8.16. С Новым годом
Очарованные запахом Карины, «волки» обступили её.
– Ух ты, какая!
Они трогали, гладили и нюхали её, а она затравленно озиралась, ища глазами меня. Я ободряюще улыбнулась ей, давая понять, что ситуация под контролем. «Волков» же интересовал вопрос:
– Аврора, это что – правда твоя дочка?
Я подтвердила это. Альбина, старшая пятой группы, хотела её поцеловать, но Карина истолковала её намерения превратно и с криком бросилась ко мне. «Волки» засмеялись, а Альбина проговорила недоуменно:
– Неужели я такая страшная?
Ей ответили:
– С тех пор, как ты в последний раз видела себя в зеркале, прошло двести лет!
Альбина показала шутнику кулак.
Удовлетворив их любопытство, я увела Карину обратно в комнату. Как только дверь закрылась, Карина сразу юркнула под одеяло. Вытащив из пакетика леденец, она зашуршала фантиком, сунула конфету в рот и съёжилась в комочек. Я обняла её.
– Я хочу, чтобы они тебя знали. И чтобы ты их знала и не боялась. Ни при мне, ни в моё отсутствие ни один «волк» не причинит тебе зла. А если кто-то всё-таки посмеет тебя обидеть, я самолично отрублю ему крылья.
Она содрогнулась.
– Не бойся, куколка, до этого не дойдёт… Всё будет хорошо.
В Новый год на базе была только пятая группа. Я уговорила Карину выйти к ним ещё раз. «Волки» были заняты тем, что украшали мишурой и серпантином койки. Карина, увидев койки, недоуменно спросила:
– А разве вы спите не в гробах?
Ответом ей был смех, а я сказала:
– Нет, детка, гробы – это сказка.
В главном отсеке для общего сбора стояла ёлка, худо-бедно обвешанная какими-то игрушками.
– Можно, я помогу? – робко вызвалась Карина.
Она стала вырезать из бумаги снежинки и обклеивать ими стены – насколько могла дотянуться. Чтобы помочь ей приклеить их повыше, Баярд, самый рослый «волк» в группе, посадил её к себе на плечо. Потом Карина вырезала из бумаги фонарики, и их подвесили к потолку. Новогоднее украшение получилось не бог весть какое, но дух Нового года проник и в такое мрачное место, как логово «чёрных волков».
8.17. Последние сомнения
Утром первого января я всё-таки покинула мою куколку, поручив Виктории присматривать за ней. Вернуться мне удалось только в ночь с четвёртого на пятое.
Виктория доложила, что уже почти все «волки» познакомились с Кариной и буквально завалили её подарками. Каждый считал чуть ли не своим долгом преподнести ей что-нибудь – мягкие игрушки, сладости, фрукты, духи, косметику. Девятка Алекса уже доставила для неё еду, и она ни в чём не нуждалась.
Входя в комнату, я споткнулась о большого плюшевого льва. Повсюду стояли корзинки и подарочные коробки. Карина сладко спала, закутавшись в одеяло, и я не решилась её будить и просить подвинуться. Свернув куртку и подложив её под голову, я улеглась на полу.
Меня разбудил шёпот:
– Мама… Что же ты на полу лежишь, иди сюда.
Повинуясь её рукам, я плюхнулась на кровать. Она пустила меня к себе под одеяло, в тёплый пьянящий омут своего аромата.
– Куколка, ты замёрзнешь со мной… – пробормотала я, с наслаждением растягиваясь в нагретой Кариной постели. – Я холодная.
– Я тебя согрею, – защекотал меня её шёпот.
Какое было счастье проснуться оттого, что её тёплые пальчики теребили меня за уши! Это было лучшее пробуждение в моей жизни. А открыв глаза, я сразу увидела её лицо, и мне, поверите ли, захотелось заплакать от нежности. И больше никогда её не покидать. Послать к чёрту и Орден, и «Аврору», и даже «волков».
