начало:http://www.proza.ru/2013/04/29/1105
«В первый день первой пулей…»
Часть 2
4
Конечно, мне хотелось узнать всё о тех ребятах, с которыми свела меня судьба в Афганистане, с кем сдружился. Дружба эта была проверена в непростых условиях. Ещё бы… И каждый из нас был там, что называется, на виду. В другом месте ты можешь казаться кем угодно, в Афгане будешь тем, кто ты есть…
Теперь я знал, что такое вполне возможно - узнать о них. Много времени проводил я в «смотровой комнате», заказывая в «центральном пункте» информацию о ребятах. Многие благополучно завершили службу и вернулись домой. Но были и погибшие. Помню, очень огорчился, узнав о дальнейшей судьбе сержанта. Так получилось, что он с первых дней моего появления в подразделении стал опекать меня на правах старшего товарища и командира. Он старался передать мне свои знания и умения, полученные за почти два года пребывания на войне. А ещё мы с ним были со студенческой скамьи – его, как и меня призвали со второго курса института. Может быть, именно этот факт так сблизил нас.
И вот теперь мне хочется рассказать об этом командире отделения сержанте Викторе Карпове. О нём я уже упоминал – именно он проверял мой «смертный медальон». А ещё я писал о нём Бэле в письме. Он погиб через несколько дней после меня на Кунаре - есть такая речка, приток реки Кабул, течёт Кунар вдоль границы с Пакистаном. Горы вокруг высотой под пять тысяч метров. Если взглянуть на карту, то она о многом скажет, где погиб сержант Карпов. Я расскажу, как он погиб, что удалось разузнать. Там в тяжёлое положение попали некоторые части афганской армии. Надо было помочь. Душманы обнаглели до предела, измывались над населением, чувствовали безнаказанность, потому что рядом пакистанская граница, всегда в случае чего можно укрыться. В тот день они замыслили дать решительный бой афганским частям. Подтянули из Пакистана всё что могли. В тех боях участвовали не только афганские душманы, но и другие наёмники.
В бою сержант, командир отделения, если не душа победы, то, я думаю, душа успеха каждого подчинённого ему солдата, его доблесть.
Я хорошо запомнил, что он часто писал письма домой в совхоз Архангельский, что в Пензенской области, отцу – Юрию Евгеньевичу, бригадиру тракторно-полеводческой бригады, кавалеру ордена Трудового Красного Знамени и ордена «Знак Почёта», матери – Наталье Викторовне, учительнице, родному дяде Ивану Ивановичу Суворову в Москву. Не уронить честь советского солдата – это для него было самым важным.
О нём и после гибели помнили и говорили в полку. И первое называли – скромность и доброжелательность сержанта Карпова. В чём это выражалось? В том, как он относился к своим солдатам. Он каждого любил, как своего младшего брата Сашу. Он заботился не только обо мне, но и о каждом из наших ребят, как заботился о своём младшем брате. И речи не могло быть, чтобы он унизил или оскорбил кого-то или бы позволил, чтобы при нём такое сделал кто-то другой по отношению к молодому солдату. А ещё он лучше всех стрелял – главный аргумент его был против тех, кто стрелял пока слабовато. Он любил военную форму и был красив в ней – главный аргумент его против нерях. В службе он ни на шаг, ни на полшага не отступал от требований устава – это был его главный аргумент в борьбе за крепкую воинскую дисциплину.
Все знали, что он писал домой маме и про нас, молодых солдат его отделения, писал, как нам трудно на первых порах и как он старается, чтобы поскорее новички встали в строй. Наверняка мама плакала над этими письмами от радости, что её двадцатилетний сын становится мудрым.
