СЮЛЛИ – ТРУА
(Февраль – март 1419 года)
Жорж де Ла Тремуй, увидев через окно въехавшего во двор верхового с королевским гербом на груди, побледнел, попятился и едва не свалил стул, с которого только что поднялся, чтобы посмотреть, кто приехал.
Ничего хорошего от таких визитов он не ждал.
Еще год назад - не успел отряд посланный в Тур для ареста королевы покинуть Париж - как Великий управляющий королевского двора быстренько подал в отставку, ссылаясь на подорванное в плену здоровье. А затем, наскоро передав дела, собрался и уехал в родовое поместье матери в Сюлли, где и затаился в надежде, что «чистящий» двор Бернар д Арманьяк не скоро о нем вспомнит.
Но даже когда власть в столице переменилась, и на смену Арманьяку пришел герцог Бургундский, Ла Тремуй не спешил приносить присягу верности своему бывшему господину. Опыт подсказывал ловкому царедворцу, что не настали еще те времена, когда можно определиться с выбором суверена. Поэтому он коротал дни в скучном обществе супруги Жанны, с отвращением нахваливая её унылые монастырские вышивки и слушая очень чтимого ею трубадура с дохлым, сиплым тенорком.
Иногда Ла Тремуй писал ничего не значащие письма родственникам жены, оставшимся в Париже, а господа д'Овернь охотно ему отвечали, зазывая обратно, и недоумевали, почему Ла Тремуй не возвращается. «Здесь сейчас огромное поле деятельности, - писали они. – На одних только переговорах с дофином можно сделать неплохую карьеру…». Но Ла Тремуй не давал себе труда даже задумываться над этим. «Деритесь пока сами, ваши величества, высочества и светлости, – размышлял он, сворачивая прочитанные письма. - Драка между вами – тот же Азенкур: затопчете и не заметите. Но когда-нибудь в руки одного из вас шлепнется-таки жирный кусок удачи, и вот тогда - милости просим… точнее - позвольте представиться: я тот, чье место под крылом сильного господина, когда не надо бояться, что твоего покровителя удушат в каком-нибудь сыром подвале или доведут до плахи клеветой, или просто вышвырнут, как ненужную собаку. Я подожду своего часа. Уж чего-чего, а терпения мне не занимать. Зато когда этот час пробьет, все вы удивитесь тому, на что я способен».
Появление королевского гонца во дворе замка стало для Ла Тремуя почти стихийным бедствием. От кого он? От королевы или от герцога?! И то, и другое было неприемлемо, потому что королева реальной властью не обладала, а герцог, напротив, был слишком силен сейчас, чтобы испытывать нужду в бывшем придворном. Скорее, желает расквитаться за прошлое…
Впрочем, на догадки - кто, от кого и зачем - времени не оставалось: слуга с докладом о прибытии гонца мог явиться в любую минуту. Поэтому, сорвавшись с места, Ла Тремуй в два прыжка добежал до своей спальни, кое-как сорвал верхнюю одежду и рухнул в постель, еле успев натянуть на себя покрывало.
- Передайте мои извинения посланцу за то, что принять его могу только здесь, - еле слышно заявил он пришедшему слуге. – Моё здоровье подводит меня в самые неожиданные моменты.
- Но посланец привез только письмо, - сказал озадаченный слуга.
Всего полчаса назад он видел своего господина бодрым и здоровым.
- Давайте, - прошелестел Ла Тремуй, высовывая из-под покрывала ослабевшую руку.
Он взял туго свернутое послание, рассмотрел на сургуче печать королевы и тяжело вздохнул.
- Проследите, чтобы гонца хорошо накормили, пока я прочту и составлю ответ.
Слуга поклонился, но почему-то не уходил, растерянно переминаясь возле двери.
- Что еще? – недовольно сморщился Ла Тремуй.
- Надо ли мне распорядиться, чтобы приготовили вашего коня и дорожные вещи, сударь?
- Зачем это?!
