Маме посвящается.
I.
- …А Коля дома? – Я приплясывал от нетерпения в полумраке гулкого "сталинского" подъезда у громадной запертой двери, крепко сжимая в руках новенький жёлтый вертолётик, подаренный накануне отцом. Знаете, такой - дёргаешь за верёвочку, как можно резче разматывая её, и вертолётик взмывает в небо до второго, а иногда, когда запускает папа, аж до третьего этажа!
- Нету Коли, гуляет… - не очень приветливый голос из-за двери. Колькина мама работала в буфете соседнего гастронома, целыми днями продавая пирожки, бутерброды и разливая по гранёным стаканам вонючее вино. Из-за постоянного общения с матерящимися и неустанно клянчащими "под запись" небритыми мужиками, она и сама стала походить на любого из них. Манерами и даже голосом.
Я огорчённо отошёл от двери и, будучи не в силах терпеть, дёрнул за верёвочку. Несильно, подъезд всё-таки. Вертолётик, радостно зажужжав, взлетел к потолку и, слепо тычась в стены, описал круг. Не-е, на улице лучше…
Подобрав вертолётик, я собирался уже поскакать вприпрыжку вниз по широким лестничным пролётам пафосного Колькиного дома, как услышал этажом выше чью-то осторожную поступь. Кто-то спускался с четвёртого этажа. Хитро спускался, стараясь не шуметь…
Я, улыбаясь и стараясь ступать так же неслышно, двинулся вверх, навстречу. А вдруг это Колька? И точно, через пару шагов, задрав голову, я увидел, как на верхней ступеньке следующего пролёта появились потёртые рыжие сандалии лучшего друга.
- Колька! – обрадованно выкрикнул я, остановившись. – Вижу тебя, вижу, выходи!
Разношенные пыльные сандалии неторопливо зашлёпали по ступенькам вниз…
О, ужас! Я похолодел и словно присох к каменным ступеням – ног в сандалиях не было! Шлёп… Шлёп… Шлёп… С каждым шлепком я испуганно вздрагивал, однако страх, в одно мгновение заменивший кровь на жидкий азот, не позволял тронуться с места. Вот сандалии уже шлёпают на уровне моего лица…
- А-а-а-а! – что было сил заорал я, неимоверным усилием воли пробив обездвиживающий колпак липкого ужаса. Усилием и голосом, конечно… Стремглав бросившись вниз по лестнице, я отчётливо слышал неумолимое и монотонное "шлёп – шлёп – шлёп" за спиной.
Стоп! Я, что есть сил ухватившись за перила, едва успел остановиться, разогнавшись – лестницы не было. Она обрывалась на уровне второго этажа, хищно скалясь ржавыми клыками арматуры и зловеще громоздясь какими-то нелепыми обломками. Словно здесь произошёл взрыв. Но как? Когда? Ведь ещё пять минут назад… Ой! Шлёп – шлёп – шлёп…
- Вова-а-а-а… - откуда-то снизу, с улицы… Это мама. Мама! Она поможет! Она спасёт!
Крепко держась за перила, я склонился вперёд, над провалом, в сторону падающих из приоткрытой подъездной двери ярких солнечных лучей, и завопил что было сил:
- Ма-а-ама-а-а!
…Попытался завопить. Изо рта выползло какое-то невнятное шипение. Шлёп – шлёп – шлёп… Что же делать? Что же делать?
- А-а-а-а! – с криком не так страшно - это я, заметив боковым зрением показавшиеся уже на моём пролёте сандалии, крепко прижал вертолётик к груди и, оттолкнувшись, полетел вниз…
- Вова-а-а-а… - мама… Где же ты, мама? Ёлки, как ударился рукой… Но реветь - потом, сейчас надо доползти до двери, там солнце, там безопасно… - Вова-а-а-а…
Еще немного, метр… Полметра… Я толкнул приоткрытую дверь и зажмурился от нереально яркого июньского солнышка. Всё-ё-ё…
- Вова-а-а-а… - Я с трудом поднял гудящую голову. Рядом, улыбаясь, стоял Колька. Он протянул руку и ласково потряс меня за плечо, комично выдав маминым голосом: - Вова-а-а-а…
*****
- Вова-а-а-а, вставай, опоздаю на работу… Вова-а-а-а…
Я, открыв глаза и обозревая диким взглядом убранство квартиры, быстро сел на кровати, а потом, поморщившись, потёр затёкшую руку.
