ЛЮБОВЬ И ВРЕМЕНА ГОДА!проза-4
ЛЮБОВЬ И ЗИМА!рисунок автора.http://www.proza.ru/2012/07/27/1198
Несостоявшийся охотник! О любви и детстве.На фото мой отец в 35 лет.Через 2 года он утонул в Цимлянском море и с 15 лет у меня начался трудовой стаж.
НЕСОСТОЯВШИЙСЯ ОХОТНИК!
Начиная с 10 лет отец брал меня с собой зимой на охоту, хотя я ему помогал заряжать патроны по-моему ещё с дошкольного возраста, выполняя мелкие поручения. Капсули в патроны запрессовывал я. Порох насыпал я, да почти всё делал я. Помощь моя была просто необходима, потому что у него с войны левая рука была без локтя, на сухожилиях и координация её движений была затруднена. Например, чтобы насыпать в патрон порох, отец держал патрон в левой руке, но правой рукой отец клал левую руку между колен, сидя на маленьком стульчике, зажимал эту руку коленями и насыпал порох. Или привлекал меня на помощь и я под его контролем всё выполнял. Так же я строгал под его контролем, потому что левая рука была у отца чисто символически и волосы он ею поправлял, держа её правой рукой. Из ружья отец стрелял одной своей мощной правой рукой. Отец дал мне одностволку 16-го калибра, а у него была новенькая двухстволка и мы ходили с ним на охоту, обходя компании встречных людей, так как у меня не было охотничьего билета. Отец меня строго настрого предупредил, чтобы я прежде чем стрелять в зверя или дичь смотрел вперёд, не могут ли быть за кустами люди и чтобы никогда не направлял ружьё в сторону человека, даже если уверен, что оно не заряжено. Учил меня отец различать следы зверей, повадки. Мы проходили с отцом по 50 километров зимой по снегу за день и я не жаловался, хотя к концу дня ноги уже заплетались.
Мне было приятно сознавать, что никто из моих сверстников не мог и мечтать о том, чтобы пойти с отцом на охоту на равных. А ещё мне было приятно сознавать, что моя зазноба – одноклассница Нинка видела меня в «боевом» снаряжении, когда мы проходили мимо её двора. Я всегда был в своей защитного цвета телогрейке, с патронташем на поясе и с одностволкой на плече. А потом я Нинке стал сам сообщать, что мы завтра с отцом идём на охоту, а сегодня до полуночи будем заряжать патроны. Нинка появилась в нашем классе со второго класса. У неё отец был военный и они приехали из Чернигова, где отец после войны добивал бандеровские банды. Почему-то мы с Нинкой сидели за одной партой, и даже "прилипали" друг к другу, по выражению учительницы. А если по секрету сказать, так мы ещё и за руки держались под партой. Учительница заподозрила неладное между нами и ... рассадила.
Однажды в очередном походе на охоту в очень снежную зиму, мы с отцом взяли в охват широкую лесопосадку из сплошной акации, а потому вообще насквозь непроходимую из-за её природной колючести. Мы договорились, что по команде будем постреливать вверх, чтобы я мог спугнуть зайца в сторону отца, а отец в мою сторону. Я шёл и заметил след волка вглубь лесопосадки. Посмотрел, ничего не заметил. Потом ещё такой же след в том же направлении и чуть позже я увидел след волка со следом волочения и с подтёками крови. Я сообразил, что наверное волки тащили добычу. Я посмотрел в том направлении, куда шёл след и увидел за кустами акации небольшую полянку с утоптанным снегом и со следами крови и шерсти на ней. Я так был ошарашен увиденным, что стал орать отцу и звать его к себе. Отец, подумав, что может быть мне нужна помощь, прорвался сквозь густую акацию, поцарапав лицо и руки, и увидел эту жуткую картину. Клочья бараньей шерсти висели на ветках до трёхметровой высоты. То есть, видимо дрались волки за добычу и рвали её во все стороны.
-Ну, и что? – спросил отец, - Волк, что ли, на тебя напал? Если и были зайцы впереди, то на расстоянии метров пятьсот теперь из-за твоего крика разбежались! И имей в виду на будущее – второй раз волк сюда же добычу не притащит! Засаду делать бесполезно! Будь посерьёзнее! Ладно?
-Ладно!- расстроенно ответил я. Но Нинке я всё же рассказал про тот ужас, который видел, но виду не подал, что для меня это было жутко. Подумаешь – кровь! Я же охотник! А Нинка смотрела на меня с ужасом, удивляясь моему... хладнокровию, которое я усиленно демонстрировал перед нею.
Однажды мы с отцом в конце дня зашли на хутор Рынки к бабе Кате – отцовой маме, поужинали и, не отдыхая, двинулись вперёд, чтобы засветло пройти зимнее бездорожье. Шли опять же в цепи, то есть ружья наперевес, параллельно друг другу на расстоянии метров сто пятьдесят. Я не обратил даже внимания, что нам пересекала путь высоковольтная линия на металлических опорах, которая шла от Цимлянской ГЭС, наверное, на Украину на юго-запад. Отец, вдруг, что-то крикнул мне и побежал в сторону от меня. Я, поскольку ничего не понял, тоже побежал к нему. Отец скрылся в небольшой балочке и я припустил посильнее, хотя сил уже не было на исходе дня да ещё и после вкусного бабушкиного ужина. Отец появился на противоположной стороне балочки и присел над чем-то. Потом посмотрел в мою сторону и махнул мне рукой. Я уже не спеша подошёл к нему, почти валясь с ног и увидел, что отец сидит возле громадной птицы, похожей на страуса - с длинной шеей и длинными ногами. Цвет оперения у неё был коричневый, но мелькали узоры с белыми пёрышками и с отливом, как у селезней.
