– Дедусь, а чем это ты занимаешься? – спросил живучим интересом маленький Мафтун, скаля зубами.
– Ну, чем я могу заняться, кроме вскапывания почвы деревьев? Видишь, скоро потемнеет. А я даже не успел закончить работу. И за грядками ухаживать надобно. – ответил старик, указывая на недалёкое расстояние. – Как, по-твоему, стоит ли оставить дедушку без помощи? Если бы ты знал, Мафтун, как я устал. А ты вместо того, чтобы засучить рукава, без ума и разума подался в бессмысленные игры со своими сверстниками. Какой же толк от твоих «бесценных» игр? – вымолвил дед с укором и в то же время с безмерной любовью, искрящей в его глазах. Мальчик, пожав плечами, ответил с откровенностью.
– Ты прав, деда, эти игры все такие неинтересные и как назло, слишком томительны.
– Коли так, – ответил дед, – то набери-ка для меня ведёрку с водой и не забудь захватить с собой ножницы, что лежит на лоханке. Следует подчищать тех деревьев, что растут с той стороны.
Внук побежал за поручением дедушки, откуда вернулся через доли минут с полным ведром, волоча его ногами и с ножищей, которого он впихнул в свой продырявленный карманчик.
– Ах, огромное тебе спасибо. Ты же совсем вырос. Как же я нуждаюсь в таком трудолюбивом помощнике, как ты. – сказал дедушка, похвалив внука, но сразу же добавил. – Только если не учесть твоей шалости.
– Нет, я больше не буду, не буду! – ответил внук, чей тонкий голос зазвенел в полном смятении. Но в глазах дедушки он сразу же увидел некую неуверенность за любимого внука. – Неужели, ты мне не веришь? – спросил Мафтун в обиженном тоне.
– Ты это о чём, мой мальчик? Конечно, верю. Но только не стоит тебе забывать, что любое данное тобой слово следует выполнить. Даже и перед страхом смерти. В противном случае, трудновато вернуть былое доверие потерянное безвозвратно. Понятно?
– Понял! – воскликнул Мафтун, весело качая головой. Дед после копания почвы и подчистки деревьев, подошёл к грядкам. Он, еще будучи уроженцем своей деревни Салакатин, в последние дни своего прибытия на родном очаге, постояв возле маленькой полки старого шкафчика, где долго хранил семена цветов, поспешно завернул их в изношенный платочек и, кладя во внутренний карман своего пальто, также поспешно покинул Физули. Теперь он занимался их культивацией в другой деревни Физули, куда его пронесло жаркими ветрами знойного утра той даты, когда армяне захватили следующий район Карабаха. Отныне на этой земле, где он нашёл себе убежища, именно благодаря этому садовнику можно было встретить такие виды растений, которые не росли здесь со времён Адама. Внук любил эти цветы - плод усилий своей дедушки. И потом, дедушкина любовь и в то же время, интерес к этому садику окрыляла Мафтуна без неизвестной причины. Он знал каждый цветок, посаженный дедушкой, но с исключением той семени, того цветка, которого дедушка всё ещё хранил в кармане пиджака и никак не решился посадить его на этом чудном садике. Порой он с небывалой осторожностью открывал носовой платок, где он держал эти семена, и оглядывал её на сторонке, вдали от посторонних глаз. В это время дедушка сильно расстраивался, и потому Мафтун не находил в те минуты в себе смелости, чтобы расспрашивать дедушку, готового расплакаться. Но в одно утро, когда за чашкой чая дедушка снова держа эти семя на ладони, начал любоваться ими, Мафтун не выдержал и с непонятным порывом спросил: - Деда, а что это за семена? Это тоже цветок?
Дед, поднимая тяжёлую голову, медленно опрокинулся назад, а затем, выпив один глоток крепкого чая, ответил:
– Да буду я твоей жертвой, сынок. Верно, это семена чудесного, я бы сказал единственного в мире цветка – широколистого ятрышника.
Он бережливо завернул его в платочек, а затем, спрятал в кармане пиджака.
