Подняв голову кверху, забыв обо всем, Сляп, как завороженный, смотрел в чёрное, бездонное небо, на котором тускло мерцали холодные звёзды, равнодушные ко всему, что происходит на крошечной голубой планете на окраине Галактики... Люди рождаются, женятся, рожают детей, воюют друг с другом, деля власть, землю и имущество.
Пролетают столетия, один народ сменяет другой, а бесконечно далёкие звёзды все так же безучастно и отстраненно рассеивают свой холодный свет; тысячи лет для них – один миг... И невозможно постичь тайны Вселенной... Можно еще понять необходимость существования громадных галактик, но для чего создан ты, человек, это хрупкое биологическое существо, чей век ограничен жалкими несколькими десятками лет? Для того ли, чтобы, как говорится в Библии, плодиться и размножаться – подобно навозному червю? Или же для чего-то большего – например, познать Творца?..
Сляп проснулся оттого, что мать тормошила его за плечи.
- Вставай, сынок! Пора уже! Нужно идти, помянуть Ксану!
Он с трудом разлепил веки; в землянке было уже светло. Лучи неяркого зимнего солнца едва пробивались сквозь маленькое окошко, затянутое полупрозрачной, пересохшей от времени плёнкой, взятой из внутренностей овцы. Младшие сестрёнка и братишка Сляпа, возясь на полу, играли сосновыми шишками; от натопленной печи шёл густой дух аппетитного варева.
- Вставай! – не отступала мать. – Идти надо!
Сляп медленно, с неохотой, поднялся и сел, опустив ноги на пол.
Этой ночью он, как обычно, ходил на ночную рыбную ловлю. Вообще, рыбалка являлась излюбленным занятием жителей посёлка. Рыбачили, в основном, мужчины, но нередко на лёд выходили и женщины, чтобы разнообразить своё скудное питание, выжить, не умереть с голода, дотянуть до лета.
У Сляпа была своя компания сверстников, в которой он проводил свободное время. Само собой получилось так, что девушкой Сляпа стала Цыба, живущая в соседней землянке. Лет шесть назад у Цыбы и её младшего брата простудилась и умерла мать, а два года назад, зимой, умер – также от простуды – и отец.
Родители Сляпа, по соседски, добровольно взяли на своё обеспечение сирот, и те ни в чём не знали нужды. Но тут грянула большая беда: прошлой весной ушёл за хворостом и не вернулся отец Сляпа – был растерзан волками. Позже в лесу нашли только клочья его одежды… Как же потом жалел Сляп, что не пошёл вместе с отцом!.. В ту ночь он рыбачил, а днём спал, и отец ушёл в лес один...
Лишившись мужчины-кормильца, обе семьи сплотились ещё сильнее. Следствием этого стало то, что парень и девушка увлеклись друг другом. Сляпу с каждым днём всё больше нравилась длинноногая, озорная, светловолосая девчонка, которую ему хотелось защитить от всех напастей, совершить для неё что-то необыкновенное, обеспечить ей и её брату хорошее питание и одежду.
Придя на реку, заняли каждый свою прорубь. Пешнёй по очереди разбили лёд, намёрзший в проруби за день, разожгли хворост и стали ждать. Когда в тёмной воде показывалось светлое рыбье тело, осторожно подводили под него сачок и резко подсекали. Пойманную рыбину выбрасывали на снег, где та скоро засыпала. За ночь удавалось наловить столько рыбы, что её хватало на всю семью на два-три дня.
Сляп и Цыба рыбачили по очереди. Пока Сляп дежурил у проруби, девушка грелась у костра. Потом юноша вручил подошедшей девушке сачок, а сам отошёл в сторону и засмотрелся в бездонное небо, на загадочные звёзды…
- Мам! – глядя в земляной пол, смущённо проговорил Сляп. – Я на Цыбе женюсь!
- Когда? – помолчав, спросила та.
