Продолжение. Начало см.
http://www.proza.ru/2010/01/02/494
Как выяснилось, нападение Волков застало обитателей Усадьбы врасплох. Когда громыхнула входная дверь, мать успела втолкнуть Елену в потайную комнатку, захлопнуть за ней дверь, и тут же вместе с двумя её детьми была схвачена вооружёнными волчатами.
Елена стояла, дрожа от холода, в одной ночной рубашке, и Николай отыскал для неё мужские штаны, куртку и ботинки, принёс ей тёплую шубу и шапку, валенки, кучу разной одежды и белья – разбирать ему было некогда. Вместе с двумя верными волчатами – Сашкой Михайловым и Серёжкой Скарединым – он, минуя посты, вывел девушку из Усадьбы.
- Отведёте её за Утиное озеро, - давал Николай наставления ребятам, - там, в лесу, выстроите землянку: накатаете брёвен, сложите очаг, заготовите дров и хвороста на зиму. Инструмент и еду возьмёте с собой. Одному из вас придется остаться вместе с Еленой – не может же она жить всё время одна! Второй вернётся и доложит мне. Удачи вам, ребята! По мере надобности приходите из леса ко мне домой. Но только – тайно, по ночам! Понятно?
- Ну, до встречи, Елена! – оставшись с девушкой наедине, тихо произнес Николай. – Я буду всё время думать о Вас. Не грустите там, Вы будете не одни! Я позабочусь о Ваших родных!
- Спасибо Вам за всё! – горячо поблагодарила девушка.
- Не думайте ни о чём плохом! – напутствовал её тот. – Я сделаю всё, чтобы спасти Ваших близких. Прощайте, и не забывайте обо мне!
Утиное озеро располагалось в полудне пути от посёлка, и Николай вполне справедливо рассчитывал, что в такой глуши, тем более, зимой, Елену не обнаружат. Озеро было выбрано им в качестве источника питьевой воды. Позже, когда Серёжка вернулся, он сообщил Николаю, что Сашка решил остаться с Еленой: обеспечивать её продовольствием, тёплой одеждой и топить землянку, помогая той коротать время – до лучших времён...
Сашка был объявлен Матёрым без вести пропавшим, жертвой восстания...
На следующее утро Олеся была обнаружена совершенно случайно – один из волчат увидел её тело на территории Усадьбы.
По этому случаю состоялась грандиозная гражданская панихида. В жертву погибшей подруге были принесены отец с сыном Купчины. Соплеменники с удовольствием поедали жирные, упитанные тела их бывших угнетателей.
Началась новая жизнь.
Совет Волков решил пощадить и выпустить из заточения бедняков, выступивших на стороне Старейшины, а также жён богатеев, их дочерей и мальчиков. Дюжину мужчин и их взрослых сыновей – обитателей и защитников Усадьбы – оставили под стражей.
- Все вы должны были быть преданы смерти! – разглагольствовал Пётр, грозно прохаживаясь перед кучкой беззащитных женщин и их перепуганных детей; вплотную за ним стояла группа вооружённых подростков. – Как угнетатели и кровопийцы! Но мы, народные заступники, из соображений гуманности предоставляем вам возможность честно трудиться и, таким образом, искупить свою вину перед народом. Мы, честные и благородные Волки, дарим вам жизнь и свободу! – патетически провозгласил он.
«Освобождённые» женщины и их малолетние дети под мелко сеющим дождём уныло и обречённо поплелись к поселку, где их уже поджидала улюлюкающая толпа.
Подвыпившие мужчины, их жёны и дети – грязные, оборванные – окружили группу изгнанных из их родных домов, награждая их насмешками и оскорблениями, плевками в лицо, пинками и тумаками; с жертв тут же стаскивалась вся их добротная одежда – вплоть до исподнего белья; взамен им, в качестве величайшей милости, кидали какие-то истасканные, кишевшие вшами, отрёпки...
Разом забылось всё хорошее, что сделали эти женщины для рода; осталась только слепая, лютая ненависть бедного к богатому... Наиболее предприимчивые расхватывали пленниц по землянкам – в качестве бесплатных рабынь. И уже на следующее утро их погнали, несмотря на хлеставший дождь, кого в лес – заготавливать хворост, кого на поля – собирать остатки уже убранного урожая...
Но отнюдь не весь посёлок был настроен к изгнанницам так агрессивно. Как это ни странно, более и охотнее всех измывались над беззащитными женщинами сейчас именно те, кто ещё вчера больше всех лебезил и заискивал перед ними и их мужьями. И, напротив, наиболее активными их защитниками выступали те, которые ещё вчера являлись их, казалось бы, непримиримыми врагами.