– Доброе утро, мама.
За эти слова можно было отдать полжизни.
– Я даже не думала, что «волки» могут быть такими славными, – поделилась Карина. – Они столько всего мне подарили! Не знаю, куда девать. Может быть, ты скажешь им, что уже хватит?
Она выскочила из постели, попутно включила обогреватель, притащила на кровать игрушечного льва и опять сунула ноги под одеяло. Я залюбовалась ею, а от её запаха у меня внутри всё опять сладко сжалось. Карина вдруг напряглась, слегка отодвинувшись от меня.
– Ты что, куколка? – удивилась я.
– У тебя сейчас такой же взгляд, – сказала она тихо, отодвигаясь ещё немного и загораживаясь львом. – Какой был у них в тот раз. Как будто ты хочешь…
Я села.
– Да ты что, Карина! Ты же не думаешь, что я сделаю тебе что-то плохое, доченька? Иди ко мне, родная.
Она всё-таки дала себя обнять, хотя и с опаской. Она была вся напряжена, будто ждала, что я укушу её. Но когда я вместо этого её расцеловала, Карина обмякла и прижалась ко мне.
– Я просто балдею от твоего запаха, – призналась я. – Ты не представляешь, как он на всех действует. Ты и моих «волков» очаровываешь, и я не исключение.
Послышался вежливый стук в дверь. Это была Виктория.
– Алекс спрашивает, не нужно ли Карине чего-нибудь.
– Передай ему, что у неё есть всё и даже больше, – засмеялась я.
– Разрешите? – Виктория вошла в комнату с букетом белых роз и тарелочкой, полной крупной спелой земляники. – Алекс просил передать Карине. Это от него лично.
На свежих, полураскрытых бутонах блестели капельки воды, а ягоды были размером со сливу.
– Ого, – сказала я. – Это похоже на знак особого внимания.
8.18. Ничем не лучше
Я открыла дверь хранилища и взяла Карину за руку.
– Пойдём, куколка, не бойся.
Мы проходили между рядами ванн, в которых спали доноры. Карина смотрела в их лица со страхом.
– Они... живые?
– Да, детка, живые. Они погружены в глубокий сон. Все необходимые питательные вещества поступают им вот по этим трубкам, а они взамен дают нам свою кровь. Мы уже никого не убиваем ради утоления голода, в отличие от членов Ордена. Все эти люди – преступники, отбросы общества, подонки и мерзавцы. Своим собратьям, людям, они наносили только вред, и мы заставили их приносить пользу нам.
– Но они всё равно люди, – пробормотала Карина. – У них были семьи...
– Большинству из них было плевать на своих родных, – сказала я. – Да и близким этих людей родство с ними не приносило особого счастья. Полагаю, во всяком случае, это в какой-то мере лучше, чем убивать новых и новых людей, всех без разбора. Не намного, но всё же лучше. – Я взяла Карину за плечи и привлекла к себе. – Может быть, тебе это покажется весьма сомнительной гуманностью... Мы по-прежнему остаёмся хищниками, я этого не отрицаю. Но это всё, что мы можем сделать. Для чего? Прежде всего, для того чтобы противопоставить себя Ордену. Впрочем, суть у нас с ними одна и та же. Мы такие же чудовища, как они.
– Ты не такая, мама.
– Такая, малыш. Ничем не лучше.
И, чтобы окончательно убедить её, я нацедила стаканчик крови из трубки. Карина со страхом наблюдала за мной, смотрела на тонкую алую струйку, вытекавшую из тела донора, а когда я у неё на глазах выпила эту кровь, она увидела дьявольский огонь в моих зрачках и окровавленный оскал моих клыков.
– Я такая же, куколка. Видишь?
Она боялась – я чувствовала её страх. Дрожа, как осиновый лист, она всё-таки не бросилась бежать, а шагнула ко мне и – смелая девочка! – обняла меня за шею.
