Жеребята. Часть вторая. Яд Темноогненного.
Наступил еще один вечер, и они втроем сидели у костра, разведенного у конюшни. После заката солнца было холодно. Циэ толковал своему новому помощнику о Великом Табунщике, о том, как его убили злые люди из его кочевья, но он опять ожил, и о том, как красива степь весной, когда цветут маки.
Каэрэ рассеянно слушал рассказ степняка.
- Дева Шу-эна - смелая,- сказал Циэ. - Втроем убегай делать будем.
Сашиа засмеялась. Свобода показалась ей такой близкой, словно в лицо ей повеял знакомый с детства аромат степи.
- Завтра ночью тиики настойка много пить, надсмотрщики настойка много пить, совсем пьяный быть. Мы - не пить, мы на них смотреть. Коней тихо выводить и в степь, быстро, как жеребята Великого Табунщика!
- Среди звезд и холмов, среди рек и трав , - напела девушка старую песню степняков.
- Дева Шу-эна все знай!- удивился Циэ.
- Это очень красивая песня, ее многие поют в Аэоле.
…Циэ ушел к коням – поговорить с ними на своем странном, немного похожем на тихое конское ржание, языке – ободрить перед неминуемой смертью у страшного камня Уурта, рассказать про табун Великого Табунщика.
- Откуда ты? – вдруг спросила Сашиа у Каэрэ.
- Из-за моря, - не сразу ответил он.
- Над морем всегда дымка – не видно горизонта. Старые люди говорят – там есть острова. Ты – с этих островов?
- Нет. С материка.
- Там нет материка на расстоянии месяцев плавания.
- Есть.
- Будь по-твоему.
Она прижала сочный лист дерева луниэ к своим истертым до крови пряжей пальцам. Уэлэ отправил ее к пряхам, велев задавать ей как можно больше работы. Только из-за того, что сегодняшний вечер был началом ууртовых праздников, все работы в имении закончились немного раньше.
- Ты в лодке добрался до нашего берега? – продолжила она, словно разговор и не прерывался.
- В лодке.
- Ваш корабль разбился о скалы?
- Какой корабль?
- На котором ты плыл. Как же иначе ты мог оказаться посреди моря?- засмеялась она.
- Будь по-твоему – корабль, - засмеялся он в ответ. Объяснять было бесполезно, да и что он мог объяснит’? Он сам толком не знал, как очутился посреди моря. Без лодки и корабля.
- Ты понимаешь по-нашему лучше, чем говоришь.
- Да, наверное – ваш язык очень сложный.
- Фроуэрцы тоже так думают. Ли-Игэа, например, до сих пор говорит с акцентом, хотя он вырос среди аэольцев.
- Так он не аэолец? Фроуэрец? Посвященный Уурту этому?
- Нет, нет – разве ты не понял? Если бы он был ууртовец, он никогда бы тебе не помог. Его родители жили на земле Фериана, кроме того, он врач, а по обычаям, все врачи – служители Фериана.
- А это что за бог ваш?
Сашиа засмеялась как-то странно.
- Это – божество всего, что цветет и зреет. Каждую осень он умирает, каждую весну оживает.
- Что-то вроде Табунщика, о котором Циэ говорил?
- Да что ты! - она засмеялась еще громче. – Фериана же нет на самом деле! Это просто древние рассказы о весне и о летней засухе.
- А Табунщик есть? – улыбнулся снова Каэрэ. Ему не хотелось обижать девушку своими насмешками над ее искренним языческим заблуждением.
- Ну конечно, есть. Послушай, что ты выспрашиваешь?- нахмурилась она.- Ты не выслеживаешь ли карисутэ? А?
- Кого? – искренне удивился он.
- Что, ты и о карисутэ не слышал? Не обманывай, пожалуйста…
- Зачем мне обманывать?
- В вашем краю не почитают Фериана? И Шу-эна? И Уурта?
- Нет.
- Поэтому ты и отказался кричать, что Уурт – силен? – она сочувственно посмотрела на него.
- И не только поэтому. Я не буду поклоняться ложным богам.
Сашиа повернула лицо к Каэрэ – до этого она сидела вполоборота к нему.
- Вот как? Ложным богам? А ты знаешь истинного?
- Ну, конечно, да.
- Кто же Он?
- Кто все сотворил, разумеется.
Сашиа почти подпрыгнула от радости, вскинув руки к небу и захлопав в ладоши.
- Так ты Ему посвящен?
