Paul Goodman "Growing Up Absurd".
Пол Гудмен (Пол Гудман), текст 1960 года
Часть первая, см вторую часть здесь http://www.proza.ru/2012/11/12/2030
Несправедливо забытый в СССР и современной России Пол Гудмен.
Этот человек плоть от плоти битнической культуры.
Нет, не битнической – писатель и психолог один из отцов битничества, однако не разделяющий многие постулаты этой контркультуры.
Текст работы Пола Гудмена фантастически интересен, но написан сложным языком. Пол Гудмен выступает здесь как пророк-социолог: он не только дает жестокую характеристику битникам, впрочем, почти любовную, он предугадывает развитие событий, предсказывает появление детей цветов и даже советского «поколения дворников».
Также сама жизнь автора достойна описания, ибо ничуть не уступает
бурной биографии Гинзберга. Гудмен философ и бисексуал, четыре раза женатый, Гудмен известнейший психолог и социолог, уличные бродяга и т.д.
Как и всякая «ранняя» работа по контркультуре, книга необычна. В этом тексте используется несколько непривычная терминология. Например, вместо словечка «Вавилон» Гудмен применяет фразеологизм «крысиные гонки». Автор также разделяет понятия «хипстер» и «битник», упоминает редко цитируемого в научных исследования Жене («отца» теории происхождения субкультур от преступного мира), наконец, очень грамотно выводит связь между «культурами нищеты» и контркультурой.
Знакомимся, Paul Goodman «Growing Up Absurd» в вольном изложении. Размещаю только несколько частей, полностью работа
очень серьезная и большая.
Современная политическая система, власть и бизнес вызывают недовольство подрастающего поколения. Разочарованные молодые люди, например, битники или «сердитые» ("angry" - поколение английских «недовольных») имеют четкое представление об объекте своей ненависти: это «система», с которой они так или иначе отказываются сотрудничать.
Они не хотят, чтобы им диктовали стиль жизни какие-то
мошенники-менеджеры и рекламные агенты, они уверены в глупости человека, вынужденного все время работать, чтобы платить за купленный в рассрочку для жены очередной бесполезный холодильник.
Они не хотят смотреть примитивные телешоу и прозябать в клубах.
Они считают, что недостойно мыслящего человека жить такой жизнью.
Естественно, взрослые граждане обеспокоены битниками и «культурными
правонарушителями», да и школьная система, воспитывающая подобное
отношение у молодых людей к жизни, была подвергнута резкой критике.
Но общество не готово делать неприятные выводы, а ведь люди настолько
озадачены современным бизнесом и политикой, со всеми их
сложными взаимоотношениями, что уже не в состоянии представить себе
альтернативы. Мы, кажется, потеряли свой национальный гений и впали в
апатию. Мы видим пагубное влияние организационных сетей, когда система фактически покупает столько интеллекта, сколько она способна поглотить, заглушая голоса инакомыслия. Затем система «неопровержимо» провозглашает тезис: такое общество - это единственное возможное общество, ибо все наши, ранее купленные, интеллектуалы согласны с нами!
Разве это правда? Позвольте мне привести несколько примеров того, как
работает современная машина создания «истины».
Предположим, пусть с оговорками, что в университетах оплачивается
работа только тех факультетов, которые «безопасны» и выгодны нашим
опекунам или регентам от политики. Лишь подобные факультеты,
исследователи получают гранты, поддерживаются экономически и политически. Так создаются некие привилегированные авторы, утверждающие, будто нет иного мнения, иных направлений в науке.
По сути, мы проводим определенного рода интеллектуальные махинации, с закрытием противоречащих требованиям направлений науки.
Будто дух Везалия и Пастера зависит от финансовых механизмов крупных
корпораций! Но люди смирились с системой, поскольку «нет альтернативы». И когда никто уже не может придумать, что делать, люди отказываются критически думать. Мы наблюдаем упрощение науки и размывание объектов научных исследований.
Спонсирование колледжей наносит огромный ущерб творческим исследованиям. Ученых развращают, а исследования отныне можно гарантированно считать ангажированными.