- Проснулся? – в комнату заглянула мама. – Умываться и завтракать! Да поторапливайся!
- Тебе приснилось что-то? – мама накладывала мне, сидящему за столом, оладьи, щедро поливая их сметаной. – Бормотал, метался…
- Да не-е… - Я невольно вздрогнул, вспомнив. Ужас... – Так, ерунда всякая…
Ну в самом деле, не распространяться же теперь про этот дурацкий сон? Мама тогда больше никогда никуда не отпустит, в кино тоже, даже не сомневайтесь… Я довольно хмыкнул, вспоминая вчерашний поход. Мы с Колькой сами (...правда – после получасовой маминой инструкции) доехали на шумном трамвае через полгорода до нового кинотеатра «Иллюзион». Не зря ехали - фильм не просто понравился, он потряс. До глубины души! Надо будет поискать в папиной библиотеке Майн Рида или у деда спросить... А то, что маме не стал ничего рассказывать – правильно, понравилось, мол, и всё… Начнётся опять – «…впечатлительный мальчик, то, сё…». А «впечатлительному мальчику», между прочим, осенью в школу уже.
- Мам! А там, в кино, этот… Который Мориса Джеральда играл, такой… Красивый такой, как его зовут?
- Мориса Джеральда? – мама, застыв, внимательно смотрела на меня. – Какого ещё Мориса Джеральда? Так, я не поняла, там какой фильм-то идёт? Разве не «Москва-Кассиопея»?
- На него билетов не было, - я, извозив до ушей щёки в сметане, вовсю уплетал оладьи, - и мы пошли с Колькой на следующий сеанс. Две серии, представляешь?
- На «Всадник без головы»? - мама покачала головой. – Ну и ну…
- И вовсе даже не страшный он. К тому же мне семь лет!
- Ешь! Семь лет… У нас семь минут… Или ты передумал идти со мной на работу?
- Не-не-не, - я заторопился, – не передумал!
Мама работала на почте. Там жутко интересно и я обожал те дни, когда мама брала меня с собой. Что интересного? Об этом чуть позже, а сейчас…
- Олег Видов его зовут… - мама уже стояла в дверях. – Вова, выходим.
***
- Батюшки, кто к нам пришёл! – жизнерадостные женщины-почтальонши почтительно здоровались со мной. – Здравствуй, Володенька! Ну, хоть мужиком пахнуть сегодня будет…
- Здравствуйте! – вежливо и с достоинством кивал в ответ я. Только непонятно – а как пахнут мужики? Как-то по-особенному, что ли? Я, выкроив мгновение, украдкой понюхал ворот своей нарядной рубашки. Да вообще никак…
Почтальонши, разрезая бечёвки на красочно-ароматных увесистых пачках газет и журналов, без умолку болтали, улыбаясь. Я невольно прислушался.
- Зоя, твой-то переводчик как? На работу устроился? – спросила строгая тётенька со смешной шишкой из волос на затылке.
- Да никак… - лениво отозвалась крутобокая Зоя. – Переводит…
- Зоя, он у тебя переводчик? – ахнула молоденькая рыжая Люська, так её звали все. – С немецкого? Английского?
- Переводчик… - хихикнула мама. – Продукты переводит.
Почтальонши весело и дружно засмеялись.
«Не смешно…» - я потянул маму за рукав. – Мам, а мне что делать?
- Пока ничего, Володя. Можешь почитать.
Урррррррррра! Таких газет и журналов, которые попадали в мои руки на почте, если бы не эта самая почта, я бы никогда в жизни не увидел. Та-а-ак…
- А что почитать?
- Аля! – мама обернулась в сторону женщины с шишкой. – У нас что сегодня из детского?