Но ее радостный возглас был оборван грубым голосом надсмотрщика:
- Ты, как тебя там…Каэрэ! Шевелись, мкэ Уэлэ и сам ли-шо-Уэлиш желают тебя видеть.
***
Уэлиш, второй жрец Уурта в городе Тэ-ан после Нилшоцэа, восседал на роскошных носилках среди подушек и лениво брал с огромного блюда толстые ломти жареного мяса. Склоненный раб держал золотой кубок. Перед изображением Уурта, высеченном на огромном черном камне во внутреннем дворе имения, полыхал огонь, языки которого были странного темно-фиолетового, почти черного цвета. Уэлэ, трясущийся и словно похудевший, простерся в очередной раз перед идолом и с опаской бросил, словно псу, ненасытному пламени, горсть мелких, дурно пахнущих зерен . Огонь еще больше потемнел.
- Я уверяю мкэ ли-шо-Нилшоцэа, что осквернение пруда произошло не так, как ему описали многочисленные враги верного раба темного огня Уэлэ. Вышивальщица - дева Шу-эна…была девой Шу-эна…и не могла осквернить пруд.
- Я не о вышивальщице. Что это за чужеземец, который нарушил неприкосновенность водоемов в эти священные дни?
- О, это просто глупый раб.
- Настолько глуп, что пренебрегает днями Уурта и не кричит, что Уурт силен..
- Уурт силен! – тяжелым эхом отозвались рабы и Уэлэ.
- …чтобы поберечь немного свою шкуру. Он, случайно, не из новых карисутэ? Не из тех, я имею в виду, чьи прадеды были карисутэ, и которых почти уничтожили славные Нэшиа – Первый и Второй - да будет велика их память по всей Аэоле и Фроуэро!- а из тех, что подобно мухам на навозе, плодятся по всей Аэоле. Среди странников много бывает карисутэ. Это - лучший способ разносить эту заразу по всей стране. Поживут здесь, поживут там, смотришь, уже в каждом городе общины карисутэ. Это творится и во Фроуэро. По домам собираются. Уже несколько общин уничтожили, а они все равно плодятся. Бесстыдно, прямо перед лучами Темноогненного!
Уэлэ низко кланялся в такт словам высокопоставленного гостя. И привела же его нелегкая именно в это имение, именно в такие дни, когда память об осквернении этого злосчастного пруда еще так свежа! Младшие жрецы-тиики мечтают подсидеть Уэлэ, а может, и сама Флай руку не побрезговала приложить. Она - еще та змея, так давно Темноогненному служит, что знает много способов, как сжить честного тиика со свету.
- Вот этот раб, о великий служитель Темноогненного! Вы сами можете убедиться в том, что он не только недалек и туп, но еще и плохо говорит по-аэольски. Куда ему основывать общины!
Уэлэ нервно хихикнул, но в страхе подавил смешок.
Уэлиш протянул руку к блюду, взял жирный кусок мяса и, отправив его в рот, вытер пятерню о свою расшитую рубаху, плотно обтягивающую его необъятный живот. После этого священнодействия он слегка кивнул - и тиики заломили руки приведенному рабу.
- Это ты прыгнул в священный пруд Уурта в запрещенное время?
- Да.
- Ты не знал, что водоемы священны?
- Нет.
- Откуда ты?
- Из-за моря.
- Перестань нести чушь!
Один из рабов ударил Каэрэ в лицо.
- Он принес достойное поклонение Уурту? - вдруг спросил Уэлиш, довольно наблюдая, как кровь капает на песок.
- Э-э..я приказал наказать его.
- Я знаю, знаю. Он не кричал, что Уурт велик,- раздраженно заметил Уэлиш.- А потом он поклонился Уурту?
-Да, великий служитель Темноогненного, - неуверенно пробормотал Уэлэ.Он был явно не уверен в том, что может выкинуть этот странный раб в присутствии Уэлиша
- При тебе?
- Нет, великий служитель Темноогненного - тиики сказали мне.
- Пусть поклонится еще. Ты, раб - скажи, что Уурт силен и поклонись ему в виде этого огня и камня.
- Я не буду этого делать, - громко ответил Каэрэ, выпрямившись.
“О Табунщик! Табунщик! Дай ему ума молчать, не понимай делай!"- донесся шепот Циэ из-за кустов. Ни Уэлиш, ни помертвевший Уэлэ, к счастью, его не услышали.