Научное сообщество настолько оторвано от реальной полевой работы, что в США декан лучше профессора знает, как следует преподавать, а редактор и издатель самонадеянно учат писателя азам литературы.
Наконец, наука в лице доктора Скиннера изобрела для нас механическую
систему, окончательно покончившую с творческими отношениями между учеником и учителем.
Интересно, можно ли сравнивать результативность машины Скиннера с
эффективностью методов Сократа?
В нашей большой системе люди живут не ради достижений, а для статуса,
по правилам ролевых игр, увеличивая прибыль, добиваясь престижа,
независимо от полезности труда или даже вредности оного.
Некогда губернатор Нью-Йорк говорил: «Мы должны дать нашим молодым людям чувство принадлежности к обществу». Но какое чувство принадлежности способны дать мы? Все наши идеалы сомнительны или погибли. Поэтому наши юноши по большей части апатичны, разочарованы и циничны. Я говорю молодые мужчины, юноши, так как это мужские проблемы в первую очередь. В нашем мире девушки не думают о своей карьере, они ждут принца на белом коне, готовятся к материнству и
погружены в гламурное бытие. Соответственно, «проблемы молодежи»
являются проблемами мужскими. Однако почти каждая женщина имеет личный интерес к теме нашего исследования. В самом деле, что будет с ее мужем, когда он погрузится в крысиные гонки организованной системы, что будет с ее детьми?
Спросите выпускника школы или колледжа: кем ты хочешь стать?
Некоторые ответят сразу, они уже создали планы, имеют собственные проекты. Я рад за таких людей. Но очень уж скучны ожидания молодежи, вроде как мы говорим с инфантильными юношами, наблюдаем поразительно стереотипные ответы, тщеславные фантазии (типа «я хочу стать актером кино»). В редких случаях молодой человек скажет нам нечто действительно интересное. Вроде того, что он хочет заниматься не адвокатской или бухгалтерской работой, а бросить вызов обществу и изменить мир.
Когда же мы слышим типичные фразы «я не знаю», то на деле это означает
«я пока лишь ищу себя, но я не нашел ничего». Им наплевать. Они хорошие дети, но они отходы нашей системы.
Сексуально бедственное положение этих детей официально не обсуждается. Революционное нападение на лицемерное общество Ибсеном, Фрейдом, Эллисом, Драйзером не удалось.
Конечно, учителя говорят о сексе между собой. Но «сексуальное» не обсуждается в школах. Впрочем, это не имеет никакого значения, вопрос не в том, следует ли поощрять половое воспитание или отказаться от сексуального просвещения. Намного более важной кажется иная проблема: существующее положение вещей как бы не осознается, нет диалога, ничего нельзя воспринимать всерьез. В американском обществе мы усовершенствовали замечательный вид цензуры: каждый имеет право на свободу речи, на свои убеждения, но маленькая лодка личного мнения тонет под волнами от крупных судов газет с миллионными тиражами, бесчисленных журналов, книг-бестселлеров, телешоу и громких публичных заявлений.
Здесь нет заговора, нас просто приучили к обыденной точке зрения: ваше
мнение должно быть интересно другим.
Поэтому мы имеем «информационные поводы», а не точку зрения. Ребенок из сказки Ганса Христиана Андерсена кричит: «Король голый, король голый!»
Тут же поднимается многоголосый рев журналистами и газетчиками, пишется огромное количество статей, где описываются красивые новые одежды и обсуждаются психологические нюансы поведения ребенка.
Это и есть наша свободная пресса. Мы не говорим о смыслах, но
бесконечно обсуждаем спортивные достижения, политиков и моду. Мы
не совершаем значимого. И наши молодые люди также ничего не делают, когда выходят на улицу после неполного рабочего дня. Действительно, молодежь (не только преступники!) тратит огромное количество времени на ничегонеделание.