- Осенью, как только выпадет снег, заколем пару овец и устроим свадьбу. Как раз к тому времени и картошку выкопаем.
- Большой ты у меня вырос! - тихо проговорила та.
Глядясь в котелок с водой, она начала подводить сажей брови и ресницы.
Сляп засунул ноги в унты, сшитые из овчины, поверх шерстяного костюма накинул полушубок и надел шапку.
- Зоря! - обратилась мать к старшей дочери, игравшей с братиком на полу сосновыми шишками. - Мы со Сляпом уходим – вы ведите себя хорошо! Захотите поесть – варево на плите. Пойдёте гулять – одевайтесь потеплее! Зоря, не обижай брата! А ты, Зорин, слушайся свою старшую сестру!
- Хорошо, мама! - распахнула ресницы дочь, уже в свои 9 лет обещавшая стать красавицей.
- Ла- а - дно! – пообещал её пятилетний брат Зорин.
- Ну, смотрите у меня! – строго предупредила мать.
Зимняя стужа и недостаток питания являлись основной причиной смерти жителей поселка; особенно им подвержены были малые дети. Но, не меньше чем витаминов и полноценной пищи, растущий детский организм требовал свежего воздуха, а какой свежий воздух мог быть в прокопчённой дымом, душной землянке?!
Хорошо ещё, что в семье Сляпа имелась тёплая зимняя одежда для детей; в некоторых, самых бедных, семьях и её не было, и дети, несмотря на строжайшие запреты, тайком выбегали на улицу и дышали морозным воздухом, наслаждаясь им, за что и получали от родителей ремнём по нежным, розовым попкам.
Сляп, сам воспитанный в родительской строгости, не смея подрывать авторитет матери, вопрошающе произнес:
- Я подожду тебя на улице, мам, хорошо?
Он вышел из землянки на свежий, морозный воздух. Едва поднимаясь над горизонтом, тускло светило зимнее солнце; ветра не было. У южной стены стайки, огороженной ошкуренными берёзовыми жердями, скучились овцы, рядом с которыми перебегали с места на место два крошечных чёрных ягнёнка.
«К весне и остальные овцы объягнятся», - удовлетворённо подумал Сляп.
Вышла мать.
- Мам! – робко спросил (не сыновнее это дело – требовать отчёта у матери!) её Сляп. – Ты овец накормила?
- Накормила и напоила, пока ты спал, - успокоила та его, - не беспокойся, сынок!
Сляп удовлетворённо кивнул: порядок должен быть во всём – к этому приучил его отец. И пусть пока он ещё обязан подчиняться своей матери, уже этой осенью он сам станет главой семьи, мужчиной, авторитет которого незыблем и непререкаем – так же, как был непререкаем и авторитет его отца.
Ещё год назад хозяйство Зоряна считалось одним из самых крепких в посёлке. В последний год он держал более дюжины овец, а картошки накопал столько, что та едва вместилась в погреб. Всю прошлую зиму отец щедро делился с малоимущими сородичами, отдавая им мясо, картошку, овечьи шкуры, не подозревая о том, что уже следующей зимой его собственная семья будет влачить полуголодное существование…
После пропажи отца для обеих слившихся семей настали чёрные дни. Сена заготовили серпами жалкие крохи, поэтому половину овец зимой пришлось заколоть; картошки смогли посадить вдвое меньше обычного, да и та не уродилась: год оказался засушливым, и выросла почти одна мелочь.
Существенным источником питания являлась также рыба, которая ловилась, однако, далеко не каждый день. Тем не менее, в семье не переводилось пресное – соли в поселке не знали – варево из мяса с картошкой. А однажды, проснувшись, Сляп увидел на столе не только варёное мясо, но и молоко, и яйца, и сыр, и даже хлеб!
- Откуда всё это, мама? – удивлённо спросил Сляп.
Та, стоя у печи, со счастливой улыбкой любовалась своими младшими детьми, которые, радостно попискивая, с набитыми ртами колупали скорлупу с варёных яиц.