– А зачем же ты его не посеял?
Ответ дедушки был для него неожиданным.
– В тот день, когда я превратился в беженца поневоле, семена этого цветка было у меня предостаточно. Но за эти десять лет я неоднократно пытался сеять его на этих лугах и просторах. К моему великому сожалению, как бы я не старался, все мои усилия канули в воду. Цветок никак не хотел пускать ростки на этой земле. «В Карабахе широколистый ятрышник способен расцвести лишь в Шуше, а конкретно, на той равнине, где проходили скачки, в Джыдыр дюзю» – говорили аксакалы, когда я ещё был молодым. Но я, мой мальчик, не верил им, считая подобное высказывание не чем иным, как пустой болтовней. Потому, что для меня в то время не существовало необходимости проверить правоту странных убеждений. А теперь, когда я в старости лет остался на этих родимых, но в то же время чужих степях, без родины у меня наконец-то появилось желание посадить этот оригинальный цветок там, куда я вынуждённо подался. Ты представь себе, каким было моё изумление, когда я уверился в том, что слова стариков оказались святой истиной. И как же, всё-таки необыкновенна природа Карабаха в том плане, что земля этих мест везде одинакова, хотя это чудо не намерена цвести не в одной местечке, помимо той почвы, где она росла испокон веков.
– Дедусь, ай дедусь, – заговорил Мафтун звенящим голосом.
– Ну что тебе? – откликнулся дедушка своему внуку.
– А как же он выглядит, этот ятрышник?
– Мафтун, ты хоть не увидел его ни разу, но всё же должен помнить вид похожего цветка, которого в прошлом году дядя Ровшан принёс из Гянджи. Он приобрел его на Евлахском базаре у одного парня, выставившего его на продажу, - ответил дед, стараясь припомнить внуку кое-какие воспоминания.
– А как же, я прекрасно его помню. Он ещё спросил с непонятной тогда для меня радостью, мол «этот ли цветок, что я держу в руках»? А ты ему ответил, что, дескать «ты ошибся, как жаль, что страшно похож, да не тот».
– Ты на него посмотри. Ты в кого у нас похож такой сноровкой? – засмеялся дедушка, и почесал внука за ягодицу, чтоб самому не сглазить. – Да ты верно отметил. Он страшно был похож на широколистого ятрышника. Не только окраской, но и размером своих листьев. Жалко, что радость - то наша была сиюминутной….
– Деда, вроде в центре цветка засиживал какой-то соловей или это только мои фантазии? - спросил Мафтун, тараща глаза на старика.
– Да, сынок, это не цветок, а целый образец изобразительного искусства, этим не поспоришь. И если бы тебе посчастливилось увидеть его таким, каким он кажется, когда растёт над землёй, я тебя уверяю, удивление твое не показалось бы тебе менее значительным. Листочки цветка нагнулись в сторону почвы, а соловей, оседая на нём, проник головой в чащу цветка, словно собирался пить нектар из маленького пиалы, предназначенной для влюблённого путника. Не забудь, сынок, что ятрышник - символ безответной любви. Она горит любовью по той земле, над которой она растёт и дышит, а соловей грезит именем этого чуда, и потому не покидает его листья ни на секунду. Но ятрышника не трогают мучения соловья и посему, он всё больше стремиться к почве, наклоняясь над ней, при этом, твёрдо полагаясь на свои усилия. А какая последует концовка этой безответной любви, не известно даже самому Всевышнему. Ясно одно, если попытаешься сорвать цветок, она погибнет без матери земли, а погибель цветка чередуется гибелью соловья. Такое впечатление, что жизнь соловья зависит от ненавистной любви цветка к почве. Вот какая незаурядная история у нашего ятрышника. Но в ней самой я не нахожу ничего странного, кроме его благонадёжности. После потери попранных земель, наша молодежь переселилась в разные районы и города нашей родины. Одним словом, они сумели адаптироваться к иной атмосфере, к иному бытию. И зачем юлить, когда я сам прожил на этой деревне почти десять лет, обманывая себя не сбываемой мечтой о скором возвращении? Но, а в действительности, среди всех уроженцев Карабаха самым надёжным, преданным оказался мой ятрышник, у которого в душе всё ещё живёт пылкое стремление добиться воссоединения с той землёй, откуда он родом. Вот отчего он не желает расцвести, даже в десяти метрах от той почвы, к чему он так крепко привязан.