-Дудак!- сказал отец, - Степной страус! По научному – дрофа! Когда-то их было много в наших степях, а теперь они занесены в Красную книгу и днём с огнём не сыщешь. Этот видимо ударился о высоковольтный провод. Сейчас сумерки, а птицы в сумерках плохо видят. Он ещё тёплый. По-моему он даже головой шевелил, когда я подходил.
-Пап! А может быть можно как-то помочь ему? Может быть он живой ещё?
Отец открыл пальцем один глаз дудака и мы увидели, что он мутный…
-Всё!- сказал отец, - Наша добыча, но мы не виноваты! Видишь – он грудью саданулся о провод! Отец раскинул крылья дудака, растянул их и сказал:
-От края до края, пожалуй, метра два! Баба Надя будет довольна нашей охотой!
Весной была в школе выставка «Умелые руки» и я решил сделать из перьев дрофы узоры на бумаге в рамке и представить на выставку. Поскольку у меня постоянно было желание как-то ближе быть с Нинкой, я предложил ей помочь мне в составлении узоров на папье-маше. Она с удовольствием взялась за это дело, но домой ко мне идти не захотела, а может быть родители не разрешили. Мы этим занимались с нею в школе после уроков, а потом поздно вечером я её провожал домой, а её уже на углу встречала мать, которая со мной здоровалась очень сухо. Я предлагал Нинке подписать авторами нас обоих. Но она, видно желая этого, всё-таки отказалась, видимо стесняясь разговоров в классе. Мне же было – наплевать! Я за Нинку мог дать по физиономии кому угодно, не думая о последствиях. Школьники были очень удивлены моей экспозицией и расспрашивали у меня о том, как мы с отцом ходим на охоту и много ли я убил. Я, смущаясь, честно признавался, что ещё ничего не убил. Однако девчонки смотрели на меня с большим интересом... особенно Нинка.
Были на выставке начальники из Районного Отдела образования и заинтересовались, откуда у нас перья птицы, занесённой в Красную книгу. Нашли меня, нашли мою маму, так как она была учительницей в параллельном классе, а руководство в РОНО было новое и тоже с большим интересом отнеслись к тому, что мама «Заслуженный учитель школы РСФСР», а сын ходит на охоту и приносит с охоты дичь, занесённую в Красную книгу. Нам устроили настоящий допрос и довели до слёз мою мать. Я пришёл домой и отец пришёл на обед, а я ему рассказал о том, что ко мне и к маме претензии в школе. Отец, не обедая, пошёл в школу и застал районного начальника садящимся в машину. Он одной правой рукой, имевшей бешеную силу, вынул начальника из "Волги" с оленем на капоте, посадил на капот рядом с оленем и сказал, чтобы он извинился перед матерью и передо мной за его свинство, а если есть вопросы, то он готов ответить. Начальник вприпрыжку сбегал в школу, извинился перед мамой, а тут и я подошёл… Начальник пожал мне руку и, трясясь мелкой дрожью сказал, что надо по- мужски решать вопросы, без скандала и, извинившись, уехал.
Охотничья эпопея моя окончилась неожиданно и плохо!
Однажды мы с отцом шли пойменным лугом и была в нём низинка с зарослями ивняка. Отец сказал, что интуитивно чувствует, что там должны быть зайцы. Я шёл бесшумно, внимательно глядя в кусты и думал: Вот бы Нинка меня сейчас увидела!- но отец мне крикнул:
-Лёня! На тебя заяц пошёл! Смотри!
Заяц выскочил на меня прямо в упор и я в упор и выстрелил в него с перепугу, не прикладывая ружьё к плечу. Я помню, что от выстрела заяц, как бы, растворился в воздухе и его не стало. Однако метра через три я увидел его следы в сторону леса и один след был с кровью. Я догнал подраненного зайца на высоком берегу быстрой речки Заморной. Он сидел на мысочке перед заводью, покрытой не льдом, а снегом. Заяц держал переднюю подраненную лапку навесу и плакал, как ребёнок! Я бросил ружьё и пошёл к зайцу с протянутыми руками, перепуганный тем, что я причинил такому маленькому боль. Я готов был хоть языком зализать ему ранку! Мне было страшно жалко бедного зайчишку. Я стал приближаться к нему, но он, круто развернувшись, прыгнул с высокого берега в воду и скрылся навсегда в снежной каше! Отец меня застал, рыдающим на берегу реки… Я сказал, что никогда больше не буду стрелять в животных! Отец сказал:
-Ну, и правильно!- погладив меня по голове своей грубой, мощной правой рукой.
Когда мы шли домой, я очень сожалел, что идём домой ещё засветло. Хоть бы Нинка меня не увидела!- думал я. Вид у меня был не боевой… примерно, как у того зайчишки.
Больше я не стрелял в животных, но однажды изменил своему принципу, когда у меня был первый сын и со здоровьем у него было очень плохо, а нужна была диетическая пища, которой было взять негде и не за что… Расскажу попозже в третьей части о семейной моей жизни.
Несмотря на то, что на охоту я больше не ходил, но заряжать патроны я отцу всегда помогал. Он однажды даже ездил в Калмыкию на охоту за сайгаками и привозил не плохую добычу. Хотелось мне конечно ради приключений с ним, но я даже ни разу не попросился. Нинке я про последнюю охоту не рассказывал…
Л.КРУПАТИН,МОСКВА,АПРЕЛЬ 2011 г.-ЦИМЛЯНСК,1958 г.
ЛЮБОВЬ И ВЕСНА!
РЕКА,ЛЮБОВЬ И ОСТРОВ!http://www.proza.ru/2012/08/21/739
РЕКА!