- Гонец просил передать, что вернуться ему велели вместе с вами. Он сказал, что это приказ её величества.
Теперь по лицу Ла Тремуя расползлась уже непритворная бледность.
- Как… - только и смог пробормотать он.
Потом махнул слуге, чтобы уходил, и несколько мгновений лежал, запрокинув голову на подушки и переваривая так некстати рухнувшее на него несчастье. Притворство не помогло, и теперь уже не поможет даже настоящая болезнь, которая запросто может с ним случиться ото всех этих переживаний.
Ла Тремуй со вздохом откинул покрывало, сел на постели, устало согнув спину, и вскрыл письмо. Два коротких предложения и напугали, и успокоили его одновременно. С одной стороны, стало ясно, что королеве снова пришла на ум какая-то блажь... Блажь эта, скорей всего, опять на грани безумства, иначе она не стала бы напоминать о долге, связанном с печально завершившейся участью шевалье де Бурдона. Вероятно, её величество снова задумала противозаконную аферу и, нуждаясь в помощниках, первым делом вспомнила того, кто совсем недавно помогал ей в таких же незаконных делах… Ла Тремуй вздохнул. Отказаться от поездки очень хотелось, но никакой возможности не было. Мстительная баба Изабо, что бы она там ни затевала, обязательно найдет способ натравить на ослушника герцога Бургундского. Да еще и напомнит такому же мстительному герцогу, что его бывший вассал переметнулся в тяжелые для Бургундии времена на сторону Арманьяка. А уж тот – дай только повод - и все прежние ошибки припомнит… С другой стороны - если дела Изабо действительно тайные, возможно, есть шанс проскользнуть в Париж незамеченным, а там, кто знает... может, и выскользнуть так же удастся.
Ла Тремуй встал с постели почти бодро.
В конце концов, во всём можно найти положительную сторону. А то, что на несколько ближайших вечеров он лишается перспективы слушать трубадура супруги, делало любые сумасбродства королевы даже интересными.
«Извольте, ваше величество, - подумал Ла Тремуй, совершенно успокоившись. – Я готов выплатить свой долг… Но в разумных пределах, разумеется».
Он кликнул слугу и, натягивая обратно сорванную одежду, велел приготовить коня.
- Только не Ружа, - добавил после короткого раздумья.
Руж стоил баснословно дорого, а поездка еще неизвестно чем закончится.
- Седлайте Булонскую гнедую. Если что, её и потерять не так жалко…
* * *
Жизнь королевского двора в Труа мало отличалась от жизни в Париже. Но перемены все-таки были.
На половине королевы первым делом бросалось в глаза обилие новых лиц, как среди фрейлин, так и среди прочей прислуги. Ла Тремуй сразу обратил на это внимание, заглянув в освещенные покои сквозь щель между портьерами. Эти портьеры скрывали темную приватную приемную, куда его провели по черной лестнице с величайшими предосторожностями. Провожала скромная девица, видимо, взятая на службу из не самой именитой семьи, а потому молчаливо и запуганно преданная. Не поднимая глаз на важную персону, девица робко предложила мессиру подождать, пока её величество не отпустит своих фрейлин и не выйдет к нему, после чего с быстрым поклоном исчезла.
Ладно, ждать Ла Тремуй умел.
Однако, разглядывая фрейлин королевы сквозь тонкий зазор между портьерами, он невольно обратил внимание на то, что двор её величества теперь почти весь состоял из таких же тусклых и встревоженных девиц. Тогда как раньше - в Париже - возле Изабо то и дело можно было наткнуться на умненький и хитроватый взгляд, уверенный в своей родовитой безнаказанности. «Или герцог Бургундский постарался, или разбежались, как мадам де Монфор», - усмехнулся про себя Ла Тремуй. После чего он вполне естественно задался вопросом, по какой же причине вездесущая когда-то старшая фрейлина так поспешно сменила госпожу? И почему именно на дочь герцогини Анжуйской? Была ли мадам де Монфор обычной шпионкой, выполнившей свою задачу, или поступила так, согласуясь с теми же резонами, которыми обычно руководствовался и сам Ла Тремуй – просто выбрала сильнейшего.