– Что я могу поделать, если у меня такая мама? Мне остаётся только любить тебя такую, какая ты есть.
– Кривишь душой, детка, – усмехнулась я. – Говоришь, что любишь, а сама дрожишь от страха.
Она зажмурилась и прильнула ко мне всем телом.
– Я тебя не боюсь, мамочка... Не боюсь! Ты не сделаешь мне ничего плохого, я это знаю. Потому что ты меня тоже любишь.
Мне не оставалось ничего, как только обнять её.
– Люблю, куколка. Я это повторяла пять лет, чтобы не сойти с ума, пока сидела в тюрьме Кэльдбеорг. Ты помогла мне там выжить, родная, хотя в то время ты понятия обо мне не имела. И благодаря тебе я выживаю и сейчас.
8.19. Забери меня
Разумеется, на базе «волков» Карине было не место. К концу её каникул я встретилась с Юлей, и та мне сообщила, что уже всё готово для её перевода в школу-интернат для детей-сирот (построена и финансируется «Авророй»).
– И там есть ячейка «Авроры»?
Юля улыбнулась.
– Конечно. Начиная с десятого класса.
Я отсутствовала, когда Каспар забрал Карину с базы. Когда я вернулась, в комнате было пусто. На кровати я нашла записку.
«Мамочка!
Меня переводят в какую-то другую школу. Это школа-интернат. Я не хочу жить в интернате! Пожалуйста, забери меня оттуда. Если ты не сделаешь этого, я буду считать, что ты меня бросила. И если ты меня любишь, как ты говоришь, ты сделаешь это немедленно. Я очень хочу быть с тобой, и больше никто мне не нужен.
Твоя куколка».
8.20. По ту сторону
Она бросила деревянную лопату, которой разгребала снег.
– Мама!
Нас разделяли прутья чугунной ограды. Я могла бы очень легко перемахнуть через эту ограду, но не стала этого делать. Я только взяла её просунутую сквозь прутья ручку в вязаной перчатке и поцеловала. Её глаза сияли, щёки рдели.
– Мама, ты пришла за мной? Ты заберёшь меня?
– Разве тебе плохо здесь?
– Я здесь одна… Юля меня навещала только один раз.
– Здесь плохие условия?
– Нет, условия хорошие… У меня отдельная комната, кормят три раза…
– Учителя хорошие?
– Да, но… Мама, ты меня разве не заберёшь?
Она прижалась к прутьям – сиротливая фигурка. Как зверёк в клетке. В глазах – боль и слёзы.
– Я буду навещать тебя, детка. Там, со мной, тебе нельзя оставаться.
– Почему нельзя? Мне там понравилось… Да, пусть там холодно, но там я с тобой, мама! Туда ты хотя бы иногда возвращаешься… а сюда ты не придёшь!
– Почему ты так думаешь? Нет, моя родная, я обязательно буду к тебе приходить. Потому что я не могу без тебя.
Она отступила от ограды, горько качая головой.
– Не придёшь… Ты забудешь про меня…
– Карина, как я могу про тебя забыть? Ведь ты моя куколка, моя родная девочка, я тебя люблю! Просто сейчас такое время… Пойми, родная. Здесь тебе будет лучше.
На её побледневших щеках ещё рдели маленькие пятнышки – остатки румянца. На ресницах повисли огромные капли.
– Никогда мне не будет лучше там, где нет тебя…
И она отступила ещё.
– Карина, стой! Нет, не уходи!
Я просунула руки сквозь прутья и успела схватить её. Притянув Карину к ограде, я положила ладонь ей на затылок и пригнула её голову так, что лицо втиснулось меж прутьев.
– Я приду ещё, куколка. Не скучай, я обязательно приду. Живая или мёртвая… Вот, это тебе. – Я всунула ей в руку большую плитку шоколада и фарфоровую фигурку ангела. – Пусть он хранит тебя, пока меня нет. Но я приду, ты не сомневайся.