- «Костёр»… «Мурзилка»… «Барвинок»… «Пионерская правда»… - тётя Аля строго посмотрела на меня. – Что читать будешь, Владимир?
- Всё! – восторженно выдохнул я.
***
- Привет, красавицы! – в помещение ввалился дядя Петя. О-о-о, вы не знаете дядю Петю? Огромадный такой, шофёр на почтовой «Волге». – Вован! Категорически!
Я довольно опасливо протянул дяде Пете ладонь. Страшновато – такие ручищи…
- Ну, доставка готова? Или, как всегда, сначала за письмами? – дядя Петя лихо подмигнул мне. – Поедешь?
Хы, спрашивает… Конечно! Но… Я вопросительно взглянул на строгую тётю Алю.
- Приедешь – дочитаешь, оставь там.
Вынимать письма из почтовых ящиков – дело ответственное. И когда его доверяют семилетнему мальчишке – это что-то да значит.
- Сам? – остановившись у первого ящика, синеющего на облезлой стене панельной пятиэтажки, спросил дядя Петя. – Помнишь, как? Или помочь?
- Помню… - я деловито выбрался из машины и взял с заднего сиденья специальный мешок с рамочкой. Это рамочку аккуратно вставляешь под почтовый ящик, щёлк! И с тихим шуршанием в мешок падают письма… Чьи-то надежды, мечты, просьбы, чья-то радость и грусть…
- Гля-ка, - громко сказала одна из бабулек, сидящих на лавочке у подъезда, - эт что за новый поштовый голубь? Аль воруешь?
Я обиженно кашлянул, решив промолчать.
- Молоденькой поштальон-то, - не унималась бабулька, - Зинке вон, из тридцать второй, жаних письма слал-слал из армии, кажный божий день по две штуки…
- По две штуки… - передразнила бабульку сидящая рядом. – А то ты считала, Матвеевна…
- Она сама хвастала! – повысив голос, оборвала подругу, такую же бабульку, Матвеевна, недовольно тряхнув бородавочным лицом. – Слал – слал, сердешный, слал-слал, и дослался. Зинка за поштальона и вышла…
Под дружное оханье и платкокачание я уселся в «Волгу», кивнув дяде Пете. Тот, обдав бабулек сизым облаком, тронулся.
- Гля-ка чё… - всё та же ехидная бабулька через открытое окно. – Молоденькой, а начальник ужо…
***
Ставить почтовый штемпель на собранных письмах тоже доверили мне. И тут уж я расстарался… Стук, наверное, был слышен на весь район. Почтальонши, торопливо формирующие пачки газет для доставки их в разные концы района, поначалу даже вздрагивали, опасливо косясь в мою сторону. Но я этого не замечал, честное слово. Высунув от усердия язык, я что было сил лупил по разнокалиберным письмам потёртым штемпелем, стараясь, чтоб отпечаток был виден чётко и ярко. Первой не выдержала мама.
- Нет, Володя, так не пойдёт. – Она уже складывала обратно в мешок непроштампованные конверты. – Ступай-ка ты в зал, ещё полчаса до открытия, успеешь закончить.
Я вышел в зал, поздоровался с красивыми кассиршами, важно глядящими на меня из полукруглых окошечек, и высыпал письма на краешек одного из двух здоровенных столов, стоящих посередине. Бумц! От звука штемпельного удара красивые кассирши подпрыгнули. Как и чернильницы с перьевыми ручками, стоящие на столах. Кстати, я ещё в прошлый раз заметил – если чернильницы не закрывать, в них обязательно набиваются мухи… Они чернила пьют, что ли?
- Воло-одя-я… - укоризненно пропела Елена Валентиновна, самая красивая после мамы в этом почтовом отделении. Да, забыл сказать – кассирш отчего-то звали по имени-отчеству… Именно – пропела. Красиво так… – Вольё-ёдьа-а… Ты чего так гремишь? Нежнее, нежнее... А чтоб разборчиво было – на-ка тебе подкладочку.
