ВОСПОМИНАНИЯ ИНЖЕНЕРА – 1
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Я давно собирался написать об основных событиях своей жизни. Одолевала лень и постоянная суматоха инженерных будней.
Только после выхода на заслуженную пенсию, у меня появилось свободное время. Но, лень превыше всего. Нужен был толчок извне и сопутствующие благоприятные обстоятельства. Даже сборник своих стихов, написанных в разное время, я набирал на компьютере внука, пока этот компьютер находился у нас: Олег с мамой Любой полтора года искали подходящий стол для установки подаренного компьютера.
А подтолкнул меня к написанию сборника преподаватель МАИ, уважаемый мной кандидат технических наук, Игорь Федорович Скляров, с которым я долгие годы был знаком по работе, а, кроме того, мы оба посещали семинар по системному анализу в технике, организованный на втором факультете института.
Сначала Скляров уговорил меня пропечатать мою юбилейную поэму (25-ая годовщина окончания МАИ) в маевской газете "Пропеллер". Я, на всякий случай, передал в редакцию две юбилейных поэмы, посвящённых 25-ой и 30-ой годовщинам. Но хитрая редакция выбрала из двух моих поэм только лучшие куплеты и отпечатала в газете как одну поэму под названием "А помните как молодыми...". Денег я не получил, работа бесплатная, но я ощутил приятное бремя славы и был вознагражден вручением мне десятка экземпляров газеты "Пропеллер" с моей поэмой!
Потом Скляров предложил мне перейти на прозу и рассказать о самых необычных случаях из моей инженерной жизни. Пришлось писать вручную: в это время наш компьютер находился у внука. Получился небольшой сборник, состоявший примерно из полутора десятков рассказов под названием "От Ил-14 до "Бурана".
После таких "громких" литературных успехов, как мне показалось, пришла пора вспомнить подробнее всю мою биографию.
Возникают естественные вопросы: "Кому нужны эти мемуары? Кто их будет читать?".
Я уверен, что среди нового поколения наверняка найдутся молодые люди, которые пожелают понять время, в котором жили их отцы и деды. Ведь фактически, моя жизнь началась в стране, строящей социализм и идущей к победе коммунизма во всем мире, а сегодня я оказался в другой стране, которая резко изменила курс развития и начала строить капитализм.
Справедливые социалистические идеи заброшены, а отрицательные капиталистические идеи стали главной целью в жизни: "Даёшь побольше прибыли и любой ценой! Мораль никому не нужна!".
Деньги стали основным критерием при оценке эффективности бизнеса, и никто не спрашивает о происхождении этих денег...
Начальное воспитание я получил в семье, школе, институте и позже на производстве. Все это определило мою социальную ориентацию. Поэтому меня никогда не волновали процессы, связанные только с торговлей, продажей и перепродажей, точнее со спекуляцией, приносящие большую и сиюминутную прибыль.
Я не вижу в такой деятельности ничего привлекательного, не вижу смысла... Меня всегда интересовало познание нового или создание необычного, а, главное, меня всегда интересовал сам процесс решения сложных инженерных задач.
Кому нужны мои мемуары? Кто их будет читать?
Конечно, торгашам-бизнесменам и "новым русским" они не нужны. Мои мемуары могут заинтересовать людей, преданных инженерным идеям, а также тем, кто пытается разобраться в сложной и неоднозначной истории нашей страны.
Наверное, не зря мой внук в своей дипломной работе исследовал проблему под названием "История и псевдоистория".