8.21. Если она не проснётся
Каспар выглядел виноватым, не мог смотреть мне в глаза.
– Аврора… На Карину было покушение. Орден пытался похитить её. Прости, мои люди сплоховали.
За два месяца я навестила её три раза. Она плакала. В последний раз она мне сказала: «Я боюсь, мама. Я видела какие-то чёрные тени над крышей вон того здания». И показала на здание напротив школы. Я сказала: «Не бойся, всё будет хорошо». И поручила Каспару присмотреть. А он просмотрел.
– Кто её отбил у похитителей? – спросила я. – Наши? «Волки»?
– Нет, – сказал Каспар. – Какая-то чужая – на первый взгляд, подозрительная особа. Она обратилась к первым встречным «волкам» и передала им девочку с рук на руки. Мы её на всякий случай задержали – подумали, что ты захочешь с ней побеседовать.
– Захочу, – кивнула я. – Но позже. Сначала к Карине.
«Волки» доставили Карину в центр к доку Гермионе: она была без сознания. Над прозрачным куполом синело мартовское небо. Глаза Карины были закрыты, как будто она спала, но это состояние не являлось сном. Док сказала, что не может сразу наверняка определить, какое нужно лечение. Требовалось всестороннее обследование.
Алекс тоже был здесь – как всегда, суровый и сдержанный, но на груди у него блестела та брошка. Упорство, с которым он неизменно носил Каринину легкомысленную «безделушку», словно орден, у кого-то вызывало усмешку, но, как правило, ненадолго – до первого свирепого взгляда Алекса.
– Аврора, тебе следовало поручить её охрану мне, – сказал он.
Наверно, он был прав. Брошка блестела красноречивее слов.
На тумбочке возле кровати стояла фигурка ангела с отломанным крылом. Ею Карина выбила глаз одному похитителю. Она защищалась, как могла.
Руки Карины были тёплыми, она дышала, но не просыпалась и ни на что не реагировала. На первый взгляд это было похоже на обыкновенный сон, но док сказала, что это сон патологический. Карину нельзя было разбудить.
Я нагнулась к её ушку и позвала:
– Куколка… Доченька, ты меня слышишь? Это мама.
Она не открыла глаза, не улыбнулась. Каспар угрюмо молчал. Он чувствовал себя виноватым. В его взгляде сквозила тревога. Он смотрел на Карину и думал о том, что я с ним сделаю, если она не проснётся. Я сказала, отвечая на его мысль:
– Я отрублю тебе крылья, определённо.
Он вздрогнул: у меня жена и двое детей. Я сказала:
– Молись, чтобы она проснулась. Молись хоть самому дьяволу.
Как ему стало нехорошо! Он пошёл по коридору, сутулый и озабоченный, но я догнала его. Он вздрогнул, почувствовав мою руку на своём плече. Я повернула его к себе лицом, упёрлась своим лбом в его лоб.
– Каспар, кореш ты мой… Как ты мог подумать, что я могу искалечить тебя? – сказала я, глядя ему в глаза. – Да, ты виноват, ты недоглядел, не выполнил моё поручение. Но виноват не только ты. Я тоже. Мне следовало… Ладно, не будем сейчас говорить, что мне следовало… Это жжёт мне сердце.
– Что я могу сделать? – спросил он.
– Охраняй её, – сказала я. – Это теперь твой единственный пост.
Он кивнул – а что ему ещё оставалось?
После этого я направилась прямиком в изолятор. В камере было темно, и я, стоя в приглушённо освещённом коридоре, могла разглядеть только очертания фигуры с тлеющей сигаретой между пальцев, сидевшей с ногами на койке. Дежурный, стукнув по решётке, приказал:
– Задержанная, встать! С тобой хочет поговорить Аврора.