Они почти не рассуждают на сложные темы, они лишь пассивно принимают «сцену». Это в жизни, но когда они смотрят фильмы, они погружаются в мир грез и даже иногда имитируют увиденное в дальнейшем. Интерес к жизни потерян. Когда юноши глазеют на спортивные состязания, они курят сигареты и проявляют слабое внимание к процессу игры. В детстве они играли с ожесточенной интенсивностью, жертвовали собой. Теперь они выросли и слишком стары для азарта. Они хотят, чтобы их заинтересовывали посторонние.
Наша современная жизнь не дает нам поводов для творчества. Казалось бы, у нас замечательные способности и силы, однако люди не могут себя проявить. Мудрость, дружба, энтузиазм возникают только в чрезвычайных ситуациях. Дети находят состояние скуки чрезвычайно тягостным, они часто спрашивают взрослых: «Что я могу сделать? Скажи мне, что мне следует делать!»
Некоторые взрослые привыкли к вселенской скуке обыденности, а еще
Шопенгауэр утверждал, что скука суть метафизической атрибут «мира как воли».
Но иной человек болезненно ощущает свою неуместность, он также хочет
что-то сделать для общества. Но скука острая и хроническая.
Большая часть нашей общей расточительности и бездействия - это невроз
хронической скуки. Какие-то цели запрещены и наказуемы, или недостижимы и болезненны, поэтому мы пытаемся не замечать их. Мы видим, как скука легко превращается в апатию, отсутствие стимулов.
И отсюда же возникает невроз воскресного дня, более болезненный у детей среднего класса, нежели у подростков из неблагополучных семей.
Совсем не удивительны слова Фредерика Трэшера о нашем молодом
поколении. «При прочих равных условиях творческий мальчик имеет
отличный шанс стать лидером банды. У него есть власть и фантазия, чтобы делать вещи, интересные для молодежи. Он придумывает все новые вещи для них».
Суть такого поведения мы и наблюдаем, скажем, у губернатора штата
Нью-Йорк, когда он играет свою роль, полностью аналогичную роли лидера банды подростков.
Губернатор должен придумать новые «вызовы». Слово «вызов» здесь не
занимает ключевого места, важнее, что губернатор обязан «постоянно
придумывать новое». Конечно, мы все понимаем, губернатор и само общество многое делают для рождения нездоровой атмосферы. Официальная политика часто работает на создание порождения необходимых условий преступности. Например, были снесены районы городских трущоб. Так как жители этих районов не получили ничего взамен, то значительно увеличилось число людей, живущих в плохих условиях.
Лицемерие нашей политики остро ощущается молодыми. Недавно мы видели спектакль в поддержку культуры и против цензуры в России, разыгранный на почве обсуждения «Доктора Живаго» Пастернака. В газетах и журналах риторически повторялись слова поддержки «друзей культуры», критика свободы слова в СССР, призывы освободить культуру. (Можно подумать, у нас нет собственной цензуры и коммерческой заказухи!) Но крик о Пастернаке не казался искренним, это была пропаганда в разгар холодной войны. В том же году, скажем, архиепископ Дублина запретил весенний фестиваль с пьесами
О'Кейси и Джойса. Столь явное нарушение «свободы слова» оказалось незамеченным прессой, так как у нас нет войны с католической церковью.
Молодежь часто видит подобные случая лицемерия и предательства.
Во времена Маккарти и «закона Фейнберга» профессора и радикалы,
опасаясь потерять кафедры, попрятались по углам как тараканы.
В Сити-колледже «коммунистические учителя» следовали «линии партии»,
изменяя своим взглядам. По сути, мы наблюдали катастрофическое предательство интересов студентов.
И мы уже прошли через десятилетие студенческой апатии.
У нас была психологическая контузия: война и атомная бомба вызвали
такое глубокое беспокойство, что единственной защитой против него
оказалось принятие некоей условности всего и всех. (Я помню лекции о
творчестве Кафки в 1948 году, когда слушатели отчаянно не желали признавать героев Кафки шизоидными персонажами, для них герои произведений писателя казались вполне обычными людьми, с «реальными проблемами»). Студентов также искушают бизнесом, покупают их оптом и в розницу. Ныне студенты считают, что вся политика продажная, никто не верит суевериям схоластики, а философия представляется сложным случаем мошенничества. Это настоящий битнический скептицизм, и он широко распространен.
