АННОТАЦИЯ: Сказка о человеке и море, о вечном противоборстве людей с природой и попытках покорения человеком морской стихии... И о любви. Может ли человек быть царём морей? Пиратский капитан Друэтт полагает, что может. Что даёт ему силы разбойничать вот уже полвека, не зная старости, болезней и неудач? Юнга Том - единственный, кому известен его секрет, а баркентина "Батэйя" - красивейший из кораблей, способный пленить сердце капитана, как обольстительная женщина. Какую тайну скрывает она в себе, и сможет ли молодой капитан английского военного флота Дэвид Эмертон, встретив её, украшенную пиратским флагом, дать по ней бортовой залп? А оказавшись меж двух огней - любовью морской и любовью сухопутной, какой он сделает выбор?
В английском языке слово «корабль» –
женского рода: «ship» – не «он», а «она».
Вот этому самому «она» и посвящается...
БАТЭЙЯ
Море не знает милосердия.
Не знает иной власти, кроме своей собственной.
Герман Мелвилл, «Моби Дик»
1. ТАЙНА КАПИТАНА ДРУЭТТА
Розовая от закатных лучей птичка села на фор-трюм-рей, и капитан Друэтт открыл глаза, будто бы ощутив щекотно-лёгкое прикосновение лапок к плечу. Говорят, капитан должен чувствовать своё судно... Друэтт чувствовал "Батэйю" в буквальном смысле: каждую её стройную мачту, каждый гладкий рей, каждый кипенно-белый парус он воспринимал как часть своего тела. Может быть, он просто сошёл с ума? Возможно. Но это было блаженное безумие, а временами сладострастное и чувственно-пьянящее. Он просто скрипел зубами от ревности, когда у её руля стоял кто-то иной: это было всё равно что уступить сердце своей женщины другому мужчине.
Да, сердце прекрасной "Батэйи" принадлежало только ему – вот уже пятьдесят лет. А может, это он принадлежал ей. Состав команды менялся – одни лица уходили, взамен приходили новые, и только капитан оставался на своём посту бессменно. Время для него замерло с той минуты, когда он встретил Её – ту, чья немеркнущая краса рассекала волны, укрощала штормы и несла капитана сквозь годы и туманы, бури и битвы, словно испросила для него охранную грамоту у самого морского дьявола. Лишь виски Друэтта блестели, будто выбеленные налётом соли; плоть же его оставалась крепка, сама удача стояла у него вахтенным, и капитан, осенённый её крыльями, творил вокруг себя ад, в то время как душа его, как ему казалось, обитала в раю.
Баркентина стояла на якоре у большого острова, где был расположен пиратский лагерь. Здесь они отдыхали, брали пресную воду, стреляли дичь и запасались мясом. Был тут ещё склад с оружием и выпивкой, а также тайник, куда пряталась часть добычи, которой требовалось "отлежаться" какое-то время. Друэтт отпустил всю команду на берег, а сам остался на борту – наедине с Ней.
Безмятежно-невинная синь неба была подёрнута кровавой пеной облаков, а тёмно-рыжее море, будто поле брани, впитавшее в себя жизни павших воинов, дышало посмертным покоем. Но пиратов не трогала вся эта роскошная тропическая красота: днём они были заняты наполнением бочек свежей водой, охотой на коз и разделкой туш. Сейчас тонкие пласты мяса вялились, развешенные над слабо коптящими кострами, а команда, не имея больше дел, расположилась на отдых в ожидании капитана.
Оранжевый отблеск пламени лежал на лоснящихся от пота, загорелых, чумазых и заросших бородами лицах.
– Чудит опять капитан, – сказал Длинноносый Пэт, отхлебнув из бутылки и крякнув. – Накатило на старого чёрта. Дня три-четыре проторчим тут, как пить дать. Как раз мясо готово будет. Солнышко, чтоб ему, хорошо припекает... Скоро сами будем как то мясо.
Огонь, словно подтверждая его слова, затрещал, напыжился, как живой, и выпустил в вечернее небо целый сноп искр.