– Дедуль, скажи, пожалуйста, он будет цвести, если попытаться зарыть его семена в землю, расположенной на той стороне проволок? – с детской прозорливостью спросил Мафтун, играя словами. Дедушка поднял тяжёлую голову. Он с неумолкаемой болью в сердце взглянул на проволочную границу, после чего заговорил так, что его голос раздался дрожащим нытьём:
– Не думаю, что твоя затея удачна. Почва всех деревень Физули одинакова. Нет, сыночек, ей не расцвести в этих краях. Я же сказал, что она растёт лишь в Шушинской земле. Только там.
– Деда, а вдруг, получится, вдруг получится. – ответил Мафтун с непонятной ему усердием. Старик, не желая обидеть маленького внука, поцеловал его маленькие ручонки и вымолвил:
– Как знать, может, твоя неуступчивость не бессмысленна. Может, и вправду зарастет.
Однажды Мафтун, внемля разговору двух женщин-беженок из родной деревни, говорящих на русском языке, почувствовал, что одна из собеседниц с косматыми волосами, порой выговаривает какие-то сумбурные фразы в непонятном ему языке.
– Дедусь, прислушивайся, пожалуйста, что это язык, на котором она высказывается?
– Армянский. – ответил дед с чувством сожаления.
– А разве армяне не вражеская сторона?
– Тебе не стоит в этом сомневаться!
– Дедушка, если среди нас водятся всё ещё армянки, значит, в Армении тоже проживает немало азербайджанцев?
– Да о чём ты говоришь? Где там наших взяться, когда их давным-давно изгнали и истребили. В них нет ни капли жалости, чего не скажешь о нас, сынок. Веками они обходились куском хлеба с нашего стола, проживали на наших землях, занимаясь скотоводством, создавали семьи, цепляясь за наших парней. А наше сегодняшнее плачевное положение - это результат их необъятной любви к нашей многострадальной нации. Я ещё не говорю о твоём отце. Мне не забыть того дня, когда седьмого декабря 1988 года во время землетрясения в Спитаке , наше государство, не взирая на Карабахскую проблему, собрала отряды добровольцев и послала их в Армению вместе с гуманитарной помощью. Твой отец был одним из первых, кто вызвался помочь «доброжелательным» соседям. После акта диверсии, вытворяемым армянами в Сумгаите, после вынуждённого переселения азербайджанцев из Армении, после разжигания конфликта для объявления фиктивной Карабахской Республики, наш народ всё ещё располагал чувством милости и милосердия. Потому люди, соглашаясь на жест помощи «благородным» соседям, отпустили своих сыновей в Спитак со словами на устах: «Помогите бедолагам, чтобы те смогли справиться с подобной безвыходной ситуацией». Но, что за создания эти выродки, которые додумались в эти тяжкие для них дни, истребить на воздухе представителей благонамеренной миссии, притягивающих им руку помощи. – ответил старик, когда добился зарождения семени лютой ненависти к беспощадному врагу в маленькой сердечке внука. На следующий вопрос Мафтуна, типа:
– Значит, на той стороне проволоки не осталось ни одного азербайджанца? – последовал ответ не вполне понятный для десятилетнего мальчика.
– Зачем же так категорично? Осталось, конечно, осталось….Там на той стороне проволоки бродят беспокойные призраки наших соотечественников, павших в бою. Но даже они не в состоянии перешагнуть этих проволок, отдаляющих нас от родимых краёв.