- Алевтина Фёдоровна! – схватила за руку жену Старейшины мать Ваньки, товарища Николая. – Идёмте жить ко мне! Для Вас место всегда найдётся! Только вот Ваших деток разместить я не смогу! Извините!
- Но как я их оставлю, одних?! – зарыдала та. – О Боже, Боже! За что Ты нас покарал?!
- А отдайте их мне! – вмешалась мать Николая. – Где вмещаются шестеро, ещё двое – не помеха!
Заглянувший вечером домой Матёрый увидел в своей землянке скромно сидящих на лавке девочку и мальчика. Их мать только что, со слезами на глазах, оставила своих детей.
- Ну, как вы себя чувствуете? – бодро обратился он к ним. – Вас не обижали тут?
Вместо ответа оба со страхом посмотрели на него: и девочка, и мальчик хорошо знали, что Матёрый – не последняя фигура в лагере заговорщиков, врагов их отца.
Мать накрыла на стол; дети нехотя поели – постное варево, обычное для Николая и его семьи, показалось гостям совершенно невкусным и даже несъедобным.
- Да! – спохватился тот. – Какой же я дурак! Я же вам вкусненького принёс!
Из брошенного у входа в землянку мешка Николай начал выуживать варёное мясо, сыр, хлеб, колбасу, картошку, яйца, сметану…
- Ну, детки мои! – улыбнулся он. – Налетайте!
И его родные братья и сёстры, и брат и сестра Елены – все были накормлены вдоволь, от пуза. Мама Николая только и успевала, что жарила и парила, и то, что поспевало у неё на сковороде и в кастрюле, тут же исчезало в детских желудках.
Николай смотрел на детей со счастливой улыбкой.
Укладывая рядышком братика и сестричку Елены спать, он укрыл их полушубком.
- Спите, деточки, сладким сном! – пожелал он им спокойной ночи.- И не думайте ни о чём плохом!
- Маму и папу убьют? – прошептала девочка; Николай смутился.
- Нет, не убьют, что ты, Оленька! Их выпустят, очень скоро! А пока что, поживёте у нас! Помните: я люблю вас и не дам никому в обиду!
- Мы тоже любим вас, дядя Коля! – доверчиво прошептала та в ответ. – Вы - такой добрый! Дядя Коля! А можно мне Вас поцеловать?
У Николая защипало в глазах... И тут, впервые, может быть, в жизни, он понял, что быть добрым для него в тысячи раз более приятно и естественно, чем казаться злым, грубым и жестоким... И он, преисполненный любви и нежности к девочке, взял её грязные, немытые ручки и начал осыпать поцелуями их пальчики и ладошки, её лобик, носик и щёчки; погладил по голове её братика.
- Спите спокойно, мои детки! – с трудом выговорил он, глотая подступивший к горлу комок.
* * *
Вскоре после восстания Волки вселились в пустующие хоромы богатеев. Маше с Николаем выделили отдельный дом. С утра каждый из Волков занимался своими делами, но вечером друзья собирались вместе и широко праздновали свою победу.
Настроение у всех было приподнятое, забылись прежние ссоры, разногласия и обиды, мир рисовался исключительно в радужных красках, душа пела и готова была пуститься в пляс. И, бывало, среди ночи на всю Усадьбу раздавалось дружное пение, слышались и топот пляски, и слова разухабистых частушек.
Опьянённые победой, Волки строили планы дальнейшей, счастливой жизни – теперь уже ничто не мешало их осуществлению.
Распределялись должностные обязанности между парнями. Петька с самого начала был избран Главой Совета Волков, Пашка, как самый боевой, возглавил вооружённые силы. Николаю было передано хозяйство. Машу назначили ответственной за культуру и просвещение, также она представляла интересы всех женщин посёлка. Яшка отвечал за поиски пропавших Елены и Сашки, а также убийц Олеси.
Маша, немало озабоченная своими обязанностями, по решению Совета Волков, конфисковала все имеющиеся в посёлке книги и, в целях их лучшей сохранности, перенесла в дом Старейшины. Сама она, конечно, не справилась бы с этой задачей (тем более, что в школу она никогда не ходила и поэтому не умела ни читать, ни писать), и ей было придано несколько волчат.