– Ишь ты, – хмыкнул Пэт, слегка откидываясь назад и заслоняя бутылкой вытянутое, как лошадиная морда, лицо.
Чернобородый Айра Дэвсон, тоже выпив и утерев губы рукавом, пробасил:
– Ничего, почудит и снова человеком станет. Недолго ждать.
– Главное – не соваться к нему сейчас, а то можно и пулю в брюхо схлопотать, как Старик Харди. Кормит теперь рыб, – заметил Джек, рыжий пират со шрамом на щеке.
– Дурень старый, пялить его в селезёнку, прости, Господи! – выругался Дэвсон. – Это оттого, что он такой неловкий, и хитрости ни на грош... Уж я б на его месте как-нибудь извернулся.
Тёмные силуэты пальмовых крон колыхались на фоне гаснущей багровой вечерней зари. Развалившиеся у костра на песке пираты лениво пили.
– Расскажи-ка, Том, что ты видел в ту дырочку, – попросил кто-то. – Что там капитан делал? Баловался со своим малышом, поди? Гы-гы-ыы...
Скабрезный хохоток прокатился и стих, как рокот прибоя, а восемнадцатилетний Том Ричардс, примкнувший к пиратской шайке всего год назад, задумчиво молчал. Рисуя пальцем на песке каракули, он избегал взглядов товарищей.
– Ну, чего запираешься, парень? Ты единственный, кто подсмотрел за капитаном и остался после этого в живых. Говори, что ты там видел? Ведь ты что-то видел, у тебя это на лице написано!
Том глянул на обращавшегося к нему пирата из-под длинной светло-русой чёлки. Его юношески-пухлые губы приоткрылись, но потом решительно сомкнулись снова.
– Ну, что молчишь, сопляк? Не скажешь – освежуем, порежем на кусочки и повесим вялиться рядом с козлятиной!
– Но тогда вы уже точно ничего не узнаете, – лукаво и смело блеснув искорками в глубине зрачков, ответил Том.
Пираты заусмехались, захмыкали. Конечно, угрожали они полушутя; многим был по душе этот паренёк – сирота, взятый в команду боцманом Кёркби. Парнишка пытался обокрасть боцмана на улице у таверны, как бы случайно налетев на него и незаметно вытянув кошелёк. Кёркби сам был не промах в таких делах, а потому поймал юного щипача буквально через секунду после кражи. При виде его огорошенной и крайне обескураженной чумазой мордашки Кёркби от души расхохотался; бить он воришку не стал, а по-отечески взял за ухо, и уже через десять минут они сидели за одним столиком в таверне. Том жадно ел, с набитым ртом рассказывая невесёлую историю своей жизни, а боцман потягивал ром и слушал. Парень без раздумий принял предложение пойти на "Батэйю" юнгой; капитан, удостоив его лишь беглым оценивающим взглядом, будто бочонок рома или ящик со свечами, небрежным жестом дал понять, что Том может остаться.
И вот, он сидел у костра, зарыв пальцы босых ног в тёплый песок. Пэт, заговорщически подмигнув товарищам, протянул парню бутылку.
– На, сынок, выпей за здоровье капитана...
Том лишь секунду смотрел в хитро-добродушные глаза Длинноносого, а уже в следующую сделал солидный глоток. Ром обжёг горло, но Том мужественно вытерпел – только слёзы на глазах выступили. Его одобрительно похлопали по плечу, и сразу несколько бутылок протянулись к нему – чокнуться. После такого невозможно было не выпить снова.
– За непотопляемого капитана Друэтта, семь футов ему под килем! И пусть пеньковый галстук никогда не украсит его шею!
Лошадиномордый Пэт скалил широкие зубы и ржал, борода Айры Дэвсона зловеще чернела вокруг ухмыляющегося рта, море пило рыжими губами кровавую пену с неба, пальмовые тени щекотали горизонт... А издали за ними всеми наблюдала баркентина, исполненная горделивого презрения – холодная, как морская пучина, и недосягаемо-нереальная, как тень Летучего Голландца.