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ
1. МОЙ ОТЕЦ
Мой отец, Юрьев Петр Александрович, родился 16 июня 1906г. в городе Орле, в семье железнодорожника. О своем деде по отцовской линии, практически ничего не знаю, отец старался этой темы не касаться, видимо, его родная семья рано распалась. Матери моего отца пришлось одной содержать и воспитывать троих детей (моего будущего отца Петра, сына Алексея и дочку Катю). Мать зарабатывала на жизнь стиркой белья у богатых. Стирала, сушила, гладила белье у себя дома, но перед этой домашней работой ей приходилось много ходить по городу в поисках заказов и при доставке по адресам результатов выполненной работы. Мой отец в семье был младшим ребенком и поэтому матери приходилось всегда его брать с собой в эти "походы". В то время в городе почти в каждой богатой семье обязательно были музыкальные инструменты: рояль или пианино. Мой отец не знал нот, но у него от рождения был тонкий музыкальный слух, хорошая память и довольно настырный характер. Пока его мама принимала заказы на стирку у хозяев, отец обязательно подходил к открытому музыкальному инструменту, а кто-нибудь из молодых хозяев устраивал ему "ликбез": знакомил его с клавиатурой, показывал простейшие гаммы, а, главное, разрешал самому подбирать популярные в то время мелодии или песенки.
Перед службой в армии мой отец самостоятельно освоил игру на фортепьяно и, даже, как настоящий тапер сопровождал музыкальным оформлением немые фильмы в городских кинотеатрах.
На действительной службе в армии отец успешно освоил игру на трубе.
После службы в армии мой отец окончил электротехнические курсы и был принят на работу в ВЧК (ОГПУ, НКГБ, КГБ и т.д.), где на различных должностях прослужил до самой пенсии.
Тяга к музыке была необыкновенной, он с легкостью освоил игру на самых разнообразных инструментах: гитара семиструнная, гитара шестиструнная, мандолина, балалайка... Кажется, мой отец не успел освоить игры только на аккордеоне, баяне и скрипке. Дома у нас из музыкальных инструментов в разное время были только гитара, мандолина и балалайка. Очевидно, мой отец был музыкально одарённым и очень способным человеком. Он мог настроить любой струнный инструмент (кроме пианино и арфы) на соответствующий этому инструменту лад! Но судьба направила его по совершенно другому пути: крепить государственную безопасность нашей страны.
Отец был достаточно физически развит и находился всегда в хорошей спортивной форме. В молодые годы он крутил "солнце" на турнике, а в Ворошилове-Уссурийском играл за местный футбольный клуб "Динамо". Сослуживцы моего отца и друзья-болельщики на стадионе дали ему кличку «Карло» за его большой нос с небольшой горбинкой.
2. МОЯ МАМА
Моя мама, Юрьева (Дударева) Варвара Петровна, родилась 17 декабря 1908г. в городе Смоленске в семье железнодорожника. Отец работал кондуктором, а ее мать была домохозяйкой и воспитывала шестерых детей.
Еще в школьные годы моей маме пришлось нянчить сына своей старшей сестры, Марины Петровны, Женьку, который был старше на девять лет и был для меня непререкаемым авторитетом.
Моя мама после школы поступила на железнодорожные курсы, окончив которые она проработала дежурным по станции в Покровском-Стрешневе года полтора.
У нас была, но где-то затерялась, фотография, на которой заснята мама с двумя подругами у развесистой многолетней берёзы на фоне пруда напротив платформы станции Покровское-Стрешнево. С моим будущим папой мама познакомилась в Москве на курсах телефонистов. После замужества и моего рождения мама работала на метеостанциях, в разных городах страны, куда переводили моего отца.
3. НАЧАЛО МОЕЙ БИОГРАФИИ
Я родился очень давно, 8 августа 1932 года в городе Саратове. Отец узнал о моем появлении в этот день рано утром, когда он находился на стрельбище в тире. Друзья шутили: " Поздравляем тебя, Петро, ты выстрелил сына!".
Но служба есть служба, примерно через полгода отца перевели на Дальний Восток в город Владивосток. По рассказам моих родных, везли меня зимой через всю страну в теплушке. Семейный скарб молодых был невелик: стол, пара стульев, кровать и мамин сундук, сохранившийся еще в качестве ее приданого. Чтобы не замерзнуть в дальней дороге, отец постоянно поддерживал огонь в "буржуйке", которая обогревала теплушку.
Во Владивостоке отец проработал года три, а потом его "перебрасывали" в другие города Дальнего Востока: Гродеково, Ружино, Ворошилов-Уссурийский... Помню себя лет с четырех. Жили в Гродекове. Отец был на работе, а мама вышла во двор развешивать бельё для просушивания после очередной стирки.
