Жеребята. Часть третья. СРЕДИ ЗВЕЗД И ХОЛМОВ, СРЕДИ РЕК И ТРАВ.
Каэрэ лежал на веранде, у тяжелой бархатной завесы, отделяющей его ложе из свежескошенного сена. Аромат сена – Каэрэ знал, что по распоряжению Игэа, в его матрас положили особые лекарственные травы - был крепким и терпким, от него кружилась голова. Каэрэ хотел спать, но страх перед сновидениями и боль в руке не давали ему покоя. Он лежал, полузакрыв глаза, погруженный в тревожную дрёму. Отрывки мыслей, воспоминаний и грез словно всплывали перед его мысленным взором, порой звучали в его голове – будто кто-то проговаривал громко его мысли.
«Уж, это уж, а не змея… ядовитые змеи… яд Уурта… Сашиа… лодка… дядя Николас.. . туман… конь… карисутэ… Эна… Циэ, кто такой этот Эна?.. убегай делать будем… нет, я не поклонюсь Уурту… нет… нет… нет!..»
- Мкэ Каэрэ! – схватил кто-то его за руку. – Вам больно?
Он открыл глаза и увидел Огаэ.
- Вам больно? – испуганно повторил ученик белогорца. – Вы кричали во сне!
- Я не сплю, - кратко ответил Каэрэ.
Что надо здесь этому мальчишке? Шел бы читать свои гимны в другое место.
Но Огаэ не уходил. Он сел на циновку у ног Каэрэ, достал нож, ветку луниэ и принялся мастерить игрушечную лодочку. Каэрэ внимательно следил за ним, потом вдруг сказал:
- Не так. Дай-ка сюда!
Он забрал у растерянного мальчика ножик и стал очищать от коры ветку. Нож дрожал у его руке, но он медленно и упорно срезал пласты зеленовато-коричневой коры, и горький запах, похожий на запах полыни, разливался в воздухе.
- Я стал ее делать – знаете, почему? – спросил Огаэ шепотом, словно просил не выдавать его Миоци или кому-то другому. – Это же – знак карисутэ. Лодка.
Он замолчал, поняв, что все равно не сможет понятно объяснить, отчего, пока никого нет, он пришел сюда, на пустую веранду, с неструганной палкой. Разве можно прямо сказать этому странному чужеземцу, который чудом спасся от яда Уурта, что он, Огаэ, хочет расспросить у него про карисутэ?
- Знак карисутэ? – равнодушно спросил Каэрэ, поднимая взор на Огаэ и тяжело дыша. Тот смущенно захлопал глазами.
- Вы… что-то знаете про карисутэ? – еще тише спросил он, набравшись смелости.
- Нет, - пожал плечами Каэрэ. – Не знаю ничего. И знать, по правде, не хочу.
- Карисутэ? – раздался чей-то чужой и одновременно знакомый голос.
Огаэ вскочил на ноги. Каэрэ вызывающе вскинул голову.
- Мкэ ли-шо-Миоци! – радостно завопил мальчик, бросаясь к ли-шо-шутиику. Тот благословил его, но не поднял на руки, и даже не поцеловал.
- Простите, - спохватился Огаэ. – Благословите, учитель Миоци!
Миоци без улыбки покачал головой.
- Беги, скажи ли-Игэа и Аэй, что я приехал, - негромко произнес он, садясь рядом с ложем Каэрэ.
Тот молча смотрел на жреца Всесветлого, сжимая в кулаке нож и незаконченную лодочку.
- Здравствуй, Каэрэ, - проговорил Миоци.
- Здравствуй, - делая усилие над собой, ответил тот.
Волосы Каэрэ уже немного отросли, и колючие темные пряди топорщились в разные стороны.
- Как ты себя чувствуешь? – спросил Миоци.
- Хорошо… спасибо, - с издевкой ответил Каэрэ, смерив жреца ненавидящим взглядом.
Миоци забрал – почти вырвал – из его рук лодочку и ножик - словно они были полны яда – и бросил их на доски пола.
- Ты – карисутэ? – резко спросил он.
- Нет, - с полной искренностью и невыразимым презрением ответил жрецу тот.
- Признавайся! – настаивал Миоци, нависая над ним. – Тебе лучше признаться во всем. Ты карисутэ? Ведь так? Ты учил своим обрядам Сашиа? Ты был с ней? Отвечай! Говори мне правду!
- Нет! – закричал Каэрэ, почти как тогда, в пыточной камере. – Нет! Нет!