До армии Виктор учился в сельскохозяйственной академии в Москве. После его гибели ребята взвода получили оттуда несколько писем. Там с теплотой вспоминали студента Карпова, например такое: когда требовалось убрать снег во дворе, Виктор это делал за всех девочек из своей группы. В группе он был старостой…
Не преувеличиваю нисколько, но молодых солдат своего отделения он в письмах маме называл не иначе, как мои младшие братья, мои «саши». Он умел в отделении всё делать лучше других. Возле него просто нельзя было быть плохим. Там, где находился он, никогда не могло случиться что-то плохое, недостойное. Солдаты отделения рядом с ним вырастали в бойцов, становились сильнее, красивее. Таким для них сержант Карпов оставался до последней минуты жизни.
В том последнем бою его ранили. Но он остался со своими подчинёнными. Он был с ними всегда, и днём и ночью, как же он мог их оставить, когда кругом кипел бой. Закрыть глаза? Застонать от боли? Слабость свою выказать? Нет, это для сержанта было невозможным.
Спустя некоторое время сержанта Карпова ранило во второй раз. Схватка такая, что на вес золота был ствол каждого автомата.
Отделение сержанта Карпова контратаковало. Но в бою, когда кругом горы, да ещё такие, как на Кунаре, в таком бою неожиданного случается больше, чем в бою на равнине. В какой-то момент того боя случилось, что вокруг оказались одни душманы. А сержант продолжал руководить своими солдатами. Он, дважды раненный, прикрывал своим огнём подчинённых ему солдат. Он за них стоял грудью. В отделении у него были и русские, и украинцы, и белорусы, и ребята других национальностей. Жили всегда в своём отделении под командованием Виктора, как одна семья. Так и в том бою действовали. И как за отца родного им был сержант.
Красивые девчонки из академии имени Тимирязева, где учился до армии наш сержант, помнят Виктора вот таким – помогал всем, был щедрым, оберегал… В полку сержанта Карпова запомнили вот таким: прикрывая фланг обороны отделения, сержант оказался отрезанным на какое-то время от своих, душманы решили взять парня живым, тем более думали, что это будет сделать легко – невооружённым глазом видно, что сержант ранен. Кончились патроны. Душманы приблизились вплотную.
Это было ясным днём. Душманы уже протягивали к нему свои лапы. И тут раздался взрыв…
Потом, когда отбили атаку, вокруг тела сержанта насчитали восемь душманских трупов. Сержант Виктор Карпов подорвал себя гранатой Ф-1. Она у него оказалась последней…
Командир полка подполковник Шаг-Новожилов был скуп на слова, но и он тоже высоко оценил подвиг нашего Виктора.
«Сержант Виктор Карпов, помню его. В роте был, скажу прямо, не из самых заметных. Правда, отличался безукоризненной исполнительностью. Во время боевого выхода рота попала в тяжёлый переплёт. Карпова дважды ранило. Он находился на фланге. Крайний, как говорится. На него с трёх сторон пошли душманы. Патроны кончились. Он подпустил их вплотную и подорвал себя гранатой. Мы потом нашли немало душманов, сражённых гранатой Карпова».
Игорь Иванович говорил кратко, но было ясно, что сержант Карпов навсегда останется в сердце командира полка, что он никогда не будет для него погибшим, что командир станет рассказывать о нём и новобранцам, и увольняющимся в запас, чтобы знали, с кого делать жизнь, как надо служить Отчизне…
Сам командир полка, под командованием которого мне удалось послужить, заслуживает отдельных слов. Помню, однажды на построении он сказал:
-Отец у меня фронтовик. На фронте был старшим сержантом, ранило его, с тех пор инвалид. Он всегда говорил: «Не хочешь, чтобы твой дом загорелся, гаси искры самого дальнего пожара». Вот и вы, сынки, находитесь на передовом рубеже, именно вы не даёте разгореться на этой земле большому пожару, который мог бы перекинуться на территорию нашей страны. И я верю, что вы с честью пронесёте это высокое звание воина-интернационалиста.
Вот например, как действовал наш командир полка. Батальону отдаёт приказ на боевой выход, а сам с этим батальоном – в горы. С высоты 3200-3500 – оттуда всё, как на ладони – руководит подразделением. Кто-то подумает, что такова специфика. Возможно. Но многие считали это стилем руководства и образом жизни.
