Носилки, в которых Игэа и Сашиа рабы принесли к зданию Иокамма – рядом с храмом Шу-эна Всесветлого – едва смогли поставить на землю. Сотни людей, знатных и простых, собрались к зданию совета города.
- Уже сказали, он согласился или нет?
- Говорят, согласился!
- Он не мог согласиться!
- А я говорю вам – согласился!
- Бросит черный ладан на алтарь?
- Ты что! Разве алтари так соединяют?
Разговор переходил в перебранку.
- Надо уйти к великому водопаду Аир, и там заколоть пятерых коней, полить их кровью алтарь Всесветлого, посвятить его Темноогненному, и возжечь священный темный огонь.
- Так Аир в неделе пути!
- А что ты думал? Великое священнодействие! И великий жрец должен одеть золотую кольчугу. Она под алтарем хранится в храме Шу-эна. Ее редко надевают. Не каждый даже год.
- Да не согласится ли-шо-Миоци на такое безбожие!
- Не он, так другой кто-то согласится… Вон, его дружок, Игэа, мигом к своим переметнулся… Вон, вон, видите – из носилок своих бархатных выскочил, бежит, едва не падает… опоздать боится…
Сашиа задернула занавески носилок и заплакала. Никто не видел ее, никто не мог слышать ее плача. Было шумно, толпа гудела и тяжела ткань полога носилок колыхалась от движения людей.
Игэа ушел в Иокамм и не возвращается. Никаких вестей. Сашиа плеснула на ладони воды из кувшина и умыла лицо.
Вдруг стало тихо. В толпе произошло колыхание, и она замерла, словно каждый человек перестал на мгновение дышать.
Все смотрели на лестницу Иокамма. Там, на ее вершине, стоял кто-то в простой одежде белогорца – без плаща, в одной длинной рубахе, через распах которой были видны страшные шрамы от посвящения. Он был подпоясан простой грубой веревкой, а на ней висели фляга из коры дерева луниэ и нож из стали с островов Соиэнау.
- Миоци… Миоци… - зашептались в толпе.
Миоци молча стоял на лестнице и смотрел на толпу. Потом он снял с головы жреческую повязку, и она упала на ступени. Его светлые волосы разлетелись от порыва ветра, на мгновенье закрывая взор великого жреца. Он отвел пряди пальцами и сделал шаг по лестнице вниз.
Сзади него в темноте сводов дворца Иокамма виднелись фигуры – лиц не было видно – фроуэрцев.
Миоци спустился, медленно ступая на раскаленный зноем камень лестницы. В полной тишине прошел он среди толпы, в благоговейном ужасе не сводящей с него глаз. Это последний жрец Всесветлого, пришедший не более двух весен назад, уходит к реке, чтобы там в посте и молитве ждать дня соединения алтарей. Какой же дал он ответ Иокамму? Будь этот ответ угоден фроуэрцам, не так бы он выходил, но с почетом и песнями сопровождающих его жрецов… Но он выходит один.
Толпа расступалась, давая ему дорогу. Миоци смотрел куда-то далеко вперед – перед собой, в сторону водопада Аир, куда ему надлежало идти в новую луну. Заколет он там коней или же…
Фроуэрцы смотрели ему вслед. Внизу в толпе никто не слышал, как юный Игъаар, которого еще придерживали слуги, слабым, но твердым голосом приказал:
- Воля правителя Фроуэро в том, чтобы исполнить просьбу Игэа Игэ.
Но в толпе увидели, как из носилок, покрытых светлой парчой, выпрыгнула девушка и подбежала к великому жрецу. Он взял ее за руку, и они вместе пошли в сторону рощи у храма Ладья.
+++
- За нами никто не идет, - то ли утвердительно сказал, то ли спросил Миоци.
- Никто, брат.
- Нам придется жить здесь, Сашиа. На берегу ручья. До тех пор, пока я не уйду на Аир.
- Я уйду туда с тобой, Аирэи.
- Нет.
- Не говори мне – «нет».
- Великий жрец уходит на Аир один.
- Тогда… я дам обет башни.
Миоци промолчал, снимая с пояса нож и смачивая волосы водой из ручья. Темная вода бежала под темными деревьями, он склонился над ней, опускаясь на колени на ворох листьев, присыпанных снегом.
Сашиа стала на колени рядом с ним, в тревоге касаясь его запястья:
- Что ты хочешь делать, брат?
Он не ответил, но слегка улыбнулся ей – так, что она успокоилась.