«Ох, я бы тоже её светлости послужил…», - почему-то подумалось вдруг. Но увы… Как ни хотелось обратного, невозможно было не признать, что герцогиня его к своему двору и близко не подпустит. Особенно после смерти супруга.
«Бог его знает, каким чутьем она всё угадывает?»…
Перед глазами загрустившего царедворца проплыли досадные ошибки того страшного семнадцатого года, благодаря которым сегодняшний Ла Тремуй сделался куда осмотрительнее.
А всё потому, что тогда спешил и постоянно выбирал не тех, кого следовало!
Сначала был Бургундец, который после Азенкура сделался особенно непопулярен. Потом – граф Арманьякский со своими поисками «неверных»… А глупее всего Ла Тремуй себя повел, когда решил загладить предательство перед Бургундцем. Тоже в каком-то смысле выплачивал долг, закрывая глаза на то, как приглашенный им же шарлатан-лекарь подсыпает толченые изумруды в обычное лекарство принцев от несварения…
Он точно так же закрыл глаза и в тот день, когда после похорон дофина Жана, приехавший с откровенным вызовом всему парижскому обществу герцог Анжуйский пожаловался на легкое недомогание и получил лекарство из рук того же шарлатана. Ла Тремуй искренне думал, что смерть неудобного герцога ему зачтется. Но вышло только хуже. Смерть Луи Анжуйского сняла все подозрения с него и с его супруги, и герцог Бургундский выплаченным долг Ла Тремуя не посчитал.
Последней отчаянной попыткой хоть как-то реабилитироваться стала отправка в Тур принцессы Катрин. Но она всего-навсего избавила Великого управляющего двора его величества от преследований со стороны герцога, затеявшего «чистки» не хуже тех, что были при графе Арманьякском. А в остальном… Ох, Господи, в остальном он так и оставался пока не слишком-то удачливым приближенным… Ко всем понемногу.
«Глупо, - покачал головой Ла Тремуй, - очень глупо было так ошибаться!».
И теперь, глядя на изменившийся двор королевы, вынужденной довольствоваться робкими девицами, вся преданность которых держится на отсутствии сильной родни, он снова подумал, что изо всех могущественных герцогов Франции только мадам Иоланда Анжуйская ни разу не утратила своих позиций, и к голосу её как прислушивались, так и продолжали прислушиваться, и неважно – охотно или против воли! «А значит, - усмехнулся про себя Ла Тремуй, - мадам де Монфор, которую я по незнанию всегда немного презирал, перемудрила нас всех! Особенно, если с самого начала шпионила для герцогини… А ведь она и шпионила! Иначе взяла бы её герцогиня на службу своей дочери? И только Господь знает, какими секретами Изабо располагает сейчас её светлость!».
Фрейлины, наконец, завершили дела при королеве и, прошуршав одеждами, удалились. Изабо еще немного посидела, глядя им вслед с настороженностью, которая слишком о многом говорила, потом решительно поднялась.
Ла Тремуй мгновенно отскочил от портьеры и тут же выбросил из головы все ненужные мысли. Приосанившись, придал лицу выражение самой рабской преданности, но удержать его долго не смог. Как только все та же девица перенесла свечи из покоев в приемную, лицо Ла Тремуя изумленно вытянулось.
До сих пор Изабо сидела спиной к нему. Теперь же он смог хорошо рассмотреть королеву, которую не видел почти год, и поразился произошедшим в ней переменам... Лицо и фигура Изабо словно утратили четкий контур, зато взгляд и сурово сжатые губы обрели жесткость, которой прежде не имели.
- Рада видеть вас, мессир, - холодно произнесла она. – Приятно сознавать, что остался хоть кто-то, способный прибыть по первому моему зову.