По общему решению Совета Волков, жителям посёлка отныне запрещено было обращаться друг к другу по имени - отчеству. Прежде так называли, преимущественно, богатеев; теперь же, после победы защитников народа, богачей не существовало, и, следовательно, все эти церемонии стали ни к чему. Отныне жители посёлка были обязаны носить короткие, непритязательные клички: Хромой, Косой, Хряк, Ступа, Выдра, Мочалка и т.п. Раз уж началась новая жизнь, то следовало решительно отказаться от всего, что напоминало бы о старом.
И только Волки имели право носить данные им от рождения имена. В этом они видели своё отличие от остальных жителей посёлка.
Также под страхом смерти было запрещено поклоняться Овну, который был заменён Волком, и отныне сородичи обязаны были говорить не «Слава Овну!», а «Слава Волку!». Тот же, кто, может быть, случайно оговаривался, подлежал Суду Священной Инквизиции, находящейся под началом Лёвки. Что означает слово «инквизиция», тем более – священная, Лёвка, конечно, не понимал (вычитал его из книжки), но ему очень нравилось это словосочетание. Особенное пристрастие этот «инквизитор» питал к молоденьким, хорошеньким женщинам, и, судя по их довольному внешнему виду, его интерес не был для них особенно неприятен. Умел Лёвка находить ключик к женским сердцам!..
Теперь, придя к власти, Волки обрели необходимый достаток и получили возможность обзавестись семьями. Наивысшим шиком у Волков считалось брать в жёны дочерей богатых соплеменников – чистых, грамотных, культурных девушек; тем слаще казалась им их победа. Так, например, Андрюшка взял в жёны младшую сестру Николая Князева - Ирину; ему чрезвычайно льстило, что из её работника он превратился в хозяина; Яшка выбрал пышнотелую Свету, дочь Алексея Тиунова. Правда, вскоре на неё начал заглядываться Пашка, что не предвещало Яшке ничего хорошего.
Перед Николаем выбора не стояло – его женой будет Маша Клочкова!
Но та, к сожалению, оказалась никудышной хозяйкой. Готовить еду Маша не умела, да и не хотела. И стирать бельё девушка не могла – в её родной семье никогда не стирали, а пользовались вещами до их полного износа. Вообще, варить, мыть, стирать и убирать девушка считала ниже своего достоинства. Самое же неприятное, как неожиданно выяснил Николай, заключалось в том, что девушка оказалась… носительницей отвратительных насекомых! Никогда Маша не бывала в бане, ни разу в жизни она не ополоснулась горячей водой! И запах от неё исходил соответствующий…
Впервые в жизни Николай столкнулся с таким убожеством, таким бескультурьем!
Вернувшись после службы домой, он входил в нетопленное, тёмное, неухоженное, пустующее жилище с затоптанным полом, без какого-либо признака присутствия женской руки. И полным отсутствием еды.
Уже через полмесяца Николай, сгорая от стыда за свою собственную жену, вернулся к матери в землянку. Полностью прекратились его отношения с Машей.
За порядком в хозяйстве Николай оставил присматривать тех жителей посёлка, которые и до этого ухаживали за скотом обитателей Усадьбы. Размер оплаты Николай оставил таким же, и для работников, в сущности, ничего не изменилось.
Тем не менее, жизнь в посёлке продолжалась. Давно уже закончился сенокос, была убрана картошка, начался и закончился обмолот заготовленного зерна, которое было засыпано в амбары. Несмотря на все, внешне строжайшие, указы и запреты, переворот произошёл практически бескровно, и, за исключением злодейски убитой Олеси и принесённых ей в жертву отца и сына Купчиных, человеческих жертв не было.
Единственным, по-настоящему суровым учреждением, внушавшим страх у населения, являлась «чрезвычайка» - Чрезвычайная уголовная Комиссия, перед которой была поставлена задача первостепенной важности – разыскать убийц Олеси, а также неизвестно куда исчезнувших Елену и Сашку.
ЧК располагалось в здании школы (бывшем, разумеется; после победы восставшего народа школа была временно закрыта, так как доверять воспитание детей классовым врагам было нельзя, а своих, народных, учителей пока ещё не подготовили), и Николай нередко, проходя мимо, слышал доносящиеся оттуда крики и стоны допрашиваемых... Что творилось там, за глухими стенами, никто не знал...
Однажды Николай посетил Яшку в его мрачном заведении. Тот лежал на диване и самым бессовестным образом дрых среди бела дня. Николай покашлял; Яшка проснулся, сел и протёр ладонями опухшее (видимо, от хронического недосыпа) лицо.
- Работать приходится и днём, и ночью, - пояснил он, - сплю урывками, когда придётся... Садись, выпьем!