Мой отец был рыбак и охотник до мозга костей, а точнее «бродяга» и заразил меня этим. Для меня рыбалка была как наркотик. Я вставал в два часа ночи самостоятельно и тихо уходил на берег моря, чтобы с удочкой встретить рассвет.
Отец в это время работал в рыбколхозе и был у них «кошт», то есть стоянка на острове рыбачьем в «котловане» на нижнем бьефе Цимлянской ГЭС, которую запустили в 1950-м году. Остров был небольшой, весь песчаный – метров пятьдесят на сто, с одним тополем возле маленькой избушки и заросший красноталом – ивняком с тёмно-красной корой. В избушке был коридор с закромом соли, в которой были зарыты два полотняных мешка ёмкостью литров по пять с икрой осетровых пород. А в единственной комнате были от стенки до стенки нары, где спали рыбаки вповалку, человек десять. Отец меня иногда брал с собой на несколько дней и не ради моего развлечения, а для того, чтобы я охранял остров в их отсутствие. Дело в том, что начиная с четвёртого класса я, по собственной инициативе, работал где-нибудь каждое лето. Первое лето я работал в Цимлянском винсовхозе на прополке виноградника. Прополоть ряд винограда длиной 500 метров стоило 14 рублей. Я его пропалывал за два дня и темпы у меня постоянно наращивались. Однажды я похвалился трудовыми успехами своему другу, однокласснику Кольке и он тоже попросился со мной работать. Я уже давно заметил, что умные дети в компании, как правило, значительно глупеют и совершают непонятные вещи. Колька уговорил меня в обед идти купаться на море, которое было вроде бы близко, но когда мы пошли, то оказалось, что до него… ой-ёй - ёй! Мы на работу не вернулись, бросив тяпки в рядках и ушли по берегу моря пешком домой, что тоже оказалось совсем не близко и мы пришли домой затемно, когда нас уже искали обеспокоенные родители. От стыда, что я такое совершил, в винсовхоз я больше не поехал. Однако я пошёл в Заготконтору сколачивать ящики под овощи и зарабатывал около пяти рублей в день. Туда можно было ходить не каждый день, и поэтому меня отец мог взять для надобности с собой.
На острове Рыбачьем оставался я и пятеро собак дворняг невероятных замесов пород. Я рыбалил с имевшихся на причале баркасов, но отплывать на них мне было категорически запрещено. Ещё я должен был периодически делать обход острова и прогонять рыбаков, пытавшихся причалить к нашему острову, так как он находился в запретной зоне. Если меня не слушались, то я должен был поднять красный флажок на мачте прибитой к стенке нашей избушки и почти всегда с противоположного от нашего острова берега вылетала моторная лодка АЧУРОв (Азовочерноморское управление рыбоохраны) и проносилась вдоль берега. С неё сбрасывали АЧУРЫ на цепи якорёк- «кошку» и сгребали ею все заброшенные в запретную зону рыбаками удочки – донки.
Я хозяин острова! Эх, видела бы меня сейчас Нинка, моя одноклассница, которой я ещё во втором классе в любви признался. А она всё делает вид, что я ей безразличен. А ведь мы сидели с нею за одной партой и даже одно время сидели плотно – локоть в локоть, и под партой держались за руки, а потом нас рассадили, заподозрив неладное в наших отношениях. Этой весной я её пригласил в цветущую балку, где были тоннели цветущих вишен, боярышника, яблонь, аж голова кружилась в пчелином гуде и под ногами цветы всех полевых сортов. Я не мог не поделиться с Нинкой этой необузданной, незатоптанной красотой. Я был уверен, что её душа растворится в этой весенней чистоте и прелести так же как моя. Я надеялся, что буду держать её за руку, как когда-то в школе тайком под партой и может быть даже я её нежно обниму, а может быть и поцелую… (Сборник "Любовь и Весна!")Это я написал по тем впечатлениям:
Скажи, Чудесница Весна!
А кто Великий твой Творец?
Как он открыл навстречу Солнцу
Твой драгоценнейший ларец?
Как он создал такое Чудо?
И где он взял такие краски?
И как их с солнцем замешал
Для этой вот чудесной сказки?
Какой замес Цветов и Солнца!
И ароматы в вальсе бала!
Скажи Весна, какая кисть
Вот это всё нарисовала?
Тюльпаны всех цветов, оттенков,
Черёмух, вишен аромат!
Как стражи – синие ирисы
Свою полянку сторожат!
Пчелиный гуд в ветвях цветущих!
И мы в тоннеле из цветов!
Давай друг в друге растворимся?
Ты это хочешь? Я готов!..
Л.Крупатин.Москва.Весна - 2010 г
А она взяла с собой старшую сестру, старшеклассницу и душевного у меня с Нинкой ничего не получилось. Они восхищались с сестрой той красотой, в которую попали. Сестра её сказала, что обязательно приведёт сюда своих одноклассников. У меня от этого в душе что-то больно переворачивалось, как будто мой дорогой подарок попал не в те руки…
Да! Нинки на острове мне не хватает! Я много раз представлял себе, если бы мы с Нинкой остались, вдруг, вдвоём на этом острове и больше не было бы никого… Как бы мы с нею жили, как бы я добывал всё для пропитания, дрова для печки, а она бы управлялась по хозяйству… и ждала бы меня с рыбалки, глядя в ту сторону, откуда я должен приплыть с уловом.
Я однажды решил всё-таки нарушить запрет отца и порыбалить, чуть отплыв от острова на баркасе, потому что там была стремнина и я думал, что там должна быть серьёзная рыба, которая возьмётся на мою самодельную блесну. Я отплыл метров десять на вёслах, бросил якорь и стал закидывать в стремнину свою блесну на леске 0.6 мм. Забрасывая блесну и вытаскивая, в надежде, что ею заинтересуется какая-то серьёзная рыба, я опять улетел мыслями к ней… к Нинке!