Душманы охотились за подполковником Шаг-Новожиловым. Когда подразделения отправлялись в боевой выход, солдаты внимательно считали, сколько человек возле командира на его командно-наблюдательном пункте (КНП). Замечено, чем меньше их там, тем увереннее чувствуют себя солдаты в боевом выходе. Однажды случилось так: рота соседей попала в горах в засаду. Ближе всех к этой роте оказалось подразделение, с которым был подполковник Шаг-Новожилов. Собрал он всех, кто оказался на КНП, и повёл на выручку. Выручил.
- Какую воинскую школу проходят наши девятнадцатилетние солдаты, - говорил командир полка. – А до службы в Афганистане у меня было некоторое недоверие к молодёжи. Лохматые, с гитарами и магнитофонами в подворотнях… и вот служба тут. С ними я и днём, и ночью, и в горах, и на равнине. Скажу: они действуют, как встарь! Идут, если надо в цепи, если нужно помощь товарищу – вынесут, сдадут медикам. И опять на своё место, в цепь. Цены нет таким солдатам. Когда собираются в боевой выход подразделением, самая большая проблема, кого оставить в расположении. Никто не желает. Таков не писаный кодекс чести. Перед выходом всегда требовал списки остающихся. Смотрел, чтобы дважды подряд никого не оставили, иначе потом с этим оставшимся проблем не оберёшься, он сразу зачислит себя во второсортные…
О своих подчинённых, о солдатах своего полка Игорь Иванович почти всегда говорил с гордостью.
«Когда мы сегодня говорим об Афганистане, о солдате и офицере из Ограниченного контингента советских войск, мы должны говорить в первую очередь об их боевом становлении. Служил в полку рядовой Жёлудь. В одной из схваток с душманами оказался отрезанным от своих. Кончились патроны. Душманы поднялись, чтобы взять солдата живым. Кругом – каменные стены, только справа – обрыв. Но там уже наготове стоят трое. И солдат бросился один на троих. Двоих заколол штыком, третьего сбил прикладом и бросился с обрыва. После боя нашли Артёма Жёлудя с раздробленными ногами, но живого. Пятнадцать метров летел он, так сказать, без парашюта. Повезло, удачно приземлился. Но на троих-то пошёл один, троих уложил в рукопашной. Артём отлежался в госпитале и продолжил службу уже в разведроте.
Рядовой Бексеитов был старшим наводчиком гранатомёта. В одной из схваток с душманами ранили командира взвода. Бексеитов взял командование на себя, и взвод победно закончил бой. Рядового Бексеитова наградили орденом Красной Звезды. А когда позднее заболел командир взвода и его отправили в госпиталь, я приказал Сейлхану Бексеитову, теперь уже сержанту, исполнять обязанности комвзвода».
5
Чем больше я узнавал о судьбах товарищей, вернувшихся из Афганистана, тем тоскливее становилось. Откуда эта стена равнодушия и неприязни? С давних времён о моральном здоровье общества можно было судить по тому, как оно относится к своим воинам, вернувшимся с полей сражений. Например, если обратиться к истории, можно найти массу подтверждений тому. Даже народ, обескровленный войной, оставшись на пепелищах, отдавал долг уважения своим защитникам. Иначе государство и выжить-то не смогло бы. Однако примеры с «афганцами» говорили иное. Ведали ли в обществе о последствиях такого равнодушия?
Особенно тяжело приходилось парням, искалеченным в Афганистане. Проблем у них возникало так много, и на местах их так медленно решали, что даже не верилось, что в нашей стране может такое происходить. Один из моих сослуживцев, получивший тяжёлое ранение, за шесть лет материально истощил свою семью. Каждый год приходилось лежать в госпитале по три-четыре месяца. Пенсия небольшая. Вот и получается: всё, что семья заработает за год, уходит на него. А у многих таких ребят ещё нет и специальности.
