Погиб поэт! — невольник чести —
Пал, оклеветанный молвой,
Свинцом в груди и жаждой мести,
Поникнув гордой головой!..
М.Ю.Лермонтов
…По обочине дороги медленно шагал мужчина средних лет. Никакие внешние приметы не могли отличать его от других прохожих, хотя спорить о преимуществах его внутреннего облика могло бы быть непосильной попыткой. Он передвигался шаг за шагом такими темпами, словно всё то, что окружало его в данный момент, а может и сама жизнь, не имела для него никакого значения. В его глазах, в походке, в серьёзной физиономии, и даже в неровном дыхании чувствовалось отчужденное отношение ко всему, что способно было бы привлечь к себе хотя бы малюсенького внимания. Казалось, что этот человек впервые оказался на этой улице, в этом городе, и вообще во Вселенной. В каждом его движении виднелся жест, целенаправленно преследующий какую-то конкретную цель. Но при каждом рвении эти непонятные стремления заканчивались глубоким разочарованием. Видно было, как он помешено подходил к клумбе парка, откуда со злостью срывал цветочек и, понюхав его жадно, придерживал короткую паузу, после чего не сумев разобраться в чем-то главном, топтал цветок с той же злостью и обидой, что вызывало у окружающих невероятное изумление. После он, засидевшись на скамейке, долго и пристально глядел на безвинную жертву своей злости и даже, как ни странно уронив слезу в её адрес, выскакивал с места и снова занимался поиском чего–то родного, близкого, желаемого. Он рыскал по алее словно волк, который рыщет для себя добычу, и в этот миг ярость в его слезливых глазах вышло наружу с такой неимоверной силой, что мужчина средних лет бил ногой то в мусорный ящик, подножки которого были прибиты к асфальту, а то и вмещал своё зло на прохожих, обзывая их язвительными словами. Люди, проходившие мимо, не могли не обращать внимания на помешанного гражданина. Некоторые из них истинно жалели его, предположив, что, бедолага является жертвой непредвиденной беды, а другие хоть и наблюдали его со стороны, пытаясь разобраться в его ненормальных действиях, но объяснить подобное суетливое поведение было им не под силу. Часик другой этот клоун успокоился и, найдя в поблизости скамеечку, решил, наконец–то отдохнуть от изнурительного бешенства. Теперь он с очевидной болью в душе смотрел пристально на волны Каспийского моря и на неровное порхание белых чаек по всему горизонту. Так прошло немало времени, когда он приступил к другому занятию. Мужчина средних лет начал ворчать под носом, шептать, при этом скаля зубами. Видно было, что он пытается вспомнить некогда зазубренные им слова, но, к сожалению, неблагодарная память давала о себе знать.
– Как же там было? Я же знал его наизусть. Я читал его везде. Я мог вспомнить его даже во сне. Как же оно начиналось? Друг сердца моего…., печаль, нет, нет любовь моей души…Опять не правильно, не верно. Друг сердца моего…., и зов моей души,…Чёрт побери, какой же вариант правильный? – выкрикивал мужчина, сжимая ладони в кулаках с такой ненавистью, что порой казалось, что руки отваляться, не выдержав того напряжения, которого он чувствовал всем телом.
– Вот если только, вспомню первую строку, всё станет на своё место. Первая строка, и я как раньше прочту наизусть своё творение. Ключ лишь в этом.
Но память не решалась, выступит палочкой – выручалочкой хотя бы на доли секунд и тогда обессиливший мужчина бросался к богу с молитвами.
– О господи, подари мне миг озарения. Ты же свидетель как я мучаюсь в пламени божьем. Лишь Ты соизволил, чтобы твой слуга стал таким и теперь прошу, умоляю, не лишай меня Твоей милости. Помоги, помоги и пощади.
Как ни досадно, ни молитвы, ни какие-либо усердия, ни определённые страдания не способны были вызволить этого человечка из того несчастия, с которым он столкнулся не по своей воле, а по воле беспощадной болезни….