Молодой человек просит от общества совсем немного. Он хочет чуть-чуть
заработать денег, иметь чувство собственного достоинства и личное
пространство для интимной жизни и творческих экспериментов.
Общество создает «мистику нищеты», поразившую вдумчивое поколение
битников. Недавно я присутствовал на конференции, организованной
«Student League for Industrial Democracy». Студенты обсуждали бедность. Но серьезные лидеры говорили с трудом, их речи радикально отличались от речей тридцатых годов. Современные политики не способны говорить о политической экономии, они лишь обсуждают благотворительность. Может быть, в силу частой ссылки на «наших угнетенных черных братьев»?
Но мне кажется, для лидеров нищета не является частью общей
экономической теории. Они не солидарны с малообеспеченными людьми.
Раньше борьба с бедностью подразумевала изменения всей системы в целях улучшения положения трудящихся. Сегодня мы имеем высокий уровень занятости (с незначительными исключениями) и страхование рисков. Таким образом, солидарность с бедными слоями населения превращается в благотворительность, даже ведет к изоляционизму бедных.
Замечу, на конференции некий дородный оратор использовал в речи
формулировки вроде «заработная плата достаточна, чтобы воспроизвести
следующее поколение труда». Итак, наши нынешние бедняки похожи на
римский пролетариат древних времен, необходимый для репродукции
рабочих. Мне стало ясно, почему слово «благодетель» ныне имеет дурную
славу.
Целое поколение разочаровано, но люди не подают в отставку. Они
сопротивляются, но они исключены из жизни, им отказано в праве
соответствовать «высоким американским стандартам», им все труднее
поддерживать свой имидж. Это характерно для представителей системы, ориентированных на высокие зарплаты – таким людям трудно работать за низкую плату. Невысокая оплата труда обычно означает, что вы будете работать в плохих условиях. Современные цены подразумевают «высокие стандарты» при эксплуатации любого товара, де-факто требуется использование многих других сопутствующих дорогих товаров и услуг.
Страхование ныне «стоит» в три раза дороже, чем автомобиль. Брюки, пиджаки, рубашки дешевые, однако «дорого» иметь презентабельную
одежду и оплачивать прачечную.
Настоящая культура требует денег, поэтому бедные люди вынуждены
довольствоваться популярной недорогой подделкой. Бедность имеет тенденцию вырождаться в глупость и необразованность.
Мало зарабатывающий человек не может купить яркую и модную одежду для сына, а неряшливо одетый ребенок испытывает стыд, отказывается посещать школу.
Экономист Джон Кеннет Гэлбрейт так описывает изменения в
обществе, еще одну нашу проблему: «Из многих экономических моделей мы выбрали не худшую, но никто не признает существование порочного
беличьего колеса».
Существует иной класс людей, тех, кто не правильно относится к системе,
они еще не бедные, не вне общества. Это огромная масса старомодных,
эксцентричных, девиантных, одаренных, серьезных мужчин и женщин,
Они рантье, фрилансеры и так далее. Это пестрое собрание, конечно, не
имеет своего стиля или культуры, в отличие от организованных
американцев, живущих «по высоким стандартам» потребительского общества и по законам популярной культуры. Но наши неизвестные старомодные американцы также живы, они работают в магазинах, грабят банки или продают по городам товары, им трудно существовать, потому что они не знают и не готовы принять современные методы социального поощрения, вроде получения грантов или защиты своих интересов с помощью профсоюзов.
Кроме того, эти люди не владеют современным языком и понятиями.
Но после получения образования и поступления на работу, такие люди или
их дети почувствуют, что они находятся в «беличьем колесе». Они откажутся участвовать в крысиных бегах, но что же они сделают?
В колледже их научили методам продвижения товаров, они не думают
слишком много. Совсем неудивительно, когда такие люди будут добровольно выбирать нищету «вне» общества.
