Из http://www.proza.ru/2011/10/23/485
В декабре 1991 года вместо привычного для всех нас названия нашей страны - Советский Союз, нашим Отечеством стала Российская Федерация или Россия, а все 14 других союзных республик провозгласили себя независимыми государствами.
Попытка думать, что причиной разбегания республик было подписание договора в Беловежской Пуще, мне кажется, является ошибкой. Ход истории от поступков отдельных людей зависит не так сильно, как нам это кажется. Скорее, наоборот, отдельные исторические личности исполняют нужную роль в мировой пьесе, которая не ими написана.
Мнение большинства о распаде Союза никого не интересовало. Правящая верхушка судорожно вырывала из рук Горбачева его привилегии, а Президент Союза вскоре объявил о своей отставке, ввиду фактического отсутствия государства, Президентом которого он избирался. Симпатии российского народа давно уже переметнулись от Горбачева, некогда всенародного любимца и избавителя, к Ельцину - еще большему «избавителю» и народному герою.
Демократы обвиняли Горбачева в приверженности к коммунистам, коммунисты - в развале партии и отступничестве от коммунизма. Ельцина тогда еще обвинять было не за что: он только что занял пост Первого Лица нашей матушки-России. Чтобы народ не слишком влезал в размышления над проблемами, его не касающимися, ему дали новую игрушку - заграничные многосерийные фильмы-мелодрамы, очень популярные в других странах, но еще незнакомые нашему телезрителю.
Несмотря на общий развал на работе, наше ОКБ умудрялось обновлять свою вычислительную технику. Заканчивалось время ЭВМ-монстров, занимающих огромные компьютерные залы и состоящих из множества железных шкафов разных размеров. Наступала эпоха персоналок - настольных персональных компьютеров, пусть и весьма примитивных, но нашего, советского производства, таких как «Орбита», «Мир», «Искра». Очень быстро их поменяли на сворованные на Западе или «цельнотянутые» у них же ЭВМ типа РС низших моделей.
На моих глазах происходил демонтаж двух наших некогда лучших ЭВМ: ЕС-1035, занимавшей первый этаж нашего главного здания, и «Эльбруса», располагавшегося во всем нижнем этаже нового корпуса. Теперь почти все в этих ЭВМ шло на выброс: в огромной металлическо-бумажной свалке все мы с удовольствием копошились в поисках нужных для хозяйства предметов: радиодеталей и гетинаксовых плат, корочек документации, полезных для переплета своими силами интересных статей из «толстых» журналов, плиток линолеума пола машинного зала и резиновых ковриков оттуда же - для дачи... Изобилие выбрасываемого добра поражало воображение и наводило тоску - сколько государственных денег уходило на ветер!
Все деньги в семье уходили только на одну еду, выбор которой был до ужаса скуден и ограничен продовольственными карточками. В ценах царил сильный разнобой: понятие о твердой государственной цене давно уже исчезло из обихода.
«Цены меняются каждые три дня, и то, что дорого сегодня, завтра кажется мечтой несбыточной. Оклады меняются один раз за два месяца и для меня - крайне незначительно. Те обетованные 5 тысяч рублей в месяц, которые идут мне за счет переработки и достаточно утомительного труда, требующего и квалификации, и дополнительных вложений на обучение и литературу, наш сосед по даче - «пэтэушник» Стас - в своем кооперативе получает за день и кормит своего щенка сыром, вкус которого я забыла. А родители дочкиных подружек - все без образования - при полном марафете и милосердно угощают ее конфетами со своего барского стола. Во мне зреет самая, что ни на есть, бездуховная злоба...»
Кто-то сказал: «Счастье - это когда есть чем заняться, кого любить и на что надеяться». Весьма мудрое определение состояния, которое почти каждый человек понимает по-своему. Одно из самых оригинальных определений счастья придумали индийцы. Они считают счастье нашей природой, теряя которую, мы начинаем беспокоиться. Все, что кажется нам несчастьем, всего лишь - иллюзия, игра, которой мы должны быть свидетелями, но не становиться участниками.
Первое определение выдавало мне три «нет», второе казалось правильным, но не спасало от тоски.
«…С чего начать? Со страны? Ее нет в том понимании, которое было раньше. На днях будет референдум с малопонятными вопросами: «поддерживаете ли вы Президенты и его реформы?» В прессе дудят, что надо поддерживать, («реформы нас спасут!»). А я ничего не понимаю. То, что мы имеем - это грязь, пошлость, корысть, спекуляция и безработица, и это - меня коробит. Те, кого раньше называли номенклатурой, теперь реформируют, они иначе называются и клеймят те идеи, за которыми прежде прятались. Народ или ослеплен очередной иллюзией или обозлен. Если бы сейчас хорошо зарабатывали те, кто умеет работать и хорошо подготовлен, я бы только радовалась, но в фаворе не труженики, а дельцы - спекулянты, говоруны и воры. Вера? Философия? Что-то во мне угасло, я слышать не могу никакие религиозные увещевания. Мое стояние меж двух берегов стало до такой степени неудобным, что дальше некуда...»