- Что здесь происходит? – раздался встревоженный голос Игэа.
- Аирэи…то есть Миоци! Ты приехал, я рад тебя видеть… но отчего ты не предупредил меня? Что с Каэрэ? Каэрэ, тебе плохо?
Бледный, как льняное полотно, из которого шьют священные рубахи жрецов Шу-эна Всесветлого, Каэрэ откинулся на подушки, сжимая кулаки от бессильной злобы. Глаза его лихорадочно блестели, по скулам ходили желваки. Он готов был броситься на Миоци – но не мог. Не доставало сил.
- Каэрэ, не волнуйся так, - Игэа порывисто хватил его за руку здоровой рукой и тоже сел рядом с ним, подвинув плечом Миоци. – Аирэи не сделает тебе ничего дурного. Перестань. Так нельзя. Аирэи, скажи что-нибудь Каэрэ! Скажи, скажи, не молчи! – он толкнул друга-белогорца в бок.
-Так тебе намного лучше теперь, Каэрэ? – деланно спокойно спросил Миоци.
- Да! – заявил Каэрэ. Это «да» прозвучало как «пропади ты пропадом!».
- Твои раны уже затянулись? – продолжал Миоци, откидывая одеяло, укрывавшее Каэрэ. – Я взгляну.
- Не трогай меня! – закричал Каэрэ. – Не смей!
- Аирэи, - твердо произнес Игэа. – Не надо так. - Действительно, раны зажили.
Он полуобнял Каэрэ, слегка сжал его руку и тихо шепнул ему: - Перестань буянить.
Каэрэ сглотнул и замолчал. Игэа осторожно поднял на нем рубаху, показывая белогорцу свежие шрамы. Миоци удивленно покачал головой. Каэрэ отвернул лицо к пологу.
- Зажили! - удивленно проговорил Миоци.
- Да, - коротко ответил Игэа. – Не так быстро, как хотелось бы, но Каэрэ поправляется.
Он укрыл Каэрэ одеялом.
- Хочешь в дом? – спросил Игэа. – Мне кажется, здесь становится прохладно.
- Нет, – глухо ответил Каэрэ, не поворачиваясь.
- Да, зима в этом году будет ранняя, - проговорил Миоци. – Иэ у тебя?
- Нет, ушел странствовать…
- Жаль…- вымолвил Миоци. – Мы не договорили с ним о карисутэ.
Каэрэ сильно вздрогнул.
Миоци многозначительно кивнул Игэа.
На лице фроуэрца вдруг выступили алые пятна. Он ничего не сказал, только медленно выдохнул, словно собираясь с силами.
- Пойдем, Миоци, - сказал он настойчиво. – Пойдем.
И добавил тихо – так, что только его друг-белогорец мог слышать:
- Оставим его одного.
+++
- Меня тревожит интерес Огаэ к карисутэ, - говорил Миоци, медленно надкусывая плод гоагоа.
- Не знаю, чего ты опасаешься, - отвечал Игэа. - Ты очень изменился в последние дни, Аирэи.
- Мои имя – Миоци, - оборвал его жрец Всесветлого.
Несколько мгновений было тихо.
- Хорошо, Миоци, прости, - уже другим, словно потухшим голосом, проговорил Игэа.
- Ты ведь много знаешь о карисутэ, Игэа? – спросил Миоци. – Ты общался с ними?
- Откуда ты знаешь? – тревожно спросил Игэа.
- Братья твоей жены…
- Откуда ты узнал?! – шепотом вскричал Игэа.
- Не бойся, - горько усмехнулся Миоци. – Я не дал хода этому доносу.
- Доносу? – выдохнул Игэа.
- Наше с тобой счастье, что Нилшоцэа еще не вернулся из Миаро.
- Счастье, да… - выдохнул Игэа. – Неужели все обо всем знают?
- Нет, не знают. Почти никто не знает. Донос намекал, прямо не говорил. Когда они у тебя были?
- Давно уже не были… - растерянно проговорил Игэа.
- Пусть не приходят пока. За ними следят, Игэа.
- Хорошо… хорошо…
Игэа, растерянный, вспотевший, сидел напротив неподвижного ли-шо-Миоци, главного жреца Шу-эна Всесветлого.
- Ты боишься меня, Игэа? – спросил он, медленно кладя руки на колени.– Ты не веришь мне и боишься меня… не отвечай. Я заслужил это.Заслужил свое одиночество.
