Толчея на предвечерней улице сблизила нас, наши руки непроизвольно переплелись, передавая жар тела, и ещё не забытые страстные импульсы биотоков недавнего соития. Мне всё ещё казалось, что ощущаю её восхитительное тугое тело под своими ладонями, и кровь до лёгкого звона пылкими толчками всё ещё отдавалась в голове.
Снофрет часто, испытывающе, поглядывала на меня, потом всё же спросила:
— У тебя там есть жена?
— Нет, — с легким сердцем ответил я. — Была подруга. И не одна. То есть неодновременно.
— Я поняла. Когда одна надоедает — берешь другую.
— Не совсем так. В отношения вмешиваются различные обстоятельства, которые часто не совпадают с нашими желаниями. То мне в командировку нужно, то ей. У нас многие мужчины предпочитают не жениться, не создавать семью. Так проще. Разонравились — разошлись. И делить ничего не надо. Любовь быстро проходит, как и страсть. Понимаю, тебе трудно с этим согласиться. Но нам это не грозит. Три месяца — это всего лишь медовый срок. Не успеем друг другу надоесть. Ты только начала жить, ничего о жизни не знаешь.
— А как же дети?
— Что — дети? — не понял я.
— С кем остаются дети, после того как бывшие возлюбленные разошлись?
— Ах, ты об этом. Наши дети рождаются, если мы этого захотим. То есть очень редко. Примерно двадцать семей из ста позволяют себе завести одного ребёнка, и ещё реже — двух. В повседневной жизни мужчины у нас стерильны.
— Кастраты?!
— Я разве похож на кастрата? Всё проще: у нас девушки, женщины годами не беременеют при каждом соитии. Когда супруги захотят иметь ребенка, мужчина снимает генную блокировку — это такой своего рода физиологический запрет, сперматозоиды приобретают активность, и женщина оплодотворяется. Большинство из нас предпочитают не иметь детей. Они отнимают слишком много времени. Мы почти всегда заняты работой, или же активным отдыхом, взбираемся на высоченные горы, плаваем по океанам, весёлыми развлечениями с помощью волшебных для тебя средств. Не все хотят отдавать своего ребёнка чужим людям на воспитание. Впрочем, некоторые пары без детей не могут. Это у них в крови. Забавляются, годами воспитывают. Неискоренимый инстинкт продолжения рода. При всех стараниях родители редко бывают довольными своими выросшими детьми, и наоборот, детям не нравятся жёсткие рамки, в которых их изначально поставили. Извечная проблема отцов и детей. Тебе нас не понять, у вас иные условия.
— Бедные. Вас, наверное, очень мало. Ну да, небо не может выдержать слишком много богов.
— Мы не боги, мы живем на одной с вами Земле, только в разное время. И ничем от вас не отличаемся, такие же пакостливые, похотливые, по мне можешь судить. И нас всех, к сожалению, слишком много. Десять миллиардов.
— Я не понимаю этого слова.
— У нас в одном городе проживает столько, сколько вас сейчас во всей ойкумене, если не больше. А городов неисчислимое множество! Поэтому постоянно происходят беспричинные войны. Большие государства пытаются покорить маленькие. Ежедневно гибнут миллионы людей, но столько же и рождается. Пока наступило хрупкое равновесие. Есть страны с очень большим населением, которые готовы погубить половину своих людей, лишь бы получить доступ к нашим богатствам.
— У вас много золота?
— Кроме золота есть и другие богатства, на которые зарятся многие страны. Это леса, вода, нефть, пространство для проживания всё разрастающегося населения.
— А ты оставайся у нас. Суссаким самый сильный правитель в ойкумене. Никто не смеет на него напасть. Многие цари годами выплачивают ему дань золотом, невольниками. Соломон не платит лишь потому, что женат на Астис, дочери фараона. Оставайся, Артём. Преданней и благодарней меня не найдешь женщины. Ты меня спас от страшной участи, быть рабыней у плохого хозяина. До сих пор с содроганием вспоминаю его грязные руки, вонючее дыхание гнилого рта гиены. Я бы в первый же день наложила на себя руки. Лучше смерть, чем постоянные унижения.