А на следующий день, старый дедушка, указывая на ту сторону проволоки, произнёс с глубоким сожалением:
– Я буду молить Аллаха, чтоб твой недуг стал моим, сынок! Я хочу показать тебе ту сторону периметра. Смотри туда внимательно. Там лежит большая часть нашей с тобой родины. По-моему, нет в мире большего горя, чем, принужденно высылаясь из родимых земель, в одре непривычных мук, наблюдать родину со стороны, цепляясь за железный забор и в то же время, стоная устами жгучей тоски. За это время, за эти десять лет многие мои сверстники распрощались с жизнью возле этих проволок. Горя, горю рознь, но мало тех, кто способен противостоять неисчерпаемой боли. Умирают среди нас настоящие карабахцы, хранящие в своей памяти тёплые воспоминания о Карабахе и, которые не в силах оглядывать её глазами, вышедших из своих орбит со страху. Говорят, что родина начинается от границы. Но, клянусь Всевышним, что я не вижу границу наших попранных земель. Здесь одна проволока, а на перепутье Аракса другая. Эти колючие проволоки давно уже превратили душу почвы в кровавую смесь. А мы настолько слепы, либо не видим, либо не желаем видеть разорванную грудь нашей земли на части.
Со временем, старик познакомил внука с командиром штаба, чьё военное подразделение служило на той же линии фронта. Дедушка, представив командиру Джафару - Мафтуна, попросил у него разрешения, чтобы всмотреться на другую сторону периметра из бинокля. Вид чернокудрявого карабахца, несмотря на свою малость, показалось Джафару внушительным. Он, погладив его густых волос, спросил:
– Ну что, мужичок, успел досматриваться?
– Успел-то, успел, но, дядя Джафар, я вам обещаю, что спустя пять лет, я не буду больше наблюдать мою родину из бинокля. Я не буду признавать того приказа, который способен помешать мне, когда я буду рвать эти проволоки голыми руками. Я сам, своими силами вернусь домой, разрывая договор о приостановлении огня. Она мне ни к чему!
Крик души десятилетнего мальчика растрогала Джафара до слёз…и в одну ночь, внук, прижавшись к груди старого человека, увидел странный сон. Мафтун, вставая глубокой ночью из постели, все же сумел перешагнуть периметр вместе с ятрышником, которого он выкрал из кармана пиджака дедушки. Несмотря на жуткий мрак, он всей ясностью различал высокие вершины гор, изнывающих под топотом врага. В душе Мафтуна бушевали чувства гордости за свой поступок, которого он не способен был выразить словами. Он был готов превратиться в сизого орла, и понестись над всеми просторами своей необъятной земли. В этот миг, он был далёк от чувства страха, и волнения за свою жизнь. Как же он чувствовал себя спокойной, безмятежной в лоне этой красоты. Вдруг из камней раздался выстрел, после чего он увидел небольшую окровавленную рану на своей груди, нанесённым вражеским орудием. Кровь, истекающая из раны, подобно ручейку горных вершин, вымочила почву. Мафтун упал навзничь на родимую землю, растоптанного вражескими сапогами, и навеки закрыл глаза.…
Дедушка, шедший на встречу Джафара, попросил снисходительно:
– Пришёл - то я к тебе с просьбой. Дай – ка, мне бинокль, Джафар. Хочу вдоволь оглянуться на свои земли. И за себя, и за моего драгоценного Мафтуна.
А через минуту, когда старик взглянул из объектива, воскликнул:
– О, господи, не может быть! Да как же это могло случиться?
В ответ раздался беспокойный вопрос Джафара, сгорающий от любопытства:
– Старик, ради бога, скажи, чему ты так удивляешься?
Человек пожилых лет только теперь спохватился, и наконец-то, заметив кражу внука, сжал дрожащими руками горло, в котором от волнения появились признаки удушья и:
– Мой мальчик, мой милый мальчик, всё-таки сумел настоять на своём. Унёс ятрышника на другую сторону периметра. И лишь благодаря его жажде по родине, жажде, пылающей у него в груди, благодаря вот этому, даже невозможное стало возможным. Даже невозможное стало возможным. - произнёс он еле услышанным голосом следующие фразы, после чего последовала тишина Джафара и горькое рыдание дедушки.