+++
…Миоци подошел к лежащему на земле ничком Игэа.
- Встань, друг мой, - тихо сказал он, склоняясь над ним. – Встань, обопрись на мое плечо и вставай…
- Буран… Они попали в буран… - бессвязно шептал Игэа, вцепившись пальцами в волосы и медленно качая головой. – Нет следов… Никто не может найти… пять дней… не стоит искать… скажи своим людям… хватит… пусть больше никто не погибнет… там, в степи…
Он упал на колени, уронил лицо в свои худые ладони и затрясся от рыданий.
- Ты пьян, Игэа, - снова сказал Миоци. – Идем со мной… Тебе надо уйти отсюда…
- Да, я пьян! И я останусь здесь! – закричал он, захлебываясь слезами. - Ты не заберешь меня силой! Или ты думаешь, что мне нужна золотая фроуэрская цепь на шею? Мне? Нужна эта цепь? Когда я потерял Аэй и своих детей… о, Миоци! – Игэа оттолкнул пустые кувшины, в которых когда-то была настойка луниэ, и они с грохотом покатились вниз по голым каменным ступеням, падая на ужа, свернувшегося в клубок в опустелом доме.
- Нет, Игэа, ты пойдешь со мной, - решительно сказал Миоци, запихивая Патпата в корзину. - Ты будешь жить со мной и Сашиа. Пойдем.
Он снова помог Игэа подняться и тот, не отпуская ладоней от лица, покорно пошел за своим другом, качаясь и путаясь в длинном теплом белом плаще к повозке среди сияющего белизной снега…
+++
У входа в юрту горел костер. Ночное небо было высоким и чистым, и в нем, как отсветы дальних гигантских костров, полыхали звезды.
Аэй и Эна о чем-то тихо переговаривались. Каэрэ отвернулся к стене юрты, уткнув лицо в шкуру дикого быка, висевшую на шестах. Он очень устал.
- Каэрэ, Эна хочет тебя осмотреть. Он, может быть, поможет тебе, - Аэй, склоняясь над ним, осторожно тронула его за плечо. – Раньше у нас для этого не было времени, мы торопились, а теперь мы в безопасности.
Каэрэ ничего не ответил. Он был готов умолять лишь об одном – чтобы его оставили в покое. Он хотел молча лежать рядом с мертвой шкурой быка и ничего больше не ждать.
- Каэрэ! – снова обратилась к нему Аэй.
- Я устал, - проговорил он сквозь зубы.
- Не упрямься. Тебе ведь ничего не нужно делать.
Она стала помогать ему снять рубаху – словно он был ребенком, как Лэла или Огаэ. Даже Огаэ уже не настолько послушен! Но за все то долгое время, что Каэрэ пробыл в семье Игэа, он привык, что она обращается с ним, как с ребенком. Спорить не было сил. Он даже перестал чувствовать стыд за свою наготу перед Аэй.
Внезапно появился Циэ, и, весело сказав что-то про женские уговоры, без особых церемоний вытряхнул Каэрэ из его рубахи и, легко подняв на руки, перенес к костру и уложил на расстеленную медвежью шкуру.
- Что такое – хоти - не хоти разговариваешь тут! – строго заметил он. – Эна тебя лечи делай будет. Я гляди, ты больной-больной стал.
Каэрэ сглотнул, чтобы подавить раздражение, закипевшее в нем от слов старого товарища. Ему вдруг вспомнилось – ярко до боли в глазах – то далекое время, когда он мог сам ходить, бегать, ездить верхом. Он ведь когда-то мог сам распоряжаться своим, теперь таким беспомощным телом… а теперь он распростерт на медвежьей шкуре – совсем нагой, против своей воли. Для чего? Чтобы этот Эна попытался что-нибудь сделать – а это несомненно будет больно, о, как же он устал от боли! – или чтобы он глубокомысленно заявил, что сделать уже ничего нельзя. Как будто это не видно и так. Даже Игэа не смог поставить его на ноги, хотя благодаря его бальзамам и заботе Аэй раны Каэрэ зажили.
Каэрэ посмотрел на лица друзей, сидевших вокруг него – они отчего-то затуманились. Он стиснул зубы и простонал с бессильной злобой:
- Что вы все на меня уставились?!
- Ты что, а? – удивился Циэ.
Он услышал, как Огаэ говорит Лэле: «Идем, тебе незачем здесь быть!» Даже интонация у него такая же, как и у его учителя, когда он обращался к Сашиа! Аэй сорвала с головы пестрый платок и набросила его на Каэрэ.
Каэрэ почувствовал, как по его щеке ползет предательская слеза. О, только не при Циэ и Эне! Аэй он не боялся. Она давно знала, что он может подолгу плакать, уткнувшись в подушку или простынь – она не утешала его, просто оставляла одного, а потом приносила ему холодной воды для умывания. Как он был благодарен ей за это молчаливое участие!
Но при Циэ, огромном, как степной валун, сильном, пышущем здоровьем Циэ его, Каэрэ, слезы были бы еще более постыдны, чем его жалкое состояние.
- Совсем худой, совсем больной-больной, - донеслись до него сокрушенные восклицания степняка.