Я был дома один. На стене висел телефон очень древней конструкции: деревянная коробка типа скворечника, справа от корпуса находилась ручка для прокрутки магнето, чтобы создать сигнала вызова, с левого бока у ”скворечника” была расположена телефонная трубка. Конечно, я перед этими событиями много раз наблюдал за действиями моих родителей при пользовании телефоном.
Я встал на табуретку, иначе до телефона мне было не дотянуться, прокрутил ручку магнето, затем поднял трубку. Сигнал прошел, телефонистка спросила: "Вам кого? "
Я ответил коротко: "Моего папу".
"А где твой папа?" - спросила телефонистка.
"Мой папа на работе" уверенно ответил я.
Может показаться невероятным, но меня соединили! Дело в том, что городок был небольшим и телефонистки знали телефонные номера всех жителей и даже, может быть, им были известны все наши адреса, фамилии и даже место работы родителей.
Отец меня спросил: "А где мама?" Я ответил, что мама во дворе вешает белье. Отец долго не мог поверить, что я позвонил сам без маминой помощи.
Мама мне ещё с младенчества напевала колыбельные песни. А когда мне было уже лет пять, мама стала читать разные сказки. Запомнил сказки Кэрролл Льюис "Братец Кролик и братец Лис". Ближе к школе слушал сказки Корнея Чуковского о Мойдодыре, Карабасе-Барабасе, мухе-цокотухе, докторе Айболите и о других классических героях. С искусством кино познакомился во Владивостоке года в три. Родители пошли в кино и решили меня тоже взять с собой. Показывали фильм "Веселые ребята", замечательную комедию, но я ёрзал на руках у мамы, не знал, куда надо смотреть и орал диким голосом: было очень страшно, темный зал, громкий звук, мельтешащий экран. Экранное изображение и громкий звук, сопровождавший фильм, не совмещались в моей голове. Я отворачивался от мелькавшего экранного изображения, а сзади из окна кинобудки стрекотал довольно громко кинопроектор. Как я после пережитого ужаса, правда, очень много лет спустя стал заядлым кинолюбителем – до сих пор не могу понять!
Хорошо помню город Ворошилов-Уссурийский. Жили мы в двухэтажном деревянном доме на первом этаже с соседями Оболонкиными. Вход был общий: направо – в нашу квартиру, а налево к Оболонкиным. Константин Оболонкин с женой Наташей (ровесницей моей мамы) и мать Оболонкина (для меня бабушка).
Моя мама работала на метеостанции, и я часто оставался под присмотром соседской "бабушки". Отопление в нашем доме было печное и поэтому к нам во двор, в сарай, периодически завозили на телегах уголь.
Глядя из окошка на процедуру привоза топлива, я мечтал вслух: «Вот вырасту и обязательно стану развозчиком угля: катайся себе целый день на телеге – одно удовольствие!"
"Нет, Гена, ты станешь инженером и будешь ходить с портфелем!"– возражала мне бабушка.
С противоположной стороны нашего дома на втором этаже жила семья Лавриновых. Мать – учительница, отец – железнодорожник, дочь – Эля, моя ровесница и подруга. Когда нас родные брали на городской стадион, то в перерывах между таймами играл духовой оркестр и мы с Элей легко и с удовольствием танцевали вальс... Куда пропал талант? Танцора из меня почему-то не получилось.
В те далекие времена степень благосостояния советской семьи определялась наличием трех дорогих предметов: велосипеда, патефона и фотоаппарата. Оболонкины были богаче нас. Кроме велосипеда и патефона у них были два фотоаппарата: "Фотокор" и ФЭД, собранный воспитанниками трудовой коммуны имени Макаренко.
По благосостоянию наша семья постепенно догоняла Оболонкиных. К тому времени в семьях Юрьевых и Оболонкиных патефоны уже были, а вот в нашей семье ещё не было велосипеда, а о фотоаппаратах и говорить нечего – их появление у нас даже и не намечалось...