Костёр и заря уже едва тлели; пьяные пираты горланили песни, а Том мучился возле пальмы неподалёку. Хмель душил его, как спрут, выворачивал наизнанку и кишки, и мозги. Стоя на четвереньках, парень то бодал головой пальмовый ствол, то пытался его глодать. Показались чьи-то ноги. Тома стали тормошить, но он только лаял в ответ. Окатив потоком брани, его оставили в покое.
Лет через сто... а может, и через полчаса рядом уселся Айропэт, скаля лошадиные зубы и почёсывая чёрную бороду. С идиотской ухмылкой он спросил Тома:
– Так что там дырочка-то? Весело было капитану?
– Её зовут Батэйя, – простонал-прорычал-прокашлял Том.
– Кого? – удивился Айропэт.
– Дырочку, – всхлипнул Том, и содержимое его желудка выплеснулось прямо на собеседника.
Физиономия Айропэта превратилась в харю гаргульи, бездонная пасть которой ошпарила Тома струёй ругани, а лапа замахнулась и... настала чернота.
Между тем на слегка заплетающихся ногах Пэт вернулся к гаснущему костру и плюхнулся на своё место.
– Ну, он что-нибудь сказал? – спросили его товарищи.
– Пффф... чёрта морского он сказал, – скривился Пэт, двумя пальцами брезгливо оттягивая от тела испачканную и промокшую рубаху. – Вот, только облевал всего с головы до ног, пащенок...
– Мда, перестарались мы малость, – басовито захохотал Дэвсон. – Многовато выпивки для мальчишки оказалось. Нам-то что, мы-то – насквозь проспиртованные старые морские волки, а он – молокосос, только вчера с берега. Тьфу, Пэт, чтоб тебя кракен сожрал! Надо было его только подпоить чутка, а ты его опоил.
Пэт, стянув рубаху, в сердцах швырнул её в темноту. Осовело щурясь и грозя пальцем тлеющим головешкам, он проговорил:
– Молокосос-то молокосос, а даже в стельку пьяный держится как кремень... Только бред какой-то нёс, а про то самое – ни полслова!
– А что за бред? – полюбопытствовал Джек.
– "Её зовут Батэйя" – вот, на хрен, и всё! – раздражённо сплюнул на песок Пэт.
– Так это ж наша посудина так называется.
Пэт вспылил.
– А я что, думаешь, не знаю?! Пятнадцать лет на ней свои кости просаливаю – и не знаю? Ты, Джек, считаешь, что у меня вместо мозгов – чёртовы водоросли?
Джек примирительно выставил ладонь:
– Брось, Пэт, охолони маленько... Ничего я, к дьяволу, такого не думаю. Ты просто замутил слишком большой шторм в своём трюме, вот и мерещится... И нечего тут изо всех пушек палить.
Пэт прищурился и вскочил на ноги, прожигая Джека полным пьяной злобы взглядом.
– Нет, дружочек, не юли, как угорь. Ты мне в лицо скажи всё, что ты обо мне думаешь! Что, мать твоя каракатица, сразу белый флаг выкинул?
Слово за слово – пираты переругались, потом в ход пошли кулаки. Кто-то взвыл, упав задом на горячие угли, хрустнул чей-то нос. На шум потасовки пришёл боцман Кёркби с ведром и пистолетом. Окатив дерущихся холодной водой, как собак, он выстрелил в воздух и зычно прикрикнул:
– А ну, тихо, зелень подкильная, грот-мачту вам в задницу! Спать не даёте! Налакались, как свиньи... Все по местам, и чтоб ни звука! Услышу хоть кашель, хоть пердёж – глотки перережу, клянусь громом!
Когда боцман что-то обещал, он всегда держал слово. Мокрые и злые, но поджавшие хвосты пираты разбрелись в разные стороны, икая и бубня под нос ругательства.
Очнувшийся на рассвете Том долго сидел на песке, жмурясь и пытаясь избавиться от соринки, которая, как ему упорно казалось, засела в глазу. Он выпил бы целую бочку воды, но её, к несчастью, поблизости не было. На стволе пальмы виднелись следы зубов, а челюсть побаливала. Он что, пытался перегрызть дерево? Или это ему врезал Айропэт-горгулья?