Я взял поданную Еленой Валентиновной в окошечко резиновую подкладку и попробовал «нежнее». Здорово! И чётко, и негромко!
- Спасибо! – благодарно кивнул я Елене Валентиновне. Та, коротко взглянув, кивнула в ответ и продолжила что-то там певуче рассказывать окружившим её коллегам.
- …Так вот, мне, говорит, перевод денежный должен придти, посмотрите. Ему, само собой – паспорт давайте. Нет у меня паспорта, отвечает, забыл, память уже, знаете ли… Не, без паспорта не можем, как без паспорта-то? А он – да вы на меня-то посмотрите, не узнаёте, что ли? Я ж Леонид Ильич! - Елена Валентиновна, умолкнув на мгновение, посмотрела через окошечко на меня. Но я ничего не видел и не слышал кроме своих конвертов. - Видим - видим, Леонид Ильич, очень похожи, но порядок есть порядок… Ну хорошо, докажите нам, что Вы – тот, за кого себя выдаёте… Как же я докажу? – спрашивает. Ну, как… Вот Магомаев был на прошлой неделе, так он спел, Эсамбаев позавчера – сплясал, и Вы что-нибудь эдакое придумайте… Тот только плечами пожимает да бровями шевелит… Ладно, говорите тогда - откуда ждёте перевод? Дык – в ответ – мне, мол, многие переводы шлют, всё прогрессивное человечество. Болгария, Чехословакия и сиськи-масиськи другие сосиски сраные… А, так это Вы, Леонид Ильич?
Кассирши, хихикая, разошлись по своим местам. И только Светлана, отвечающая за приём-выдачу посылок, застыла в недоумённой позе, засунув руки в карманы синего халата.
- Лен, я не поняла, а сосиски тут при чём? А эти... Сиськи-масиськи?
- Светка, ну ты даёшь… Повторяю медленно – «…и сиссськимасисськи другие сосссисссськисссраные»… Светка, да что с тобой? Телевизор не смотришь? "... и систематически другие социалистические страны!"
- Ааа! - хлопнула себя по лбу Светлана, улыбаясь, и, выйдя из-за стойки, остановилась около меня.
От Светланы вкусно пахло курагой. Или урюком, я всегда плохо разбирался в разнице между ними. Пахло всегда. Так же пахло и в её посылочном королевстве. Как будто во всех без исключения посылках был урюк…
- Вовка, угощайся! – Светлана, покрутив головой, взяла со стойки чистый бланк какого-то там извещения и, положив его передо мной, насыпала целую горку этого самого урюка… Или кураги.
- Спасибо, тётя Света! – я взял одну янтарную ягоду и посмотрел сквозь неё на свет, любуясь. – А откуда они у Вас?
- На огороде выросли… - засмеялась Светлана, запрокинув голову. – Откуда-откуда, да из посылок высыпаются порой. За конвейер уголок посылки зацепился, например, и всё… Ешь, мытые они.
***
- Посторонись! – рявкнул дядя Петя, проходя мимо с пачками газет и журналов. – Вольдемар, дверь придержи!
Дядя Петя поехал на доставку. Это когда сформированные по домам пачки развозятся и закрываются в специальных синих ящиках, находящихся в некоторых подъездах многоэтажек. А почтальон потом забирает эти пачки и раскладывает по почтовым ящикам. Ничего не скажешь, умно придумано - не таскать же такую тяжесть с собой или не возвращаться же после каждого дома на почту… А пачки и в самом деле тяжёленные. Это ж надо, сколько люди читают…
- Вова, - выглянула в зал мама. – Всё, собирайся, пора на участок.
- Рая! – обратился к маме дядя Петя, проходящий мимо меня с очередными пачками. – Восьмой - твой? Я что-то двадцать пятого дома по Жуковского не видел…
- Двадцать пятый по ходовику разнесу, чтоб время не терять. Всё, Петя, поезжай… – мама одела на плечо толстую коричневую сумку и взяла меня за руку. – Пошли…
- Пошли… - вздохнул я – эх, не успел дочитать кое-что... Но работа есть работа.