Через некоторое время у меня возникло подозрение, что противоположный берег почему-то стал ко мне ближе, чем был. Я оглянулся и, с ужасом понял, что меня унесло течением от острова в стремнину и несёт дальше и не в ту сторону, где АЧУРы дежурят, не в сторону 15-го шлюза Волгодонского судоходного канала, где стоят на воротах скульптуры верховых донских казаков с шашками наголо, а в противоположную сторону и наш остров меня от кордона АЧУРОВ прикрывает. Несёт меня в очень быструю речку Заморную, которая через несколько километров впадает в Дон ниже по течению. По Заморной против течения даже здоровые мужики могли грести только с передышками. Я попытался отгрести назад, но понял, что это напрасно. Тогда я решил хотя бы изменить траекторию движения моего баркаса, чтобы не попасть в русло Заморной, а в сторону от русла, как можно дальше по берегу котлована, где меньше стремнина. Это мне удалось и я, выскочив на берег, забросил якорь моего баркаса за корягу. Выйдя на берег, я понял, что выгрести вёслами здесь против течения мне не удастся и я, взявшись за якорную цепь, толщиной с колодезную, попытался тащить баркас силой, упираясь ногами в песчаный берег. Получилось, но плохо, так как баркас цеплялся за дно своим днищем. Я отцепил якорь от коряги, зашёл по…ну чуть ниже пояса в воду и потащил баркас. Я прилагал такие усилия, что темнело в глазах, а якорная цепь врезалась мне в плечи и я их почаще менял, перебрасывая цепь с плеча на плечо. Метров через сто я понял, что уже смогу на вёслах уйти от стремнины, но только к острову я смогу попасть, сделав большой крюк, чтобы меня опять не затащило ко входу в Заморную. Я вспомнил, что мной брошен на произвол судьбы остров и избушка с драгоценным запасом икры, который был мне доступен в неограниченном количестве, а рыбаки имели право положить себе в рюкзак один литр икры, если кто-то ехал домой на выходной. Я грёб изо всех сил и, где-то через полчаса, баркас был на месте. У меня ещё было время сделать обход острова и рыбаки по времени должны вернуться на остров. Всё обошлось благополучно, но когда я ответил отцу на его вопрос, что всё нормально, он обратил внимание на пятна крови, пропитавшейся сквозь рубашку на моих плечах. Он протянул руку и притронулся, но я ойкнул и отец понял, что не всё в порядке. Пришлось рассказать и «похвалиться» мозолями на ладонях, хотя руки были привычны к труду. Однако, то что мне пришлось сделать, спасая баркас, было выше моих возможностей. Отец оценил это, но сказал:
-Послушай! Если я сказал, то значит подумал! Или ты решил, что умнее отца и можно не слушать? Тогда езжай домой…
-Прости, пап! Я больше никогда не нарушу твои правила!
-Ясно! Но это ещё не всё! Рыбу выберем, прижгу йодом! Выдержишь? – спросил отец.
-Молча! – ответил я, благодарный и счастливый, что он меня не прогнал.
Эх! Как мне хотелось, чтобы Нинка увидела мои потёртые до крови плечи и пожалела бы меня, а я бы снисходительно сказал: На рыбалке ещё и не такое бывает! Но Нинка летом где-то отдыхала у родственников.
ЛЮБОВЬ И ЛЕТО!
МОРЕ, ЛЮБОВЬ И ДЕТСТВО!http://www.proza.ru/2012/08/21/739
МОРЕ!
Зарабатывал отец в рыбколхозе не плохо. Но пили рыбаки регулярно и даже дома на выходных отец уже не мог поесть «на сухую». Мать настояла, чтобы отец ушёл из рыбколхоза и пошёл работать на коврово-прядильно-ткацкую фабрику.
Отец согласился, но без рыбалки он себя не мыслил. Появились у него два друга, с которыми он «на складчину» построил хороший морской просмолённый баркас. Хотя баркас был и плоскодонный, но у него был очень выгнутый корпус с поднятым мощным килем и кормой. При волне, если его держать на волну, то ему не страшна никакая волна, но если не удержишь, то боковая волна будет первой и последней, и вряд ли успеешь вычерпать при шторме. Меня всегда манило море, когда оно, по выражению бабушки, «белки выворачивало», то есть волны были с белыми гривами. Однажды, когда море штормило, я взял ключ от баркаса, а вёсла я раньше отнёс в кусты за двором, и пошёл на море. К моему удовольствию, я увидел на берегу загорающих знакомых пацанов. Я с деловым видом прошёл мимо них, лишь кивнув, держа вёсла на плече, отомкнул замок, небрежно забросил на баркас цепь и, раскачивая баркас, спустил его на воду, боковым зрением наблюдая за реакцией пацанов. Первые бурлящие волны прибоя самые страшные и их пройти очень не просто. Особенно не просто успеть вскочить на баркас и схватить весла, взяв управление, иначе будет, как я сказал: первая волна будет последней и, я опозорюсь перед пацанами напрочь!
Мне просто повезло! А может быть, что-то врождённое во мне сработало, но я сумел вырваться из линии прибоя на вольную, хоть и с «белками», но не опасную волну! Как я был счастлив! Как я орал песни, отойдя от берега на простор волны! Тогда модная песня была: « Море! Море! Синяя волна! Манит нас с тобой моря глубина! И с давних пор морской простор нам не даёт ни дня покоя! Уйдём под воду с головой, с красой подводною не споря!..» Естественно, пел «Варяга»: «Наверх вы товарищи все по местам! Последний парад наступает!» и думал я:
-Увидела бы меня сейчас Нинка! А может быть дойдёт через пацанов до неё слух, как я уходил в штормящее море!