- Мир – не без добрых людей! – охотно откликнулась та. - И они отдают нам то, что и мы когда-то отдавали им! Сегодня – Рождество Христово, и вот вам – рождественский подарок! И не спрашивай, сынок, ешь! Ты должен расти, быть сильным!..
- А ты, мам?
- Я уже поела. Спасибо, что позаботился обо мне, сынок! И Цыбе, не забудь, отнеси!
- Мам! – несколько позже, насытившись, умиротворённым голосом спросил её Сляп. – Скажи: Иисус Христос – добрый?
- Да, сынок! – откликнулась та. – Добрый и справедливый!
- А Отец – Старейшина? Он тоже – добрый и справедливый?
- Да! – уверенно подтвердила мать. – А как иначе?..
... Всё это вспомнилось Сляпу, когда они подходили к центру общины, где уже начал собираться народ. Посёлок состоял из двух десятков землянок, отрытых на возвышенности над рекой; вокруг него во все стороны простиралась неровная, холмистая, голая степь, и только на востоке виднелся окружённый березняком тёмный сосновый лес. Рядом с землянками располагались огороды, стайки для скота и прочие постройки, сооружённые из обмазанных глиной прутьев.
Подойдя к толпе, мать поклонилась:
- Доброго здоровья, люди добрые!
В ответ раздались голоса:
- Доброго здоровья тебе, Сляба, и твоему сыну!
Отдельной кучкой стояли подручные Отца-Старейшины – Скит, Мокей, Хрун, Пляс, Куба – все, как на подбор, рослые и сильные мужчины. Сляп подумал о том, что ещё совсем недавно и его отец находился в этой компании лучших, избранных людей рода, и как же он тогда гордился им! И как быстро всё переменилось – стоило только тому пропасть прошедшей весной!..
Увидев подошедшую женщину, Хрун – вдовец, мужчина средних лет, отец двоих детей – направился к ней.
- Как твоё здоровье, Сляба? – приблизившись, приветливо поинтересовался он. – Не пустует ли твой стол?
Его серые, всё схватывающие глаза оценивали и стройную фигуру женщины, и её миловидное лицо.
- Спасибо! Слава Богу, не жалуюсь! – непринуждённо откликнулась та. – Сын вот вырос, кормилец!
- Это хорошо! – одобрил мужчина. – Но, возможно, скоро он захочет создать свою семью, а кто позаботится о его матери и её детях?
- Не пойму, - с улыбкой ответила мать, - к чему ты это клонишь, Хрун? Господь Бог милосерд и Он позаботится о детях своих!
Сляп, насвистывая, отошёл в сторону – разговоры взрослых ему были совершенно неинтересны. Увидев группу сверстников, он направился к ним.
- Идём сегодня на рыбалку? - обменявшись взаимными приветствиями, спросил его Мока.
Сляп кивнул.
- На что тебе рыба, - вставил Купа, - если ты и яйцами сыт?
Ребята хмыкнули: все знали, что Мока, хотя он и из зажиточной семьи, вовсе не жадный и всегда делится с товарищами принесённой из дома едой – хлебом, яйцами, сыром, колбасой.. И на рыбалку он ходит, чтобы не отставать от компании друзей, раздавая им значительную часть улова.
- Собираемся у Цыбы? – спросил Глад.
Сляп вновь кивнул и негромко произнёс:
- Один за всех!
- И все – за одного! – вполголоса откликнулись ребята.
Народу всё прибывало; в основном, это были женщины. Не везло роду с мужчинами! Они умирали как мухи, и их слабые половины, оставшись без кормильца, шли просить милости у Отца-Старейшины, который для каждой находил и пропитание, и ласковое, ободряющее слово. И женщины, благодарные своему спасителю, трудились в его хозяйстве не за страх, а за совесть, зарабатывая еду для себя и своих детей.
