2. МОРСКАЯ ДЕВА
Друэтт лежал, раскинувшись на постели в своей каюте, и блаженно улыбался, позволяя шаловливым пальчикам играть с прядями его волос, щекотать усы и перебирать рыжеватую поросль на груди. Лёгкая, как маленькая пташка, игривая, как наяда, и непостижимая, как зелёная морская пучина, Она представляла собой единое целое с кораблём: паруса были белоснежны, как её кожа, мачты стройны, как её ножки, а в очертаниях кормы угадывался изящный изгиб её бёдер. Невесомая медь кудрей могла темнеть и покрываться патиной глубинной зелени, а по гипнотическому океану глаз порой пробегала волна отрезвляющего холода. Она была переменчива и текуча, как серебристый косяк рыб; могла ласкать, как легкомысленный прибой, а могла давить, как тяжёлая толща воды над дном самой глубокой впадины. Она казалась воплощением морской стихии.
Она приходила к Друэтту в снах с самого детства, ласкала его руку, набегая на неё пенной волной, когда он собирал на берегу красивые ракушки. Тогда он ещё не видел её лица, но уже слышал предостерегающий шёпот: "Я – море. Не шути со мной".
Уже будучи пиратским капитаном и желая призвать к себе удачу, Друэтт обратился к старухе-ведунье, что жила у моря в полуразвалившейся лачуге. У старой карги, как ему показалось, были до странности молодые глаза... Какие-то знакомые и глубокие, как само море. Она дала Друэтту раковину и сказала: "Будешь на своём корабле – приложи к губам и позови Батэйю. Да представь себе, в каком облике она должна к тебе явиться".
Друэтт всё так и сделал. Недолго думая, он представил себе Батэйю в виде гальюнной фигуры, что смотрела вперёд, когда баркентина рассекала волны своим форштевнем. Но фигура на носу корабля была деревянной, потрескавшейся, с облупившейся позолотой, а к капитану пришла живая дева неземной красы, окутанная водопадом медно-рыжих волос, с глубокими, как само море, глазами...
"Ты готов стать мне верным возлюбленным, мой капитан?" – спросила она.
"Готов", – прошептал тот, как зачарованный, пропуская меж пальцев пряди её волос. Да и какой мужчина ответил бы что-то другое, находясь в лёгком, но цепком кольце нежных рук и в опасной близости от маленьких алых губ, обещающих все земные и неземные радости?
С этого момента всё изменилось. Батэйя пропитала собой корабль, слилась с ним. Она охраняла его, как невидимый щит, носила по волнам даже в штиль, могла наводить морок на врагов, а главное – любила Друэтта и питала его силами. Она возносила его к высотам невыразимого на земных языках блаженства, доводила до безумия, заставляла мучиться и наслаждаться одновременно. Капитан назвал корабль её именем, и с ним на устах и в мыслях пиратствовал, не зная неудач. Он считал себя владыкой моря. Да что там – он сам был морем.
Но отрезвляющий серебристый холод в глазах Батэйи напомнил:
"Море – это я. А вы, люди – никто в нём. Вы не сможете его покорить. Ты в нём царь и бог, только пока я с тобой".
Слава Посейдону, Батэйя была верна Друэтту все эти годы. Команда не видела её: она являлась только капитану. Он также хранил ей верность, не зная иных женщин, кроме неё. Да они были ему и не нужны: ни одна из земных красавиц не могла сравниться с его морской девой, ни одна не могла дать ему то, что щедро дарила Батэйя. С ней Друэтт был неуязвим и для людей, и для времени, и для моря.
Любил ли он её? Он жил и дышал ею, не мысля себя без неё, она текла в его жилах и манила вперёд, как маяк. Капитан уже не мог разграничить её волю и свою: порой ему казалось, что это он служит Батэйе, а не она ему помогает. Но всё чаще в последнее время он стал впадать в задумчивость. Друэтт сам не понимал, что с ним творится, отчего в его сердце поселилась эта тоска. Пятьдесят лет он наводил ужас на всех, кто бороздил моря, он владел несметными богатствами, но... Всё это почему-то не радовало его так же сильно, как прежде. Временами его посещала мысль о лодочке – маленькой, для одного человека. Капитану снилось, что он лежит в ней, скрестив руки на груди, и смотрит в ясное небо. Вёсел нет: он дрейфует, вверив себя течению. Странная мысль пристала к нему, как рыба-прилипала, и груда окроплённого кровью золота, которое он добыл за годы морского разбоя, стала не дороже кучки сушёных водорослей.