Я так орал, что доорался до того, что обнаружил у себя какой-то внутренний голос в районе желудка! Сначала испугался, но попробовал повторить и опять получилось!
Однако я опомнился, оглянулся по сторонам, и мне стало жутковато среди этих движущихся вокруг меня зеленоватых гор. А ещё я вдруг осознал, что мне придётся разворачиваться назад, а значит, подставлять борт волне… Мне стало по -настоящему жутко! Волны ходили вокруг меня не организованно и по ним расплывались какие-то пенистые круги, как будто жадные глазищи на меня «лупали» и скрывались в глубине, мол, иди-и сюда-а! Вот тебе и последний парад! Не знал, о чём пел?
Мысли в моей голове работали просто моторно! А что, если попробовать задним ходом, не разворачиваясь, грести назад? Попробовал… Нет! Не получится! Сиденье так расположено, что усилия применять можно только тягой вёсел назад, чтобы баркас двигался вперёд. И потом, при первой же попытке, баркас чуть не зарылся кормой в уходящую к берегу волну, скатываясь с новой волны, от которой я пытался уйти. Я вовремя гребанул изо всех сил и зачерпнул кормой незначительно. Это значит… вот так держаться килем на гребень и грести навстречу идущей волне, но в противоположную берегу сторону, в надежде, что шторм всё-так сильнее меня и выбросит на берег… А, сил хватит? Я уже знал после ЧП в котловане ГЭС, что силам предел есть!
А, что если?.. Да нет! Даже подумать страшно! А вдруг, повезёт и попадётся какая-нибудь волна с не очень острой вершиной и на ней успеть развернуться до прихода следующей волны. Ну, что же… Буду смотреть… И вдруг! Тут же я увидел, что меня поднимает большая, как гора, но плоская волна! Я резко крутнул баркас на ней, благо, что он был плоскодонный и выгнутый для поворотливости. Я успел! Мне помогли, наверное, ангелы! И я пошёл к берегу полным ходом! Правда, прибой у берега, ударом с кормы залил мне баркас, но уже на мелководье, и я его дотащил до берега с помощью набегавших волн.
Как только залило баркас волнами прибоя, я спрыгнул на дно и с волнами толкал баркас к берегу. У меня было ощущение, что волна всё звереет и звереет от обиды, что я сумел уйти и не стал её добычей! Она меня с ног сшибала, но мне было легче с нею толкать баркас к берегу... Но, вдруг, меня осенило! Да, нет же! Море мне помогает сейчас вытащить баркас на берег. С каждым ударом волны, хоть на полметра, но я с баркасом приближался к цели. А ведь тогда в открытом море, как вспомнил я, только подумал про плоскую без гребня волну - тут же она подвернулась: громадная, горбатая, но без гребня! И я успел развернуться носом, то есть килем к берегу! Спасибо тебе, моё море!
Да! Однако!...
Оставлять в таком положении баркас нельзя. Его нужно подтащить к вросшей в береговой песок коряге с забитой в неё скобой и примкнуть, как было до меня. Да, легко было такую тяжесть стащить с покатого берега в воду по песочку… Но на берег-то, как его вытащить? На берегу ни души. Пацаны давно ушли. Приятно сознавать, что я им загадал загадку, скрывшись на баркасе в шторм! Что теперь они думают обо мне? Но баркас-то вытащить надо!
Ещё раз я обвёл берег безнадёжным взглядом, увидел, что далеко на высоком берегу, на обрыве стояла одинокая мужская фигура в развевающемся на ветру лёгком плаще или пальто. По положению его рук я понял, что он смотрит в бинокль в открытое море. Я подумал:
-Интересно, давно ли стоит он и видел ли он, как я приплыл из шторма? Вот он повернулся и кажется смотрит в мою сторону… Ну, смотри, смотри! Ты не тот, кого можно позвать на помощь, да и далеко ты стоишь!
Я ещё посмотрел по сторонам и, вдруг, увидел дымящееся бревно, принесённое морем, конец которого пацаны клали в костёр. Конец его обгорел и стал острым. Бревно было метра три длиною, диаметром сантиметров двадцать. Я подбежал, взвалил его на плечо и потащил к баркасу. Бросил бревно, растянул якорную цепь баркаса до бревна, обмотнул цепь вокруг бревна примерно в середине его, поставил бревно острым дымящимся концом на песок и, покачивая, воткнул его поглубже, с таким расчётом, чтобы оно было вертикально, а цепь была внатяг. Теперь я напрягся и стал валить бревно от моря в противоположную сторону. Бревно послушно стало крениться и вытащило баркас из воды почти на метр. Меня это порадовало только потому, что теперь волна не будет захлёстывать вновь, если я буду вычерпывать, а если вычерпаю, то уже легче будет подтащить баркас к коряге со скобой, чтобы зачалить и примкнуть на замок. Через пятнадцать минут я всё вычерпал, ещё раз повторил приём с бревном, который прошёл легче и с бОльшим эффектом. Я услышал рядом незнакомый голос мужчины:
-А ловко ты один с таким баркасом управился!
У меня от похвалы, чуть сердце из груди не выпрыгнуло.
-Откуда же ты приплыл? Я так удивился, увидев в бинокль баркас в штормующем море! Но ещё больше удивился, когда увидел, что на берегу не взрослый рыбак, а … юнга, можно сказать! Хотел помочь тебе! Пока я с горки спустился, а тебе уже и помогать не надо! Откуда же ты приплыл? Издалека? Если не секрет, конечно!
Вот он мне и подсказал выход, чтобы не говорить правду, что я перед пацанами хотел прихвастнуть и не врать без особой надобности.
