ОРЛЕАН
(февраль 1429 года)
Яркий зимний пейзаж, открывавшийся с башни, мог бы порадовать в мирное время. Но сейчас он выглядел скорее угрожающе, чем просто безрадостно. Белые ковры выпавшего снега выталкивали на всеобщее обозрение любого путника, всадника или телегу. И если раньше окольными путями - в обход дороги на Питивье - в город ещё проникали небольшие обозы с продовольствием, то теперь о них следовало забыть.
Жан Бастард тяжело вздохнул. Еще в январе ему обещали подкрепление, а уже февраль, и уже десятое! И никого... Почти никого, если не считать Ла Ира с отрядом в сто восемьдесят солдат! Черт бы побрал этого, сам не знаю — кого... То ли короля, то ли ещё дофина, со всеми его министрами! Осторожничают, рассчитывают… А ведь Ла Ир ещё в ноябре представил им доклад о тяжелом положении города. Обещали, что решат вопрос в кратчайшие сроки, но затянули так, что Ла Ир плюнул и вернулся с теми, кого набрал в своем Вандоме!
Но этого так мало!
Шарль хотя бы раз взял и поучаствовал в сражении! Может узнал бы тогда, каково даются победы, а пуще того - поражения! И не укорял бы без конца в недостаточной ему преданности! Но - нет. Анжуйская «матушка» бережет зятя, как зеницу ока, заверяя, что всё будет хорошо. А чего тут хорошего?
В октябре уверенные в успехе англичане стояли почти под стенами города, и можно было обстреливать их из пушек, нанося хоть какой-то урон. Но один случайный выстрел смертельно ранил графа Солсбери, и на смену ему Бэдфорд прислал Саффолка, который первым делом отвел войска подальше, оставив только небольшой гарнизон в Ле-Турели. А в декабре сменился и он, потому что с подкреплением подоспел - чёрт его раздери - Толбот. Этот снова подвел войска под стены, наскоро настроил новых бастид, которые соединил траншеями, а сам обосновался в западной — в Сен-Лоране, откуда удобнее всего было руководить и своими, и бургундскими отрядами. И северо-западное направление оказалось перекрытым наглухо!
Хорошо хоть бургундцы теперь не такие злые, как раньше. Да и герцог Филипп, по слухам, без прежнего рвения выполняет свой союзнический долг. Особенно после того, как сэр Томас Репстон, пытаясь преподать урок Бургундскому герцогу, рейдом прошел по части его владений.
Поговаривали, правда, что сэр Томас сделал это по собственной инициативе, взбешенный, дескать, тем, что герцог Филипп позволил своим вассалам повернуть оружие против англичан. Но людям осведомленным, а, пуще того, тем, кто подбирал крохи сведений со столов людей осведомленных, рты не заткнешь. Поэтому ходили и другие слухи - о том, что Бэдфорд прекрасно знал про рейды сэра Томаса, который нипочем бы не отважился на такую дерзость без конкретного приказа.
Одним словом что бы там ни было, а охладившиеся отношения между бургундцами и англичанами давали о себе знать. Просочиться сквозь сито бургундских постов на юго-востоке было вполне возможно, и орлеанцы на это очень рассчитывали. Однако подкрепления все нет и нет! И если не будет ещё хотя бы месяц, на Орлеан обрушится голод, потому что двигаться по этим белоснежным прозрачным окрестностям с обозом не рискнет никто!
- Да, сударь, - ещё тяжелее чем мессир Жан, вздохнул рядом де Вийер – бывший его воспитатель, а ныне преданный соратник. – В прежние времена такого бы не допустили. И эти, - он кивнул в сторону английских укреплений, - не поступились бы законами чести. И наши без помощи бы не оставили. Где Дюгесклен?! Где Генри Болингброк - такой, каким он был в молодости?! Никого не осталось… А новые прежних заповедей не чтут.
- Забудь о прежних заповедях, - пробормотал Бастард, покусывая губу и щуря глаза, которые уже устали от ослепительной белизны вокруг. – Я тоже стараюсь не вспоминать всё то, что ты мне когда-то вдалбливал. Рыцарские правила времен Дюгесклена теперь смешны, а следование им – откровенная глупость. Хочешь побеждать – учись у победителей. А они себя моралью не утруждают.
