Из http://www.proza.ru/2011/10/20/1388
Весна 1991 года легла на меня тяжкой ношей. Все у меня тогда валилось из рук, все, прежде любимое и значимое, теперь шло с надрывом и нежеланием. «...с трудом веду группу, с трудом хожу на лекции Павла Глобы, с надрывом и только для заработка делаю гороскопы своим клиентам, но все как-то тяну, хоть и через силу. Нехватка энергии - делать ничего не хочется, особенно на работе, где все идет к развалу»
Единственной отдушиной в тот год оказалось для меня чтение. После довольно большого перерыва, во время которого я читала только книги по философии и самихдатовскую эзотерику, я снова жадно ухватилась за художественные произведения - Андрея Платонова, Михаила Булгакова, Александра Солженицына. «В круге первом» и «Раковый корпус» последнего, написанные еще в начале 60-х годов, показались мне удивительно современными. Спустя десятилетия русский человек оставался все таким же рабом и деспотом для самого себя.
История России и наше русское православие разительно отличаются от западных образцов. Русский человек не живет на земле, поскольку всегда ощущает ее своим временным пристанищем и подсознательно стыдится жить богато - практично и разумно. Как никто другой, он любит и умеет пофилософствовать о высоких материях, вместо того, чтобы всерьез заботиться о своем хлебе насущном. Он всегда ищет на свою голову страданий и мук совести. Мы - юродиевые по своей природе, мы живем не на земле, а в своей душе, вечно раздираемой внутренними противоречиями и ищущей осмысления происходящего, и в этом, вероятно, и заключается наша особая близость к Богу.
В последние советские дни перед «великим переломом» я жила в очень неуютном, «расколотом мире», не имеющем для меня прочной опоры. «Работы нет, и не потому, что не дают, а потому, что погасла к ней и все выполняю до безобразия формально: делаю вид, что работаю, и меня саму от этого тошнит. Если сократят или контора развалится - не представляю, куда пойду. Не хочу никуда, зажигаюсь только от философии, но делать эзотерику средством заработка совесть не позволяет. Страшно оставаться одной, ведь йоги - мне не друзья, во всяком случае, не те, с которыми можно обсудить свои «земные» проблемы. Ловлю себя на мысли, что живу без будущего. Как будто бы я подошла к рубежу, где впереди нет ничего. Жаль только, что ничего после меня не останется. Стихи - ... не талантливы, лекции – да кому они сейчас нужны?!»
Преддверием перемен, произошедших в стране в августе 1991 года, стало избрание в июне Ельцина на пост Президента РСФСР. В государстве появилось два первых лица, давно уже не симпатизирующих друг другу: Горбачев и Ельцин. 4 августа под давлением Ельцина был подписан Указ о департизации: на всей территории России запрещалось иметь парторганизации в системе промышленных предприятий, государственных организаций и в Вооруженных Силах. Горбачев был готов сложить с себя полномочия Генсека, «если товарищи будут настаивать».
Такое отступление от привычного курса обоих Президентов-реформаторов не понравилось старой номенклатурной системе, которая не собиралась уходить со своих насиженных мест. Нину Андрееву вновь сделали громкоговорителем КГБ и бывшего партаппарата, она на всю страну вещала о том, что Горбачев - классовый враг, работающий на интересы Запада.
А дальше произошло то, о чем сейчас много пишут и еще больше спорят – государственный переворот 19 августа 1991 года. Пересказывать эти событиями страницами моего дневника, вряд ли стоит – кто я такая, чтобы давать оценку политикам? Вновь созданная Государственная Комиссия по Чрезвычайному Положению (ГКЧП) объявила о предстоящем вводе войск во все крупные города, мобилизации всех коммунистов для возврата власти прежних партийных структур, установлении жесткой цензуры в печати и средствах вещания и наведении в государстве жесткого порядка по укреплению трудовой дисциплины.
Сейчас о тех днях, о личной демократической настроенности каждого и его «мгновенном осознании» тогда происходившего говорят много и многие. Я же постараюсь без прикрас и умствований описать то, как я прореагировала на первые сообщения о ГКЧП. Увы, я не была так прозорлива, как все остальные участники этих событий. О «болезни» Президента и предстоящих мерах по наведению порядка в стране, уже который год жившей в состоянии вседозволенности и безделья,я впервые услышала из уст женщины в нашем гастрономе, с которой мы вместе стояли в очереди за мясом. Из всего ее невразумительного рассказа об услышанной ею по радио новости, мой ум почему-то больше всего среагировал на предстоящие меры по укреплению производственной дисциплины и запрещению увольнений по собственному желанию. Первой фразой, сорвавшейся с моих уст, была: «и давно пора!».