Фигура спокойно поднялась с койки и неспешно подошла к решётке. Свет озарил её лицо, и я узнала Эйне. Уголки её губ были чуть приподняты – не то насмешливо, не то дружелюбно, не разберёшь. Как всегда, растрёпанная, с седой прядью, в потёртом кожаном костюме, она смотрела на меня сквозь сверхпрочные прутья решётки своими загадочными глазами.
– Ты? – пробормотала я.
– Привет, – сказала она.
Я смотрела на неё, а она посасывала докуренную уже почти до фильтра сигарету, выпуская дым в сторону.
– Это ты спасла её?
Она усмехнулась.
– Да никого я не спасала, – сказала она. – Девчонка так билась и царапалась, что эти идиоты уронили её. Одному она своей игрушкой глаз выбила. Мне оставалось её только подхватить. Я ничего не делала – в смысле героизма. Как она там?
– Не очень хорошо, – сказала я. – Она не просыпается.
Эйне нахмурилась.
– Не просыпается, говоришь? Значит, кто-то из этих ребят обладал искусством погружения жертвы в летаргию.
– И как её можно разбудить? – спросила я.
Эйне покачала головой, впилась губами в свой дотлевающий бычок.
– Дело плохо... Она может проснуться, а может и не проснуться. Всё будет зависеть от неё самой. Ничего сделать нельзя, можно только ждать и надеяться, что она выкарабкается.
Я шагнула к ней, взявшись руками за прутья решётки.
– Она моя дочь, – сказала я тихо. – Я люблю её. Если она не проснётся... – Я умолкла.
Эйне бросила окурок на пол и притоптала.
– Будем надеяться, что она проснётся. Слушай, у меня курево кончилось. Ты здесь командир? Так вот, если ко мне нет претензий, то либо прикажи меня выпустить отсюда, либо, если я застряла здесь надолго, обеспечь меня хотя бы сигаретами.
Я достала свои, проверила пачку – она была почти полная – и протянула Эйне.
– Вот спасибо, – усмехнулась она, сунув пачку в карман. – Это, как я понимаю, значит, что я тут застряла?
– Послушай... Как насчёт того, чтобы перейти к нам? – сказала я. – Ты, я вижу, ещё не в «Авроре»? Сейчас самое время сделать выбор.
Она усмехнулась, ковыряя ногтем одного пальца подушечку другого.
– Звучит заманчиво... Только вот я сама по себе. Ничей мундир надевать я не хочу.
– Аделаида говорила так же, – сказала я. – Ты знаешь, что с ней стало?
Эйне смотрела на меня иронически.
– Полагаю, вы её... – И она прочертила большим пальцем поперёк шеи.
Я рассказала ей, что сделала Аделаида, и что было сделано с ней. Эйне слушала, прислонившись к стене, достала из подаренной мной пачки сигарету и чиркнула зажигалкой.
– Она просто старая, выжившая из ума идиотка, – сказала она. – Нехорошо так о покойных, но всё-таки это было глупо с её стороны – настучать и пребывать в святой уверенности, что «Аврора» ей не отомстит. Жалко старушку... Она была забавная.
– Если ты не с «Авророй» – значит, ты с Орденом, – сказала я. – Следовательно, ты наш враг. Здесь делается так: захваченный член Ордена, не пожелавший перейти к нам, подлежит уничтожению.
– Вот как, – хмыкнула Эйне. – Радикально. И что ты посоветуешь?
– Переходи к нам. Твой поступок вполне в духе члена «Авроры».
Она выпустила длинную струю дыма, прищурившись.
– Да это и вышло-то вроде как случайно, – сказала она сквозь зубы. – Смотрю – летит девчонка, а сверху в небе – два каких-то типа. Ну, значит, уронили или бросили. Я только подставила руки и сделала ноги, то есть, крылья. Ничего такого я не сделала.
– Но ты передала её «волкам», – сказала я.
– Только потому что это их работа, а я спасением людей не занимаюсь. – Эйне присела на корточки, прислонившись спиной к стене. – Нет, детка, не соблазняй меня. Можешь отправить меня на гильотину, если хочешь... Мне по барабану.