Это тоже было ново и удивительно – горечь и сарказм, с которыми фраза была произнесена. Прежняя Изабо никогда не сомневалась в желании ей услужить. Даже в те времена, когда граф Арманьякский ясно давал понять, что управление государством не её ума дело.
- О, ваше величество! – пылко воскликнул Ла Тремуй. – Я бы встал по вашему зову даже со смертного одра!
Королева потерла лоб рукой.
- Ах да, вы, кажется, болели. Но деревенский воздух исцелит кого угодно, так что давайте поговорим о деле, для которого я вас вызвала.
Она села, а Ла Тремуй обиженно поджал губы – уж в чем, в чем, а в пренебрежении к тем, кто ей служит, Изабо осталась прежней.
- Счастлив выполнить любое приказание вашего величества. Особенно потому, что оно избавит меня от терзаний… Ведь когда-то я не смог выполнить того, что обещал вам.
- Бросьте, сударь! Ничем вы не терзались, - глаза Изабо окинули Ла Тремуя с ног до головы и задержались, почему-то, на скромной серебряной цепи вокруг его ворота. – Здесь давно никто ничем не терзается. У вас, по крайней мере, хватило ума сбежать от двора подальше.
- Но, мадам, я действительно был болен…
- Сядьте!
Ла Тремуй послушно присел, изображая огорчение от того, что ему не верят.
- Я желаю дать вам поручение чрезвычайной важности, - сказала королева. – Оно не требует подписи его величества или подписи герцога Бургундского. Оно вообще не требует никаких резолюций, которые отсрочат его выполнение и дадут, при желании, возможность сказать, что ничего не вышло. Тут нужно только одно – ваша добрая воля.
- Мадам, я готов! Располагайте мной…
«В разумных пределах», - хотелось добавить Ла Тремую, но что-то в тоне Изабо говорило само за себя – это уже не просто блажь, а кое-что посерьезнее. Возможно даже политическая интрига. А интриги мессир всегда почитал, как дело разумное…
- Вы будете смеяться, - продолжала, между тем, королева, - но я снова хочу отправить вас к дофину.
- О, Господи! – вырвалось у Ла Тремуя. – Надеюсь, мадам, вы не потребуете, чтобы я привез его в Париж, иначе мне совсем будет не до смеха!
- Успокойтесь. Шарль мне тут совсем не нужен. Я просто хочу, чтобы вы кое-что передали ему на словах. Или…, - королева потерла пальцем кончик носа, - будет даже лучше, если вы убедите его сказать своей, так называемой матери, буквально следующее: герцог Бургундский осведомлен обо всех ваших планах и очень серьезно намерен в них вмешаться. Только, прошу вас, передавайте дословно! А если они не поймут о каких планах идет речь, скажите просто: «О вашем чуде».
Ла Тремуй нервно сглотнул.
- Но, мадам, - пробормотал он. – чтобы передавать подобное, надо иметь, хоть какое-то представление о предмете разговора.
- Зачем? – удивилась Изабо. – Я тоже о нем представления не имею. Однако мне точно известно, что какие-то грандиозные замыслы у герцогини Анжуйской есть. Вы ведь её знаете - этой женщине сегодняшнего дня мало, и свой ум она растянула на тридцать жизней вперед. И пусть… Когда есть что растягивать… Не жалко… Мне даже интересно, что же такое у неё получится. Одно плохо – герцог Бургундский слишком озабочен переговорами с дофином, поэтому отметает всё, что им может помешать. По какой-то счастливой случайности он узнал, что за камень прячет за пазухой герцогиня, и тут же вооружился своим собственным… Разумеется, на все это можно было бы закрыть глаза. Но, поверьте, мессир, при всем желании скорее заключить с дофином добросердечный союз, я вовсе не хочу, чтобы переговоры превратились в какую-то бойню! Франция и без того достаточно настрадалась. Как регентша, я обязана не допускать распрей. Особенно между такими могущественными особами. И особенно в такое время, когда Монмут одной ногой уже в Париже! Не спорю, можно было бы, конечно, и открыто отправить гонца к герцогине, но боюсь об этом сразу станет известно его светлости. А зачем нам нагромождать на одну, уже имеющуюся неприятность, новую - совсем необязательную? Вы со мной согласны?