Я недоумевал, почему страна не знает о лишениях и неустроенности этих ребят. Их следовало чаще показывать по телевизору, писать в газетах. Они это по праву заслужили.
Правда, страна менялась, общество «бурлило». Вновь в обиходе оказалось слово «милосердие». Но пока, к сожалению, оно витало в облаках. Открыв его заново, многие упивались им, переживали словесную эйфорию, предъявляли его друг другу, как пароль, не опускаясь на землю. Уж слишком мала была повседневная помощь тем, кто в ней нуждался.
Мне показалось, что потомки ныне живущих будут с изумлением смотреть оставшиеся от тех дней плёнки с бесконечными хит-парадами, демонстрациями мод и словопрениями о милосердии. Возможно, они удивятся тому, как мало среди этих слепящих фейерверков рассказывалось правды о парнях, вернувшихся из Афганистана, об их тревогах и надеждах, о тех, кто остался калекой в двадцать лет. Свое милосердие люди устремляли в прошлое и будущее. А как же настоящее?
Не лучше было в обществе и отношение к павшим (о себе я даже не упоминаю). Сколько их, алых звёздочек, было разбросано по дальним кладбищенским углам и глухим погостам! Никто и не старался место видное подобрать. Наоборот, чем дальше от глаз людских – тем лучше. Чтоб не смущать народ. И «смертью храбрых» до поры до времени – ни-ни! Их, прошитых пулями, изорванных осколками, сгоревших за рычагами и штурвалами, даже после смерти лишали последнего, веками освещённого знака воинской чести. И выстукивалось по мраморной крошке привычное и безликое: «При исполнении служебных обязанностей…» Не вязались «чёрные тюльпаны» с парадной скукой газет…
Прошли десятилетия. Здесь я особо не ощущал ход времени. Но оно стремительно проносилось на Земле. Со временем афганская война всё больше и больше стала «задвигаться на задний план». Были тому и катастрофические причины, связанные с развалом некогда единой страны СССР, и с многочисленными «горячими точками» и вооружёнными конфликтами, вспыхивающими то тут, то там на постсоветском пространстве. До судьбы ли отдельных «афганцев» и матерей, потерявших своих сыновей, когда обрушилось государство?!
Гасла память, как задуваемая ветром свеча. Время отодвигалось, всё больше разобщая людей. Сердца черствели…
Разрушенность души человеческой дошла до такой степени, что люди перестали видеть картину жизни в целом. Их стали занимать какие-то, порой и вовсе второстепенные её частности. Каждый отыскал себе в сём расстроенном мире какую-то идейку и носится с нею, как со спасительною.
Раздробленность бытия дошла до такой степени, что люди перестали узнавать мир в целом, вещи по именам, перестали думать о своём высоком человеческом предназначении, перестали узнавать друг друга. Они стали нервными и крикливыми. Они разучились чувствовать друг друга, перестали друг друга слышать. С ними стало невозможно говорить. Я думаю, что это болезнь, неведомая врачам, и она пройдёт. Но что мне до этого, если моим ровесникам, оставшимся в живых после афганской войны, довелось жить в этом времени. Я не могу поговорить с ними, а потому мне и остаётся говорить с теми, кто, как и я, не дожил до этого печального часа, кто остался в тех благословенных временах, когда людям ещё удавалось сохранить человеческий облик. Вот и говорю теперь только с ними. Они были последними, кто знал эти времена, последними перед тем, как общество вошло в серую полосу бед и несчастий.
Я знаю, отчего это происходит, но не знаю, чем и как это поправить. Люди давно уже поверяют всё приметами внешними, а не внутренними. Не тем, сколь совершенными и чуткими становятся их души, а тем, что выдумывал их хитрый разум, называя это «прогрессом». И они с восторгом превозносили эти выдумки, забывая о душе, словно и не замечая, что если погаснет душа, то никому не нужными будут эти выдумки, от них не останется и следа. И никакое, даже самое совершенное, устройство жизни не заменит отсутствия в ней живой человеческой души. В этом уже давно пора убедиться.