В том, что происходило в стране, я понимала мало, но то, что я видела вокруг себя в последнее время, мне давно уже не нравилось. Не нравились ставшие модными реплики «что я с этого буду иметь», не нравилось отсутствие реального фронта работы и массовый, самовольный уход с предприятий в любое время, не нравилась бесконечная болтовня о политике и непонятная мне позиция «я никому и ничего не должен» и «задарма работать не собираюсь». Больше всего мне не нравился льющийся из эфира, безграмотный словесный понос на тему экстрасенсорики, религии всех толков и черной магии, который неожиданно вырвался на свободу и завоевал поверхностный интерес даже тех людей, кому, по моим представлениям, в эзотерике, а уж тем более- в религии делать было абсолютно нечего.
В нашем ОКБ в первый же день правления ГКЧП в работу активно включились наши самые главные коммунисты: начальник отдела режима - старый партиец и главный надсмотрщик предприятия, и его правая рука - освобожденный парторг ОКБ, Лидия Ивановна - наша местная «Нина Андреева», не уступающая последней в фанатизме и доверчивой преданности своему святому делу. Лидия Ивановна по указанию главного «режимщика» тут же начала составлять списки коммунистов предприятия, подавших заявление о добровольном выходе из партии. Позднее эта ее поспешность и чрезмерное рвение в выполнении указа ГКЧП обошлись ей очень дорого. После разгона ГКЧП и ликвидации КПСС Лидия Ивановна долго не могла найти себе подходящей работы на нашем предприятии, хотя еще спустя год она все-таки восстановилась и даже стала моим непосредственным начальником, вытеснив меня с прежнего положения руководителя группы.
Ее личной вины и злого умысла в этом не было. Она лучше меня умела руководить, хоть и не имела многих знаний и умений, которые имела я. Этот образ партийной и, в общем-то, неплохой, честной, доверчиво-убежденной женщины без особой специальности, которую, с одной стороны, всегда подставляют ее более ушлые руководители, а с другой - в любой ситуации они же не дают ей до конца пропасть, сам по себе интересен. На таких «Нинах Андреевых», возможно, и держалась наша страна - на преданных и глупых, искренних, не имеющих других заслуг и талантов, кроме таланта быть «верным борцом» за интересы тех, кто, оставаясь в тени, фактически и «собирает плоды в свою корзину».
ГКЧП не просуществовало даже нескольких дней. Уже 20 августа заработали независимые радиостанции: «Эхо Москвы», «Радио Балтика» и «Радио Свобода». Последняя из перечисленных прежде слыла вражеским голосом, вещавшим на нашу страну из Мюнхена, а теперь, в дни переворота, она вдруг стала одной из самых уважаемых. По ленинградскому телевидению выступил Анатолий Сабчак, первый и последний мэр нашего города. Он сообщил, что Указом Ельцина ГКЧП объявлено вне закона, а его зачинщики подлежат немедленному аресту. И снова вся страна, забросив все прочие дела, сидела у радиоприемников, слушая сообщения с мгновенно воздвигнутых возле основных правительственных объектов баррикад в Ленинграде и в Москве, где собрались активные защитники демократии. В Ленинград городские власти так и не допустили ввода войск, а в Москве танки прошлись по всем главным улицам города. Вся московская интеллигенция вышла на защиту Белого Дома, где находился Ельцин и его единомышленники.Спустя три дня ГКЧПисты были арестованы, Горбачев - бледный и растерянный, был выпущен из-под домашнего ареста и возвращен из Фороса в Москву.
То, что происходило в стране в те дни, сильно напоминало мне победу революции, описанную в школьных учебниках. На улицах и площадях собирался народ, выступали артисты, шли митинги, героями которых стали все активные защитники демократии во главе с Ельциным: все те, кто не допустил возвращения к власти прежней партийной номенклатуры, а с нею - и массовых репрессий по отношению к многочисленным вольнодумцам. Настроение у всех нас в те дни было радостным, чуть ли не восторженным. Народ искренне поверил, что наступают новые, свободные времена, а жизнь теперь с каждым днем будет делаться все лучше. Ельцина все мы в это время воспринимали как своего, народно-избранного Президента, в которого верили и любили.
Из тех радостных, солнечных дней в моей памяти сохранилась одна песня, только что написанная к событиям тех дней и сразу же ставшая очень популярной. В ее припеве повторялись слова: «Люди русские, вставайте!». Полюбившуюся песню исполняли тогда по несколько раз на день, но, увы, сразу же по окончании дней ликования, она навсегда ушла в небытие. Видимо, кому-то из вышестоящих показался крамольным ее текст, где русские призывали к отстаиванию своих национальных интересов и независимости. Это резало слух, и у нас было не принято. В нашей многонациональной стране любой национальности в определенных пределах дозволено воспевать свою индивидуальность и звать к единению, но только не русским. Такое всегда неприлично, опасно и аполитично. Возможно, в этом есть и свой резон, и глубокая мудрость, но мне искренне жаль незадачливых и талантливых авторов данной песни, имена которых сейчас никто не знает.