- Это тебя господин де Рэ научил, - покачал головой де Вийер. – Воин он, конечно, отчаянный, но Бога в голове не держит.
- И неплохо себя ощущает, - раздраженно закрыл тему Бастард.
Его страшно раздражало нарастающее противоречие между идеалами детства и юности и реальностью, отметавшей эти идеалы, как прошлогоднюю листву. Мечты о равенстве для всех честных и отважных, вроде тех, кто сидел когда-то за круглым столом короля Артура, кто с одинаковым благородством подавал руку даме и поверженному врагу – всё это уже не казалось достойным беззаветного служения. Перед глазами маячили примеры совсем иного толка. И судя по тому, чего добивались люди изворотливые и ловкие, можно было сделать неутешительные выводы: именно с их лицом вставало на ноги и крепло новое общество, жить вне которого, конечно, можно, но добиться чего-нибудь, опираясь на прежние идеалы… увы. И мессир Жан, столько сил положивший на то, чтобы унижающее слово «бастард» применительно к нему звучало почти титулом, злился и раздражался. В этом новом обществе он жить не готовился.
- Пошли вниз, - сказал он де Вийеру более мягко, чтобы смягчить резкость последней фразы. – Пошли… На башнях достаточно дозорных. Нас позовут, если что…
А потом добавил, желая окончательно умаслить бывшего воспитателя:
- Чем торчать тут, на морозе, лучше проведаем мессира Николя. Мне вчера доложили, что он больше не бредит. Во всяком случае, стал просить только вино, без непотребных девок.
Против такого надувшийся было де Вийер устоять не смог. И, зычно расхохотавшись, поспешил вслед за воспитанником к лестнице вниз.
Еще бы ему не хохотать… Командор Родосского ордена мессир Николя Жиресм прибыл к самому началу осады из Евр-ле-Шатель – французского анклава на захваченной англичанами территории. Будучи капитаном, он привел с собой небольшой отряд, во главе которого и сражался, совершая короткие набеги на расположения Солсбери.
Командора ранило на следующий день после того, как шальное ядро погубило английского командующего. Ранило очень тяжело – в шею, да так, что еле смогли остановить льющуюся кровь. Многие были уверены – не выживет. Однако провалявшись до ноября без сознания, мессир Николя не просто выжил… В прошлом известный всем как человек высочайшей морали, он вдруг начал бредить. Да так смачно, что полностью растерянный его оруженосец, краснея как девица, упросил Жана Бастарда перенести командора в закрытое помещение и пускать к нему одного только лекаря.
- Искушение.., - только и вздохнул тогда де Вийер. – Сильных Господь искушает величием, а великих и преданных – бессилием…
Однако вздыхая и сокрушаясь о мессире Николя, с которым сошелся именно на почве следования древним моральным традициям, господин де Вийер нет нет да и усмехался внутренне, с тайной гордостью за ровесника. «Старость рыцарю не в слабость!» - уж больно боек был Родосский Командор в своём бреду… Не так давно он окончательно пришел в себя, и, хотя ещё был слаб телом, бодрости духа не утратил. Только немного усмирил…
- Мессир Дюнуа! Господин командующий, постойте!!!
Громкий крик с другой стороны двора заставил Бастарда и де Вийера оглянуться и остановиться. К ним - в раздувающейся сутане, сбившейся на бок меховой накидке и презрев степенность своего сана - торопливо шел Реймский архиепископ Рено де Шартр, сбежавший к дофину ещё в восемнадцатом году из захваченного бургиньонами Парижа и теперь служивший при его дворе канцлером. В руках у прелата, крепко сжатое посиневшими на холоде пальцами, было свернутое в трубочку послание, на шнуре которого вместо печати болталась стрела – верная примета только что доставленной почты.
- Письмо! Письмо от его светлости герцога де Клермона!
Шумно подбежав, архиепископ отдышался, обволакивая себя густым паром, и протянул послание.
- Герцог сообщает, что прибудет послезавтра утром, со стороны Руврэ. Просил быть готовыми и прикрыть их, если понадобится…
- Мы давно готовы, - пробормотал Бастард, еле скрывая радость.