Я бодро зашагал рядом с мамой, осторожно вынув свою руку из маминой – да где ж такое видано, чтоб в семь лет за ручку с мамами ходили? Осенью в школу уже…
II.
- Вова-а-а-а……
Владимир Николаевич вздрогнул, потянулся, отгоняя усталость, и выключил обогреватель. Триста километров по заснеженной трассе - это вам не шутка... А зима в этом году тёплая. И снегу столько... Дворники, качнувшись, раздвинули на стекле мокроснежную кашу. «Только один концерт! – тут же бросилась в глаза попугайная афиша. – Группа «Лесоповал» и облезлый заголовок над афишей – «Культурно-развлекательный центр «Иллюзион». Сегодня на экране…»... "На экране"... На экране в "Иллюзионе" уже давно ничего не было...
Почтового отделения тоже не существовало. Припарковавшись у пластиковых дверей, над которыми в пол-дома расползлась надпись «Пельменная», Владимир Николаевич неторопливо вышел из машины.
Вместо массивных столов с архаичными чернильницами и перьевыми деревянными ручками, которые не столько писали, сколько царапали бумагу, зал заполонили металлопластиковые белые столы, стерильно-равнодушно ожидающие посетителей. Вместо окошечек со слегка надменными красавицами-кассиршами гремела тарелками линия раздачи.
- Пельмени будете? – яснощёкая раздатчица застыла наизготовку.
Владимир Николаевич поспешно кивнул. А почему бы не отобедать, в самом деле?
- С курицей, рыбой, редькой?
- С редькой? – хмыкнул Владимир Николаевич слегка удивлённо. – Молодцы… Сто лет не ел пельменей с редькой. А что, традиционных сегодня нет?
- Это каких? – недоумённо.
- Мясных… - улыбнулся Владимир Николаевич.
- Да как же нет? – улыбнулась в ответ девушка. – Я разве о них не спросила?
«Улица Жуковского, 25» промелькнуло за окном автомобиля. Владимир Николаевич неожиданно даже для себя вывернул руль и через пару секунд остановился у большого серого дома сталинской постройки. Дом выглядел несколько устало. «Да и не такой уж он и большой, оказывается…» - мысленно отметил мужчина, выходя из машины.
- Дяденька, открыть Вам дверь? – подбегая, снисходительно спросила девочка в облепленной снегом шубке и с картонкой в руке. После кивка она торжественно расстегнула шубку и, вытащив из-под неё магнитный ключ, висящий на шейной верёвочке, прильнула к замку.
- Проходите, дяденька! - добрая девочка застегнулась, надела болтающиеся на резинке под рукавами варежки с примёрзшими ледяными култышками, и, довольная, побежала на горку, не обратив внимания на летевшее за ней следом «спасибо».
В подъезде было сумрачно и как-то неуютно… Как же всё-таки наши детские впечатления отличаются от реальности... Они, затекая к нам в голову бесконечным бурным ручейком, словно отстаиваются там. Всё серое и хмурое безвозвратно оседает на дно, а на поверхности остаются лишь хрустально-восторженные сверкающие воды...
Владимир Николаевич подошёл к первой же квартирной двери и, улыбнувшись, потрогал рукой в мягкой кожаной перчатке металлический ключик-крутилку. С величайшим трудом он подавил в себе желание поддаться закрашенной, но ещё вполне читаемой надписи, выбитой вокруг ключика. Надпись гласила «Прошу повернуть»…
*****
«Прошу повернуть» - прочёл я вокруг странной рукоятки, торчащей из двери. Рукоятка напоминала хвостовик ключика, которым заводят игрушки… «Хмм… - озадаченно подумал я. – Просят повернуть… А зачем?»
Читать я умел давно, с пяти лет. Более того, читал довольно бегло, отчего грядущей школы ну нисколечко не боялся. А зря… Забегая вперёд, скажу - через месяц после начала занятий я получу единицу… по чтению!