-Секрет!- сказал я, улыбаясь, - Задержался, а тут шторм!
-Да-а! Моряком, наверное, будешь? – спросил мужчина, испытующе глядя на меня
-Наверно! – ответил я неуверенно, - Вообще-то я в Экспедиции сейчас работаю на летних каникулах! Что-то размечтался в геологи податься! Горизонт люблю!
-Ну, это здорово – землю родную знать! Я хочу тебе книжку на память подарить! Думаю, полезной она тебе будет! Кем бы ты ни был, а родную землю надо знать, любить и защищать! Здесь мои стихи о Родине, войне и об этом Цимлянском море.
Он мне протянул маленькую книжку в твёрдом переплёте формата А-8 с глянцевой поверхностью. На ней был нарисован небольшой придонский пейзаж, и название её было: «Весна на Придонье». А вот автора фамилию я забыл. Помню, что на каком- то школьном концерте я рассказывал стихотворение из этой книжки о матери. Смысл был такой, что этот человек, пройдя дорогами войны, видел много матерей разных народов, но у всех у них в душе была одна боль – за своих детей!
Был этот мужчина явно постарше моего отца. А коль отец мой фронтовик, то этот и подавно. На груди у него был мощный трофейный или лендлизовский бинокль. Я вытер от песка руки об свою майку и взял книжку, как великую драгоценность и поблагодарил автора. И ещё я мысленно благодарил себя, что понесла меня «нелёгкая» в штормовое море, а в результате встретился вот с таким человеком! Большим человеком! Кто знает, может быть, он и стал толчком в моём творчестве! Книжка эта прошла много рук и её перечитала чуть ли не вся наша школа! В школе она и осталась! А главное… Нинка брала её из моих рук, восторженно глядя на меня, как будто это я написал книжку стихов.
А вот я возвращаюсь с вёслами на плече домой и вижу издали, что на здоровенном бревне, постоянно лежащем возле аллейки тополей у моего двора, сидят пацаны, которые видели, как я уходил в штормящее море. Я вижу, как они, увидев меня издали, только я поднялся из-за прибрежного бугра, встали и, разинув рты, стояли не шевелясь. Я подошёл и один сказал неуверенно:
-А мы уже хотели бабке твоей сказать, что ты ушёл в море и не вернулся…
-Вы что? Больные головой?- спросил я и, показывая книжку, сказал, - Вот зачем я плавал!
Моя книжка пошла из рук в руки:
-Куда? Куда? Куда плавал?- вразнобой спросили все до единого.
-Секрет! – сказал я с важным видом.
А до Нинки дошло, как я уходил в шторм и с чем вернулся! Какие загадочные взгляды она на меня бросала! Но я держал марку! Был деловым и серьёзным!
(Сборник "О моих родных и маленькой Родине!") (1)
Я НЕ МОГУ БЕЗ ГОРИЗОНТА!
Я не могу без горизонта!
Его всегда я видел в детстве!
Был горизонт-морские волны!
Тонул мой взгляд в их шумном бегстве!
А за спиной был горизонт
Степной, спокойный, но весной
Могли придонские бугры
Штормить лазоревой волной!
Потом на этих же буграх
Штормил волной седой ковыль
И шла как, песня к горизонту
Казачья горестная быль!
Я на баркасе по волнам
Одолевал Цимлянский шторм,
Который был, как говорили,
Всегда превыше всяких норм!
Сейчас в бетонные громады
Повсюду тыкается взгляд!
В бензинно-дизельном угаре
Машины бешено летят…
Над головою фонари
Горят с рекламными панно!
А где же звёзды? Вон, как слёзы!
Как я не видел их давно…
Хочу опять в копну соломы
Пройти с любимой по стерне
И поклониться горизонту-
Моей родимой стороне!
Я не могу без горизонта!
Наверно манит меня детство!
Оно осталось где-то там
И я хочу пуститься в бегство!
Бежать хочу я без оглядки
За горизонт! В цветущий край!
В шторма, баркасы и рыбалки…
Наверно там и был мой Рай!
Л.КРУПАТИН,МОСКВА,2010 г.Цимлянск - 1958 г.
ЛЮБОВЬ И ОСЕНЬ!
НЕ ЦЕЛОВАЛ, ХОТЬ ВМЕСТЕ СПАЛИ!:http://www.proza.ru/2012/11/23/1056
В этом году у нашего класса появилась новая пионервожатая из старшеклассников. Она была активная, приглашала нас в дом пионеров, который был расположен в старом двухэтажном деревянном казачьем доме, видимо перевезённом из нашей, или подобной нашей, затопленной водами Цимлянского моря станицы. Старую станицу Цимлянскую полностью фашисты сожгли во время войны. Зарево от пожарища было видно к нам за сорок километров. Так вот благодаря этой активной пионервожатой по вечерам, в отсутствие старших, мы на стареньком проигрывателе крутили пластинки с мелодиями, довольно непривычными для нашего советского уха. И это всё происходило с предупреждением, чтобы никто из старших не знал об этом, потому что «иностранщина» очень не приветствовалась и считалась «стиляжничеством». А стиляг мы ненавидели всей душой. Лозунг: «Сегодня он танцует джаз, а завтра Родину продаст!» был на тот момент в нашем сознании животрепещущим, однако тянуло прикоснуться к этому… по секрету. Впервые там я услышал «Мама,йо керо!» и стали мы понемногу попой вилять, сначала под «чарльстон», потом под «шейк», потом под «твист», а главное, «топтались» под танго, обнимая партнёршу одной рукой за талию, а другой – держа её потную ладошку в своей от того, что прижимались довольно близко, ощущая появившиеся у партнёрш выпуклости. Между прочим, наступила осень и наша пионервожатая сказала: «А кто знает, где растут грибы? Давайте организуем турпоход за грибами!» Никто ничего подобного не знал, потому что в нашей лесостепной местности грибы собирали редкие знатоки мест. Я таких мест не знал, но моя баба Катя, которая проживала в хуторе Рынки, в семи километрах от Цимлянска, знала такие места и каждый год давала нам на зиму грибочков своего посола.
