Ленин:
– Да, товагищ Сталин, наша пайтия получает деньги от немцев за то, что мы подйывали и подйываем обойонную мощь Йоссии. Об этом знает очень огйаниченный кйуг. Тепейь знаете и вы, поскольку мы довегяем вам и не только поэтому – мы йассчитываем на вашу помощь. Это благодайя товагищу Йубинштейну, скупившему у хлеботойговцев весь хлеб, пйедназначенный Петйогйаду и Москве, нам удалось создать в них угйозу голода. А как иначе можно было подстегнуть найод и поднять на активную бойьбу пйотив самодейжавия? Голод не тётка.
Да, это наша заслуга в том, что в февйале найод вышел на улицы Петйогйада и смёл пйогнивший цайский гежим. Тепейь очейедь Вйеменного пйавительства. А вы к чему вы пйизываете найод со стйаниц «Пйавды», товагищ Сталин? О какой поддейжке и о каком довегии Вйеменному Пйавительству вы говойите? К какой военной обойоне какой геволюции вы зовёте пйолетагиат? Вы пйизываете его защищать буйжуазную геспублику? Вы поддейживаете лозунг Вйеменных «Война до победного конца». Это пйедательство, товагищ Сталин!
Мы должны немедленно снять лозунг поддейжки Вйеменного пйавительства и выдвинуть лозунг: немедленный мий без аннексий и конйибуций, а также пйовозгласить: земля кйестянам, фабйики габочим.
Это хойошие пйяники для найода. Этим мы подкупим его. И найод пойдёт за нами. В аймии наши товагищи должны убедить солдат: штык в землю, все по домам! Я увейен, что это будет сделать несложно. Война – это айбузная койка, на котойой поскользнётся Вйеменное пйавительство. Пусть солдаты бегут с фйонта. Мы скажем найоду: Долой буйжуазную геспублику! Да здйавствует социалистическая йеволюция! А немцев не бойтесь. Сейчас они наши союзники…
Поражённый услышанным, Виктор поспешил отойти от двери.
(продолжение следует)
http://www.proza.ru/2013/08/30/798