Но отцу, наконец, повезло: он приобрел велосипед! Правда, с велосипедом пришлось повозиться. Отец разобрал его почти до винтика, детали разложил на листах газеты, вооружился ветошью и бензином. Во всех деталях, особенно во втулках и подшипниках было очень много металлической стружки (очевидно из-за специфики сборки). Отец аккуратно вытряхнул стружки из втулок, промыл в бензине каждый шарик в подшипниках, протер насухо ветошью, заправил втулки тавотом, шарики подшипников смазал машинным маслом и заново собрал велосипед. Это было моим первым знакомством с техникой. По выходным дням мой отец и Константин Оболонкин учили кататься на велосипедах своих жен, мою маму и тётю Наташу на расположенном рядом с домом стадионе.
4. РОДСТВЕННИКИ МОЕЙ МАМЫ
О папиных родственниках почти ничего не помню, точнее просто не знаю.
Так почему-то получилось. О родственниках по маминой линии знаю больше, некоторых даже видел. Я уже говорил, что отцу разрешали отпуск только после отработки на одном месте в течение не менее трёх лет. Такое было правило или порядок, который выполнялся неукоснительно всю трудовую жизнь моего отца.
Мама с такими обязательствами не была связана, и, когда я немного подрос, примерно в 1937году, она повезла меня показывать своей маме, моей бабушке, на Смоленщину, в деревню. Помню деревянную избу, русскую печку, топленое молоко в крынке с толстенной многослойной твердой пенкой. Там я познакомился со своей двоюродной сестрой Милей, дочкой маминой сестры Веры, фамилия у которых была Шпаковы. Купали нас с Милей в избе у натопленной русской печки в глубоких деревянных ушатах (бочках).
После окончания отпуска мы с мамой поехали из Смоленска на Дальний Восток. Но в дороге я заболел скарлатиной и нас сняли с поезда в Чите. Меня положили в больницу, а маме пришлось уехать, оставаться ей вместе со мной не разрешили: больница детская. Где-то, примерно, через месяц скарлатина прошла, но я простудил левое ухо. За мной приехали мои родные и в таком виде увезли меня домой, где местный доктор Айболит быстро "починил" простуженное ухо.
В 1939 году, за год до моего поступления в школу, мы жили в Ворошилове-Уссурийском, и отец получил, наконец, свой очередной отпуск.
Мне крупно не повезло: перед самым отъездом вывихнул правую руку. Я сидел над подвальным окном нашего дома, любовался "самодеятельностью" соседских ребят, моих ровесников. Друзья выступали на огромном поваленном бревне, дурачились и юморили. От каждого нового взрыва восторга я немного отодвигался назад и, наконец, потерял опору, перекувырнулся и приземлился на дно подвала на правый локоть. Боль была дикая, из глаз действительно полетели искры, в вскоре меня вытащили. Боль постепенно прошла, но рука перестала сгибаться. С рукой на перевязи пришлось отправляться в отпуск.
Только после возвращения в Ворошилов-Уссурийский руку удалось "починить". На реке Уссури местный врач завел меня в воду, и неожиданно и сильно дёрнул за руку, поставив сустав на место. Искры из глаз опять посыпались, но их было намного меньше, чем при первичной травме.
5. СМОЛЕНСКИЕ "УНИВЕРСИТЕТЫ"
Но вернемся к началу рассказа. Мои родные "забросили" меня с инвалидной рукой в Смоленск к маминой сестре Марине Петровне Бабичевой на три месяца, такова была продолжительность их долгожданного отпуска, а сами поехали отдыхать в Сочи.
В Смоленске, кроме Марины Петровны, был дядя Жорж (Георгий Ефимович) и мой двоюродный брат Женька. Он был для меня большим авторитетом, я им очень гордился. К тому времени Евгений уже окончил девять классов, отлично играл в шахматы, читал шахматную литературу и никогда в игре не поддавался, доводя меня до слёз. Женька интересовался авиацией, вел картотеку силуэтов самолётов разных стран мира в двух проекциях (в плане и в виде сбоку) с опознавательными знаками на крыльях и на фюзеляже (часто и на вертикальном оперении). Картинки были цветными.