На коварное и неожиданное предложение учительницы продолжить чтение именно с того места, на котором остановились, я лихорадочно и беспомощно заводил пальцем по странице букваря, другой рукой подталкивая соседа по парте – а где остановились-то? Сосед молчал, как рыба, подобострастно взирая на учительницу, стоящую в двух шагах и зорко следящую за обстановкой… В этот день проходили слоги с буквой «м». «Ма-ма мы-ла ра-му…» - гундосили коллеги-первоклашки. А мне же было скучно до слёз. Весь букварь, прочитанный от корки до корки ещё год назад, я знал чуть ли не наизусть. Поэтому разглядывание мушиных приключений на классном окне было куда более интересным занятием. Или, на худой конец, изучение портретов, висящих над коричневой школьной доской.
Коротко стриженный Маяковский донельзя напоминал дядю Васю из соседнего подъезда, человека громкоголосого и жуткого матерщинника. Пальцы дяди Васи издалека казались синими от количества изображений каких-то несуразных колец. Гоголь поражал тихой хитростью, прячущейся в каждой черточке его лица, Толстой – бородой, а Есенин походил на десятиклассника, нёсшего девочку со звонком на торжественной линейке. И лишь только Чехов был похож на писателя – пенсне, умные и строгие глаза… Вот тут-то, в этот самый момент и прозвучало явно непродуманное задание учительницы...
Кстати, надо было видеть, как хохотала мама, обнаружив этот «кол» в дневнике – она-то прекрасно знала, какой я читатель… Впрочем, прохохотавшись, мама стала серьёзной, не отпустила в этот день на улицу, а вечером, после выполнения домашнего задания, заставила прочесть вслух книжку «Тим Талер, или Проданный смех» какого-то там Крюса. Наверное, мама ещё раз хотела убедиться, что единица по чтению – это всё-таки недоразумение…
«Прошу повернуть» - ещё раз прочёл я, желая убедиться, что он всё понял правильно. Правильно… Просят. Рука поднялась сама собой и повернула ключик, который неожиданно отозвался какими-то странными звякающе-стукающими глухими звуками…
- Вова, ты где там? – спросила мама с площадки между первым и вторым этажом, оттуда, где обычно располагаются почтовые ящики. – Иди сюда, мне нужна твоя помощь.
Но помочь маме я уже не мог – дверь с ключом, щёлкнув, отворилась. Возникший на пороге взлохмаченный седой старичок в длинном чёрном халате, похожий на Кащея в исполнении Милляра, в мгновение ока ухватил меня костлявыми пальцами за плечо, тут же обратившись из доброго старичка в злобного старикашку.
- Опять? – возопил старикашка истеричным тенорком. – Ну, на этот раз ты попался, негодник!
- Пустите! – попытался вырваться я. Ага... Не тут-то было…
- Я тебе покажу, как… - пыхтя, настырный старикашка пытался затащить меня в свою тёмную нору.
- Мама-а! – я пошёл на крайние меры, отчаянно цепляясь за дверной косяк.
- Семён Яковлевич, - мама, оказывается, уже стояла за спиной. – Ай-ай-ай… Отпустите мальчика. Это сын мой.
Старикашка отцепился и, зловредно улыбаясь, поздоровался с мамой.
- …Да понимаете, Раечка, эти противные мальчишки всё время крутят мой звонок. – масляно зафальцетил старикашка. – Крутнут и убегают…
- Это я попросила Володю позвонить к Вам. – не моргнув глазом, соврала мама. Хмм... Я, благоразумно спрятавшийся за её спиной, хотел было посмотреть маме в лицо, но выходить из-за надёжной спины было страшновато. – Чтобы напомнить, что завтра принесут пенсию…
Слово «пенсия» вызвало в облике старикашки потрясающие метаморфозы – его глазки из злых стали какими-то мечтательными, а улыбка тонких бескровных губ достигла ушей.
- Да-да, таки буду ждать… - старикашка перевёл взгляд на меня. – Сынишка, говорите? Хо-ороший какой мальчик… - к моей голове потянулась было сморщенная рука, но я своевременно отступил на шаг назад. Ещё превратит в крысу какую-нибудь… Отчего он вторую руку за спиной прячет? Что там? Яд или волшебная палочка?