О причинах путча сейчас выдвигается множество разных мнений. Вплоть до того, что он был задуман самим партийным аппаратом и им же умело разыгран. Первым же после ликвидации путча своим указом Ельцин объявил КПСС не существующей, и по стране прокатилась волна показательных уничтожений партбилетов и покаяний в своих политических заблуждениях. Все, кто вступил «в ряды» не по убеждению, а по необходимости или ради карьеры, от партии мгновенно отреклись. В компартии, сменившей свое название, остались самые убежденные и (или) самые наивные. Верхушка КПСС, ничего общего ни по своему образу жизни, ни по убеждениям не имеющая со всей остальной партийной массой, беспокоилась только о накопленной ими партийной собственности, которую надо было любым способом и как можно скорее узаконить, перейдя на «рыночные отношения».
О том, что «у большевиков нет Отечества», писал еще Ленин. Сейчас украденные у страны партийные средства находятся в иностранных банках в собственности почти тех же самых владельцев или их продолжателей, которые вдруг резко стали демократами и законно приватизировали наворованное.
ГКЧПисты - часть той же самой партноменклатуры, с которой не захотели поделиться ее более способные «товарищи», как мне показалось тогда, были подставлены последними. Сам путч уж очень был похож на внутрипартийное мероприятие. Поняв эту неприятную истину, самые убежденные и честные из организаторов путча, такие например, как маршал Ахромеев, покончили с жизнью. Остальные, отсидев с месяц в следственном изоляторе Москвы, были властью прощены, и многие из них сейчас вновь процветают и даже руководят. Еще много раз все основные участники этих августовских событий менялись ролями, становясь то союзниками, то лютыми врагами, но, даже терпя поражение, все они уходили с политической сцены не с пустыми руками.
Августовская революция отгремела, и осенью 1991-го все опять стало таким же неопределенным, неустойчивым и безрадостным, как и раньше,- и в стране, и у меня в душе.
«...Все также нахожусь в апатии. С усилием делаю необходимое на основной работе, дома составляю гороскопы на заказ и готовлюсь к занятиям с группой йогов. На этот год задумала новую тему, обобщающую особенности разных религий. Пишу связные лекции в свои «Красные тетради» так, как будто бы когда-нибудь смогу прочитать их профессионально. Идей много, но как все успеть при моем общем снижении тонуса, запустении в доме, голоде и растущей дороговизне в городе, при необходимости содержать семью? Моя душа - как старый валенок: ни стихов, ни желания нравиться, ни силы воли вытащить свое тело на Неву или даже на пробежку по двору».
«….грядет капитализм, а работать в нашей конторе мне совсем не хочется, хотя жаль, если мы развалимся. В стране начинается голод. Даже по карточкам, и тем не отоварить продукты. Дефицитом стало все. А богатых становится все больше. Деньги делают все и кто как может, но одинаково ничего не производя. Основной источник доходов - спекуляция. Оклады растут, еще быстрее растут цены, живем все также плохо. Все в моем окружении стали «йогами» - я давно уже не ем мяса, но вовсе не по идейным соображениям».
В тот год я присоединилась к компании по безвозмездной сдаче крови, организованной на нашем предприятии. Против всех ожиданий, я переносила процесс донорства очень легко, не ощущая ни дурноты, ни слабости. Больше того, я чувствовала себя счастливой от того, что чего-то могу дать другим безвозмездно. Не так уж много у меня было того, что я могла бы дать, и что действительно было бы нужно другим. «Пусти свой хлеб по водам» - советует Библия. Даже дополнительный талон на приобретение килограмма сахара, выдаваемый донорам за сдачу крови, не радовал меня так, как грели душу искренние слова благодарности врачей Станции Переливания Крови за оказанную больным помощь. Это было странное и совершенно незнакомое мне прежде жизненное впечатление.
«…недавно купила и прочитала книгу Моуди «Жизнь после смерти». По утверждению автора, там, на том свете, нас оценивают по двум заслугам: стремился ли человек к знанию и делал ли добро. Первому критерию я удовлетворяю, а вот второму - нет. Зла, как мне кажется, я сознательно не делаю, хотя и добра тоже. Я могла бы чего-то дать другим, но то, что пытаюсь дать, оказывается им не нужным. Мне нужны мои занятия, а вот нужны ли они людям? Ко мне приходят, меня слушают, но… остаются такими же. Все - в земных делах. И везде -потребительство и практицизм, никто и ничего не делает безвозмездно. Если это - капитализм, то мне он не нравится. Мы утеряли свой глупый идеализм, но не приобрели привычку трудиться для других. Сатанизм процветает, приобретая формы псевдо религиозности и псевдо демократии. Развал в стране. Развал в ОКБ. Развал в группе. Развал в душе. Чувство глубочайшего одиночества».
продолжение см. http://www.proza.ru/2011/10/23/485