….В палате, где стены были окрашены краской белого цвета, где вся утварь от кровати до полотенца было в белом, стояла настоящая толпа. Вокруг были друзья, родственники, и даже поклонники, которым не была чужда участь и здоровье поэта. Врачи в белых халатах выходили и заходили в палату чуть не каждые десять минут. Видно было, что и они тревожились и даже больше других, хотя врачебная этика требовала совсем противоположного отношения. Видно было… И всё, что было видно действовала не только на присутствующих в палате, но и самого виновника трагедии удручающе.
– Не надо держать меня тут. Здесь дурно. Я хочу уйти. Я хочу выбраться отсюда. Тут жутко. Я чувствую себя во внутри тесной могилы, которая разостлана из белых камней. Как будто смерть бродит вокруг в белом одеянии. – чуть не плакал больной, которому и без того трудно было дышать.
Близкие и родственники всячески пытались успокоить, утешить, обнадежить родного и драгоценного человека, хотя даже малейшие усилия были обречены на фиаско. Они выходили из палаты один за другим в поисках врача, который удосужился бы уведомить их о решении коллоквиума. Но врачи, словно почувствовав это, обходили родственников поэта стороной и как - будто тянули время умышленно, не проявляя желания раскрыть им правду. В какой-то момент больной решился встать с постели и требовал, чтобы его списали домой, что заставило врачей наконец-то объявить о решении совета докторов.
– Вообще, у нас новости не из лучших. Нашему пациенту требуется трансплантация сердца. Ибо в противном случае, минуты его жизни сочтены.
Вердикт уважаемых докторов оказался слишком суровым для поэта, чьё любящее, созидающее, пламенное сердце вынуждено было подчиниться жестокому приговору. В ответ, конечно, никто не возражал, кроме самой жертвы свирепой болезни.
– То, о чём вы говорите, сплошная ерунда. Кто вам дал права распорядиться моим сердцем? – возмущался поэт, лицо которого было синего цвета. Видимо болезнь обострялась всё больше и больше.
– Но, наша прямая обязанность заключается в спасении человеческой жизни. Разве этого не достаточно?
– Не достаточно! Потому, что в этом случае необходимо и моё согласие. Неужели вам не ясно?
– В этом случае, уважаемый, мы не имеем морального права пренебречь драгоценным временем. Трансплантация состоится. Это окончательное решение и мы не допустим каких–либо претензий.
– Да, вы. Вы! Своим упорством лишаете меня всего, чего я добился непосильным трудом. – удивился поэт хладнокровию врача.
– Это мы-то? – усмехнулся врач – Мы, которые готовы подарить вас снова массе ваших поклонников?
– Разве вы не способны понять, что без этого измученного сердца, я стану тем, кем являлся до сих пор для своего народа?
– Послушайте. При чём здесь сердце, когда вы размышляете головой?
– Тут вы не правы. Мой талант получает силу, выпивается вдохновением от моего сердца. Без него смысл моего существования равняется нулю. Вы, проведя трансплантацию, забираете у меня всего ценного, против которого вы противитесь горой. Не делайте этого. Не совершайте грубой ошибки. Ибо это будет стоить мне жизни.
– Глупости. Человек, который творил всю свою жизнь, даже при всём желании не сумеет забыть строк собственных стихотворений. Память – большое чудо. Для того, чтобы превратить вас в настоящего зомби, следует лишить вас памяти, а не больного сердца, по милости которого Вас скоро не станет.
– Но творения поэта – являются плодом души, а не разума, о чём вы так вдохновенно рассуждаете.
И творения поэта, которые являлись плодом души, а не разума, как утверждал творец, в скором времени канули в бездну, как только его вынесли из палаты….
…. Мужчина средних лет сидел на скамейке, приглядываясь на волны Каспийского моря и на неровное порхание белых чаек по всему горизонту, где оледенел усталый взгляд некогда лишённого «жизни» рассеянного поэта.