- Вова, вот тут номер квартиры… - мама сунула мне в руки странную книгу, испещрённую записями и пометками. Это и был, видимо, тот самый важный «ходовик». – А тут перечень корреспонденции. Читай!
- Квартира один, - я старательно начал разбирать торопливый мамин почерк. – «Правда», «Известия», «Уральский рабочий», «Пионерская правда».
Мама, почти не глядя, ловкими движениями достала из сумки нужные газеты и, сложив их, засунула в почтовый ящик.
- Дальше!
- Квартира два. «Труд», «Комсомольская правда», «На смену!»… Квартира три. «Зю… Зюддой…» Мам, непонятно!
- «Зюддойче цайтунг»… - мама была серьёзна и собрана. - Что ещё?
- Всё! Квартира четыре…
***
- Ну, всё… - устало сказала мама, выходя из последнего подъезда, наверное, восьмого или девятого многоквартирного дома. – Остался частный сектор… Пообедаем?
- Ага… - вылезая из забавного дворового металлического автомобильчика, охотно согласился я. В последние дома я уже не заходил, тщательно изучая незнакомые дворы. Помощь маме была не нужна – она доставала из синих ящиков пачки с уже разложенными и готовыми поквартирными комплектами и быстро раскладывала их согласно своим же карандашным закорючкам на каждом комплекте. – А где?
- В столовой, конечно. Вот в этой… - мама толкнула стеклянную дверь. – Заходи…
В столовой было довольно людно. Я, сбегав за подносами для себя и мамы, встал в очередь за двумя здоровенными молчаливыми парнями. Мама тем временем присела на свободный стул, вытянув уставшие ноги.
- Первое будете? – это парням.
- Нет… - отрицательно и дружно покачали они головами. – Тройное пюре и три бифштекса… Нет, давайте лучше – четыре пюре и четыре бифштекса.
- Каждому?
- Да-да…
- В одну тарелку не войдёт, я поделю?
- Конечно.
У меня челюсть отпала, когда он увидел на подносах парней горы картофельного пюре и груду внушительных бифштексов. Нифига се, обжоры!
- Чё рот открыл? – усмехнулся один из парней, тот, за которым передвигался я со своим и маминым подносами. – Сам-то вон аж с двумя подносами…
- Это маме! – возразил я, отчаянно сигнализируя маме рукой, что подошла очередь. – И вы всё это съедите?
- Большому человеку – большой обед. Будешь столько же есть, станешь сильным… - и парень, присев передо мной, согнул руку, напрягая бицепс.
- Ого! – я почтительно потыкал пальцем в играющую каменную мышцу. – Кла-а-асс… А вы кто? Штангисты?
- Ну да… - усмехнулся парень, выпрямляясь. – Разве мы похожи на этих толстяков? Культуристы мы… Только – тссс, официально-то мы штангисты, ты угадал…
- А как это - культуристы?
- Вова, не приставай к людям… - сказала мама, подходя. – Ты что кушать будешь?
- Мам, мне такую же котлету и такое же пюре! – я кивнул на подносы улыбающихся культуристов. – А суп я тоже не буду, как они!
- Ты заходи, брат… - беря в руки поднос, сказал парень. – Спортивный клуб «Уралец». Здесь, в соседнем дворе…
- Ладно… - пробормотал я, провожая восхищённым взглядом широкоплечие фигуры.
***
Расстояния в частном секторе были совсем другими. Тягучими и скучными. Хорошо, что сумка стала гораздо легче... Мама достала откуда-то из кустов длинную крепкую палку и вручила её мне.
- Держи… - пряча улыбку, сказала мама.
- Зачем это? – я, удивлённо.
- Защищать меня будешь. Я ж сегодня не одна, с защитником.
- От кого защищать-то, мама? – обеспокоенно завертел головой я.
- Мало ли… - неопределённо и загадочно ответила она.