На 60 жителей посёлка приходилось чуть более двух десятков взрослых мужчин, зато это были специалисты – каждый в своем деле. Отец Дива, Фион, катал валенки; Ниун плёл корзины и, обмазав их глиной, изготавливал котелки и большие котлы для приготовления еды; Алесь – один на весь посёлок – выделывал шкуры, из которых Апор шил полушубки и унты; Глодий, отец Глада, был кузнецом. Жили в посёлке, правда, и такие странные личности, как Ёся-немой, трудившийся в хозяйстве Отца-Старейшины, и Ёня-дурачок, который, радостно смеясь, переходил от одной группы стоящих людей к другой, вслушиваясь в непонятный для него разговор.
Собравшись, двинулись к дому Отца-Старейшины – помянуть Ксану, умершую не то от простуды, не то от постоянного недоедания, не то от того и другого вместе. Голод и холод являлись злейшими врагами рода, и, с наступлением зимы, смерть начинала собирать свою страшную жатву.
Сложенный из брёвен, дом Отца-Старейшины стоял в ряду таких же домов, принадлежащих его подручным; за сплошной высокой оградой прятались многочисленные хозяйственные постройки; за двором простирались огороды.
Пройдя через распахнутые массивные ворота, подошли к входной двери, ведущей в холодные сени, из которых и можно было попасть в дом, где гостей встречал Отец-Старейшина.
- Здравствуйте, дорогие братья и сёстры!
Уже несколько постаревший, но всё еще крепкий, высокий мужчина с густой, чёрной бородой на полном, овальном лице, радушно улыбаясь, гостеприимным жестом указывал на столы и лавки, расставленные в просторной горнице.
- Проходите, рассаживайтесь!
Сляп и мать вошли вместе со всеми. В нос приятно ударило теплом и запахом варёного мяса. Не снимая верхней одежды, гости усаживались на лавки. На столах стояли пустые глиняные чашки и миски, возвышались кувшины, наполненные брагой.
- Братья и сёстры во Христе! – провозгласил Отец-Старейшина, когда все уселись и угомонились. – Много лет назад люди загордились, пресытились благами и забыли о Боге. И Он наказал их: на небе не стало ни Луны, ни звёзд, ни Солнца. И род человеческий прекратился; остались лишь двое праведников – Адам и Ева, от которых и начался наш род.
Но и после этого люди не образумились и продолжали поклоняться тварям – Овну и Волку, - и только самые верные, самые стойкие продолжали почитать Господа нашего – Иисуса Христа! И праведный, справедливый и всемогущий Бог, - Отец-Старейшина возвысил голос, - был на нашей стороне! Где те, что поклонялись ложным богам – Овну и Волку? Их нет! А есть – мы с вами, дорогие сородичи, братья и сёстры во Христе, любящие своего Бога! Слава Иисусу Христу!
- Слава Иисусу Христу! – дружно отозвались прихожане.
- Громче! Ещё громче! Вот так мы и должны славить нашего Господа! Вспомним же тех, - понизил голос Отец-Старейшина, - кто пал в борьбе за христианскую веру – Святую Деву Марию, Святых Апостолов Петра, Павла, Иоанна, Семёна!.. Встанем же, - закончив перечисление Святых, воззвал Отец-Старейшина, - и прославим имя Господа!
Гости поднялись.
- Иисус! – торжественно запел Отец-Старейшина; женские и мужские голоса подхватили:
- Ты – наш Отец, Иисус!
Ты - наш Единый Бог,
Иисус Христос!..
- Сегодня, - негромким, проникновенным голосом произнёс Отец-Старейшина, - мы собрались для того, чтобы отдать дань нашего уважения почившей сестре Ксане – этой святой женщине, которая всю свою недолгую жизнь посвятила служению Богу и людям. Она не позволила себе умереть, а добровольно решила в последний раз послужить людям. И пусть сегодня к нам перейдут её добрый нрав и светлый ум, её благородство и самопожертвование, сила и крепость её рук и ног! Мир тебе, Ксана!