– О чём ты думаешь, мой капитан? – прозвенел ласковый голос, и Друэтт всплыл из глубин грёз обратно в свою каюту.
В его объятиях лежала прекраснейшая из женщин, укрыв его одеялом своих волос, и он с грустной нежностью поцеловал её большие глаза, казавшиеся сейчас бездонно, бесконечно синими.
– О лодочке, моя ундина. Я лежу в ней один и дрейфую... Просто так, безо всякой цели. Мне покойно и легко, ничто меня не тревожит более.
Что-то закапало ему на грудь... Это потекла синева из опечаленных глаз Батэйи. Друэтт удивился. Он видел её разной: весёлой, озорной, загадочной, капризной, томной, страстной, мечтательной, даже сердитой... Только плачущей ещё не видел.
– О чём ты, Батэйя? – спросил Друэтт, смахивая с её щёк огромные, как жемчужины, слёзы. – Мы ещё повоюем... Ещё не один корабль отправим на дно, и золотишко ещё позвякает у нас в карманах.
Батэйя улыбнулась сквозь слёзы и придавила пальцами веки капитана, заставляя его закрыть глаза.
– Спи, мой капитан... Спи. Отдыхай, – прошептала она с поцелуем.
Друэтт заснул и не подозревал, что по другую сторону переборки, приложив глаз к дырочке, скорчился в неудобной позе обалдевший Том Ричардс.
Парень чуть не отскочил, как кнутом огретый, когда нагая девица, прикрытая лишь плащом своих медно-рыжих волос, вдруг повернула к нему лицо и заговорщически приложила палец к лукаво улыбающемуся коралловому ротику. Но Том прочно попал на крючок её взгляда и ощутил себя под огромной толщей воды, не в силах вздохнуть от колоссального давления. Эти колдовские глаза словно умоляли его: "Не выдавай меня!", а предостерегающий пальчик накладывал печать молчания на его уста.
Вот потому-то он и молчал в ответ на все расспросы. Даже будучи вдрызг пьяным, он видел перед собой приложенный к губам пальчик и не мог выдавить из себя ни слова, как ни старался.
С этого самого момента образ Батэйи вставал перед ним, стоило ему закрыть глаза. Сидя у костров, над которыми вялилось мясо, он грезил ею, а чистя котёл, снова воскрешал в мыслях белизну её плеч и волшебный изгиб бровей.
– Хм, удивительно красивый корабль, – сказал капитан Эмертон, глядя в подзорную трубу. И протянул её своему помощнику: – Взгляните, мистер Пэриш. Не "Батэйя" ли это?
Лейтенант, поднеся окуляр к глазу, изменился в лице.
– Сэр, боюсь, вы правы! Пиратского флага не вижу, но это точно "Батэйя". Нам лучше изменить курс!
Капитан, окинув лейтенанта холодным взглядом, спросил:
– С каких это пор корабли флота Его Величества пасуют перед пиратами, мистер Пэриш?
– Сэр, но это же капитан Друэтт! – воскликнул тот.
– Да хоть сам морской дьявол! – отрезал капитан. – Я хочу лично посмотреть на это чудо-юдо и убедиться, так ли оно страшно, как его малюют. Не очень-то я верю россказням о нём.
Офицер королевского флота Дэвид Эмертон всего два года командовал кораблём. Молодой капитан отличался неустрашимостью и какой-то нечеловеческой удачливостью. Всё, что он ни затевал, выгорало, самые рискованные и безумные манёвры оправдывались. Всякий раз, когда его вновь осеняло, команда хваталась за голову, но неизбежно шла вместе с ним по лезвию бритвы: одна её половина считала его гением, а вторая – везунчиком.
– Сэр, простите, но это... безумие, – проговорил лейтенант потрясённо.
– Идём на сближение, – приказал Эмертон уверенно. – Вы не раз ходили со мной по ниточке паутины, мистер Пэриш... Рискните и в этот раз. Что-то мне подсказывает, что это будет очень интересная встреча.