Уэлиш оттолкнул блюдо - мясо полетело на песок, и закашлялся , подавившись непрожеванным куском. Уэлэ тщетно пытался произнести что-нибудь - глотка его не слушалась, точно высохла.
Уэлиш вытер свои пунцовые губы рукавом и с шипением (он еще не успел как следует прокашляться) спросил:
- Ты - карисутэ?
- Нет, - почти возмущенно ответил Каэрэ.
- Ты не почитаешь Уурта?
- Нет, не почитаю.
" Тише, дева Шу-эна- ты ему не помогай, себе хуже сделай. Не плачь. Проси Табунщика, чтобы его не убили тут же. Чудо проси-торопись"
...Уэлиш слез с носилок, пнул ногой в дорогой кожаной сандалии лежащего на земле раба. За его спиной кто-то из тииков, улучив момент, жадно подбирал брошенные куски мяса с земли.
- Кто еще не почитает Уурта?
- Не знаю, - проговорил Каэрэ, подавив стон. Не хватало впутывать в это Сашиа и Циэ!
- Только он, только он такой! - забoмотал Уэлэ, к которому вернулся дар речи.
- Кому ты служишь, оборванец? Какому-такому богу? Вся слава иных богов меркнет перед огнем Уурта!
- Слава моего Бога - не меркнет ни перед каким огнем. Он сотворил и огонь, и небо, и землю - все.
Уэлиш судорожно вскинул руку вверх.
- Ты... что, посвящен Великому Уснувшему, что так вольно поминаешь его имя?
-Нет. Я же сказал - я служу Тому, кто все сотворил. Он не спит.
Уэлиш и тиики снова повторили свой странный жест. Каэрэ глядел на них с удивлением.
- Только посмей еще раз назвать его имя! Пойдешь со мной в Тэ-ан, ли-шо-Нилшоцэа разберется, карисутэ ты или нет. Но в жертву Уурту тебя как пить дать принесут. В цепи его до утра!
+++
- Пусть будут долгими дни брата и сестры Ллоутиэ, встретившихся после долгой разлуки! – провозгласил Игэа, поднимая свою чашу.
- Аирэи Ллоутиэ обрел то, что искал, - добавила Аэй.
Миоци пригубил вино.
- Как хорошо, что в дни Уурта у нас свой праздник, - заметил Игэа. – Терпеть не могу праздновать ууртовы дни!
- Тише, тише – дернула его за рукав Аэй. – Прошлый раз ты просто сказал, что не привык их праздновать, и очутился… помнишь где?
- Оставь, жена – тогда я сказал это при тииках…очень глупо. Сашиа, твой брат спас жизнь не только мне, но и всем моим домочадцам. Я его должник на всю жизнь.
- Игэа, достаточно об этом, - прервал его Миоци.
- Никогда не будет достаточно говорить об этом. По крайней мере, мне.
Игэа произнес эти слова с сильным фроуэрским акцентом, так что даже Миоци улыбнулся.
- Ты неисправим.
- Сашиа, ты, наверное, плохо помнишь своего брата? – спросила Аэй.
- Я видела Аиреи пять лет назад, потом только получала письма от него. А потом… потом меня продали в это имение и того письма, где он говорил, что принял обеты ли-шо-шутиика и едет в Тэ-ан, я уже не получила.
Сашиа смяла в пальцах угол скатерти. Аэй погладила ее руку:
- Всесветлый сохранил тебя, послав тебе твоего спутника, Сашиа.
- Что с этим человеком, Аирэи? - спросил Игэа.- тебе удалось что-нибудь узнать?
- Он в тюрьме Иокамма. Его будут допрашивать завтра. Нилшоцэа убежден, что он – карисутэ.
Щеки Сашиа стали такими же белыми, как и цветы, устилавшие пол. Она поставила недопитую чашу на скатерть и оперлась на подушку. Аэй подвинулась ближе к ней и взяла ее за руку.
- Через два дня – великий день Уурта, - донесся до сестры ли-шо-шутиика голос Игэа. – Если они собрались принести человеческую жертву, они сделают это именно в этот день, когда силы светила начинают иссякать. Это древний жестокий обычай, но ууртовцы строго его хранят.
- Нилшоцэа не согласится на выкуп этой жертвы, - негромко сказал Миоци.
- Тебе плохо, Сашиа? – спросила Аэй. – Ты устала за сегодняшний день - оставим мужчин разговаривать, а я отведу тебя наверх, чтобы ты наконец, прилегла отдохнуть.