Николай сел за стол, заваленный орудиями пыток; тут были окровавленные палка и плеть, клещи, крючья, верёвки, какие-то штыри... К стенам комнаты были прибиты железные кольца, к которым, судя по всему, подвешивались истязуемые; пол был залит засохшей кровью.
- Хочешь друга увидеть? – спросил Яшка. Не дожидаясь ответа, он зычным голосом выкрикнул:
- Мишка-а-а!
Через некоторое время в комнату просунулось такое же заспанное и опухшее лицо Яшкиного помощника.
- Николая Князева – на допрос! – приказал ему Яшка.
Парнишка исчез. Яшка из кувшина плеснул в кружки настойку; оба выпили.
- Осточертела эта работа! – пожаловался Яшка. – Ни отдыха, ни покоя! Живу на одних нервах! Давай, поменяемся с тобой должностями! Или, знаешь, что? Давай лучше сбежим! В эту, как её там..., читал недавно... А! Вот! В Риу-де-Жанейру!
- Куда? - усмехнулся Николай. – От себя – не сбежишь...
- Эт точно! – обрадовано подхватил Яшка.- Выпьем за это!
Привели арестованного; он едва держался на ногах, а его опухшее от побоев лицо было сплошь покрыто синяками.
Поднявшись с места, Николай протянул тёзке руку для приветствия
- Мишка, свободен! – приказал Яшка.
Ногой он пододвинул табурет допрашиваемому, налил полную кружку настойки.
- Штрафная! – пояснил он Николаю. – Ты меня извини, конечно, но это не я – это Андрюшка его так разукрасил!
Усевшись на табурет, арестант взял кружку; все трое выпили, начали закусывать.
- Твоя мать жива - здорова, - сказал Яшка, повернувшись к Князеву, - шлёт тебе привет. Вот гостинец от неё..., ну, и от меня тоже, - указал он на сверток, лежащий на столе.
- Толку-то мне его допрашивать, - обратился он к Николаю, - когда я знаю, что он ничего не знает, а он знает, что я знаю, что он ничего не знает... А-а-а! – внезапно заорал Яшка таким жутким, леденящим душу, криком, что Николай от неожиданности вздрогнул. – Это, - пояснил Яшка, - чтобы и Петька с Пашкой тоже знали, что я не зря ем свой хлеб!.. Как ты считаешь, похоже на то, что я его допрашивал?
- По-моему, похоже, - оглядев физиономию тёзки, решил Николай.
- Вот и я думаю, что похоже! – обрадовался Яшка. – Не могу бить по лицу! Прошу их, чтобы они сами себе ставили синяки... Ну, выпьем!.. Откуда, думаешь, продолжал он, - эта кровь на полу? Тебе, как другу, могу сказать: это – овечья кровь!.. Ерунда, парень, - вновь обратился Яшка к Князеву, - скоро вас всех выпустят – вот увидишь! – и я ещё погуляю у тебя на свадьбе! Позовёшь?.. А-а-а! – вновь диким голосом заорал он...
Через час все трое, обнявшись, пели;
Позарастали стёжки-дорожки,
Там, где ходили милого ножки.
Позарастали мохом-травою,
Там, где ходили, милый, с тобою!..
- Это что такое? – послышался чей-то голос.
Все трое обернулись: в дверях стоял... Пашка.
- Эт-та что за балаган? – тихим голосом, не сулящим ничего хорошего, продолжал тот.
-Это, - заплетающимся языком пояснил Яшка, - новая методика допроса! Настойка хорошо развязывает язык...
- Щас я те завяжу... кое-что... узлом! – пообещал Пашка и сорвался на крик:
- Вон! Все отсюда – вон!
Троица в обнимку направилась к выходу. С обеих сторон бережно поддерживая Князева, его доставили в баню, где тот содержался под стражей, и Николай с Яшкой разбрелись по домам.
* * *
Доверив уход за скотом добросовестным работникам, он существенно облегчил себе жизнь, так как ему не требовалось уже самому заниматься всякими мелочами, вроде своевременного кормления животных и дойки коров. Зато в освободившееся время Николай сумел сосчитать и сравнить между собой доходы и расходы, то есть производство и потребление, и пришёл к неутешительным выводам.
На одном из ближайших заседаний Совета Волков Николай заявил, что при сегодняшнем расходовании продуктов, их может хватить на пять, от силы – на шесть месяцев. Причина заключалась в том, что победившие Волки утратили чувство меры – им казалось, что запасы продовольствия, находящиеся в Усадьбе, неисчерпаемы, хотя это было, конечно, далеко не так.