Он научил меня вырезать из листов тетрадной бумаги летающие самолёты-планеры. В те годы промышленно выпускались для детей наборы самолётов-планеров типа "собери сам”.
Из полукартона (плотность типа нынешних перфокарт) были промышленным образом раскроены заготовки отдельных э элементов самолёта (фюзеляж, крыло, оперение, шасси), которые в процессе сборки соединялись плоскими картонными "заклёпками". На носу самолёта-планера укреплялся с помощью тех же "заклёпок" соответствующий балансировочный груз.
По сути эти "самолёты" были всего лишь обыкновенными планерами, но по комнате летали очень хорошо. Женька успешно пускал планеры на большие расстояния с высоты своего огромного роста. Чтобы догнать брата по дальности полёта, я залез на стул, запустил планер, но, потерял равновесие и очень больно "приземлился". Кроме всего прочего, мой кумир Евгений уже в то время успешно овладел фотографией. У него был "Фотокор"! Фотоаппарат он освоил досконально. С помощью штатива и применения автоспуска, сфотографировал нас вдвоём, сидящими за столом. Используя "Фотокор» как проектор, Евгений проектировал на простыню огромные чёрно-белые изображения – практически как со слайдов, предварительно изготовив стеклянные позитивы. В то время это было настоящим чудом, а наименования "слайды" тогда просто ещё и не существовало. Евгений занимался со мной больше двух месяцев и многому меня научил, а главное я увидел чудеса техники и шедевры человеческой мысли. Евгений для меня был недосягаемым авторитетом: отлично учился, освоил в совершенстве шахматы, планерную "авиацию", собрал каталог самолётов различных стран мира... На развитие моего интеллекта смоленские "университеты" оказали огромное положительное влияние.
6. В МОСКВЕ ПРОЕЗДОМ
Мои родные из отпуска вернулись в Смоленск за мной и мы, как обычно, поехали в Ворошилов-Уссурийский через Москву. В Москве мы ненадолго остановились у знакомых по дальнему востоку, Медведевых, которые жили в районе Красной Пресни (Шмитовский проезд дом № 8). Медведевы семья железнодорожников, отец и глава семьи Леонид, мать – Маруся, сын Юрий, года на два старше меня. Юрия насильно заставляли учиться играть на фортепьяно, но он категорически отказывался и, в конце концов, настоял на своём. Отец его Леонид обладал музыкальным талантом и отлично играл на гитаре. Юрий Медведев познакомил меня с чудесной игрушкой паровым катером, практически реактивным, работавшим от нагрева свечкой, которая устанавливалась под "паровой котёл". Котёл представлял собой плоский бачок из тонкого металла, а верхняя часть бачка была простой фольгой. Две трубочки выходили снизу из бака за корму катера. По одной трубке подсасывалась свежая вода, а по другой выбрасывался пар и горячая вода, создавая реактивную движущую силу. Запускали катер у Медведевых в большой ванне, загибали руль и катер кружил в ванне, фольга бачка, то нажимая на содержимое бачка, то поднимаясь вверх в "подсосе", издавала звуки, похожие на механический стрекот, который имитировал работу настоящего двигателя! Больше никогда в своей жизни я подобных игрушек не видел. Может быть их выпуск запретили, чтобы не возникало пожарной опасности – свечка горела натуральным пламенем.
В эту поездку осталось у меня большое впечатление от московского метро, поразила красота станции Маяковская, настоящий дворец! Ёё только что построили и я запомнил запах сырой глины и вкус шоколадных конфет "Три медведя", которые продавщицы-лотошницы в белых халатах предлагали пассажирам.
В Москве мои родные обрадовали меня дорогим подарком: купили двухколёсный детский велосипед с прямой передачей!
В Ворошилове-Уссурийском на стадионе отец научил меня кататься довольно быстро. Я садился на велосипед, крутил педали, а отец бегал за мной, придерживая велосипед за седло.