Когда они ушли, Игэа заметил:
- Напрасно мы стали об этом говорить при твоей сестре. Она очень … привязана к этому рабу. Он сделал ей много доброго. Да и мне он понравился – такого и среди свободных редко встретишь.
- Я это знаю. Я в долгу перед этим человеком. Но помочь ему теперь очень сложно.
- Но ты ведь попытаешься?
- Да, Игэа. Попытаюсь.
***
Среди узников, прикованных к стене, произошло шевеление, когда в их смрадный каменный мешок приволокли еще одного осужденного. Кто-то жадно потянулся вперед, ловя ртом струю свежего воздуха, кто-то, будучи уже не в силах шевелиться, открыл глаза и смотрел на слабые отсветы дня в дверном проеме, кто-то стал просить воды.
Стражники привязали Каэрэ к большому ржавому кольцу в стене, среди полумертвых, стонущих, кашляющих людей.
Кто-то из полутьмы спросил неожиданно бодрым голосом:
-А ты что, тоже грабил на дорогах?
За Каэрэ ответил стражник:
- Он здесь потому, что не почитает Уурта.
- Правда? - словно обрадовался кто-то еще из смрадной глубины, и захохотал, как ночная птица.
- Ты Шу-эну посвящен, что ли? - толкнул Каэрэ в бок сосед, и его цепь зазвенела по полу.
Он не ответил. От скверного запаха его тошнило.
- Молчит! - раздалось из темноты. - А ты, часом, не карисутэ?
- Нет, - сказал Каэрэ, переводя дыхание. Отчего все подозревают в нем носителя этого запрещенного учения?
- Не ври! Карисутэ нельзя отрекаться! У вас учение такое! Я уж знаю!
- Где же ты изучал их учение? На большой дороге? - раздалось из другого угла.
- Не важно где, да вот и понимаю кое-что.
- Ты кое-что только в разбое и понимаешь, - возразили ехидно из угла.
- Ты, конокрад! Тебя-то наверняка к празднику Уурта выкупят дружки!
- Уж тебе-то это не грозит! A я Уурта не обижал - он меня тоже не обидит. Много коней Tемноогненному приносил. Уурту все равно, какую кровь в его жилы вливают!
- Вот-вот - все равно! Такие бесчестные люди только ему и кланяются!
- Сам-то, смотри, честный нашелся! Сколько купцов-фроуэрцев зарезал?
- Да уж поболе, чем ты лошадей у степняков угнал! - угрожающе захрипел узник.- Только никогда не говорил, что это во славу Шу-эна или Уурта. Вот и вся разница!
- Ну и казнят тебя за твoю разницу! Отвезет тебя Шу-эн на своей горячей лодке в пекло, за то, что жертвы не приносил Темноогненному как положено!
- А мне плевать на лодку Шу-эна...и на твоего Темноогненного,- разбойник смачно плюнул.- Я карисутэ не обижал. А у них и таким, как я, место найдется.
Каэрэ, привыкнув к мраку, различил говорившего - им был огромный рыжий бородач.
- Прав, прав Нилшоцэа, что карисутэ занялся всерьез! Их на самом деле полно везде... и не те вовсе, кто потомки старых. Это как чума. У них разбойники дружбу с богами водят. Если этих изуверов много разведется, честному человеку по дороге проехать будет невозможно - вмиг ограбят!
- И коня угонят, - язвительно добавил кто-то еще.
- Да уж, - вмешался в разговор четвертый.- Они человечину едят.
- Это ерунда все, а вот вашему Уурту человеческие жертвы приносят! - возмущенно закашлялся разбойник.
- Это - священное дело! - раздалось несколько голосов.- Этим мир стоит. Все знают, что светилу надо силу добавлять.
- Что-то не помню, чтобы наши деды чтили Уурта. И мир стоял, как ни в чем ни бывало.
- Вот Фроуэро нас и покорило. Они издавна Уурта чтут. Он самый мощный, Облакоходец. Наш Шу-эн против него - слабак, вот он ему и проиграл.
- Поссорились со степняками, вот и проиграли. Даже дети это знают.
- Уурт силен! - вдруг истерически выкрикнул кто-то храмовое исповедание. Среди узников начал подниматься смутный гул.
- Нашли божество - кровь краденых коней пьет, а силы больше чем на год, не хватает!
- А ты, новенький, что молчишь?
- Ты не отрекайся, если карисутэ! А то здесь не найдешь, и там потеряешь.