Я заявил, что моя бабушка знает, где есть грибы, но надо её предупредить, что мы придём к ней, что нужна будет её помощь и надо бы у неё выяснить, далеко ли это место, смогут ли дойти девочки, а для этого сегодня в субботу после уроков надо к ней сходить и лучше бы с бабушкой поговорить одной из девочек… Например Нине… Пионервожатая давно заметившая моё неравнодушие к Нинке, меня активно поддержала и в свою очередь попросила Нинку согласиться на моё предложение и сегодня сходить со мной к бабушке на хутор и выяснить эти важные вопросы. Нинка смутившись, немного поломавшись, согласилась с условием, если её отпустят родители. После уроков, мы зашли домой, пообедали каждый у себя дома и я ждал у своей калитки, что вот подойдёт Нинка и мы пойдём. Но Нинки не было и я пошёл к ней домой, хотя было не по пути. Мать её меня встретила неприветливо, сказала, что она никуда не пойдёт. Я сказал, что это поручение пионервожатой и что Нинка подведёт весь класс. Мать сказала, что сейчас пойдёт к моей матери и спросит, где этот хутор находится, и можно ли отпускать туда детей. Я её идею погасил реальным доводом, что моя мать приходит домой из школы, где она преподаёт в параллельных начальных классах, только поздно вечером, а отец и того позже.
Мать Нинки сказала, что у меня дома бабушка Надя и она хочет поговорить с нею. Мы пришли к нам втроём, мать поговорила с бабушкой и она, вежливо выругавшись в адрес нашей пионервожатой: «Что чёрт не выдумает, то они выдумают, эти пионервожатые!», однако сказала, что я за день неоднократно бывал у бабушки, что это недалеко и мать Нинки, успокоившись, нас отпустила. Они не учли, что отняли у нас массу времени, а бабушка моя забыла, что я «мотался», как она выразилась, к бабушке Кате на велосипеде. Осенью день короткий, а это было где-то в конце октября. Когда мы с Нинкой пришли к бабе Кате, она о-очень удивилась! Ещё больше удивилась нашей авантюре, потому что лето было сухое и осень ещё «не раздождилась», поэтому грибов будет мало. Естественно, бабушка усадила нас с Нинкой за стол, а когда мы кончили кушать, за окном было темно и бабушка категорически отказалась нас отпускать домой. Она сказала, что утром с рассветом нас поднимет и отправит домой. Нинка была страшно обескуражена таким поворотом и сказала, что ей дома голову оторвут за неявку домой, а кроме того матери от волнения может быть плохо. Бабушка сказала, что тогда не надо было нас отпускать поздно в дальнюю дорогу. Нинка была обескуражена тем, что бабушка собирается нас положить спать вдвоём на двуспальной кровати, поскольку больше было класть нас некуда. У неё в доме были три комнаты, только прихожая, кухня и зал, где и стояла эта кровать, а бабушка спала на кухне на односпалке.
Бабушка на возражения Нинки сказала:
-Подумашь! Какие взрослые! По десять лет! Чего бы и понимали бы в этом! Ложитесь валетом, в разные стороны!
Мы так и легли к глубокому моему сожалению. Когда я под одеялом попытался взять Нинку за ногу, она так меня шарахнула ногой в самое больное место, что я скорчился очень надолго и потом лежал от неё отвернувшись, не отвечая на её сострадальческие вопросы:
-Лёнь? Что больно? Ну, ты меня простишь?
Утром встали, умылись под рукомойником на улице, покушали, хотя Нинка отказывалась и переживала, как её встретят дома родители. Бабушка, провожая нас , сказала, что грибов не обещает, но борщом нас накормит таким, что за уши не оттащишь.
Шли мы к Цимлянску через станицу Красноярскую. Немного проехали на автобусе, что сократило нам время. Дорогой с Нинкой мы не разговаривали. Во-первых, я обижался на неё за её грубость в ответ на мои чувства, а во-вторых, я понимал, что наше отсутствие мне так просто не пройдёт.
Предчувствие ни меня, ни Нинку не обмануло. Только мы вышли из-за угла на нашу улицу Советскую, как сразу увидели стоящих у моей калитки Нинкиных родителей и мою мать. Лица у них были очень…. Не предвещающими добра…
-Как это понимать, Лёня?! –начали с вопроса очень злобным тоном родители Нинки.
А я, как-то вдруг взорвавшись, тоже очень грубо ответил:
-А потому что вчера два часа вас пришлось уговаривать и потеряли время. Нас бабушка не отпустила домой, потому что темнело!- ответил я, адресуя матери Нинки, и прошёл во двор мимо своей матери, которая на меня смотрела молча, многообещающим взглядом. Родители Нинки очень возмутились моим тоном и стали высказывать моей матери, что «Заслуженный учитель» не воспитала своего сына. Вернувшись к калитке, я тем же тоном сказал:
-Постарайтесь не перестараться в воспитании дочери! Но мы должны быть сегодня в 10 часов возле школы, одетые по-походному!
-Что-о-о?- возмущённо воскликнули родители Нинки в один голос, - Больше она никогда и никуда не пойдёт с тобой! А по поводу воспитания вашего сына, Мария Петровна, мы будем разговаривать с директором и на родительском комитете!