Тому, кто живёт не чувствами и душой, а лишь по тем механическим законам, которые так часто устанавливаются между людьми, всё представляется в жизни гораздо проще, чем есть на самом деле. Нет у них, кажется, большей заботы, чем освободиться от бремени переживаний, обязательно влекущих за собой какие-то обязательства перед ближними. Нет, жизнь их вовсе не лишена драм. Но они какого-то иного свойства, чем у человека, живущего безотчётным душевным порывом. Всё видится им лишь чередой неких хитростей, разгадав которые и можно определиться и найти своё необходимое место. И даже кажется порой, что они разгадали эту механику жизни и заняли в ней своё место. Но так кажется до поры до времени, пока жизнь не устраивает проверки, пока кажется, ничто не может поколебать её размеренного течения. На что ни кинут они взгляд, на всём оставят свою упрощённую схему. Конечно, это помогает им ориентироваться в сложностях бытия, но вместе с тем и лишает его красоты. Они глубоко убеждены, что бытие определяет сознание, что нравственность зависит от экономики, что только благодаря техническому «прогрессу» люди и живут. Ах, знали бы они, что и чем определяется в самой жизни…
Я часто думаю, как бы мне жилось в этом мире? Уцелей я тогда, в том злосчастном бою, может быть, судьбой своей явил бы я ещё большую трагедию, чем та, которая разыгралась в безвестных, бесстрастных горах. Не от пули тогда, так позже от чего-то иного, но я всё равно был бы выброшен из мира, который стал для меня чужим, который мне не хочется принимать таким, каким он стал…
Говорят, что до времени уходят из жизни лучшие (не отношу это на свой счёт, но в принципе согласен с эти утверждением). Значит, в самих живущих и в жизни что-то нарушено важное, может быть, главное, значит, лопнула какая-то основная струна…
А что же моя дорогая и любимая невеста?
Бэла печалилась недолго. Полгода она ещё заходила к моей маме, Елизавете Михайловне. А потом жизнь, действительно, взяла своё. Она вышла замуж. Да и кто может осуждать или упрекать её за это? Но я знал и другое: не раз ещё всплывал в её памяти мой облик, не единожды ещё бросало её в беспричинные рыдания о неповторимом, возможном, но навсегда утраченном счастье. Я думаю, с возрастом и временем это будет происходить чаще, а мой образ не сотрётся из памяти. И невозможно будет от него избавиться. И причиною этого будет не её нынешняя, не так, как хотелось бы, сложившаяся жизнь, а возможность иной, другой жизни, вроде бы такой близкой и реальной, но оказавшейся вдруг порушенной, отодвинувшейся неведомо куда безвозвратно. Такого понимания, такой любви, когда просто светло и легко на душе, у неё больше никогда не будет.
…С большим волнением я узнал, что своего сына Бэла назвала Дмитрием, в мою честь. Значит, я не исчез навсегда из жизни.
«Лишь три вещи пребудут вовеки: вера, надежда и любовь. Но величайшая из них – любовь» (Св. Павел)…
*
Использованный материал:
-Филатов В. «Место подвига – Афганистан», журнал «Советский воин», №5 – 1985г.;
-Верстаков В. «Путь к вершине», газета «Правда», июнь 1986г.;
-Филатов В. «От имени сержантов», газета «Красная звезда», сентябрь 1986г.;
-Полибин А., Олийник А. «Кто и как готовит душманов», газета «Красная звезда», октябрь 1987г.;
- Снегирёв В. «Он был моджахедом», газета «Красная звезда», февраль1988г.;
- Ткаченко П. «Потому, что есть я на земле», газета «Красная звезда», апрель 1988г.;
-Мардониев В.Е. «Сердце Азии», М. 1989г.;
-Форд А. «Человек не может умереть». М.2007г.
*
На фото Двойнева В.В. – Разбитая боевая техника. В провинции Кандагар. 1986
***