Он залпом осушил огромный кубок, потом налил темного, словно тягучего вина, и снова выпил все залпом.
Игэа растерянно глядел на него.
- Я думаю об обете Башни, Игэа. У тебя есть какие-нибудь желания? – вдруг спросил он.
- Обет Башни?
Игэа, пьяный без вина, шатаясь, встал и подошел к другу, положил свою здоровую руку на его левое плечо.
- Обет Башни? – повторил он, словно не верил звуку собственного голоса.
Вдруг Миоци обнял его, и Игэа обнял его в ответ.
- Эалиэ… - вымолвил Игэа. – Эалиэ… Нас двое…Так ведь учили нас в Белых горах? Аирэи, не уходи на Башню, - медленно, умоляюще проговорил он.
- Нилшоцэа вернется со дня на день. Они соединят алтари.
- Зачем, зачем на Башню? Уходи в Горы, уходи … куда-нибудь… Зачем тебе умирать? Не умирай, не надо, не убивай себя… Аирэи! Миоци!
Миоци сидел, поникнув головой.
- Ты знаешь учение карисутэ? – вдруг спросил он. – Расскажи мне.
- Там нет ничего плохого, Аирэ.. Миоци. Там нет ничего, что опорочило бы белогорца, - заторопился Игэа.
- Тогда рассказывай. Сейчас же. Слышишь?
- Хорошо, - кивнул Игэа и потянулся к кубку.
- Нет, не пей. Ты достаточно уже выпил.
- Хорошо. Карисутэ верят… они… они поклоняются Великому Уснувшему…
Миоци вскинул руки вверх, вскакивая. Игэа тоже поднялся на подкашивающихся ногах.
- Как они это делают? – продолжал свой допрос жрец Всесветлого.
- Понимаешь, карисутэ верят, что Великий Уснувший явил себя в своем сыне, который стал как один из людей. Степняки зовут его Великий Табунщик, порой его называют Повернувший Ладью Вспять, Шагнувший за край небес….ну, по-разному.
- Как его имя? – спросил Миоци.
- Тису.
Игэа произнес его, будто выдохнул.
- Ты и в самом деле многое знаешь, Игэа. Ты не карисутэ сам?
Игэа молчал.
- Как они поклоняются?
- Они… они… это просто пища, Миоци… просто лепешки и вино, правда,
Аирэи… Они участвуют в жертве Тису… он умер за мир… повернул вспять ладью…
- Что ты городишь, Игэа! – растерянно и раздраженно проговорил Миоци.
- Послушай, Миоци… Аирэи, - начал Игэа – медленно, словно превозмогая себя. – Ты не должен подозревать ни Каэрэ, ни Сашиа ни в чем дурном… Я имею в виду, что, даже если Каэрэ и карисутэ…
- Ты тоже так подумал? – прервал его Миоци.
- Миоци, неужели ты и меня стал бы подозревать в дурном? – воскликнул Игэа, словно это была его последняя надежда. – Неужели ты думаешь, что я смог бы…
- Нет, конечно, - нетерпеливо махнул рукой Миоци. – Но мне важно твое мнение. Ты многое знаешь о карисутэ. Поэтому я и пришел к тебе.
- Послушай…
- Знаешь что, Игэа, - снова перебил его Миоци. – Давай поговорим с Каэрэ вместе с тобой. Может быть, я действительно ошибаюсь… Я не думаю, что Сашиа могла плениться каким-то гнусным учением. Она – моя сестра, и в ней течет кровь Ллоутиэ.
+++
Аэй поднялась по ступеням в светлую комнату на втором этаже – проверить, все ли готово для жреца Всесветлого. Солнечные зайчики весело играли на деревянном полу и циновках, отскакивая от железных и медных подсвечников, и заставляя вспыхивать золотые цветными огнями.
Она подошла к оконному проему, отдернула штору до конца. Ветер и солнечный свет ворвались в дом, и наполнили все кругом, и стали играть с тронутыми сединой волосами Аэй. Она стояла и глядела вдаль, и на лице ее была совсем незаметная улыбка, а в глазах – печаль и радость, а тревоги там уже не было. «Юность моя вернулась сейчас ко мне», - думала Аэй, - «позови сейчас меня в табун свой, о, Великий Табунщик – побегу и не задумаюсь».
Издалека раздалось ржание коней – кто-то подъезжал к воротам.