– Это было бы плохой благодарностью за спасение Карины, – сказала я. – Я дам тебе время подумать.
– Пустая трата времени, – сказала она. – Я уже сказала, что ни под чью дудку не пляшу и до «Авроры» мне нет дела. Я кошка, гуляющая сама по себе. Поступай со мной, как знаешь. Либо казни, либо отпусти.
Что я могла с ней сделать? Возможно ли было её подчинить? Мне в это не верилось, и я отдала приказ выпустить её – на свой страх и риск. Если бы она была членом «Авроры», я бы объявила ей благодарность, а так ограничилась только тем, что отпустила. Стуча каблуками ботфорт, она прошла мимо меня с сигаретой в зубах на свободу, насмешливо отсалютовав мне рукой.
8.22. Радостная весть
Док Гермиона встретила меня радостной вестью:
– Проснулась спящая красавица!
Сквозь прозрачный купол на её волосы падал золотистый луч. Док Гермиона с чашкой в руках сидела рядом на круглом табурете и подносила к её рту ложку, а Карина, послушно открывая рот, ела что-то кашицеобразное. В её руках, сложенных на одеяле, был зажат фарфоровый ангел с отбитым крылом. Не чувствуя под собой ног, я подошла. Док спросила:
– Узнаёшь, кто это?
Карина, шевеля перемазанными пюре губами, сказала:
– Мама…
Я присела на край её постели и крепко поцеловала в обе щеки и в лоб.
– Привет, красавица. Ну и вздремнула же ты, скажу я тебе!
В горле у меня стоял ком, но я улыбалась ей, а она улыбалась мне. Я взяла у дока Гермионы чашку, зачерпнула пюре и поднесла к губам Карины. Она доверчиво открыла рот и приняла ложку.
8.23. Улучшение
В состоянии Карины настал переломный момент, после которого она пошла на поправку – медленно, но верно. Её глазки прояснились, она немного приободрилась и уже сама поднимала голову от подушки. Поначалу она была очень слаба, но постепенно силы возвращались к ней, и, когда я к ней входила, она протягивала ко мне свои тонкие руки и могла, приподнявшись, обнять меня.
– Мамочка… Я хочу на свежий воздух, – просила она.
Она бредила свежим воздухом, тоскливо смотрела сквозь купол на небо, и я не могла не выполнить её желание. Закутав её в одеяло, я вынесла её на улицу, и мы погуляли минут сорок. Сама идти Карина ещё не могла, и я несла её на руках. А после возвращения она съела свой обед: у неё вдруг проснулся аппетит.
И он радовал: Карина ела всё, что ни давали, а зачастую даже просила добавки. Силы к ней возвращались поразительно быстро. Через неделю она уже могла сама садиться в постели, а через полторы встала. Она стояла, пошатываясь на тонких ножках, как новорождённый жеребёнок, но когда попробовала пойти, всё-таки не удержалась и упала бы, если бы мы с доком не подхватили её.
«Волки» на протяжении всего периода болезни Карины живо интересовались её самочувствием. Док частенько жаловалась, что они приходили по несколько раз на дню, группами по трое, а то и по пятеро-шестеро – справиться о здоровье Карины и оставить ей букет цветов или мягкую игрушку.
– Уйми ты своих дьяволов, – просила док. – Объясни им, что девочке нужен покой, что её нельзя так дёргать!
Но «дьяволы» считали, что девочке нужен не покой, а внимание и поддержка. По инициативе Алекса «волками» был организован пост охраны у палаты Карины, хотя её также охраняла и служба безопасности «Авроры», главой которой был Каспар.
Признаюсь, я больше доверяла моим «волкам», хотя оснований сомневаться в людях Каспара у меня также не было. Но как бы то ни было, Карина оказалась под двойной охраной.
продолжение см. http://www.proza.ru/2009/11/05/705