— Я верю тебе. Может быть, поэтому и не смог пройти мимо. Но я не могу остаться, это было бы предательством по отношению к тем, кто меня послал. На меня надеются. Мы хотим знать всё о вашей жизни.
— Зачем? Что в ней интересного? Обыкновенная жизнь. Изо дня в день одно и то же, ничего не меняется. Даже слова одинаковые произносятся.
— Это только так кажется. Вчера ты была рабыней, сегодня — свободна. Так же и с царствами, которые рождаются и умирают. Но всё это растянуто во времени, и для обывателя кажется незаметным. Каждое царство интересно по-своему. Человек по своей сути очень любознателен, суёт свой нос в любую щёлочку, любит подсматривать за соседями, желает знать доселе неведомое, и даже скрытое за толщей прошедших веков. Никогда не думал, что дворец царя Соломона будет столь убог. Догадывался, что всё будет иначе, но не столько же!
Мы подошли к раскрытым воротам царского двора, где два рослых стражника, держась за древки длинных пик, сидели на корточках и скучающе посматривали на редких прохожих, изредка сплёвывая перед собой на пыльную дорогу, что-то лениво жевали — знакомая картинка из хроники конца прошлого века.
Но нас узнали, равнодушно пропустили в уже опустевший и приглохший двор. Мы направились в центральный дом с земляным полом, — поверхность истёрта в пыль. Слугам часто приходилось поливать пол, после чего пыль сбивалась в комочки грязи, растаптывалась в лепёшки, налипала на ступни и разносилась по всему дому.
Услышав голоса в одной из комнат, мы устремились туда. За дощатым столом ужинали царь и его три жены. Старшая Ифамарь, как подсказал компьютер, — ненамного моложе мужа, и лет на пять старше меня, что-то около 37 лет, приятная на вид, если бы не излишек косметики на щеках и под вороными бровями. Средняя — Астис — дочь фараона, лет под 30, сушёная вобла с ярко-красными губами и замысловато-взбитой причёской над высоким лбом. Взгляд неудовлетворённой старой девы.
Про младшую, совсем юную, лет шестнадцати, компьютер промолчал. Недавнее приобретение Соломона. И сколько их ещё будет, невозможно про всех знать. А светловолосая малышка прелестна. И, что удивительно, резко выделялась своим обликом среди окружающих.
Но понять и точно сформулировать свою мысль я не успел, перехватил гневно-ревнивый взгляд Снофрет и постарался больше не обращать внимания на чужое достояние, позже успею рассмотреть.
За спиной царя стояли двое слуг. Все с любопытством вскинулись на меня и Снофрет, держащую меня за руку.
— Я уж думал, не увижу тебя больше, — с легким удивлением произнес Соломон. — Ты вдруг пропал, никого не предупредил. Я не знал, куда посылать слуг за тобой, и надо ли? Садись передо мной за стол. Опробуй наших кушаний.
— Извини, Государь, за опоздание. Я не ожидал, что наше отсутствие затянется. Мы ходили купаться к запруде Кедрона — это за городом, ты, верно, знаешь. Давно не мылся. Неуютно, чувствую себя грязным, — оправдывался я, одновременно притягивая Снофрет за руку к скамейке и за стол, ощущая легкое сопротивление, её смущала необходимость, сидеть с царем за одним столом.
— Ничего нет проще. Скажи слугам, они принесут кувшин воды — омоешься в большой микве. Мы постоянно так делаем. Ты мой гость, можешь приказывать моим слугам. Для этого они стоят рядом и ждут наших пожеланий.
— Соломон, ты, мальчишкой, купался в Кедроне?
Последовал чуть удивлённый взлёт царских бровей.