Итак, я жила во «взлетно-посадочном» состоянии, словно предчувствуя окончание привычной для меня, сложившейся служебной атмосферы, и была напрочь лишена того, что является нашей истинной природой - счастья и покоя. Заняться было нечем – производственных заказов почти не было, рабочий коллектив редел на глазах, новых тем и изменения финансирования предприятию «не светило».
Кажется, незадолго до этого Собчак, занявший пост первого и последнего мэра нашего города, вернул Ленинграду его прежнее имя - Санкт-Петербург. Правда, лишь имя, а не облик, ибо Санкт-Петербург все больше начинал походить на грандиозную помойку, где время от времени по инициативе мэра происходили разные презентации и Дворянские Собрания. В городе активно распространялись, скупая недвижимость, разные религиозные общины - иеговисты, кришнуиты, протестанты, «АУМ-симрекевцы». Сабчак охотно отдавал им стадионы и эфирное время для выступлений, а они вовлекали в свои ряды стосковавшихся по духовной жизни ленинградцев. Наше православие терпимо молчало: как раз там, где от него хотелось иметь некоторой нетерпимости и твердости, оно себя не проявляло.
Переименование города стоило его бюджету немалых вложений, но зато привлекало симпатии западных капиталистов, на деньги которых так сильно рассчитывал Собчак. В свое время я голосовала именно за него, почему-то проникнувшись его дилетантскими (Собчак по образованию - юрист) заявлениями об экологическом вреде строительства ленинградской дамбы и не поверив его предвыборному сопернику Севинарду - инженеру-строителю и хозяйственнику с многолетним стажем. Сейчас, спустя годы, жизнь доказала правоту Севинарда. Вновь потрачены немалые средства, чтобы не просто достроить дамбу, но и восстановить то, что успело разрушиться за долгое время прекращения ее строительства. Но имя Собчака при этом не упоминают, продолжая только возвеличивать его сомнительные заслуги перед городом. Чего особенного большинство из нас тогда, на выборах мэра, нашло в Собчаке, остается загадкой. Человека гораздо чаще оценивают по его красноречивым словам, а не по делам.
Клуб зимнего плавания «Большая Нева», куда я ходила почти пять лет, к тому времени окончательно распался по причине дороговизны его содержания. Центр здоровья «Доброта», в котором я формально еще числилась, был близок к тому же. Помещение хозрасчетной поликлиники на Невском проспекте, где мы арендовали несколько кабинетов, Собчак удачно передавал в аренду иностранцам. Предстоящий переезд коллектива в другое здание, значительно удаленное от моего дома, меня не воодушевлял: я все чаще принимала своих клиентов у себя дома, не страдая при этом муками совести: государство не вложило ни одной копейки ни на мое астрологическое образование, ни в самиздатовские книги, по которым я училась, ни на благоустройство моего рабочего места в этом Центре. Ручка, бумага и голова у меня были собственными!
С моими друзьями по духовным практикам тоже было не все в порядке. Одна из них, бывший экскурсовод ГЭБ и прекрасный историк, ныне работала сторожем. Но духом не падала. Уйдя из разочаровавшей ее «сахадж-йоги», привезенной к Россию весьма сомнительным Гуру - индианкой Шри Матаджи, Галя вовлеклась в протестантское движение, привезенное к нам европейцами. Она закончила их бесплатный теологический Университет и теперь являла собой христианский вариант «харе кришна» с такими же, как у них, отрешенными глазами и блаженной улыбкой на лице, но только бесконечно цитирующую Евангелие. Галя стала неспособной говорить о чем-либо, кроме религии и Бога, тем более - слышать других. Я вообще не терплю, когда имя Бога упоминают слишком часто и всуе, и не понимаю, как за горними идеалами можно не видеть реальной, невыдуманной жизни. Выслушав по телефону ее более, чем часовой монолог о христианском учении, я поняла, что это - не мой путь.
«Мне могли бы помочь и отвлечь от хандры вера и Бог, как это случилось с Галей, но я не хочу наркотиков. Я люблю этот мир и болею за него. Надоело витать в облаках и общаться с теми, кто на духовном пути чего-то достиг, но, при этом, свои земные задачи - матери, отца, жены, мужа, работника - не выполнил и от того охотно любит не их, а все человечество»
Продолжение см.