Я на всякий случай иногда его спрашивал: ”Ты меня держишь?
"Да", – отвечал он.
Но один раз обманул – перестал держать, так я научился кататься самостоятельно. Вскоре случилась первая поломка велосипеда – прокрутилась ось, соединяющая педали, очевидно, она была не закалена. Знакомый родных мастер Филиппов, работавший на местном заводе, выточил новую ось и закалил. Велосипед ожил!
Читать я научился ещё перед школой, лет в шесть. Я бегал за мамой по дому с газетой ”Правда” и спрашивал названия заглавных букв и как они произносятся. Так я постепенно, перейдя и к мелкому шрифту, освоил всю азбуку. Позже, когда в "Правде" опубликовали песню "Три танкиста" из кинофильма “Трактористы”, я, правда с большим трудом, но всё же смог прочесть слова этой песни, припев которой помню до сих пор:
Гремя огнём, сверкая блеском стали,
Пойдут машины в яростный поход,
Когда нас в бой пошлёт товарищ Сталин
И Первый Маршал в бой нас поведёт!
7. ПЕРВЫЙ КЛАСС. ДАЛЬНИЙ ВОСТОК, КИШИНЕВ
В первый класс я пошёл в восемь лет в 1940 году в городе Ворошилове-Уссурийском. Первой моей учительницей была Мария Ивановна. Кроме обычных уроков она проводила с нами и хоровые занятия. Мы под её руководством разучивали народную песню "На горе-то калина, под горою малина...".
Учёба продлилась меньше месяца, недели две – не больше. Отца перевели работать в Кишинёв. Ведь ещё 28-го июня 1940 года Бессарабия была возвращена в состав Советского Союза, а 2-го августа 1940 года получила наименование Молдавская Советская Социалистическая Республика. В Кишинёве мы жили на привокзальной площади в одноэтажном деревянном доме. Наша семья занимала одну комнату, а семья сослуживца отца, Павлова Сергея, с женой Верой, двумя дочерьми (Милой и Людой) располагалась в двух других комнатах. Коридор, кухня и ванная были общие. После Дальнего Востока здесь, в Молдавии, я получил очень много новых впечатлений и различной полезной информации. Город был застроен только одно- и двухэтажными домами. Главная улица Ленина (до присоединения называлась Николаевской), в семидесятые годы была переименована в улицу Стефана чел Маре (Стефана Великого), молдаване, очевидно, таким способом боролись за свою национальную самостоятельность, а теперь, в связи с последними событиями, возможно, произойдёт очередное переименование этой улицы с наклоном в румынскую сторону.
Но это мои личные соображения о возможных политических ”завихрениях” в недалёком будущем.
От круга на Вокзальной площади ходил малогабаритный узкоколейный трамвайчик с прицепным вагоном, на лето этот прицепной вагон заменяли открытой, безоконной площадкой. В школу от круга (конечной остановки) я ездил на трамвае. Проездной билет стоил 5 копеек, ученический 3 копейки.
По городу ещё разъезжали таксисты-извозчики. В городе открыто торговали частники "горячими" бубликами даже в холодное время года.
В нашем дворе стоял брошенный автомобиль типа "Опель-капитан", частично разобранный. В сарае среди ненужного хлама валялись обрывки цветной обратимой 16-и миллиметровой плёнки. Правда, всё это я понял значительно позже, много лет спустя, когда серьёзно занялся любительским кино: сначала чёрно-белым, потом цветным.
Моё воображение поразила номографическая плоская картонная линейка с внутренним картонным же движком, которая легко раскрывала тайны школьной таблицы умножения.
Габариты этой волшебной линейки были примерно 200х50мм. По тем временам линейка для меня представлялась настоящим калькулятором! Много лет позже я несколько раз пытался представить принцип действия и изготовить в натуре такую линейку, но ничего не получилось, хотя идею, кажется, я уловил – не хватило терпения довести дело до конца.