Ла Тремуй кивнул, скорее машинально, чем осмысленно, и так же заученно проговорил:
- Ваша мудрость как всегда безгранична, ваше величество.
А сам подумал, что за год Изабо переменилась не только внешне Или, скорее, видимые перемены стали прямым следствием перемен невидимых. И оставалось только гадать, что конкретно вынудило беспечную королеву встать на этот азартный, но крайне скользкий путь политических расчетов.
Лицемерные заботы о Франции Ла Тремуя, конечно же, не убедили. И, судя по всему, королева тоже не пыталась его этим убедить. Она просто подбросила удобоваримое объяснение на тот случай, если мадам Иоланда заподозрит в сообщении Ла Тремуя какую-то ловушку.
«Не так глупо, между прочим», - подумал он, удивляясь всё больше и больше.
Само собой, герцогиню подобное объяснение тоже не обманет. Но по какому-то неписаному правилу, среди всей европейской политической знати, откровенно ничего не значащие, но громкие слова стали своего рода заклинаниями, обращающими личную корысть в цель высокую и благородную. И как только они произносились, даже самый разумный политик поджимал губы, поскольку завтра сам мог воспользоваться таким же заклинанием. А потом с понимающим лицом кивал, соглашаясь с тем, что благородная цель вольна в выборе любых средств, и уже с особенным вниманием всматривался в то, что прикрыли так фальшиво и узорно...
- Я всё понял, - сказал Ла Тремуй, наклоняя голову. – Правда, есть один нюанс, на который следует обратить ваше внимание. Её светлость герцогиня Анжуйская меня не слишком жалует. И есть опасение, что у такого гонца, как я, мало шансов достойно выполнить поручение вашего величества.
- Знаю, знаю, - вздохнула Изабо. – Но к моему великому сожалению, никому больше я это поручение дать не могу. Вы мой должник, Ла Тремуй. К тому же, человек очень ловкий. Вы придумаете, как избежать личной встречи с герцогиней. Более того – я уверена – найдете способ извлечь из этой поездки выгоду и для себя.
- Но, мадам, я не ищу выгоды! – оскорбился Ла Тремуй.
- А зря. В такие трудные времена, как теперь, только глупец её не ищет. Не разочаровывайте меня, Ла Тремуй, скажите, что вы не глупец.
- Но я…. Даже не знаю, ваше величество… кроме вашего расположения… Другой выгоды я не вижу, поверьте!
Ла Тремуй совсем смешался. А Изабо, откинувшись на спинку своего стула рассматривала его с откровенным интересом и явно чего-то ожидала.
- Зачем вам мое расположение? – ровным голосом спросила она. – Расположение герцога Бургундского куда весомей. И вы могли бы очень неплохо себя обеспечить, рассказав ему о моем поручении.
Ла Тремуй взвился со стула, как ужаленный.
- Я рыцарь, ваше величество!
- А я ваша королева. И, как Божья помазанница, призванная заботиться о своих подданных, не упрекну вас, если вы пожелаете упрочить свое положение при нашем дворе.
Совершенно сбитый с толку таким оборотом дела Ла Тремуй невольно отступил в тень, потому что послушное обычно лицо, как раз сейчас слушаться отказывалось. Как он ни старался, изумление упрямо вылезало наружу, а сам он действительно ощущал себя глупцом.
Королева, еле заметно усмехнувшись, встала. И, словно подводя под разговором черту, заметила между прочим:
- Герцог почему-то вас тоже не любит, сударь, хотя вы всегда бывали очень услужливы. Если станете говорить с ним, сделайте это, по возможности, тайно. И лучше всего, после возвращения…
Продолжение:
http://www.proza.ru/2011/08/08/1104