- Мир тебе, Ксана! – хором откликнулись сородичи.
- Прошу всех сесть! – предложил Отец-Старейшина. - Наполним наши чаши вином и почтим её светлую память!
Из кухни принесли котлы с густым, аппетитным варевом; жена Отца-Старейшины, седая, сгорбленная старушка, разливала по мискам.
В горнице наступило молчание, нарушаемое лишь стуком деревянных ложек о миски, сопением, чавканьем и хрустом разгрызаемых костей.
Каждому досталось по куску мяса и по косточке; некоторым попадались даже вкуснейшие, нежные мозги. Хмельное быстро ударило в голову; люди негромко заговорили.
- Вкусное мясо! – одобрила женщина, сидящая рядом со Слябой. – Сразу видно: не вредная была!
- Верно, сестра! – подтвердила другая. – Клиона поминали – тот жёстким показался!
- И речь Отец-Старейшина хорошо сказал! – продолжила первая женщина. - Обо мне бы так сказали – и помирать не страшно!
- Что с сиротками-то будет? – жалостливо подала голос третья. – Одни ведь остались – без отца, без матери!
- Отец-Старейшина сказал, - отозвалась первая, - что приютит обоих.
- Слава Богу! – вздохнула вторая.
- Слава Отцу-Старейшине! – громко, во весь голос воскликнула первая.
Люди дружно вскочили со своих мест; загремели, падая, лавки.
- Слава! Слава Отцу-Старейшине! – слышались со всех сторон громкие, восторженные крики. – Слава нашему благодетелю – Отцу-Старейшине!..
Тот, стоя во весь рост и улыбаясь, жестами приглашал сородичей садиться.
... Когда гости ушли, в доме остались лишь двое сироток – мальчик и девочка - испуганно жавшихся друг к другу, да несколько женщин, проживающих во дворе Отца-Старейшины.
- Приберётесь здесь, - распорядился он, - покормите детишек и отведите их к себе в землянку. Баня готова? – обратился он к Стене-молодухе.
- Да, Отец-Старейшина! – послушно ответила та.
Накинув полушубок и надев шапку, он отправился осматривать хозяйство. Рожь, ячмень и овёс хранились в амбарах, картошка – в погребах. В кладовках горой лежали овечьи и коровьи шкуры – отдельно выделанные и невыделанные. Обошел стайки: быки и коровы стояли каждый в своем стойле и жевали сено; по полу расхаживали куры. Овцы также находились в тепле и были сыты; в деревянных колодах поблёскивала налитая вода. Удовлетворённый осмотром, Отец-Старейшина повернул назад.
...Выйдя из бани, он остановился: поскрипывая унтами по снегу, к нему приблизились две тёмные мужские фигуры – это были дежурившие сегодня по посёлку Мокей и Ёся-немой.
- Ну, какие вести? – осведомился Отец-Старейшина.
- Всё в порядке! – спокойно и дружелюбно, как равный равному, ответил Мокей.
- Замёрзнете – заходите погреться! – предложил тот.
- Не беспокойся, хозяин! – улыбнулся Мокей. – Пока мы с Ёсей дежурим, ничего не случится!
Оба отошли и слились с темнотой ночи. А Отец-Старейшина, запрокинув голову, долго стоял, всматриваясь в усыпанное звёздами ночное небо, словно пытаясь отыскать в нем ответ на какой-то мучивший его вопрос... Не найдя его, Отец-Старейшина опустил голову, тяжело вздохнул и, медленно ступая, побрёл к крыльцу...
Жена лежала на полатях за печкой, не зажигая света. Выпив настойки из шиповника, Отец-Старейшина закрылся в своей комнате. Негромко потрескивая, горел жир в плошке, отбрасывая на стены причудливые, пляшущие тени... Он отодвинул сотканную из волокон конопли занавеску у стены, и его взору открылись книги – сотни, если не тысячи, - целые штабеля книг!