Он схватил письмо, перечитал его и глубоко вдохнул морозный воздух.
Наконец-то! Наконец-то хоть какая-то встряска среди этого осадного уныния! Он уже так засиделся, что готов был горы свернуть!
- Ступай один к Командору. Порадуй его, - сказал, обращаясь к де Вийеру. – А я пойду к Ла Иру. Займусь, наконец, хоть чем-то полезным…
* * *
Ранним утром двенадцатого февраля по Жанвилльской дороге медленно ползли телеги продовольственного обоза, посланного из Парижа к осаждающим Орлеан английским войскам. Сэр Джон Фастолф – тучный мужчина средних лет – причмокивая, подремывал в седле и с явным неудовольствием досматривал сон, в котором тоже была дорога, лучники и монотонный скрип. Только скрипели там не телеги, а якобы сёдла огромного воинства – блистательного, мощного… Совсем не того, которое ползло сейчас по Жанвильской дороге гусеницей в пятьсот телег, разнося по морозным окрестностям запах копченой селедки. Даже во сне сэр Джон ощущал разницу. И самого себя он видел не сонным мешком, размякшим в седле, а гордо подбоченившимся полководцем, готовым скомандовать…
- Тревога!!!
Истошный крик откуда-то, от первых телег, встряхнул сэра Джона не хуже рук его оруженосца, обычно приводящего хозяина в чувство после хмельной ночи. Мгновенно подобравшись, он вытянулся на стременах и заорал в ответ:
- Что там такое?! Французы?
- Да-а-а!!!
Окончательно пробудившийся, Фальстоф проморгался и только теперь увидел, что не было никакой нужды ни в его вопросе, ни в паническом ответе. На самой границе белого ровного поля - там, где чернели шпили церковки Руврэ, матово поблескивало доспехами подошедшее наконец тяжеловооруженное французское подкрепление.
- Ах ты… чертовы бородавки мне на задницу...
Сэр Джон натянул поводья и заорал ещё громче:
- Ставь телеги в вагенбург!!! Всадникам и лучникам внутрь, в кольцо! Остальным прикрывать!
И понесся вдоль селедочного обоза-гусеницы, подгоняя, распоряжаясь и, выхваченным из ножен мечом потрясая над головами тех, кто метался суетливо и бесполезно.
- Толкайте, толкайте их, идиоты! В круг! И два прохода, чтобы не подавить друг друга в одном!.. Лучникам приготовиться на случай атаки! Всадникам не высовываться вообще!..
Положение – хуже не придумать! Из тех полутора тысяч, что были посланы сопровождать обоз, только шестьсот хорошо обученных воинов! Остальные – городское ополчение Парижа! И это всё – против армии французов и, судя по знаменам, которые хорошо видны на этом морозе, - против тысячного, не меньше, отряда шотландцев, которых ведет конечно же Стюарт, давно злой на всё, что имеет несчастье быть английским…
- Занять оборону! Больше нам все равно ничего не остается!!!
Внутрь вагенбурга сэр Джон въехал одним из последних. И как раз вовремя. Французы, не церемонясь и не выжидая, как обычно выдвинули вперед арбалетчиков и малокалиберные орудия, и начался обстрел, на который отряду, везущему селедку, ответить было нечем…
- Что ж, подождем, когда от них ничего не останется.
Герцог де Клермон поднял забрало и опустил поводья на седло.
- Надеюсь, господа, мы не успеем замерзнуть, пока наш авангард развлекается. Думаю, он справится самостоятельно. И мы с этаким-то уловом окажемся в Орлеане гостями вдвойне желанными.
В свите герцога тускло поулыбались. От побед такого рода много чести не прибудет. Но не связываться же в самом деле королевской армии с обозной охраной.
- Лишь бы бургундцы не проснулись в своих траншеях, - заметил кто-то.
- А хоть бы и проснулись, - тут же отозвался де Клермон. – Вчера я получил письмо от Дюнуа, в котором он заверяет, что Ла Ир со своим отрядом уже наготове и прикроет, если что…
Тут раздался новый залп, заставивший рыцарей замолчать. В воздух, смешанные с комками грязного снега, взлетели ошметки одной из телег.