– На, промочи горло, – услышал он, а перед его лицом появился ковшик с чем-то булькающим.
При воспоминании о роме Том поморщился. Даже от плеска этой жидкости его начинало мутить.
– Да вода это, вода, – насмешливо сказали сверху. – Я знаю, парень, что у тебя в горле сухо, как в пустыне.
Том с благодарностью приник к ковшику, глотая холодную родниковую воду. Его благодетелем оказался Кёркби. Невысокий, но крепко сбитый, с заросшим седой щетиной подбородком, боцман взирал на юнца с отеческой снисходительностью и усмешкой в уголках глаз.
– Что, загрузили тебе на борт бочонок рому вчера? – усмехнулся он.
Зубы парня жадно клацали о край ковшика. Боцман, отойдя за пальму, на маленькую кочку, расстегнулся и начал слив своих трюмных вод. Ручеёк пополз вниз с кочки, и Том отодвинулся.
– Что, выпытать хотели, что ты там видел? – спросил Кёркби.
– Ага, – отозвался Том.
– Я вот, знаешь ли, уже пятнадцать лет хожу на "Батэйе" с капитаном Друэттом, – крякнул боцман, застёгиваясь. – И повидал немало странных вещей, которые творились и на её борту, и за ним. Я за эти годы постарел, а на голове капитана даже не прибавилось ни одного нового седого волоска. Корабль так быстроходен, будто в его паруса дует штормовой ветер, который может налететь, как по заказу. Мы тысячу раз вступали в бой, дрались как черти и лили реки крови, а сами выходили из заварушек едва ли оцарапанными... Не только в море, но и на берегу нам везло, как заговорённым... Но это продолжалось, только пока мы состояли на службе у Друэтта. Стоило кому-то выйти из игры и завязать с пиратством, как он погибал на берегу какой-нибудь дурацкой смертью, не проходив по твёрдой земле и недели. Вот что я тебе скажу, сынок: без нечистой силы тут не обходится.
– Думаете, капитан связался с дьяволом? – поёжился Том.
– А кракен его знает, – ответил Кёркби. – Мне плевать, честно говоря. Потому что никогда и нигде – слышишь, малый? – никогда и нигде я не видел такой дьявольской удачи, как на "Батэйе". Мы ограбили и отправили на дно так много кораблей, что я сбился со счёта, а наш за всё это время получил от силы пару-тройку пробоин. Я не помню, когда на судне в последний раз был ремонт... Да даже паруса мы не меняли, а они всё так же сияют белизной, как первый снег. Я не видел кораблей красивее, чем эта проклятая "Батэйя". И наш капитан, похоже, без ума от неё, как от бабы.
Боцман усмехнулся, и Том вслед за ним несмело дрогнул уголками губ.
– Я поначалу тоже ухмылялся, вот как ты сейчас, – продолжил Кёркби. – Но потом и сам начал чувствовать, будто...
– Что? – полюбопытствовал Том.
– Не поверишь, парень... будто я хочу поиметь её, – договорил боцман. – Натянуть её на свой прибор и как следует отделать, чтобы она, дрянь такая, кричала от наслаждения и выгибалась подо мною. – При этих словах Кёркби мечтательно водил рукой в воздухе, будто бы лаская изгибы женского тела. – Но она... чёртов корабль. Она – проклятая морская посудина, и всё, что я могу – это только тереться об её фок-мачту.
Смущённо и грустно разведя руками, боцман вздохнул, глядя вдаль, где в свете занимающейся зари дремала на волнах неприступная дама его сердца.
– Проклятье, эта бесстыдная сучка хороша, как молодая распутница, – проронил Кёркби со страданием в голосе. – Ишь, разлеглась на море, как девка на перине!
Том, тоже вглядевшись в изящный силуэт баркентины вдали, добавил:
– Нет, мистер Кёркби, она – леди. И вряд ли она захочет отдаться таким, как мы с вами.
Боцман кивнул и прищёлкнул языком.
