Стол, ноги и бахрома {http://www.proza.ru/2011/04/19/1450}
Это очень интересная часть с точки зрения хронотопа, в котором предметы играют особую роль в картине мира ребенка.
На самом деле, детское видение мира – абсолютно отлично от взрослого и сродни мифическому мировоззрению - с его фетишизмом, не требующей доказательств, непоколебимой верой в Игру (настоящую, не понарошку) и особенным самосознанием. Передать реальность глазами ребёнка – одна из сложнейших задач Автора, поскольку, во-первых, нужно вернуться в тот миф, во-вторых, отказаться от рацио («всего-что-я-теперь-знаю»), которого по определению не может быть в мифе. И передать его так, чтобы поверил Читатель. Тебе это однозначно удалось, твой читатель тебе верит.
Итак, по порядку.
Хронотоп заявлен в самом названии «Сквозь бахрому». Читатель сразу попадает под стол «необъятных размеров» и включается в игру, наблюдая за тяжело ступающими ногами (с). Испытывает чувство благолепного страха перед «роскошной скатертью», параллельно осознавая вычурность и аляповатость нарисованного на ней рая. Но верит в её красоту, смотря глазами маленькой девочки. Кисточки превращаются в манящие чудовища сталактитов, а колокольчики поют живыми голосами, особыми голосами, на которые придет Отец: «Я с восторгом затаивала дыхание - это было Игрой . Для меня , но я была уверена, что для Отца тоже . Он почему-то так медленно подхватывал мои прятки . Он обходил этот стол вечно !» Опять же, появляется чувство экрана, разделённого на две части, или открытой книги при восприятии текста, когда ты параллельно следишь за двумя картинками (или бегущими строчками): веря в игру (как ребёнок) – понимая, что правила у отца и дочери явно не совпадали (как Знающий человек).
В Доме Отца стол с Бахромой – единственный одушевлённый предмет. Всё остальное отмечено мертвяцким холодом («на веранде огромного Каменного дома»), вычурностью («Мы с мамой сидели на красивых диванах в больших комнатах с невиданной вычурной мебелью») и пустотой («Бориса следовало бояться - это я чувствовала подсознательно . Он никак меня не называл , вообще со мной не говорил и не замечал . Хотя я была в комнатах»). – Создаётся ощущение потерянного Маленького ребенка в Огромных комнатах. Размер играет важное значение («огромного дома»), поскольку этому Исполинскому миру с «огромными пианино» противопоставляются маленькие, заполненные теплом и шумом, клеточки Запорожья: «их квартирки были тесными от мебели, фотографий, столы были нормальных размеров», но Автор не дает оценки и даже не сравнивает, в мифе всё воспринимается на веру: «это было естественным , как воздух» ; «Мне и в голову не приходило спросить, в чём дело. Я принимала это как воздух. Там , в Запорожье - такой воздух, здесь в Ташкенте- другой . Я дышала обоими».
Холод и запущенность становятся ключевыми характеристиками мира в Огромном Доме и вне его. Потерянный ребенок + «бесполезный жёлтый дождь» урюка = колики в животе от ненужности. И мутная вода арыка, в котором отражаются два лица: любопытно-неудомеувающей девочки и не сумевшего простить/забыть/наклониться-чтобы-увидеть Отца.
Так и не увидевшего свою Дочь под столом.
Отношение к Отцу заявлено в самом начале. Возможно, бессознательно, но
«Я знала слова папа и мама. А дома, в Запорожье,у меня были Бабушка и Дедушка»: «папа» и «мама» идут с маленькой буквы. – Всего лишь слова. Бабушка и Дедушка – совсем другое, не то что Тети и Дяди, которые прописались с Прописной только по причине обезличенности (героине не нужны их имена, они на одно лицо, только Борис выделяется, внушая мифический необъяснимый «подсознательный» страх – Тот, кого Я боюсь), но даже это подаётся без выраженной авторской оценки. Просто разные существа, обитающие в детском мире: Периодически Появляющиеся и Те Что Всегда.
Те Что Всегда – совсем другие. Они даже представлены не через отстраненное восприятие предметов, а через живую речь, блестяще введенную в воспоминания :
«Все знали : летняя пора - это кипящие тазы, столы с банками , кастрюли с крышками и София отойди немедленно ! Кипяток». Отличный стилистический прием.
Когда обращение в прямой речи становится не просто частью предложения, а важным воспоминанием, как в этом отрывке, когда переход к ты – то есть Дедушке – абсолютно детский и доверительный:
«Он молчал, а я трещала, как мы пели песню " Эх, дороги " и я так расплакалась, Дедушка, потому что на словах "Мой дружок в бурьяне" мне привиделся ты, Дедушка, и я так плакала !»
Как и органично абсолютно детское «А я и не боялась ничуть».
Как и органичен последующий переход во взрослое осознание. Но не порицание, а недоумение, как и органична последняя фраза: «И я не знаю - это много или мало , но это всё о моём Отце».
Вот такие «Хроники Нарнии». Абсолютно авторские. И абсолютно заслуживающие того, чтобы быть прочтёнными.
На сайте я читаю подобное перевоплощение в ребенка и вижу мир его глазами всего лишь во второй раз. Первым были «рассказки» Рем Ки. Второй – твоя повесть.
21/4/2011
{Гареева Марина}