Они лежали рядами стопок, возвышаясь до самого потолка. Вот уже почти сорок лет хранились они здесь – так же, как полтора столетия находились где-то в другом месте, – но не помялись их тугие, твёрдые страницы, не потускнели краски. Отец-Старейшина не знал, из какого материала книги были изготовлены, но то, что они не боятся сырости и не горят – это уже проверенный факт... Он достал толстую тетрадь в плотной обложке и, присев на лавку, начал листать страницы...
«Год 17-й от Катастрофы.
...Слава Богу, город, хотя и разрушенный, даёт нам очень многое для жизни: железо, инструменты, стекло, бумагу, книги... Земледелие и скотоводство стали основой нашего существования, и у нас даже появились отклонения от православной веры: некоторые начали поклоняться Тельцу, другие – Овну. По той простой причине, что коровы и овцы дают людям жизнь. Старейшина грозит отлучить их от Церкви...
... Год 24-й от Катастрофы.
...Мы вынуждены были уйти из города. Ночью на нас набросилось многочисленное племя, состоящее, похоже, из одних только женщин... Они врывались в наши землянки, гурьбой наваливались на спящих людей, верёвками связывали и уводили мужчин. И, когда они ушли, мы обнаружили, что уведены все наши мужчины и угнана большая часть скота; убитых и раненых, к счастью, нет.
Из мужчин у нас остались только мальчики моложе 14-ти лет и глубокие старики. Пришельцы исчезли так же внезапно, как и появились, но, кто знает, не захотят ли они вернуться?.. Всем родом мы тронулись в путь. Остановились на берегу какой-то реки. Начинать приходится с нуля и, как это ни страшно звучит, люди (большею частью, конечно, женщины), разочаровавшись в прежнем Боге, обратились к новому – Овну – в надежде найти у него защиту.
И, совершенно естественно, два десятка женщин, оставшись без мужчин, вынуждены сами выполнять всю тяжёлую работу... И у нас идут нарасхват 12-летние мальчики… Неудивительно поэтому, что женщины глубоко презирают Христа, взывавшего к аскетизму и воздержанию, и, наоборот, высоко ценят мужскую силу, способную доставить женщине радость и интерес к жизни и родить ребёнка. Олицетворением такой мужской силы как раз и является баран, чей прообраз наши женщины усмотрели на небесах.
И у нас появились человеческие жертвоприношения – в честь Овна...
...Год 142-й от Катастрофы.
...Наш посёлок заметно разросся – в нём уже 156 жителей; в основном, это дети. И это очень хорошо – значит, у нашего рода есть будущее! Мужчины вооружены, настроены воинственно и готовы отразить нападение любого противника. Но, похоже, никого из людей, кроме нас, на Земле не осталось; город пуст и, как это ни печально, мы одни... А, может, это даже и к лучшему?..
Наш род процветает, у нас достаточно и еды, и одежды, и оружия; люди полны надежды и оптимизма. Ещё бы! Ведь нам покровительствует Сам Священный Овен! Не скрою своей радости: в Праздник Осеннего Равноденствия – День Жатвы, как мы его еще называем – мне, как сыну Старейшины, выпала честь быть принесённым в жертву Овну, воссоединиться с Ним, и, значит, я буду рядом с Ним на Небесах, в виде очередной маленькой звёздочки, которая будет носить моё скромное имя!.. Кто-то будет вести этот журнал после меня? Может быть, моя милая сестра?..»
Захлопнув тетрадь, Отец-Старейшина положил её между стопками книг. Задёрнув занавеску, он потушил огонь, улёгся на лавку и прислушался: во дворе было тихо; «милая сестра» мерно посапывала за перегородкой.
Нет, не зря он – тогда еще 20-летний мальчишка – объявил войну культу Овна!.. Правда, тогда он звался еще не Отцом-Старейшиной, а Николаем..., Николаем Дергачёвым...