– Ох, и не говори! Эта строптивая леди, похоже, отвечает взаимностью только капитану Друэтту. А всё-таки, – лукаво прищурившись, посмотрел он на Тома, – что ты там видел?
Парень отвёл глаза.
– Ну ладно, не хочешь – не говори, – миролюбиво сказал Кёркби. И добавил задумчиво: – Но, что бы там ни было, оно почему-то оставило тебя в живых.
– Капитан не видел, что я... гм. – Том поднялся на ноги, заправляя рубашку в штаны. – А если я проговорюсь, всем грозит смерть.
День прошёл скучно. Тому было поручено следить за тем, чтобы костры, над которыми вялилось мясо, дымили без перерывов, и парень то и дело подбрасывал туда веток и жухлой листвы. Пираты бездельничали и пили, играли в кости и карты, ссорились, мирились, пару раз дело дошло до драки, но боцман следил за порядком. Стоило ему только приблизиться с двумя пистолетами за поясом, как драчуны сразу утихомиривались. Двое пиратов от скуки решили помериться силами на абордажных саблях; когда мимо проходил боцман с ведром, они сразу отскочили друг от друга, хотя Кёркби нёс воду к костру, чтобы согреть её для своего бритья. Все засмеялись, а боцман нахмурился:
– Почему котёл не чищен? Эй, юнга!
– Есть, мистер Кёркби! – отозвался Том, бросаясь к котлу, который остался грязным после завтрака.
– А вы, бездельники, присмотрите за кострами, – велел боцман дуэлянтам. – Нечего тут попусту оружие тупить.
Ночью Том проснулся от переполоха на берегу. Сначала он подумал, что пираты опять напились и подрались, но, как выяснилось, дело обстояло хуже. Трясущиеся от ужаса Длинноносый Пэт с Айрой Дэвсоном суматошно бегали по пляжу, как будто им прижгли клеймом задницы.
– Ребята! Спасите, спрячьте нас! – голосил Пэт.
Дэвсон, упав на колени в песок и истово крестя чёрную бороду, бормотал:
– Пресвятая Богоматерь, защити меня от нечистого! Спаси меня, грешного! Обещаю бросить это кровавое ремесло и зажить честной жизнью, только защити, Пречистая Дева!
– Что стряслось, кальмара вам в глотку? – воскликнул боцман сердито.
Издав нечеловеческий вой, Пэт оленьими скачками помчался в лес – только его и видели.
– Куда, дурень? – успел вслед ему крикнуть Кёркби. – Ну, дела!
Увидев брошенную у кромки воды шлюпку, он всё понял.
– Так... Ну, и в чью же умную головушку пришла эта мысль? Пэта или твою? – спросил он, оборачиваясь к Дэвсону, который всё ещё крестился и беззвучно шевелил губами. – Впрочем, какая теперь разница... Молись, не молись – теперь от капитана пощады не жди. Эх вы, олухи! Вам что – пример Старика Харди не наука? – Присев перед Дэвсоном на корточки, он вдруг спросил: – Ну, хоть разглядели чего-нибудь?
Тот открыл пустые и бессмысленные, как у барана перед убоем, глаза и замотал головой.
– Н-нет... Ничего... Мы не успели.
Боцман разочарованно плюнул и выпрямился.
– Вот дурни... – И пропел, передразнивая: – "Уж я бы как-нибудь извернулся..." Как же, конечно!
А Дэвсон продолжал бормотать:
– Пресвятая Матерь Божья, спаси меня!
Вдруг повисла тишина – упала, как бархатный занавес, усыпанный холодными звёздами. Небесный мрак йодисто-солёной прохладой коснулся лица Тома, просочился внутрь и превратил его кишки в осклизлый медузообразный комок... Луна пристальным лучом озарила явление капитана Друэтта.