Они взяли курс на сближение. Пиратский корабль сделал то же самое, и лейтенант Пэриш готовился к худшему. Сейчас можно было думать только о том, кто успеет первым дать бортовой залп, а капитан стоял на мостике спокойный, как ясный полдень. Чисто выбритый, в белоснежном парике и щегольском мундире, он выглядел так, будто плыл на свидание с хорошенькой девицей, а не навстречу возможной погибели. Честно признаться, лейтенант не верил, что знаменитая эмертоновская удача вывезет их и в этот раз.
Ибо никакая человеческая удача не могла устоять против дьявольской силы капитана Друэтта.
А Эмертон, изучая в трубу судно противника, проговорил восхищённо:
– Всё-таки на какой красавице плавает этот старый мерзавец! Просто вопиющая несправедливость... Такое же чувство я испытываю, когда вижу прекрасную молодую женщину замужем за мерзким старикашкой.
– У вас сразу возникает желание отбить её у мужа? – вяло усмехнулся лейтенант. Ему было, в общем-то, в данный момент не до юмора.
Капитан Эмертон блеснул ясной улыбкой. А лейтенант подумал: "Да уж, с такой-то внешностью – сам Бог велел быть любимцем дам".
Расстояние между кораблями сокращалось, напряжение на борту "Первопроходца" росло. На "Батэйе" поднялся "Весёлый Роджер", а это означало, что с минуты на минуту должно было сорваться с поводка адское, вечно голодное чудовище – битва...
– Орудия к бою! – скомандовал Эмертон, дрогнув ноздрями. Он словно предвкушал запах пороха.
Пиратский корабль повторял их действия, как зеркальное отражение. Когда "Первопроходец" поравнялся с "Батэйей", все ждали от капитана команды... Но её не последовало. Эмертон стоял столбом, будто поражённый выстрелом в сердце.
– Сэр! – окликнул его лейтенант Пэриш.
Вздрогнув, капитан Эмертон крикнул:
– Отставить! Не стрелять!
– Но капитан, они нас разнесут в щепы! – не поверил своим ушам лейтенант. В кишках у него растекалось что-то горячее...
Чёрные дула пиратских пушек безмолвствовали. Сам капитан Друэтт, сняв шляпу, взмахнул ею в изысканно-шутовском поклоне, а команда потешалась, держась за животы. Над чем они смеялись? Лейтенант переводил взгляд с застывшего соляным столпом командира на хохочущие рожи пиратов на соседнем корабле и чувствовал себя вывалянным в перьях. "Батэйя" уходила без единого выстрела.
Теперь расстояние между кораблями росло, равно как и недоумение на "Первопроходце". Капитан, усиленно моргая, будто пытался стряхнуть с себя непонятное наваждение, накатившее, как видно, на него одного.
– Интересная встреча, – пробормотал лейтенант Пэриш.
А капитан, вдруг встрепенувшись, отдал приказ развернуться и догонять пиратов. Но пока они маневрировали, "Батэйя" удалялась с неправдоподобной скоростью – будто в её паруса ветер дул в десять раз сильнее, чем в паруса "Первопроходца".
– Полный вперёд! – прорычал Эмертон. – Мы должны их догнать. Я должен спасти её...
– Простите, сэр... – ошарашенно начал лейтенант Пэриш.
– Они наверняка дурно с ней обращаются! – не унимался капитан. – Наш долг как джентльменов и офицеров – вырвать её из лап пиратов!
– Кого, сэр? – по-прежнему не понимал лейтенант. Бредовость происходящего не имела границ. С капитаном явно творилось что-то неладное, но лейтенант боялся поверить в его сумасшествие. У всего должно быть разумное объяснение, сказал он себе. Или, может быть, это какое-то очередное эмертоновское "озарение", непостижимое для умов остальных?
Теперь уже капитан, в свою очередь, смотрел на помощника, как на умалишённого.
– Мистер Пэриш, вы слепой? У них на борту девушка! Она умоляла о помощи, и мы обязаны сделать всё, чтобы её вызволить.
"Или он сумасшедший, или я – слепой идиот, одно из двух", – проплыло в голове вконец ошалевшего лейтенанта.
Никто не видел на борту пиратского корабля никакой девушки, но все привыкли к тому, что даже самые, на первый взгляд, безумные идеи капитана впоследствии оказывались попаданием в яблочко. Однако погоня не увенчалась успехом: преградой встали таинственные силы стихии, которые уносили пиратов вперёд, а вокруг "Первопроходца" образовали заслон из аномальной области полного штиля. Паруса печально обвисли, а капитан Эмертон метался по мостику, как разъярённая акула.