Каждый из Волков стремился занять какую-нибудь престижную должность; если таковой не оказывалось, её просто придумывали. Так, например, Филька создал для себя Департамент торговли, хотя сородичи обменивались продуктами и без Филькиного участия; Ванька возглавил Институт здравоохранения, хотя больных лечили, как и раньше, старушки - народными средствами.
Сенька с Мотькой изобрели Отдел Пропаганды и Правды и занимались тем, что рассказывали людям сказки о том, как им будет хорошо жить в недалёком светлом будущем.
Сами же Волки хотели хорошо жить и есть уже сегодня, сейчас, и не только они одни, но и их семьи, их заместители, семьи заместителей и т.д. Кроме того, в хорошем питании нуждались и многочисленные Вооружённые Силы, которые нельзя было распускать до полной и окончательной победы народной власти.
Петька и Пашка и сами видели, что управленческий аппарат разросся неимоверно; очень трудно было путём голосования на заседании Совета Волков пробить какое – либо решение: 12 ребят голосовали кто в лес, кто по дрова.
Да и уже принятое, дойдя до нужной инстанции, это решение искажалось до неузнаваемости, и делалось зачастую совсем не то, что требовалось. День ото дня росли анархия и безответственность, падала дисциплина.
В конце концов, Петька и Пашка решили начать наводить строгий порядок. Взбешённые тем, что поиски убийц Олеси, а также исчезнувших Елены и Сашки ведутся из рук вон плохо, они обвинили Яшку в сочувствии к классовым врагам и в моральном разложении, выразившемся в беспробудном пьянстве.
- Может ли такой человек, - жёстко заявил Петька, - продолжать руководить Чрезвычайной Комиссией? У Председателя ЧК должны быть честная, незапятнанная репутация и трезвая голова. Но разве можно так сказать о Яшке, этом пропойце? Своим поведением он просто позорит нас всех!..
- Итак, друзья, вы все слышали! – подвёл итог Пашка. – Какое вы вынесете решение? Учтите: голосуя «за» или «против», вы выскажите и своё собственное видение вооружённого переворота! И дело не в одном только Яшке! От того, как вы сейчас проголосуете, зависит судьба народа, за который все мы сражались. Сенька, тебе слово!
Бледный, с трясущимися губами, Сенька робко произнёс:
- Ну, выпить-то мы все не прочь... И я совсем не обвиняю в этом Яшку...
- Ты, мерин! – вспылил Пашка. – Ты, что, паскуда, так же, как и он, готов просрать то дело, за которое мы не щадили свои жизни?! Заткнись, урод, пока я тебя не вырубил, понятно?.. А, Маша! Ты что хочешь сказать?
- Это чмо, - Маша презрительно кивнула на Сеньку, - пытается выгородить Яшку потому, что у него самого рыльце в пушку! Помните, как мы совещались в лесу накануне вооружённого восстания? Что говорил этот мерин (прав Павел!)? Подождём, дескать, время, мол, ещё не подошло! Ты на кого, сука, работал, а? – внезапно заорала Маша во весь голос. – Да ты на врагов народа работал, скотина! Пустите меня - я придушу этого гада!
Маша рванулась было из-за стола, но была остановлена сильной рукой Пашки.
- Ну, если уж на то пошло, - закричал Сенька в отчаянии, - то Фомка не меньше меня сомневался в победе! И вы все об этом знаете!
- При чём тут я? – заверещал перепуганный Фомка.
- Если ты, - обращаясь к Пашке, заявил Яшка (его голос при этом предательски дрожал), - затеял всё это, чтобы отобрать у меня Светку, так на - забирай! Не жалко! Только зачем при этом обвинять меня в предательстве?!
- Ти-ха! – властным жестом остановил разбушевавшихся товарищей Пётр. – Есть предложение: Яшку, Сеньку и Фомку, как врагов трудового народа, казнить! Ты, Маша, за? Ты, Павел? Николай? Семён?..
Первые из тех, кого называл Петька, поднимали руки без всяких сомнений; последние из Волков голосовали «за» явно по принуждению, вопреки своей воле, но возразить Петьке (а вместе с ним – и Пашке, и Маше, и Николаю) никто не решился. Каждый помнил о своей некогда проявленной нерешительности и боялся за свою участь…
Приговор был приведён в исполнение методом отсечением головы. Сородичи были довольны неожиданно откуда возникшей подкормкой.
.
Не будет теперь уже Яшка пьянствовать, Сенька – надоедать своей идеей создания общества равенства и любви (к кому – к врагам народа?!), а Фомка – сомневаться…