Часть 1. Глава 7

Элизабет Симпсон
Предыдущая часть: http://www.proza.ru/2009/07/20/175
< 07 Зима I – allegro non molto >

       А потом, в конце одного прекрасного зимнего дня (прошел почти год, как мы стали общаться), когда солнце уже приготовилось соскользнуть на ночной покой, Он пришел какой-то странной, тяжелой походкой, с опущенной головой, и, путаясь в словах и не глядя мне в глаза, объяснил, что, видимо, в ближайшем будущем перестанет сюда являться, потому что скоро женится, невеста вот в его дом приехала – пока погостить, сейчас знакомится с родителями, которые так счастливы, ведь уже давно пеняли ему, что он никак не обзаведётся семьёй, а все бегает в лес непонятно зачем, какие такие могут быть дела в лесу круглый год…

     Его голос звучал все громче – словно в громкости он пытался  найти опору для собственных слов, и, наконец, достиг апогея в почти обвиняющем крике: «Ты и сама понимаешь – у нас с тобой ничего не может быть! ты же дух, призрак, ты - ничто! Да ты меня даже обнять не можешь!... Фактически – тебя нет, тебя вообще нет!».

       Он кричал на меня, а глаза его до краев были наполнены черной тоской… Выкрикнул последнюю фразу, резко развернулся и ушел, не оборачиваясь, не прощаясь, быстрыми шагами, с опущенной головой… Из моего Леса и из моей жизни…
                ***
… Да. Обнять Его я не могла. Не потому, что не хотела.

  С недавних пор, находясь рядом с ним, я стала испытывать невероятно острое желание прикоснуться к нему -  положить свою ладонь на его плечо, провести кончиками пальцев по щеке, тронуть чудной и до невозможности милый завиток волос надо лбом...
   Просто прикоснуться - но это желание было сродни желанию умирающего от жажды в пустыне, склонившегося над поверхностью чистой, прозрачной, прохладной воды оазиса. Или сродни приказу - столь властному, что, сопротивляясь ему, я чувствовала себя игрушкой-марионеткой, тянущей управляющие нити наперекор движению пальцев кукловода.

    Что произошло, если б я сдалась и дотронулась до Него в такой момент? Это осталось тайной. Знаю одно: поддавшись этому желанию, которое повергало меня в ужас своей силой, я точно погубила бы наши отношения раз и навсегда.

    Меж людьми, как я знала со слов Старца, подобное произрастало из желания присоединиться к свету чужой души. Несчастные, в этом мире они были так безнадежно заперты в границах своих тел, что это было доступно исключительно при близком, физическом контакте, да и то далеко не всем и не всегда. Как зеленых ростков, пробивающихся навстречу солнцу сквозь поверхность плотно утоптанной, старой дороги, их были единицы - тех, кто своей внутренней силой, своим страстным желанием взламывал физические законы этого мира.

    Но сказки всегда происходят где-то далеко и всегда не с нами. Потому они и сказки - то, о чем рассказывают, но не то, в чем принимают участие.
 
    В моем печальном случае страсть таинственной лесной русалки (о которой не так уж много известно!) по отношению к человеку; страсть  там, где должно быть хладнокровие (по причине простого отсутствия крови!) - все это точно повергло бы Его в темный, дикий страх. И в этом страхе точно не нашлось бы места для света даже простой, добросердечной привязанности, которым он до сего дня щедро и без малейшей корысти одаривал меня, словно весеннее солнышко...

   Кроме того, я всерьез боялась: вдруг я нанесу ему непоправимый вред? Чем обернется для него такое моё прикосновение? Конечно, Хранители Леса ничего общего не имеют ни с вампирами, ни с похитителями душ из страшных человеческих сказок. Но, с другой стороны, я никогда не слышала от Старца о подобном притяжении кого-либо из наших - к человеку, к обычному человеку. Вдруг что-то не так - со мной?

     Потому, из последних сил, маскируя штормовой порыв осеннего ветра в моей душе за самым суровым видом, я роняла: "Извини, тебе пора. Очень много дел сегодня, а ты мне мешаешь, ты же всё-таки человек...". Он мрачнел, тотчас разворачивался и уходил, и пропадал на несколько дней. Конечно, он не мог знать, что моя внезапная жесткость, так сильно задевающая его, так больно отдающаяся и во мне - она была горьким лечебным средством для нас обоих. Он не мог знать, не мог даже догадываться, но снова возвращался, все равно всегда возвращался. Может, потому что Он тоже скучал без меня? Или... или всё-таки был из тех, кто мог слышать чужую душу и прикасаться к ней даже на расстоянии?


       У всех есть способность видеть и слышать – в большей или меньшей степени. У всех есть чувства обоняния и тактильного ощущения. Ощущения тепла и холода. А еще… еще есть то, чему в человеческом языке пока нет названия.
     У нас – Хранителей Леса – считается вполне обыденной способность именно таким образом Чувствовать Живых – каждую травинку, каждую веточку… каждого зайку малого. Однажды я уже рассказывала это Ему: наши тела состоят как бы из чувствительных струн, позволяющих ощущать связь со всем Лесом. У каждого из Живых есть отзвук, эхо сущности - его, Живого, сущности -  в этих струнах. Таким образом каждый Живой отражается, как в водной глади - в нас, Хранителях. Это необходимо, чтобы мы могли вовремя прийти на помощь тем, кто не всегда может позвать способом, предназначенным для слуха и зрения.