Моё воображение поразил также шестигранный карандаш с толстым трёхцветным грифелем. В грифеле были хаотически спрессованы крупинки жёлтого, синего и красного цветов. Помню, что на сохранившихся в городе сторожевых будках для часовых-охранников на боковых стенках по диагонали были нанесены аналогичные трёхцветные полосы, символизирующие три цвета румынского флага. Значительно позже, в старших классах школы, я узнал, что румынский гимн начинался со слов: «Три цвета знаю на свете!". По-молдавски это звучит так: «Трей колорь кунос пе лумя!". Об этом мне рассказал Вася Мураховский в девятом классе, когда мы жили после войны опять в Молдавии, в городе Сороках на берегу Днестра. Дело в том, что во время Великой Отечественной Войны Василий попал под немецкую оккупацию на молдавской территории и ему пришлось петь в школе румынский гимн.
Кишинёвский рынок произвёл на меня ошеломляющее впечатление: горы разнообразных фруктов, насыпанных на коврах, расстеленных прямо на земле между рядами прилавков.
Цены, по рассказам моих родных, были сказочные: всего лишь от 10-и до15-и копеек за килограмм! После дальневосточного "поста" в Кишинёве мама каждый день покупала на рынке килограмм по десять разных фруктов.
В школу мама давала мне для завтрака на большой перемене две краюхи круглого серого хлеба, намазанные слоем сливочного масла, а между ними был толстый слой повидла из чёрнослива. Вкус необыкновенный, «специфический"! С наступлением осенних холодов мне купили румынскую зимнюю шапку-ушанку с козырьком. Именно козырёк придавал шапке румынский вид.
В классе я сидел за партой с местной девочкой Розой, которая первое время постоянно и многократно задавала мне одни и те же вопросы:
"Портфель советский?"
"Пенал советский?"
"Ручка советская?"
"Перо советское?" и так до бесконечности...
Очевидно, у Розы было искажённое представление о нашей стране – результат неправильного, а может быть целенаправленного семейного и государственного воспитания.
Второй учительницей в первом классе, после дальневосточной Марии Ивановны, стала Татьяна Васильевна. С Татьяной Васильевной всем классом мы ходили в кишинёвский Соборный парк, где глубокой осенью собирали опавшие с деревьев листья. В основном это были пятиконечные листья клёна и гофрированные, слегка сморщенные лапы каштана. Парк располагался в самом центре города и начинался у арки Победы, копии французской арки, которая была сооружена на Елисейских полях Парижа.
В центре парка был построен собор и поэтому парк назывался соборным. После ухода Татьяны Васильевны в декретный отпуск, как нам сообщили родные, моим третьем учителем в первом классе стал Борис Клементьевич. Мы были детьми своего времени. Жили в ритме своей страны. Мы были живыми свидетелями больших мировых событий.
Мы играли в папанинцев и челюскинцев, совершали дальние перелёты, знали о военных событиях на Холкин Голе и у озера Хасан. В то далёкое время самыми популярными военными специалистами были лётчики и танкисты. О наших героях писали стихи, сочиняли песни и создавали фильмы.
В кишинёвской школе мы разучивали современные песни, вселявшие бодрость и уверенность в завтрашнем дне страны.
Приведу некоторые отрывки из самых популярных песен:
Чужой земли мы не хотим ни пяди,
Но и своей вершка не отдадим!
Но от тайги до британских морей
Красная Армия всех сильней!
Особенно мне нравилась песня о трёх танкистах и боевых событиях на Дальнем Востоке:
На границе тучи ходят хмуро,
Край суровый тишиной объят.
У высоких берегов Амура
Часовые Родины стоят!
На траву легла роса густая,
Полегли туманы у реки.
В эту ночь решили самураи
Перейти границу у реки.
Но разведка доложила точно
И пошёл командою взметён
По родной земле дальневосточной
Боевой ударный батальон.
Мчались танки ветер подымая,
Наступала грозная броня,
И летели наземь самураи
Под напором стали и огня!
И добили, песня в том порука,
Всех врагов в атаке огневой
Три танкиста, три весёлых друга,
Экипаж машины боевой!