- Вам не скучно, господа? – презрительно скривив губы спросил де Клермон.
Он был уверен в терпеливом спокойствии своих людей.
Но если французы готовы были подождать, считая для себя зазорным обнажать мечи против горожан, то шотландцы Стюарта горели негодованием. Тлевшая в их сердцах обида за Вернейль вдруг разгорелась с новой силой. Им совсем не казалось зазорным напасть на отряд, численностью вполне им равный, гораздо более стыдным выглядело ожидание того момента, когда артиллерия разнесет это обозное укрепление в щепки, и можно будет проследовать дальше, высокомерно плюнув на то, что останется.
- А ну-ка, мечи к бою! – скомандовал Стюарт. – Мы пришли сюда воевать и не должны пропустить ни единого англичанина!
- К бою! К бою! – понеслось по рядам шотландцев.
Лязгнули вынутые из ножен мечи, заполоскались на утреннем ветерке поднятые флажки, и шотландская кавалерия сначала на рысях, а затем все более убыстряющимся галопом понеслась на английский селедочный обоз.
- Это ещё что такое?! Зачем?!!! – не поверил своим глазам де Клермон.
- Кажется, шотландцы решили атаковать, ваша светлость!
- Я не отдавал приказа!.. Кто здесь командующий, в конце концов?!
- Ваша светлость, нужно прекратить обстрел, чтобы не досталось кавалерии!
- Ах, проклятье! Ну, разумеется… Черт бы побрал Стюарта!.. Прекратить обстрел!.. Идиоты шотландские!.. Готовьтесь, господа! Кажется, теперь нам боя не миновать!
Как только стихли последние залпы, сэр Джон Фалстоф, который только что крестился и шептал молитвы, готовясь предстать перед Всевышним, осторожно выглянул из-за утыканной арбалетными стрелами оглобли и тоже не поверил своим глазам.
- Ах вы… дорогие мои.., - прошептал он, поднимаясь.
И тут же закричал, поднимая остальных:
- Лучников – к бою, к бою!!! Уничтожить конницу!
Все, кто мог держать в руках лук и стрелы, мгновенно заняли оборону вдоль внешнего ряда телег. Поскальзываясь на разлетевшейся по снегу селёдке, лучники отдавали короткие приказы горожанам: тем, кто легко ранен - оставаться в укрытии и подносить стрелы, чтобы стрельба по противнику не прерывалась, а тем, кто разбирал пики и готовился встретить конницу в рукопашной - перекрыть оба прохода вагенбурга и постараться рассечь наступавших на небольшие группы.
- Коней щадить! Сбивать только всадников! Когда побегут, погоним их верхом на траншеи под городом!
Этот призыв вдохновил не чаявших остаться в живых людей. На шотландцев обрушился целый ливень из стрел, сразу сокративший численность отряда почти вдвое. Те, кому удалось прорваться внутрь заграждений, были выбиты из седел пикейщиками. Горожане подхватывали под уздцы коней, забирались в седла с ловкостью, продиктованной страхом за жизнь, и верхом топтались по упавшим.
- Не прекращать стрельбу! – орал сэр Джон, заметивший, что на выручку шотландцев двинулась тяжеловооруженная конница французов. – Всадникам не высовываться! Пикейщикам – к проходам! Бейте их, ребята! Это же все те же французы!
Еще не настал полдень, когда остатки подкрепления, идущего на помощь Орлеану, обратились в бегство.
Верный слову Ла Ир со своим отрядом прикрыл только отступление, но позора прикрыть не смог бы и сам Господь.
Четырехтысячная армия разбежалась от селедочного обоза, потеряв убитыми более шестисот пеших и больше сотни тяжеловооруженных рыцарей.
Воодушевленный тем, что сумел отбить сразу две атаки, сэр Джон повел своих людей в контрнаступление и снова победил, навсегда вписав это нелепое сражение в Историю под насмешливым названием «Битва сельдей».
Французам, определенно, оставалось уповать только на чудо…
___________________________________________
Вагенбург - оборонительное расположение обозных телег.
Продолжение: http://www.proza.ru/2011/11/20/1585