– Проклятье! Они уходят! Ну, ладно... Бог – свидетель моей клятвы: я достану капитана Друэтта, закую в кандалы и обеспечу ему кусок пеньки на галстук! Вы слышали, мистер Пэриш? Я сделаю это, сколько бы времени и сил у меня это ни отняло!
Так в очередной раз медно-рыжие кудри, белоснежные плечи и исполненный таинственной морской глубины взгляд вдохновили мужчину на подвиги. Ну и, разумеется, Дэвид Эмертон не мог простить Друэтту того издевательски-куртуазного поклона и презрительного молчания пушек. Это было хуже брошенной перчатки. Вильнув напоследок обольстительной кормой, "Батэйя" ускользнула, оставив в сердце молодого офицера ноющую досаду и смутную тоску.
Прошло уже немало дней, а Друэтт всё вспоминал тот случай. Что-то не давало ему забыть о молодом капитане, засело в мозгу занозой. Сейчас Друэтт сам не мог толком объяснить себе, что заставило его пойти навстречу военному кораблю. Желание покуражиться? Возможно. Но что-то ему во всём этом не нравилось... Вроде бы он сделал это по своей воле, но теперь ему чудилось, что там был чей-то шепоток – еле слышный, как плеск волны. И всё-таки, в целом это оказалось забавно.
– Хех, как я уделал этого выскочку! Он даже выстрелить не посмел, струсил, – удовлетворённо хмыкнул он, стискивая зубами чубук уже погасшей трубки. – Я этому птенчику пёрышки-то ещё повыщиплю при встрече! Молоко на губах не обсохло, а туда же – в море... Пусть знает, где его место – у подола маменьки!
"Как только таких мальчишек допускают до командования кораблём... У них что, в королевском флоте совсем с офицерами туго? Ну да, конечно, сейчас же идёт грызня за господство на море и колониальные владения... Муравьиная суета. Никогда не закончится... Эх, лечь бы в лодочку и плыть в никуда, закрыв глаза..."
Мысли Друэтта прервал боцман.
– Капитан! Айры Дэвсона нет на борту, – доложил он. – Похоже, он слинял на берег во время нашей стоянки на Тортуге.
Капитан бросил на Кёркби тяжёлый взгляд из-под угрюмо нависших бровей, фыркнул.
– Это всё, из-за чего ты меня побеспокоил? Пусть катится к дьяволу... ну, или к Богу, замаливать грехи. Есть что-нибудь поинтереснее?
– Э-э... кхм, да, капитан, – выпрямился Кёркби. – Прямо по курсу – вкусненькое торговое судно. Французское. Грех не выпотрошить!
Стремительная секунда – и Друэтт уже был на мостике, приникнув к подзорной трубе. На его губах заиграла ухмылка, а глаза сузились и льдисто заискрились.
– Свистать всех наверх!
Звук боцманской дудки, топот ног – всё это повторялось уже в тысячный раз. Сквозь привычную маску азарта на лице капитана Друэтта на миг проступила, омрачив его, невесёлая тень.
– На абордаж!
Всё как будто повторялось – гром пушек, свист пуль, лязг железа и запах порохового дыма. В воздух взвились абордажные кошки, сцепляя два судна. Но, вися на вантах с палашом наголо, Друэтт вдруг увидел, как в палубе французского корабля открылись люки, и из них посыпались, как горох из порванного кулька, матросы в мундирах английского военного флота.
Секундное недоумение – и жар ярости:
– Это ловушка!
Ярость-плеть, вытянув Друэтта по спине всей своей длиной, напоследок скользнула холодным кончиком – обречённостью. "Батэйя, Батэйя! – растерянно призывал он. – Где ты?" Бах! – шляпа слетела с его головы, и Друэтт встретился глазами с "этим мальчишкой" – молодым капитаном королевского флота. И с дулом его пистолета.
– Я хотел извиниться за прошлую нашу встречу! – перекрикивая грохот боя, воскликнул тот. – Она вышла какая-то нелепая – я не выказал должного уважения вашей легендарности, капитан Друэтт. Сейчас, надеюсь, я всё исправил?