Мать меня развернула за плечо лицом к дому и толкнула в спину, чтобы я ушёл. Я пошёл, но не слишком быстро и слышал, как мать сказала Нинкиным родителям:
-Не угрожайте, а обращайтесь к директору! Но ко мне больше ни за чем и никогда не обращайтесь! Я волновалась не меньше вашего, а оказалось, что это по вашей вине! – и повернувшись к ним спиной мать пошла ко мне. Подойдя ко мне, мать очень сердито сказала:
-Неужели ты думаешь, что после всего происшедшего я тебя отпущу в поход?
Это был удар, похожий на тот, что я испытал в постели с Нинкой! Всё что угодно я ожидал, но не это! Я чуть не потерял дар речи…
-Мам! Меня же ждать будут класс и пионервожатая! Я же пообещал! И баба Катя будет ждать! Она сказала, что наварит большую кастрюлю борща с курицей!
Мать, подумав, вздохнула и сказала:
-Собирайся!Иди!
Нинку мы так и не дождались возле школы и решили, что её не отпустили. Естественно, я всё рассказал пионервожатой и одноклашкам, не уточняя, что мы спали в одной постели. Грибов мы набрали мало, но поход всем понравился, кроме меня и Нинки, которая после этого со мной почти не общалась, отчего я очень страдал.
После шестого, седьмого и восьмого класса летом я работал в топографической экспедиции из нашего областного города Ростова на Дону, бегая с рейкой по степи вокруг нашего города. С нами работала моя одногодка, дочка нашего инженера топографа Таня. Я был очень с нею дружен и даже, кажется, неравнодушен, а она была девочка очень воспитанная, интеллигентная и вела себя со мной сдержанно, хотя чувствовалось, что у неё ко мне интерес есть. А я рассказал ей честно, что страдаю по Нинке, на что она ничего не сказала, но покраснела, как говорится до кончиков волос.
После окончания летней работы у меня утонул отец и я уехал в г. Волгоград, поступил в ПТУ. Естественно, «пэтэушником» я не был интересен ни Нинке, ни Тане.
Однажды в общежитии мои «сожители», которые были послеармейского возраста, а тогда служили по три года в СА и четыре в МФ, поиздевались над фотографией Нинки и я, озверев, кинулся на них драться. Меня скрутили, связали, засунули под кровать, а над фото продолжали издеваться, комментируя мне события. Ночью я развязался и разбил графин об голову главного обидчика. Была милиция, были разборки, на что я сказал, что буду разбивать в ночь по графину об головы участников экзекуции над фото. Меня переселили в другую комнату на четверых, но личные разборки у нас ещё продолжались до конца учёбы с результатами не в мою пользу, но я не мог остановиться.
Нинка после окончания одиннадцати классов поступила в Волгоградский Политехнический институт. Мы изредка встречались без близости, потому что она даже за руку брать себя не позволяла. Она была на моём дебюте в спектакле Народного Драматического театра Тракторного завода и была в шоке от впечатления, но меня очень буйно поздравляли мои заводские друзья, а Нинка была со старшей сестрой и, как всегда, очень сдержанна.
Когда я решил жениться, у меня с матерью, бабушкой и девятилетней сестрёнкой уже была в Волгограде четырёхкомнатная кооперативная квартира, которую я построил на деньги от продажи нашего родного дома в Цимлянске Ростовской области. Мать продала дом, отдала мне деньги, 17-летнему пацану, я вступил в ЖСК на своём Тракторном заводе и построил четырёхкомнатную квартиру. Как раз квартира эта стоила столько, сколько стоил наш дом в Цимлянске. А жениться я собрался после того, как отлетал пять лет на истребителях и ушёл на гражданку по здоровью.(Скоро опубликую «Набор высоты и…штопор!»)
Так вот после дембеля, отработав полгода в проектном институте техником, ст. техником проектировщиком в электротехничесом отделе, я решил жениться под Новый 1971 год. Естественно, кандидатом у меня была НИНКА!. Я пригласил её в гости, с ведома матери, она тоже её принимала в гости и готовила нам угощения к столу. Нинка видела, что у меня в квартире отдельная комната с отдельным входом из прихожей. Я сказал ей, что собираюсь жениться, но она на это от ответа уклонилась с какими-то объяснениями, что, мол, нужно в жизни определиться… Она в это время уже окончила химфак Политеха, а я только собирался поступать в Сельхозинститут на электрофак, так как у меня было место работы «Сельэнергопроект». В общем, Нинка осталась Нинкой и закрылась в себе, как устрица… Меня это очень обидело. Были, конечно у меня по жизни… очень не простой жизни девчонки и женщины, но, где-то в глубине души всегда сидела Нинка, как магнитный полюс. Даже иногда в полёте вспоминал, как и в детстве: Вот бы увидела меня сейчас Нинка! Не знаю я, вспоминала ли она меня… Но мне было очень обидно.
Женился я на Людмиле из Харькова, которую едва знал. Она была на три года моложе меня, простая и открытая, как я. Я её знал одну неделю, когда она к нам приезжала в гости в Волгоград с матерью и сохранила контакт с моей девятилетней сестрёнкой. Через две недели после встречи с Нинкой у меня уже было свидетельство о браке с Людмилой, но не было жены. Мой «медовый» месяц продлился на полтора месяца, но без жены и свадьбы у нас настоящей не было. На сегодняшний день уже живём сорок один год, имеем двоих сыновей, одного взрослого восемнадцатилетнего внука, студента МГУ и двух маленьких внучек. Отдав почти сорок лет жизни и здоровье детей и внуков Волгограду, мы переехали в Москву. Но об этом отдельный рассказ. Здесь был рассказ о моей большой и длинной любви к Нинке, именем которой я даже назвал сестрёнку, родившуюся в 1961 году, за год до смерти нашего отца.
Л.КРУПАТИН, МОСКВА, январь 2012 г