Мы, школьники, приехавшие только что из СССР в присоединившуюся к нам Молдавию, были настроены очень бодро и были уверены в своём благополучном и надёжном будущем. А вот местные ребята чего-то боялись, почему-то они с тревогой в душе ожидали начало войны...
Они объясняли нам, приезжим, своё предчувствие тем, что в Молдавии участились землетрясения, а это верный признак военной угрозы. У ребят, конечно, не было своего многолетнего опыта, но они свои предчувствия строили на рассказах родителей.
Хорошо помню первое землетрясение, которое я пережил в Кишинёве. Шёл обычный урок в нашей двухэтажной школе. Класс располагался на первом этаже. Я сидел за партой в левом ряду у окна. На секунду отвлёкся от доски, посмотрел в окно, точнее, в заоконный пейзаж и очень удивился тому, что я увидел: пейзаж в оконной раме слегка закачался... Потом послышался низкий гул... Приезжие были удивлены необычным явлением, а местные ребята дружно хлынули вон из класса. Я тоже вышел, но одним из последних. Когда оглянулся назад, то увидел, что по наружной торцевой стене школьного здания прошлась диагональю сверху вниз огромная трещина. В связи с таким стихийным событием нас распустили по домам, а уроки отменили. Я, как обычно, пошёл к трамвайной остановке, хотел на трамвае добраться домой, но из-за землетрясения город был обесточен и трамваи не ходили... Я серьёзно испугался, я не знал в какую сторону мне идти...
Спасли рельсы, они остались на месте и вели на трамвайный круг к вокзалу, значит, вели домой! Это событие было, пожалуй, самым большим моим первым и переживанием и открытием (рельсы указали направление пути).
На крыльце нашего одноэтажного дома я увидел груду насыпанных свежих кирпичей, которые свалились с крыши, развалилась печная труба... Хорошо, что мой отец, хотя и находился дома на бюллетене, но из дома не вышел во время землетрясения. Вскоре домой вернулась мама, землетрясение её застало в подвальном магазине. Она рассказала, что сначала послышался гул, слегка затрясло, с полок посыпались товары... Местные покупатели первыми рванулись к выходу наружу из магазина. Позже, через несколько дней, я увидел последствия этого землетрясения в городе. Из-за разрушенных и вывалившихся торцевых стен дома принимали нереальный, какой-то театральный вид: квартиры с мебелью без торцевых стен.
Хорошо, что до войны в Кишинёве строили "низкорослые" здания, только одно или максимум двухэтажные.
Второе, более слабое землетрясение я проспал, а третьего просто не помню. После возобновления занятий в школе, местные ребята объясняли нам, приезжим, что землетрясения предсказывают неизбежное скорое наступление войны... Я, конечно, не верил, ведь я знал, что "от тайги до британских морей Красная Армия всех сильней!" В наших совремённых песнях были слова, вселявшие спокойствие и уверенность в завтрашнем дне!
Новый 1941-ый год мы всей семьёй поехали встречать к Чукавиным в Винницу… Я был тоже свободен: наступили зимние каникулы. Чукавиных мои родные знали ещё по Дальнему Востоку. Валериан Чукавин был сослуживцем моего отца и хорошим другом. Жену Чукавина звали Мария, младшего сына Лёриком (чуть старше меня) и старшую сестру Лёрика звали Мирой. Здесь я впервые проявил себя в качестве поэта, точнее помощника поэта, потому что настоящим поэтом был Лёрик Чукавин.
Стихотворение создавалось на слух, а не писанием на бумаге! Вот что получилось в результате такого устного коллективного творчества:
Наша Мира хоть куда
И работать любит.
Как возьмётся за дрова -
Сразу всё изрубит.
Под топор идут столы,
Табуретки тоже.
Мама спросит: «Где тот стол
С табуреткой красной?"
А она уже сидит
В бочке из-под кваса.
Говорит невинно так:
"Эта бочка стара,
Надо в печку положить,
Будет больше жара!".
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
http://www.proza.ru/2012/01/21/13