Аэй вгляделась, приставив ладонь ко лбу – и тут же бегом помчалась вниз, по пути накидывая слетевшее покрывало и шепча: «Сохрани нас Небо! Что они затеяли!»
Это были Раогай и Сашиа. Она узнала их издалека. Девушки приехали верхом – как решилась на это робкая сестра великого жреца Всесветлого?
Аэй спешила и бежала по комнатам, натыкаясь на предметы, словно слепая.
- Сохрани нас Небо! – шептала она.
Вдруг до нее донесся голосок дочери.
- Мама всегда переживает, когда папин друг ли-шо-Миоци приезжает, - вздохнула Лэла, подойдя к Огаэ. Мальчик сидел на циновке перед статуей Царицы Неба – печальный, сгорбленный.
- Уйди, - дернул он плечом.
- А, ты молишься Царице Неба? – понимающе сказала Лэла.
Аэй была далеко от них, но голос маленькой дочери светловолосого фроуэрца был звонок, как голос ранней лесной пташки:
- Это – Великий Табунщик, когда он был маленьким, и его мама, - сказала Лэла.- Но не говори про это ли-шо-Миоци – это секрет.
Аэй, запыхавшись, шлепнула дочь пониже спины – та заревела.
- Мамушка Най! – крикнула Аэй. – Забери Лэлу – ей пора спать… Огаэ, милый, твой учитель будет доволен, если застанет тебя за чтением гимнов, а не за пустым занятием! Возьми свиток и ступай наверх.
Най увела ревущую в голос Лэлу, а Огаэ поплелся по крутой лестнице, шмыгая носом и прижимая к себе свиток.
- Най! – окликнула Аэй няньку. – Где наш гость от алтаря Всесветлого?
- Они разговаривают на мужской половине, госпожа Аэй, - ответила нянька, борясь со своей бунтующей воспитанницей.
- Хорошо, - кивнула Аэй.
Окна комнат мужской половины выходили на другую сторону. Она успокоено накинула покрывало на голову и уверенно зашагала вперед.
+++
Каэрэ почудился шорох – там, за бархатным пологом. «Мыши», - равнодушно подумал он, и вспомнил про Патпата. Перевязанная рука ныла. Он пошевелил пальцами, безразлично уставившись в бархат полога – ворсинки разбегались по нему, как маленькие волны. Каэрэ закрыл глаза. Он устал так, что даже не мог думать о смерти – мысль эта была желанной уже много бессонных ночей и дней. Смерть виделась ему желанным сном, бесконечным, без сновидений и страданий. «Приди, приди же, ты!» - с усилием произнес он, словно позвал из последних сил.
Кто-то коснулся его руки.
Каэрэ сильно вздрогнул – всем своим истощенным от страдания телом – но глаз не открыл.
- Каэрэ! – ласковый голос прозвучал над ним, и кто-то отвел его отросшие спутанные волосы со лба.
Медленно, не веря себя, открыл он глаза.
- О, Сашиа! – выдохнул он.
Она молча целовала его руки – и ту, которую укусил испуганный уж, и ту, которая сохранила аромат свежеоструганной ветки. Он, не высвобождая рук, приник губами к ее пальцам.
- О, Каэрэ!
- Я тосковал по тебе, - произнес он неожиданно для самого себя.
- Я знала, я знала, Каэрэ. Поэтому я здесь.
- Сашиа, уходи, уходи. Здесь Миоци, - вдруг, словно очнувшись, с жаром заговорил он. – Умоляю, уходи, прячься…
- Аирэи не сделает мне никакого зла, - улыбнулась Сашиа. – Не тревожься.
Каэрэ покачал головой. Она села на пятки рядом с его ложем, все также держа его ладони в своих. Он приподнялся, словно хотел встать.
- Тебе лучше, правда, Каэрэ? – спросила она с надеждой. – Раны зажили…
- Сашиа, я об одном прошу тебя – забудь обо мне и будь счастлива… - медленно, кусая губы, вымолвил Каэрэ. – Я – конченый человек…
- Нет, Каэрэ… - вскрикнула она, но тот продолжал:
- Бог оставил меня. Бога, в которого я верил – нет. Что мне остается? Я был готов умереть за него, Сашиа. Я не умер. Со мной случилось куда более страшное.
- Великий Табунщик… - начала Сашиа со слезами.
- Мой Бог – не Великий Табунщик, - горько усмехнулся Каэрэ. – Я делал, как следовало, и я мертв.
- Но ты же – карисутэ! – вскрикнула она. – Отчего ты говоришь так?