— Понимаю, что ты хочешь сказать, и от души завидую — я не могу позволить себе такую вольность.
— Почему? Что мешает? Пойдем завтра утром к запруде и искупаемся всласть. Вода за ночь устоится, будет чистой. Сегодня мальчишки сильно взбаламутили запруду. Они весь день там пропадают, ныряют, плавают, прыгают с нависающей ветки акации — визгу на всю округу. Ты давно там был?
Соломон задумался, аппетитно, поочередно облизывая жирные пальцы на правой руке.
— Не довелось ни разу. Моё детство прошло в Хевроне. Там только родники, рек нет. Вообще-то, можно и пойти к плотине. Один раз. Потом пойдут разговоры. У запруды начнется столпотворение из любопытных горожан, желающих посмотреть на обнаженного царя. Или ты купался одетым, в халате?
— Это верно. Царь не может себе позволить то, что доступно простому смертному.
— Ты понимаешь. Моим женам часто приходится доказывать очевидное, спорить с ними, что личные пристрастия нужно соизмерять с общественным мнением.
— Женщины везде одинаковы, — философски заметил я и подал Снофрет сочный кусок жаркого на пышной дрожжевой лепешке, прибавив пучок пряных и острых трав.
— Первый раз вижу, чтобы господин прислуживал рабыне, подавал еду, обычно всё наоборот, — усмехнулся царь, в который раз окидывая девушку внимательным и чуть удивленным взглядом.
И я его понимал. Снофрет заметно преобразилась. Чёрные, блестящие волосы, рассыпанные на плечах, придавали невыразимое очарование смуглому лицу в сумрачной комнате. Глаза лучились любовью и нежностью, когда смотрела на меня. Мне даже стало немного стыдно — я не мог ответить ей тем же: с моей стороны это была всего лишь физиологическая страсть к прекрасной деве.
— Снофрет не рабыня. Не её вина, что родители были вынуждены продать своё чадо. Мы уже проголодались, а она впервые за царским столом. Стесняется.
— Что это за странное слово? Никогда не слышал.
— Оно означает состояние человека, попавшего в неловкую для него ситуацию, и не знающего, как себя вести.
— Ненужное, глупое слово. Поэтому его у нас и нету. Рабыня всегда должна знать, как себя вести, чтобы хозяин остался ею доволен, соответственно и поступать. Я вижу, она взяла власть над тобой?
— Как и я над нею.
— Девушка чрезвычайно соблазнительна. Особенно с распущенными волосами. Воды Кедрона сотворили чудо. Ты приготовил мне достойный подарок. Верни её сегодня. Сейчас. Так и быть — сделаю своей наложницей. Днем не успел хорошо рассмотреть, поэтому и разрешил временно воспользоваться её услугами.
— Извини, Соломон. Надо было вовремя брать, когда предлагал. В моём народе есть поговорка: Дают — бери, бьют — беги. Всё нужно делать своевременно, без длительных раздумываний. Думаю, Снофрет не захочет остаться в Иерусалиме, где ей всё чуждо, предпочтет вернуться на родину, в Египет, к своим богам.
Глаза царя потемнели от нарастающего гнева. Он с нескрываемым удивлением взглянул на меня, на потупившуюся Снофрет, внимательных жён, повернувших к нему головы и ждущих его реакции, потом откинулся на спинку кресла, облизал жирные губы и принуждённо рассмеялся.
— Глупая поговорка. Ко мне неприменима. Подарок дают, чтобы умилостивить, заслужить прощение. Если бьют, значит, за дело. Я лишь на время позволил ей быть с тобой. И ты с этим согласился.
— Я передумал, Соломон. Мне позволительно менять решение — я твой гость, многих твоих порядков не знаю.
— Ты наглец, а не гость. Я силой отниму! — он перевёл взгляд на встрепенувшихся стражников. — А тебя…
— Соломон, ты хочешь со мною поссориться?
Продолжение следует: http://www.proza.ru/2016/07/03/419