Словесная перепалка утихла так же внезапно, как и началась. В смраде тюрьмы снова повис монотонный гул, в котором различимы были стоны, звуки предсмертной агонии и храп спящих.
Каэрэ задремал, положив голову на цепь. Он очень устал и ничего не чувствовал, кроме тянущей пустоты в сердце. Но через некоторое время сквозь его забытье стала пробиваться нить разговора, который вели бородач и сосед Каэрэ - тот самый, что спрашивал, не посвящен ли он Шу-эну.
- Ну, знаешь, это был странник...
- Как те, что Великого Уснувшего будят? С трещотками?
- Нет, ты что. Просто странник-белогорец. Уже в годах. Мой отец его ровесником был бы. В старом плаще, в простой рубахе.
- Эзэт, наверное, это был. Они так ходят, - заметил собеседник.
- Не знаю...Он ночевал под деревом луниэ, нас он не заметил. А мы были пьяны так, что могли пешком через море пойти.
- Ну! - одобрительно воскликнул почитатель Шу-эна.
- Ребята привели его, а я и говорю ему: "Дед! Выпей-ка с нами!" и даю ему кубок с настойкой ягод луниэ, полный доверху.
- О! Так это же им запрещено пить!
- Ну да. Я знал. Шу-эн..или кто...Уснувший... сразу закрывает от них свой лик. Навсегда. Неважно, какие они до этого лишения терпели, ничего не ели, молились и странствовали. Все зря.
- Зачем ты так? - осуждающе спросил шу-энец.
- Ну, думал, пусть испугается, что вся жизнь впустую прошла, пусть попробует стать, как мы - простые неучи...
- Плохо ты сделал.
- Они, святоши, такие, что живут в свое удовольствие, молятся, сколько хотят, дары от богов зарабатывают... а нас презирают.
- Ну это-то ты прав...
- Вас - это кто на большой дороге стоит? - спросил кто-то.
- Ты, если такой честный, то как сюда попал? - ухнул бородач, как филин, и продолжал, уже тише:
- А он - взял кубок, выпил и говорит: "Спасибо, сынок!"
- Что ты плачешь-то?- удивился шу-энец.
- Да ты не понимаешь! Он так это сказал, словно душу мою, никому не нужную, согрел.
- Так кто это был, белогорец?
- Да нет, какой белогорец!- сквозь слезы гневно воскликнул разбойник.- Это был жрец карисутэ!
***
Миоци всегда с неприятным чувством приближался к тюрьме, находившейся между рынком и храмом Уурта. Он уже стал утомляться от городской жизни и с каждым днем все больше и больше жалел, что не смог остаться в Белых горах.
"Только из-за Сашиа..."- подумал он, глядя на огромные черные стены храма темноогненного бога. Оттуда доносился крепкий, тяжелый запах сжигаемых целиком туш заколотых в жертву животных - коней, баранов, мулов, коз....
Он придержал поводья своего заволновавшегося вороного иноходца и повернул к тюрьме по выложенной камнями дороге.
Стражники почтительно поклонились. Начальник стражи повел его бесконечными лестничными переходами, мимо зловонных ям, из которых доносились стоны и мольбы.
- Это - должники храма Уурта, - заметил провожатый белогорца. Нам дальше, мкэ ли-шо-Миоци. Все, кто заходит сюда, говорят, что здесь скверно пахнет...Вот уж не знаю, запах как запах. А над моими ребятами даже торговки на рынке смеются - говорят, что когда они мимо проходят, за ними рой мух летит...Может, и так…Вам не дурно, мкэ ли-шо?
Но Миоци уже справился с приступом тошноты и сказал:
- Где я могу допросить этого раба...непочитателя Темноогненного?
- А вот, пройдемте, пройдемте - у нас есть особые помещения для допросов.
Миоци пригнулся, чтобы не удариться о низкую притолоку, и увидел изображение хозяина этого смрадного места, стоящее на возвышении в нише, образованной уродливым искривлением стены. Уурт шествовал по облакам, посылая молнии и дождь. Под нишей было место писца.
Писец встал, поклонился Миоци, приветствуя, вновь сел и начертил первые буквы на вощеной табличке. За странными сооружениями из ремней, веревок и колес зашевелились два огромных полуголых горбуна-палача.
Миоци, с внутренним чувством омерзения, занял место в мягком кресле, с литьем на спинке, изображающем человеческое жертвоприношение Уурту. Тем временем стражники - младшие жрецы Уурта - привели заключенного. Тотчас же выползшие палачи, словно бескостные морские существа, подплыли к жертве, и, слегка подталкивая, повлекли к своим орудиям.