- Нет, светлая моя, хорошая моя Сашиа. Я – не карисутэ.
- Не бойся меня, я ведь карисутэ, Каэрэ! – отчаянно выдохнула она, чертя какие-то линии на его ладони и с угасающей надеждой вглядываясь в его глаза.
Он не успел ответить.
- Сашиа! – раздался гневный окрик.
Миоци, оттолкнув Игэа и не обращая внимания на Аэй, ворвался на веранду и с размаху ударил Сашиа по лицу.
- Нет! – закричала пронзительно Раогай, спрыгивая откуда-то сверху – она пряталась под самой крышей, держась за стреху. Дочь Зарэо не рассчитала и упала на циновки за спиной Миоци.
Но прежде чем это случилось, прежде чем Игэа и Аэй, задыхаясь от бега, примчались на веранду, Каэрэ схватил оставленный Огаэ ножик и в немыслимом порыве отчаяния бросился на жреца Шу-эна. Если бы не доли мгновения и не белогорская выучка Миоци, лезвие ножа вонзилось бы ли-шо-шутиику в горло.
Белогорец молча сжал кисть Каэрэ холодной и сильной рукой – нож выпал, ударившись о дощатый пол, а в глаза Каэрэ плеснула темная морская вода, застилая солнечный свет…
+++
…Сумрак застилал все кругом. Где-то высоко – невозможно высоко – мерцал одинокий светильник, и Каэрэ казалось, что это – последняя звезда на небосводе, которую не скрыли тяжелые тучи. Как тихо…
Светильник-звезда покачивался от холодного ветра. Каэрэ медленно отодвинул полог, чтобы следить за тем, как он мерцает. В комнате было тепло, наверное, недавно протопили печь…
Что ж – это достойная смерть. Все складывается даже лучше, чем он мог подумать – а позор, этот позор от укуса ужа смыт. Его казнят скоро, очень скоро…наверное, когда рассветет. Сейчас около полуночи – почему-то Каэрэ очень чутко ощутил время – и жить осталось немного. Как же его казнят? Долгая и мучительная казнь? Он рассмеялся внутренним злым смехом – что ж, пусть попробуют изобрести! Чем еще его можно напугать! И много ли надо, чтобы убить его пыткой!
Но вдруг он вспомнил о главном, и по его телу пробежал озноб. Что они сделают с Сашиа? Каэрэ отчего-то подумал именно так – «они». И тогда он застонал, обхватив голову дрожащими руками, а потом в отчаянии заметался на своем ложе, жалко всхлипывая.
Он долго плакал, пока не заболело где-то под сердцем в глубине груди, и слезы его иссякли. Тогда он пополз, кусая до крови, по жестким циновкам – к выходу. Он полз медленно, то и дело роняя голову и утыкаясь лбом в узлы сплетенных стеблей осоки.
Каэрэ не знал, зачем он делает это. Если бы он мог бы, он бы кричал в голос – но силы покидали его.
Он добрался, изрезав руки и искусав губы, до выхода, и потянул штору. Она легко отодвинулась в сторону – и Каэрэ увидел, что это выход не в соседнюю комнату или на веранду – это выход на лестницу к реке. Он ощупал ступени руками – они были сухими, шероховатыми и теплыми.
Каэрэ вытянул руки вперед и долго-долго лежал так. Лестница вела вниз, к подножию холма, где бежала река – в темноте ее журчание было громким и звучным. Наконец, он открыл глаза и стал смотреть вдаль – там было темно, но ему виделась дальняя степь за рекой.
«Там кочует Эна», - подумал Каэрэ и удивился своей мысли. Он стал вглядываться в темноту – и ночная таинственная степь начала вливаться внутрь его: Каэрэ видел ее, темную и покрытую туманом, далекую и пустую.
«Великий Табунщик!» - позвал он в отчаянии - не голосом, а тем сжавшимся от боли комком, которым давно уже стало его сердце. – «Спаси Сашиа!»
Да. Все кончено – навсегда. Он обратился к чужим богам. Что ж… Голова Каэрэ закружилась, он глубоко вдохнул воздух ночи, еще глубокой, но уже минувшей свои самые глухие, страшные часы.