Через мгновенье его белые пряди упали в воду ручья. Вода приняла их и унесла. Некоторые были окрашены кровью – и вода смыла кровь.
Миоци повернулся к Сашиа – наголо обритый, в простой белогорской рубахе.
- Я не хочу, чтобы ты давала обет башни, сестра, - сказал он, и его глаза потемнели, и стали как вода в ручье – темными. – Я сейчас разведу костер и сложу шалаш. Почему ты не спрашиваешь, отчего я не отсылаю тебя домой?
- Я не уйду домой, - тряхнула головой Сашиа. – Я останусь с тобой.
- У нас больше нет дома, сестра, - грустно улыбнулся ей Миоци. – Все имение храма Всесветлого, предназначенное для великого жреца, отдано в казну Фроуэро. И рабы – тоже.
- Бедная Тэлиай! – воскликнула Сашиа.
- Я дал ей вольную уже давно. Ей и Наэ. Когда узнал, что Огаэ … погиб в буране.
Миоци умолк.
- Всесветлый молчит, Великий Уснувший не отвечает, - заговорил Миоци распевно, словно читал гимн. – Это не имеет значения для того, кто посвятил себя служению Небу. Если Уснувший молчит и не действует, то посвященный должен совершать свое дело, это никто не отменял и его обеты он не возвращает назад. Да примут воды Аир служителя Всесветлого – если один неверен, то другой из них верен.
- Что это значит? – спросила Сашиа, перебивая брата. – Великий Уснувший – неверен? Так говорится в гимне? Человек становится на его место?
- Это таинственный гимн, - отвечал Миоци. – Нельзя сказать, кто первый, а кто второй, кто верен, а кто нет. В одном из толкований намекается, что речь о самом первом жреце и его выборе против Уснувшего и про то, что из-за этого жертвы не отменены, и Уснувший верен. Но есть и другие толкования, и их большинство. Они говорят, что это – о верности белогорским обетам, и здесь просто показываются два пути людей, верного и неверного, а об Уснувшем и речи нет.
- Мы проведем эти дни в беседах, брат, - улыбнулась Сашиа. – Мне их так не хватало! Но скажи, как ты думаешь сам?
- Я думаю, - ответил Миоци, - что Великий Уснувший велик в сне своем. Он не слышит и не знает ничего. Я даже не поднимаю руку, произнося его имя, ибо это бессмысленно. Он вне всего. Он велик и в силу своего величия не может явиться и сказаться.
- Тогда он слаб, - возразила Сашиа. – Если его величие не дает ему явить себя.
- Я забыл, что ты – карисутэ, сестренка, - покачал головой Миоци. – Вы – народ грез.
- Почему? – удивилась Сашиа.
- Так вас называют со времен мудреца Эннаэ Гаэ. Это только во сне может пригрезится, что Великий Уснувший стал так близок людям. О, не спорь, не спорь – я знаю ваши споры, я читал ваши книги… даже свиток, который оставил моему бедному Огаэ его отец…- Миоци захлебнулся словами и смолк на мгновение. Потом он тихо добавил – уже другим, глухим голосом: - Я все читал. Никуда это не годится. Все не так. Все просто и страшно. Уснувший не откроется.
- Эалиэ! – раздался крик позади них. Миоци вздрогнул, но усилием воли заставил себя не обернуться.
- Посмотри, посмотри, брат, - заговорила Сашиа, смеясь. – Это Игэа!
Игэа подъехал к ним верхом, держа здоровой рукой в поводу вороного коня Миоци.
- Садись в седло – и поедем домой. Тэлиай накрыла нам скромный белогорский ужин.
- Ужин? Куда мы поедем? – растерянно спросил Миоци.
Игэа печально смотрел то на друга, то на пряди его волос, еще лежащих на земле и не унесенных потоком.
- Мне отдали имение великих жрецов храма Шу-эна, Аирэи, - просто сказал Игэа. – И я хочу, чтобы ты и Сашиа жили у меня. Тем более, что Сашиа теперь – под моей опекой.
Миоци непонимающе смотрел на него.
- Игэа! Как… да когда ты все успел?
- Да уж постарался! – засмеялся фроуэрец. – Мы поедем верхом, а Сашиа отнесут на закрытых носилках. Я – ее опекун и обязан о ней заботиться, ты же не против?
Продолжение - http://www.proza.ru/2010/07/18/1201
Предыдущее - http://www.proza.ru/2010/07/02/1184
Начало - http://www.proza.ru/2009/04/26/635 и http://www.proza.ru/2009/06/19/987