    Что же касается людей... Конечно, их мы видели и слышали, но …только как живые картинки. Потому что люди никогда не имели отражения в нашем внутреннем мире. Они не задевали наших струн. Потому что были для нас чужими.

… Это началось почти сразу после того, как я услышала Его обращение ко мне не словами, не обычной человеческой речью, а настоящим Пением. То есть на том языке, на котором общаются Хранители, на котором общаются Живые, и на котором никогда не общаются между собой люди.
 
Он был  единственным человеком из всех, известных Хранителям, который мог Петь, как и мы, хотя сам этого не осознавал.
И Он был единственным человеком, который начал отражаться во мне. Его отражение прорастало в моей душе, становясь все яснее, все отчетливее - как трава прорастает по весне, из темноты земли – в мир воздуха и света. Медленно, но неотвратимо. Из едва заметных точек, тонких черточек - набирая жизненную силу, обретая объем, превращаясь из легкого эскиза - в реальность.

И я чувствовала это прорастание. Иногда,на краткий миг, оно становилось отчетливо резким и сильным, внезапным толчком укрепляясь на новом уровне, и тогда я невольно вздрагивала, как от легкого удара. 

Но говорить с Ним об этом я не могла. Не смела. Да и не хотела еще больше подчеркивать разницу между нами. Впрочем... А так уж велика ли была эта разница, или мне просто-напросто так было легче оправдать себя, довольно безответственно (прав был Старец!) разрешившую прорасти в своей душе -  человеческому?

...Через некоторое время я осознала, что чувствую эхо, отражение Его сущности так же, как и эхо Живых - если Он находился рядом.
   Иногда - даже если Он был далеко от меня.

   Стоило Ему вспомнить, подумать обо мне, как нечто, немногим более материальное, чем теплый солнечный луч, легко обвивалось вокруг моего правого запястья, и, нежно погладив тыльную сторону кисти, соскальзывало в ладонь, проникая дальше, сквозь пальцы, даже если они были сомкнуты - мягко заставляя их сдаться, раскрыться. Ещё некоторое время я ощущала как будто невидимая, теплая рука легко сжимает мою правую ладонь, а потом всё пропадало, но в душе оставался отзвук, как от улыбки, что предназначалась мне и только мне.

    Если такое происходило, то на следующий день, при нашей встрече, Он обычно рассказывал: "... вчера я думал - как ты там, что делаешь...", а я молча улыбалась в ответ, и чувствовала себя совершенно счастливой.

   Порой - и такое проявление означало, что Он в самые ближайшие минуты появится рядом со мной - это походило на теплый, легкий ветер, внезапно начинавший свое движение почти со всех сторон - сквозь мое лицо, затылок, шею, руки – внутрь грудной клетки, побуждая то нематериальное, что существовало внутри меня, что источало радостный свет, которым я обычно делилась с окружающими  – побуждая  нематериальное «это» засиять - отчаянно-ярко, заполыхать солнечным пожаром, которым делиться с кем бы то ни было - уже невозможно, потому что сама я горела и плавилась в нем, неспособная более ни на какие чувства и мысли, кроме...

   
     Но вот обнять я Его не могла, это точно. И, как теперь стало очевидным, для Него это делало невозможным сам факт моего существования.

     Нет, ничего особенного.
     Просто еще один из физических законов этого мира.
     Просто Он - обычный человек, полностью подчиняющийся этим законам, согласно которым меня - для Него - не существовало. Меня - для Него - просто не было и не могло быть!
     Сегодня, сейчас эта Правда пришла заявить о себе, прямо и честно, разрушая своим явлением всё, что у меня было.
     Где ж ты была раньше, дорогая Правда? Ждала, когда моё дерево зацветёт под тёплыми дождями и солнечным светом, чтобы тогда и только тогда срубить его под корень, одним ударом?... 


                ***
        Я стояла, машинально положив руку на ветку, чуть припорошенную снежком, и смотрела вслед быстро уменьшающемуся силуэту на фоне закатного солнца. Рядом со мной появился Старец: «Смотри, несчастная, что ты наделала!!!». Я проследила за его взглядом… Из-под моей полупрозрачною руки тихонько катилась вниз маленькая капелька.  Моё прикосновение оказалось фатальным для снега - он начал таять  ...

                ***

        - Знаешь, какое дитя в человеческой семье бывает самым любимым? Самое болезненное, с которым больше всего хлопот и забот… Я сразу понял, когда ты появилась – ты не такая, как все дриады, по сути своей ты ближе к людям, чем любой из нашего народа… И все-таки что-то тебя позвало именно в эту жизнь…Ты принесла мне столько всего …  – Старец вздохнул, и этом вздохе снова была многовековая усталость.

         Я молчала. Меня заполняла черная глухая пустота, как будто в мое дерево ударила молния, выжгла мое сердце, мою сущность, остались только угли…

        - Послушай же меня, бедное мое дитя!...Я не говорил тебе раньше...У тебя есть надежда! Дриада может стать обычным человеком… После того, как умрёт…- Старец замолчал, будто ему было невыносимо трудно продолжать.

       На меня будто пролился ледяной дождь! Я подняла глаза на Старца, а он горестно покачал головой, снова тяжело вздохнул и исчез.
              Все с той же черной пустотой внутри, я приблизилась к своему дереву и вошла в него… нет, не вошла – втиснулась. И только тут поняла, что выбрала дорогу, по которой  уже нельзя вернуться …Я начала «врастать»…

Продолжение: http://www.proza.ru/2009/07/21/217