Они просто отказываются играть по правилам, и в этот момент мы
наблюдаем зарождение поколения Beat. Естественно, вспомогательную роль играют сопровождающие эмоциональные моменты: предательства в любви, запои, презрение к начальству и склонность ко всему запретному.
Здесь уместно ввести Beat-поколение в контекст современной нищеты,
поскольку современный состав бедных в Америке (негры, пуэрториканцы,
мексиканцы, фермеры), большая городская преступность среди
несовершеннолетних стала роковой для конкретной культуры молодых людей.
Давайте попробуем проанализировать случайные и существенные влияния,
как интересный пример аккультурации. Художники и представители богемы всегда тяготели к простой жизни. Подобная жизнь дешевле «традиционной». Существование становится проще и более «реальным», заземленным. Исторические факторы действуют и сегодня, но в меньшей степени, так как «быть бедным» сейчас дороже, нежели принадлежать к среднему классу. Бедные вынуждены «нерационально» покупать одежду, автомобили, отдых и даже продукты питания.
Влияние современной субкультуры бедности (культур афроамериканцев, испаноговорящих, мигрантов) на битничество неизбежно, но во многом добровольно. Битники выбирают «бедность снаружи», тогда как настоящая нищета часто возникает спонтанно.
Джаз и поэзия бедных слабы, даже если сравнивать их с текстом
телевизионной рекламы. Барабанные ритмы простые, стихи почти детские и бит-поколение понимает это, учитывает условия создания.
Употреблять наркотики - это ставить над собой эксперимент.
Разумеется, бит-поколение не стремится к преступлениям. Сами
правонарушения вызывают в них чувства вины и страха (в этом отличие от
стиля, предложенного Жан Жене, восхваляющего преступный мир).
С другой стороны, такие «новые бедные», не по роду и племени, а по желанию, нищие «от богемы», играют важную роль в культуре тех, кто тяготеет к этим несчастным, ибо они тоже «не принадлежат системе».
Они находятся вне предрассудков и не стремятся объяснить обществу свои
взгляды. Они не любят полицейских, они считают работу бесполезной. В
конце концов, они живут экзотической жизнью, увлекаясь искусством
первобытных народов и обычаями древних цивилизаций.
Известны существенные черты Beat-культуры, идущие вразрез с общей
культурой бедности. Это особая мораль, нонконформизм, терпимость к
различным сексуальным практикам. Небогатые негры или пуэрториканцы
могут быть отчуждены от «стандартных» обычаев белого общества, но они
имеют свои предрассудки. В этом отношении Beats больше похожи на
«старомодных» бедняков прошлого, они иные, отличные от современных
малообеспеченных людей.
Замечу, наши бедные зачастую подобны покорным овцам и неразумно
прозябают в рамках популярной культуры - последняя проповедует стиль
жизни, недоступной для них. Они мечтают о модной одежде и роскошных
лимузинах, о великолепии особняков знаменитостей. Beat-поколение
отказывается от надуманной картины массовой культуры.
Сегодня отличий между бедностью из-за болезни (инвалидности),
несчастных случаев или даже дефектов личности и бедностью класса бедняков не так уж много.
Иной человек хотел бы приобрести богатство и известность, он много
работает, но ограничен родом своей деятельности, профессией и обречен прозябать. Происходит размывание понятий: быть богатым не значит много трудиться.
Сама протестантская этика, казалось бы, поддерживает бедных, ибо только
«алчущие и страждущие войдут в царствие небесное». Впрочем, это лишь
риторическая фигура.
Прежние монашеские концепции добровольной нищеты сейчас не сильно отличаются от той жизни, которую ведут люди, не участвующие в «великих крысиных бегах» общества.
К слову сказать, подобное смещение понятий произошло в другой области,
в социологии.
Например, размываются различия между «политическими» и «обычными» преступниками. Поскольку общество становится все более структурированным, преступное деяние способно казаться ярким политическим жестом, актом протеста, конечно, вписанным в уголовное правосудие. Так анархист-философ отказывается выделять из общей массы преступников уголовных: «Пока один из них в тюрьме, я не свободен».