Собаки появились словно ниоткуда. Словно они материализовались из подрагивающего на солнце июньского воздуха. Впереди бежал лохматый чёрный пес, низко опустивший нос к земле. Бежал молча, отчего казался ещё страшнее. А за ним, время от времени подтявкивая, семенили две шавки помельче, при каждом удобном случае бросающиеся вперёд, старательно облаивающие всё движущееся и периодически посматривающие на чёрного в поисках одобрения.
- Следи за чёрным… - шепнула мне мама. – Он этой палки боится, но напасть может.
Мамочки… Я остановился и уставился на приближающихся псов. Подручные рванули вперёд, заходясь лаем и поднимая пыль на иссохшей дороге. Ёёёё - я размахнулся. И в это момент чёрный пёс, коротко рыкнув, изменил траекторию движения, резко свернув влево. Шавки остановились, словно наткнулись на невидимый барьер, и, продолжая огорчённо лаять, то и дело оглядываясь, устремились за вожаком.
- Фуууф… - облегчённо выдохнул я, опуская дубину и оглядываясь в поисках мамы. Мама стояла сзади. – Мам, ты испугалась? Не надо пугаться, я бы им показал… Я ж не маленький, мне в школу...
- Я знаю. Ты мужчина. – спокойно ответила мама. – Спасибо, Володя.
Остальной путь был преодолён без происшествий. Я, неимоверно гордый собой, ни на шаг не отходя от мамы, внимательно наблюдал за обстановкой.
- Всё, - мама забрала у меня оружие и бросила его в кусты. – Отработали… Спасибо за помощь!
- Пожалуйста… - вежливо кивнул я, почувствовав некоторую усталость. Нелёгкое это дело – работа.
***
- Рая! – Елена Валентиновна выскочила из-за стойки им навстречу. Боже, она стала ещё красивее, накрасив губы и подведя глаза. – Рай, там фотограф тебя ждёт, на Доску Почёта снимать будет. Давай сумку и дуй в туалет, вот тебе тушь, помада… Расчёска есть?
- Есть… - мама явно растерялась. – Да ну, Доска Почёта…Устала...
- Иди-иди! – легонько подтолкнула Елена Валентиновна маму. – Он тебя два часа уже ждёт.
Мама, стесняясь зрителей, облепивших периметр, стояла на фоне чисто выбеленной стены, глядя в объектив допотопного фотоаппарата на ножках и с матерчатой накидкой для фотографа.
- Так-так… - суетился у аппарата смешной лысый мужичок. – Осталась одна пластина, поэтому делаем всё старательно и на совесть... Внимание! Смотрим сюда!
Мужичок скрылся под накидкой.
- Хорошо! – глухо донеслось оттуда. – Снимаю!
И в это самое мгновение мама выронила расчёску, которую нервно сжимала в руке. Невольно подавшись вперёд, мама смущённо улыбнулась. Щёлк!
- Интересно Вы получились… - пробурчал мужичок, выбираясь из-под накидки. – А не хотите сделать у меня художественное фото? Вы очень красиво получитесь со цветами. С алыми розами… Именно алыми!
- Спасибо. – мама взяла поднятую мной, метнувшимся, расчёску. – Мы домой хотим, правда, Володя?
- Да уж…
*****
Владимир Николаевич бросил машину у заснеженных ворот и, подняв меховой ворот коротенькой дублёной куртки, зашагал по нечищеной дороге, невольно ускоряя шаг.
Маму он увидел издалека. Она стояла, чуть подавшись вперёд, навстречу сыну.
- Вова-а-а-а…
- Мама… - прошептал Владимир Николаевич и, не выдержав, побежал. Мама застыла в ожидании…
- Мама… - по-детски беспомощно протянул к ней руки Владимир Николаевич, с трудом сдерживая слёзы. Мама успокаивающе и чуть растерянно улыбалась…
- Здравствуй, мама… - Владимир Николаевич, упав на колени и бросив перчатки прямо на снег, аккуратно очистил фото от налипшей мокрой каши и, вынув из-за пазухи, от сердца, пару алых роз, бережно положил их на могилку.
PS ...Отдельное спасибо Черепаху Тортилло за http://www.proza.ru/2010/09/13/1146