Циэ зашевелился - словно огромный камень ожил - встал и отошел, чтобы уступить место вошедшему в юрту Эне.
Эна опустился на колени рядом с Каэрэ. От его одежды пахло конями и отчего-то – свежеиспеченным хлебом. «Откуда в степи хлеб?» - подумал вдруг Каэрэ.
Эна приложил ухо к его груди и долго слушал, как бьется сердце Каэрэ. Потом, встряхнув копной своих золотистых волос, он положил свои ладони на его ключицы, потом – на скулы, незаметно отерев влажный след на щеке Каэрэ. Потом он положил правую ладонь на его лоб, а после этого ощупал все тело Каэрэ, словно прислушиваясь при этом к чему-то – словно он мог слышать руками. Каэрэ отчего-то вспомнил Иэ. В прикосновении немного шершавых ладоней Эны чувствовалась сила, подобная силе тепла солнечного луча.
- Ты болен давно, - сказал Эна просто и глубоко. – Но кто тебя ударил совсем недавно?
Он снова положил руки на его скулы, обхватив череп с двух сторон. Руки его коснулись переносицы Каэрэ, а затем вернулись к затылочным и височным костям.
Аэй, с надеждой следя за Эной, начала:
- Его…
Но звонкий взволнованный голос Огаэ опередил ее:
- Ли-шо-Миоци не бил его!
Мальчик, захлебываясь словами, начал говорит, обращаясь к Эне:
- Учитель Миоци просто очень рассердился, что Каэрэ разговаривает с его сестрой.
- Старших не надо перебивай делать! – рявкнул Циэ. – Сиди молча делай!
- Учитель Миоци не бил его! – кричал возбужденно Огаэ, не обращая внимания на Циэ. – Он ударил Сашиа, а Каэрэ ударил его, а он оттолкнул его, и тот упал, но он его не бил!
- Огаэ, родной, - растерянно проговорила Аэй, пытаясь обнять мальчика. – Мы же не спорим с тобой! Да, Эна – так это и было.
Огаэ высвободился из ее объятий и забился в угол юрты.
- Сашиа? Та самая вышивальщица? – удивленно загудел Циэ. – Миоци, великий жрец, ее брат бывай?
Эна на мгновение убрал руки с головы Каэрэ. Тот попытался приподняться на локте и сдавленно спросил – в его голосе было возмущение и ненависть:
- Так Миоци женат на родной сестре?
Вдалеке заржали кони. Повисла тишина.
- Что спросил? Глупость спросил сделал! – первым нарушил ее, зарокотав, как далекий гром, Циэ.
- Каэрэ, - медленно и осторожно выговаривая слова произнесла Аэй. – Ли-шо-Миоци не женат. Сашиа - п р о с т о его сестра.
И она вдруг расплакалась и выбежала из юрты.
- Куда ушла мама? – раздался голосок Лэлы.
- Сейчас вернется, - ответил ей ласково Эна. – Ты не убегай за ней.
Она, в самом деле, очень быстро вернулась. Эна обратился к ней, как к старшей:
- Сядь рядом со мной, сестрица. Это ведь ты ухаживала за этим всадником все это время?
Она кивнула.
- Ты был сильный человек, теперь ты – как тень того человека, - сказал тихо Эна с невыразимым состраданием в голосе.
Каэрэ, казалось, не слышал его.
- Твои кости все еще помнят твои давние страдания, - проговорил Эна. – Эта твоя старая, старая боль… ты сможешь победить ее, только если захочешь жить.
- Ты хочешь жить, Каэрэ? – умоляюще спросила Аэй, едва не заплакав снова. –Ты ведь хочешь жить, правда?
- Женщина, ты глупости говорить делай… - начал Эна, но осекся под взглядом Эны.
- Скажи, что ты хочешь жить, Каэрэ, - просунула свою белокурую головку между матерью и Эной Лэла.
Он глубоко вздохнул – словно с его груди убрали тяжкий, неподъемный груз – и посмотрел на лица Аэй и Эны. В их глазах была мольба, тревога и надежда. Они ждали его слова.
Тишина повисла над лугом и озером – словно струна, натянутая, готовая зазвенеть.
- Да, хочу! - сказал Каэрэ и неожиданно для себя улыбнулся.
… Эна долго возился с ним – сжимал и слегка поворачивал его кости в суставах, сминал и расправлял его ссохшиеся мышцы и сухожилия, растирал кожу. Это было больно, и Каэрэ часто вскрикивал, но это была совсем иная боль, чем та, которая жила в его теле с того времени, как он увидел «черное солнце». Тупая головная боль – спутница его неотлучной бессонницы – сменившись острой и пронизывающей, исчезла. Ему стало тепло. Усталость сменилась сном. Кровь словно согрелась и ожила в нем и начала струиться по всем жилам и жилкам его исстрадавшегося тела.
«Она – его с е с т р а» - подумал Каэрэ в который раз и, снова ощутив мир вокруг него – иной, изменившийся, полный звуков и дальних звонов, - провалился в забытье сна.
Продолжение - http://www.proza.ru/2010/07/02/1184
Предыдущее - http://www.proza.ru/2010/06/12/1104
Начало - http://www.proza.ru/2009/04/26/635 и http://www.proza.ru/2009/06/19/987