– О, вы оказали мне честь, удостоив такой великолепной схватки! – прорычал Друэтт.
В три прыжка он оказался на палубе французского корабля – а точнее, английского, замаскированного под французское торговое судно. Всё, чего он хотел – убить этого молодого выскочку. Холодный кончик плети, обречённость, ударил даже больнее, чем ярость... Батэйя не откликалась, не помогала. Она подвела его.
Предала!
Шпага молодого капитана сломалась от удара о палаш Друэтта, но он ловко подхватил из руки убитого пирата абордажную саблю.
– Твоё имя, сопляк?! – крикнул Друэтт, обрушивая на него удар страшной силы.
Молодой человек, однако, удар отбил.
– Я капитан Эмертон! И моё имя вы будете вспоминать до самого эшафота.
В каждый удар и выпад Друэтт как будто вкладывал всю свою силу, умение и опыт, но цели почему-то не достигал. Мальчишка-капитан успешно отбивался, увёртывался и всё сильнее теснил Друэтта. Из руки старого пирата ушла волшебная сила, подпитывающий её дух морской девы отдалился, а тоска клещами сжимала его сердце и стучала в висках: "Почему, почему, Батэйя?!"
У его команды дела обстояли не лучше. Поняв, что угодили в западню, пираты сражались уже не за добычу, а за свою жизнь. Каждую секунду кто-то с криком падал либо в воду, либо на ставшую скользкой от крови палубу. Мундиры, рубахи, голые торсы – всё перемешалось, затянутое пороховым дымом.
– Где девушка?! – наступал Эмертон.
– Не понимаю, о чём ты! – отбивался Друэтт.
– Мерзавец! Что ты с ней сделал? – Эмертон так рубанул, что запястье Друэтта пронзила боль при отражении удара. Никогда раньше у него не болели суставы...
Мундиры тем временем начали оттеснять пиратов обратно на "Батэйю". Длинноносый Пэт, удирая от матроса, обезьяной вскарабкался по вантам, а потом, скрутив свой головной платок в жгут и взявшись за концы, поехал на нём вниз по штагу, вопя и болтая ногами. Старый платок не выдержал и порвался пополам, и Пэт с криком "а-а-а-сюрприз!" рухнул в самую гущу боя, на головы сражающихся. Кого-то он собою прибил, кого-то оглушил... а за тем, что стало с ним самим, Друэтту было некогда следить. Эмертон, налетая на него, требовал выдать девушку. До Друэтта дошло:
– Так ты за Батэйей пришёл? Откуда ты о ней узнал?
– Значит, она всё ещё у тебя! – вскричал Эмертон и начал атаковать Друэтта с новой силой. – Освободи её, ты, недостойная мразь!
Холодный хлыст обречённости вновь уязвил Друэтта между лопаток. Сердце горело горьким пламенем: подвела, покинула.
– Она свободна, как... – прохрипел он, выхаркивая из себя эту боль. – Как... море!
Эмертон, видно, истолковал его слова по-своему. Его губы сжались, между бровей пролегла суровая складка, а глаза ожесточённо потемнели. Его шляпа давно слетела, парик в пылу схватки съехал набекрень, на щеке алел порез.
– Ты за это ответишь, Друэтт, – сказал он.
Друэтту почудилось, что из груди Эмертона вылетел маленький смерч – а может, у пиратского капитана просто уже мутилось в глазах от усталости... Усталости, которой он не испытывал уже полвека.
Смерч толкнул Друэтта, и его сердце зашлось. Нога поскользнулась на луже крови, и он упал на спину. Грудь сгорала изнутри и клокотала, как жерло вулкана. Жжение сосредоточилось слева, отдаваясь ноющей болью в руке и лопатке.
– Именем короля, вы арестованы, капитан Друэтт, – услышал он как бы издалека, сквозь плотную завесу боли. – Вас будут судить по всей строгости закона и вынесут единственно справедливый приговор.
Мальчишка, стоя над ним в позе победителя, говорил ещё что-то, а он лежал, откинув обессилевшую руку с палашом – руку, не знавшую промаха пятьдесят славных лет. Грязные клочковатые тучи ползли по небу. Палуба корабля превратилась в дно лодочки, а ласковая волна понесла его в бесконечную, покойную и убаюкивающую даль.
окончание http://www.proza.ru/2012/03/21/899