Дальняя степь все еще виднелась внутри него – странная и мертвая, край чужих богов. Кто в ней царствует? Неизвестный Великий Табунщик, Хозяин своей весны? Но почему степь не весенняя, вовсе не весенняя…
«Спаси Сашиа!» - прошептал Каэрэ. – «Пусть ничего не сделают с ней…»
И он понял, что Табунщик идет по степи. Он напрягся, чтобы увидеть его – но не смог. Только дальняя поступь была слышна ему – внутри, в глубинах. И тогда Каэрэ понял – то, что он видит, это не степь Табунщика, а враждебное, глухое место, где каждый шаг дается Табунщику с трудом.
«Да, он спасет Сашиа, - вдруг понял Каэрэ и вздохнул облегченно. – «А я совсем погиб», - подумал он снова и кивнул сам себе. «Завтра меня убьют… нет, сегодня…» и – что? Табунщик? Странный степной языческий бог? Так он, Каэрэ, все-таки сдался? Не просто поклонился чужому божеству насильно, но сам призвал его? Что за достойный конец…
Но ему не было горько. Он удивился этому, и все смотрел и смотрел в степь.
«Великий Табунщик спасет Сашиа», - повторил он. – «А мне ничего не надо».
- Каэрэ! – раздался испуганный голос Аэй. – Каэрэ, жеребенок! Ах, Небо – вот ты где! Игэа! Игэа! Скорее!
Белогорец и его жена поспешно перенесли Каэрэ на ложе, укрыли теплыми одеялами и вдвоем стали обнимать его, что-то поспешно говоря. Аэй поила Каэрэ теплым вином и гладила по голове.
- Ты видишь? – яростно шептала Аэй мужу. – Ты видишь? Что ты натворил!
- Но, Аэй… - пытался ответить тот.
- Я давала тебе понять, что нельзя пускать Миоци на веранду.
- Он сам пошел, Аэй, я задерживал его, сколько мог, - отчаявшись, произносил Игэа – очевидно, уже в который раз.
- «Сколько мог»! – шепотом передразнила фроуэрский акцент мужа Аэй и принялась умывать Каэрэ. – Бедный мой… - она поцеловала его несколько раз в волосы. – Натерпелся… вот из-за него! Ну как можно быть таким, Игэа, как?!
Игэа растерянно замолчал и взял Каэрэ за запястье – щупать пульс.
- Игэа, - спросил Каэрэ, - а меня повезут в Тэ-ан?
- С какой стати? – удивленно спросил белогорец.
- Здесь казнят? – продолжил выпытывать Каэрэ.
- Что? – переспросил Игэа, и его фроуэрский акцент стал еще смешнее, чем когда его передразнила Аэй.
- Не казнит тебя никто, мой жеребенок! – прижала Каэрэ к себе жена белогорца. – Забудь об этом сумасшедшем жреце Всесветлого!
- Жена, - начал Игэа, - ты не права…
- Защищай, защищай Миоци! – заговорила Аэй, прижимая к себе обескураженного Каэрэ. – Нашел друга себе, тоже мне!
- Каэрэ, - твердо сказал Игэа, перебивая Аэй. – Тебя никто не казнит и не накажет. Аирэи - белогорец, и он высоко оценил твой благородный порыв…
- А если бы он не схватил нашего жеребенка за руку, - продолжила саркастически Аэй, - и наш Каэрэ пролил бы хоть каплю его драгоценной жреческой крови, тогда бы его по вашим белогорским обычаям казнили до утра…
- Это не белогорские обычаи! – закричал Игэа. – Да, жрецов Всесветлого и дев Шу-эна нельзя касаться железным лезвием, но Аирэи поэтому и перехватил руку Каэрэ…
- Ой, не смеши меня, - спокойно ответила Аэй. – Прямо уж – чтобы Каэрэ спасти, а не себя, любимого.
- Что будет с Сашиа? – тихо спросил Каэрэ.
- Ничего дурного не будет, - ответила Аэй поспешно. – Не бойся.
- Он слышал, что Сашиа – карисутэ, - продолжил Каэрэ. – Ведь это запрещено, да?
- Аирэи – разумный человек, - успокаивающе ответил Игэа. – Он не так относится к карисутэ, как остальные. В конце концов, он хорошо знает меня, и верит мне. А я сказал ему, что я – карисутэ и…
На этих словах Аэй, разорвав свое цветное покрывало пополам, отчаянно закричала в темноту ночи:
- О Небо! Небо! Небо!
---
Продолжение
Предыдущее http://www.proza.ru/2010/01/09/620
Начало http://www.proza.ru/2009/04/26/635 и http://www.proza.ru/2009/06/19/987