А шабашка – это что такое? Шабашка или шабашничество – это вид сезонного промысла или любой временный, случайный, неофициальный заработок. Для меня же шабашка – это возможность, работая в строительной бригаде таких же неспециалистов-шабашников, за время очередного отпуска заработать намного больше, чем те 160 рублей, которые я получаю ежемесячно как ведущий инженер.
И вот с бригадой инженеров-шабашников я оказываюсь в посёлке Пяльма – это на берегу Онежского озера в двухстах километрах от Петрозаводска. Здесь, в местном леспромхозе, нам жить и трудиться.
Вначале нам предстоит проложить одноколейную железную дорогу. По насыпи вперёд разносим тяжёлые деревянные шпалы. А чтобы у моих товарищей по труду не возникло и тени сомнения в том, что я силён, я взваливаю себе на плечи сразу по две шпалы. Но мой "великий почин" почему-то остаётся незамеченным, и все остальные продолжают таскать только по одной шпале.
Теперь вручную грузим рельсы на вагонетку. Вчетвером поднимаем рельс с земли, подтаскиваем к вагонетке и по команде бросаем его на тележку. Но вот однажды, когда от усталости, накопившейся к концу рабочего дня, реакция притупляется, я не успеваю во время отнять руку от рельса, и рука оказывается зажатой между рельсом и настилом вагонетки, и … боль! – всё! конец! Погибли мои пальцы! Хорошо ещё, что рука левая, а не правая. Зажав её правой рукой, бегу к озеру – и на кой только чёрт связался я с этой чёртовой шабашкой!? Тут и угробиться недолго.
Прополоскав левую руку в озёрной воде, со страхом, по одному, открываю пальцы. Этот цел – хорошо! И соседний вроде бы не пострадал – отлично! И следующий шевелится – великолепно! Два пальца покраснели – но ведь целы!
Мне повезло: оказалось, что в деревянном настиле той вагонетки были выбоины, и в одну из них так удачно попала моя рука. Да-а-а, опасное это дело – шабашка.
* * *
Уложили мы все рельсы на шпалы, и теперь надо прикрепить их к этим самым шпалам, то есть забить костыли. Работа тяжёлая и опасная, потому что иногда костыль после удара отскакивает от шпалы и летит – окаянный! – куда захочет. Но тут в одной светлой голове рождается прекрасная мысль:
– Ребя! Стоп! А зачем это мы с вами вгоняем аж по два костыля в каждую накладку? Или мы с вами не изучали сопромат и не знаем, что во всех расчётах на прочность вводится двойной запас? Авось и с одним костылём выдержит!
Это рацпредложение принимается на ура, и все остальные рельсы крепим уже только одним костылём – в расчёте на то, что авось и так сойдёт.
И вот он тот самый день, когда по нашей ветке должен пройти первый пробный локомотив. И ведь прошёл! Там, где было забито по два костыля. А как только вышел на участок, где мы забивали только по одному костылю, так и разъехались под ним рельсы, расползлись в разные стороны, и встал локомотив колёсами на землю и слегка накренился.
Чтобы не попасть под разборку с обязательным трёхэтажным матом, поразбежались мы в разные стороны и тихо ждём дальнейшего развития событий. Но, к нашему удивлению, машинист спокойно осмотрел ходовую часть своего локомотива и вернулся в свою кабину. А вскоре подошёл кран, который поднял и вернул локомотив на рельсы. А мы потом молча забивали по второму костылю там, где был один.
* * *
Однако первая неудача с рационализацией не остудила пыл горячих изобретателей. И вскоре удобный случай отличиться представился.
Теперь нам предстоит накрыть теплотрассу бетонными плитами. Однако плит нужного размера – естественно – нет. Зато есть плиты в два раза большей площади. Как быть?
– Ломайте эти плиты пополам, – предлагает заказчик.
– А сколько это стоит? – интересуемся мы.
– Сейчас посмотрим в ЕНИРах, в "Единых нормах и расценках", – отвечает он.
Посмотрели. В этом справочнике расценок на такую работу, конечно, не нашлось – оно и понятно: какой же нормальный человек решит разломать одну хорошую плиту, чтобы получить их неё две плохих?
– А тогда, – предлагает заказчик, – проведём хронометраж: вы разломайте для примера одну плиту, а мы посмотрим, сколько на эту операцию уходит времени, а тогда и назначим оплату.
Выбрали для этого двоих самых сильных.
– Ребята, – напутствует их наш бригадир Михаил Круглов, – упираемся во всю мочь, чтоб было видно, как это трудно. Вы меня поняли?
Ребята поняли. И долго-предолго, старательно изображая нечеловеческие усилия, утирая пот с лица, рубили зубилами плиту, а потом перепиливали обнажившуюся металлическую арматуру.
Наконец-то, всё: была одна хорошая плита – стало две плохих. Договорились, что за каждую разрубленную плиту мы будем получать по 2 руб. 60 коп.
А как только автомобиль заказчика скрылся за углом дома, мы по команде бригадира устанавливаем следующую плиту на край площадки так, чтобы одна половина плиты лежала на этой площадке, а другая свободно висела бы над землёй. Пять человек становятся на опорную половину плиты, а другие пять одновременно спрыгивают с высоты на свободновисящую половину. В результате плита ломается пополам. Мы хохочем: цирк, да и только! Остаётся только перекусить обнажившиеся металлические прутья – и 2 рубля 60 копеек уже в кармане. Ну до чего же смышлёный у нас народ!