Он плыл в шлюпке, как раджа в паланкине, едва ли двигая веслом: казалось, волны сами покорно несли его, как слуги. Галуны на его камзоле фосфорически мерцали, опушка шляпы и кружева манжет светились, как морская пена, а длинные светлые пряди волос колыхались, как живые щупальца спрута. Волна услужливо вынесла шлюпку на мелководье, и капитан, поднявшись, поставил ногу на нос лодки, готовясь спрыгнуть. Но сапог его не коснулся воды: она расступилась перед ним, и капитан Друэтт прошёл по мокрому песку, а волны скромно бурлили и пенились в поклоне перед владыкой, смыкаясь сразу за ним.
Когда капитан вступил на берег, по нему разлился тускло-фосфорический холодный свет. Коленопреклонённый Айра Дэвсон застыл с бараньим выражением в глазах, а его рука замерла в незаконченном крестном знамении. Неторопливо, будто держа его за горло взглядом, Друэтт подошёл к чернобородому пирату, и голубовато-зелёный лёд его глаз превратил несчастного в бессловесное животное.
– ТЫ ВИДЕЛ?
В ответ Дэвсон мог только блеять. Ледяной лязг вынимаемой из ножен сабли резанул всем присутствующим по нутру; острие упёрлось в горло несчастного Айробарана, а из-под приподнятой верхней губы капитана просочилось шипение, опутывая чернобородого, как рыболовная сеть:
– Что ты видел, шваль?
– Мммм... Ннннн...
Боцман, уважительно склонившись, выступил:
– Капитан, осмелюсь ответить...
Ледышки глаз Друэтта царапнули Кёркби:
– Что?
– Капитан, они ничего не видели, – сказал боцман, державшийся смелее всех. – Айра сам мне сказал: они не успели ничего разглядеть и в страхе бежали.
– Хммм, – промычал Друэтт, и, как только последний раскат звука стих в глубине его горла, острие сабли на миг отодвинулось от шеи Дэвсона. А уже в следующую секунду снова упёрлось в кожу, грозя пронзить: – Это правда?
Айра, наконец снова овладевший речью, пробормотал:
– П-правда, к-капитан.
– А где второй? – спросил Друэтт.
– Ннн... – опять застрял Дэвсон, тряся головой, как паралитик.
– Убежал вглубь острова, боясь вашего гнева, капитан, – помог ему боцман. – Он тоже ничего не видел, как и этот голубчик.
Подержав чернобородого на ледяном прицеле своего взгляда ещё пару мгновений, Друэтт нехотя убрал саблю в ножны.
– Хорошо. Если ты солгал – не проживёшь и половины дня. Твоё сердце остановится на рассвете. То же будет и с твоим приятелем.
Взгляд Друэтта скользнул по Тому, холодный, как рыбья чешуя, и парень, не чуя под собой ног, попытался сглотнуть, но не смог. В горле будто застрял морской ёж.
– Постоим в этой гавани ещё день-два и снимаемся с якоря, – прокатилось по пляжу распоряжение капитана. – Дел по горло. А этому, – Друэтт кивнул на Дэвсона, – пятнадцать ударов кнутом за нарушение моего приказа. И второму, если объявится, тоже.
Волны снова унесли капитана на покорных спинах к его возлюбленной "Батэйе", и только после этого онемение тела у Тома отступило, позволив ему снова ощутить ногами песок. Колени подкосились, и он сел, прижав руку к груди, словно пытался сдержать трепещущее, как рыбка в сетях, сердце. Всё-таки при дневном свете капитан был больше похож на обычного человека... И только по ночам – как сейчас – можно было увидеть его жуткую суть во всей красе.
Айра Дэвсон благополучно дожил до рассвета. Когда кнут со свистом оставлял на его спине кровавые полосы, он стискивал зубы и чуть слышно бормотал:
– Пресвятая Дева Мария... Сподоби меня спастись... К чёрту Друэтта... К чёрту пиратов... Хватит с меня...
Длинноносого Пэта искали целый день. Пираты бродили по лесу, аукаясь и крича:
– Эй, Пэт! Выходи, не бойся! Капитан тебя помиловал!
Горе-соглядатай вышел к товарищам только к вечеру. Боцман его символически высек, после чего тот на пару с Дэвсоном напился в стельку – с перепугу.
продолжение http://www.proza.ru/2012/03/21/895