ОЧНАЯ АСПИРАНТУРА - ЭТО КРУТО
Может, и было что круче в СССР, но для меня, геолога - вряд ли. Очная аспирантура - это спринтерская дистанция, если ты спортсмен, или колесо (обзора), если ты обыденная белка. Я защитил диссертацию в три года. Это был единственный случай в институте, в котором я защищался, и в других, геологических, такого не было, потому что геология – это не в библиотеках сидеть. Теперь все умерли, и потому будет только правда. В одном году семья моя распалась, и надо было что-то делать. Работал я тогда в Карелии, на Кительской оловянной шахте, туда мы подались с женой в надежде, что образуется... Не образовалось, она уехала с сыном в Душанбе. И на следующий день я позвонил матери в Москву, сказал, что хочу поступить в очную аспирантуру. Отчим, кандидат геолого-минералогических наук, работал тогда в институте Литосферы на Замоскворечье, все рудные институты рядом. Ну, пошел он в ИГЕМ практически напротив, сказал Бугельскому, начальнику аспирантуры, совершенно чудесному человеку, что надо. Тот, получив в виде презента огромного карельского сига, ответил, что аспирант на этот год уже принят, но в принципе можно принять еще одного за счет следующего года. Так и приняли, сдал экзамены, стал аспирантом.
Послушайте, это вовсе не сказка о советском рае. До того я 7 лет проработал на производстве (производство - это практическая работа на пленэре, в шахтах, на съемке и поисках, производство - а это то, что науку презирает). Я много знал, даже думал, что знаю все. И ко всему относился, как к обыденной скале: заберусь? не заберусь? Я до сих пор ко всему отношусь как к скале...
Конечно, в отделе меня приняли согласно прописке, то есть, как провинциала, но я их уделал. С помощью йоги, Евтушенко, Андрея Платонова и других сокровенных знаний. С йогой было просто – как-то я обнаружил, что кабинет, в котором имел рабочий стол, в обед запирается изнутри, и там что-то делают. Спросил, ответили высокомерно:
- Мы йогой занимаемся.
- А это умеете? – встал я в лотос на голове, ничего, конечно, не подстелив, ведь провинциал.
В ответ было: - Ууу!
С Евтушенко тоже было просто. Они его ненавидели за «Братскую ГЭС» и прочие просоветские штуки, а я зачитал «Сережку ольховую». И доказал, что именно он ее написал, а не этот лысый из Питера, певший их любимое:
- То не море-океан, это стоны россиян.
Платоновым я их доканал, ведь люблю и знаю всего, а они говорили, что сгинул от Сталина, еще перед войной. За все это и прозвали заглаза "Мухомором" - хорошо! Я их три года травил, потому что "москвич" - это не ученая степень, а ОМЖ, то есть определенное место жительства.
...Платонова я люблю, он бог для меня. Великий писатель! Как писал!! И кончил дворником Литинститута, потому что русский был, не еврей. Вот еврейского мальчика приводили к Маршаку читать стихи или еще что-то с табуретки, и мальчик сразу становился классиком.
А вообще я евреев люблю. У меня дочь - еврейка и много друзей оттуда теперь. Одного хорошо помню. На еврейской свадьбе рядом сидел, и обглоданные кости незаметно передо мной складывал, чтобы я, не он, обжорой обществу казался.
Но ничего, пусть складывает, если у него такой характер. А в институте другая ситуация. Евреев было 160 из 3-х сот. И все друг за дружку держались, а остальная сволота – каждый за себя. Вот поступила аспирантка-еврейка, так все 160 к ней поспешили с визитными карточками и обещаниями первой помощи. А я месяц сидел, пока в истерику не ударился: - Я поступил, я ваш аспирант, почему вы 0 внимания?
Профессор Томсон, я у него 13 аспирантом был, сказал на это брезгливо:
- Вы взрослый человек, и нянек у вас не будет.
Он уже умер по возрасту, но хороший был человек. Я приносил ему писанину, он с ней работал долго и ответственно. Почему? Да потому что у Ильмара Николаевича Томсона все защищались! "Томсон" - это была марка, бренд, по-нынешнему, у него не могли не защититься!
О БРИТЬЕ НОГ И ДРУГИХ БОЛЕЕ ПРИЯТНЫХ ВЕЩАХ
...Вы знаете, я провинциал, в Душанбе прожил 30 лет, и жена ног не брила по причине практического отсутствия на них волосяного покрова. Но развелись, в аспирантуру московскую поступил, чтоб выжить из сплошных неприятностей. Естественно, последовали студентки-лаборантки. И однажды в поле, ощутил, находясь в спальном мешке: не то что-то! Не так! Колется, в общем, что-то. Спрашиваю: а почему, Наташенька, у тебя ноги колются?
Хоть и темно было, но остро почувствовал, что смотрят на меня как на полного идиота.
А так хорошо было. Как поступил в аспирантуру, сразу добрые люди нашлись (москвичи - это вообще лапушки). Отозвали в сторонку, зашептали:
- Летом в поле поедешь, бери двух лаборанток. Одну на зарплату, другую - на полевые к этой зарплате.
- Как это? - удивился я.
- А так. Они все даром согласны. Посмотреть Среднюю Азию, Приморье, Алтай в обществе будущего светила советской науки, коим ты, как аспирант лучшего в Союзе института, несомненно являешься. И объявления клей в ВУЗах прямо сейчас (был январь, а поле - летом), чтоб было из чего выбирать.
Ну, так и сделал, и девушки пошли косяком. Выбрал к июню двоих, пальчики оближешь, одну на июнь-июль, другую - на август-сентябрь (с зарплатой и полевыми, ведь я совестливый). И поехал. Дали шофера, 4000 денег и 40 тонн бензина. Так 3 года ездил по горам Средней Азии, диссертация получилась просто замечательной, потом из нее один хлыщ докторскую сделал. Как? Да просто. Ведь в институтах люди разные. Одни "спортсмены", типа меня (сказал себе: за 3 года защитишься и защитился), другие "говоруны" - сделать ничего не способны, но в курилке наговаривают на 40 диссертаций, третьи же не курят, но послушав "говоруна", бегут за свой стол, статью строчить, а я ведь тоже поговорить люблю, иначе не здесь бы ошивался, а в Президиуме РАН...
Далее будут строки о Борейко, впервые назвавшим меня спортсменом. Невзирая на сбитый на 30 градусов нос, он женился на библиотекарше, красивейшей женщине Москвы (в поле, забираясь в кузов 66 ГАЗа, она срезала обручальным кольцом палец), о Гладышеве, замначальника ИГЕМа, а пока можете почитать мой совершенно животрепещущий рассказ об одном моем аспирантском поле, «Бог не фраер или Незабудка»
http://www.proza.ru/2012/01/30/1648