Вот так, играючи и прыгая, как в цирке, с хохотом, мы быстренько наломали нужное количество половинок, накрыли ими теплотрассу и получили за это кругленькую сумму. За находчивость.
* * *
Первый успех на ниве изобретательства окрыляет, вдохновляет на новые свершения. Теперь нам предстоит на автомобильной дороге разобрать ветхий мост через овраг и соорудить новый. А ломать – не строить: раскурочили эту рухлядь быстро и даже собрали в овраге колодец из железобетонных шпал, и остаётся только накрыть его дощатым настилом, по которому могли бы проехать машины. Но у нас перекур: сидим, отдыхаем.
А в это время к недостроенному мосту подкатывает "Победа", и её водитель говорит:
– Парни, мне надо проехать. Вы, наверное, скоро достроите?
– Не-а, – отвечает ему Михаил Круглов, – мы сейчас отдохнём немного, а потом переходим на другой объект.
– А если я вам заплачу? Десять рублей?
– Ну, если десять рублей, то можно, – соглашается наш бригадир.
Мы быстренько накидываем досок, "Победа" по ним благополучно перебирается на другую сторону оврага, и мы получаем свои честно заработанные десять рублей.
А как только машина скрывается за облаками пыли, Михаил командует:
– Разбираем доски.
Сказано – сделано. Сидим – ждём. Ждём, когда подъедет очередная машина, чтобы получить свою честно заработанную десятку. Вот так, чередуя "время собирать камни" и "время разбрасывать камни", и получаем мы "сравнительно честно" по десятке с каждой машины… Да, до чего же смышлёный у нас народ!
* * *
После трудового дня вечером Володя Ефремов берёт в руки гитару, и мы поём:
"В разных краях оставляем мы сердца частицу,
в памяти бережно, бережно, бережно встречи храня...
Вот и теперь мы никак не могли не влюбиться:
как не любить несравненные эти края?
Долго будет Карелия сниться,
будут сниться с этих пор
остроконечных елей ресницы
над голубыми глазами озёр".
Да, действительно несравненны эти края на Онежском озере в Карелии. Но вот что странно: в этих карельских краях мы пока не встретили ни одного карела – только русские. Карельские карелы, где вы? Ау!
* * *
Выясняется, что леспромхоз, в котором мы работаем, вырубил вокруг себя весь лес и переезжает в другую местность, а мы поэтому разбираем бревёнчатые жилые дома, переносим их и устанавливаем на новые фундаменты. Но в какой-то момент у нас заканчиваются запасы цемента.
– Кто поедет со мной за цементом на склад? – спрашивает Николай, водитель машины ЗиЛ-130. – Туда сто тридцать километров.
– Я! – выкрикиваю я. Уж очень надоела мне эта однообразная работа.
– Тогда переодевайся, прихвати с собой что-нибудь поесть и быстро – в кабину.
… Дорога вьётся по самому берегу Онежского озера – красивейшие виды! Мы с Николаем выбираем самое красивое место, он останавливает свой ЗИЛ, и мы сидим и любуемся красотами озера:
"И не понять, то ли небо в озёра упало,
и не понять, то ли озеро в небе плывёт".
Затем раздеваемся догола – а всё равно вокруг на километры никого нет – и погружаемся в тёплые прозрачные воды чистого озера. Плывём, нежимся – лепота-то какая! Господи, если есть где-то рай, то он здесь, на Онеге! Это я точно знаю…
Но нужно двигаться дальше. Теперь путь лежит вдоль Беломорско-Балтийского канала с его шлюзами – и это тоже интересно.
И вот мы на складе. И тут выясняется, что грузчик цемента – это я, и что я – и только я – должен перетащить эти тяжёлые мешки с цементом в кузов нашей машины. И это уже, скажу я вам, не рай, а больше похоже на ад.
* * *
В посёлок Пяльма цемент мы привезли, когда уже стемнело. Нас ждали. Потому что завтра нам уже уезжать в Петрозаводск, а до этого ещё нужно залить три фундамента.
И работа закипела. В темноте. Вначале ещё хоть что-то было видно, и люди угадывались по их силуэтам на фоне не совсем ещё чёрного неба, а вот теперь, когда темнота сгустилась, уже и уровень жидкой бетонной смеси в опалубке приходится определять наощупь. Но тут кто-то догадывается, что ведь можно сорвать обои со стен, свернуть их в рулон и поджечь. Чем не светильник, чем не факел? При свете таких самодельных факелов дело пошло быстрее.
Примерно к часу ночи сорвали и сожгли все обои, но зато залили все фундаменты. А добравшись до постелей, рухнули, не умывшись и не поужинав – не до того! нет сил, – и уснули.
Проспали до середины следующего дня, потом получили зарплату, и – finite la shabashka!
По пути домой заезжаем в Кижи: разве можно, побывав в Карелии, не посетить Кижи? А только после сорока двух дней тяжёлой физической работы не в радость нам это величие куполов, полёт теремных крыш, оригинальность гульбищ и прочие кижские красоты. Скорей бы сбросить эту мышечную усталость и вернуться к привычному инженерному труду в конструкторском бюро!
Прощай, карельская шабашка! Прощай, карельская Карелия!
Долго будет Карелия сниться,
будут сниться с этих пор
остроконечных елей ресницы
над голубыми глазами озёр.
* * *
А через год после карельской шабашки была и ещё одна шабашка – калужская. Но это уже тема для другого рассказа.
Продолжение: http://www.proza.ru/2013/04/06/1882