- Подождите, - тихо сказал белогорец, но так, что начальник стражи вздрогнул.
- Подведите его ко мне.
В неверном свете смоляных факелов жрец Шу-эна вглядывался в изможденное лицо молодого, рослого пленника-раба.
Несмотря на жестокость палачей и невыносимые условия заключения, он не был похож на сломленного, покорного судьбе человека, которого через сутки принесут в жертву Уурту Темноогненному. В глубоко запавших глазах узника читалась решимость и упорство, граничащее с упрямством - несмотря на то, что на его обнаженном теле видны были многочисленные следы истязаний, а в волосах запеклась кровь, смешанная с грязью.
- Как твое имя и откуда ты? - негромко спросил белогорец, внимательно глядя на него.
Узник смог лишь шевельнуть растрескавшимися губами.
- Дайте ему воды, - приказал Миоци.
Один из стражников черепком зачерпнул жижу из впадины у стены.
Миоци в гневе вскочил:
- Это даже свинья пить не будет!
- Помилуйте, мкэ ли-шо-шутиик! Они все здесь со временем пьют эту воду... когда им по-настоящему хочется пить.
Миоци снял с пояса флягу - он получил ее вместе с ножом при посвящении - и поднес ко рту раба, дав сделать ему три глубоких глотка.
Ошеломленные свидетели поступка великого жреца Шу-эна переглянулись.
- Противно благости Шу-эна относиться с такой жестокостью к узникам, - резко сказал Миоци.- Завтра он предстанет перед Иокаммом, и должен быть в состоянии отвечать на вопросы. Отведите его пока в отдельную камеру, развяжите и накормите.
***
Каэрэ лежал с открытыми глазами на спине, на куче старой соломы, когда Миоци вошел в одиночную камеру. Сбоку, из щели, пробивался тонкий луч света, чертя прерывистую полосу на каменном полу. Звук закрывшейся двери показался в тюремной тишине оглушительно громким - и узник, и жрец одновременно вздрогнули.
- Здравствуй, Каэрэ, - сказал Миоци, укрепляя факел в кольце на осклизлой стене.
Тот приподнялся на локте, щуря глаза от ослепившего его тусклого света. В полутьме он узнал белый шерстяной плащ Миоци, и понял, что это тот самый человек, который напоил его из своей фляги в камере пыток.
- Здравствуй, - ответил он, не заботясь об этикете.- Что тебе надо от пленника, которому осталось жить меньше суток?
- Я хочу тебе помочь, Каэрэ. Ты много сделал хорошего для моей Сашиa. Люди из рода Ллоутиэ никогда не давали повода для упреков в неблагодарности.
Каэрэ внимательно смотрел на говорившего.
- Это правда, что за отказ поклониться Уурту тебя наверняка ждет смерть в жертвенной печи.
- Я знаю, - сказал Каэрэ, не отводя взора.
- Такую жертву нельзя выкупить. Но есть один-единственный способ сохранить тебе жизнь...
- Жизнь?! - переспросил Каэрэ, и сам удивился раскатистому эху своего голоса.
- Да. Возьми это, - и он, достав из складок плаща, протянул ему расшитую темно-красным узором полосу темной ткани.
- Что это? - Каэрэ медлил брать неожиданный подарок жреца.
- Это пояс младшего жреца Уурта и Шу-эна, для священнодействий у их общего алтаря. Он в Тэ-ане. Неподалеку от тюрьмы.
- Нет, - неожиданно ответил Каэрэ.
- Это - единственный выход для тебя! - воскликнул Миоци.
- Нет,- повторил Каэрэ, отстраняя руку жреца.
- Что значит - "нет"? Ты хочешь умереть?
- Я предпочитаю умереть, чем стоять перед алтарями ваших божков, - тяжело вымолвил Каэрэ.
- Уурт - не мой бог...- горько вздохнул Миоци.- Послушай, это же не на всю жизнь! Ты сможешь выкупиться... я помогу тебе. Через пять лет - самое большее- ты уйдешь из служителей алтаря. Уверяю тебя, Уурту глубоко безразлично, что ты думаешь о нем, как и твоим богам безразлично то, что ты умираешь из упрямства, не желая их предавать.
- Я верю в о д н о г о Бога, - сказал Каэрэ, почти перебив его.- и Ему не безразлично, если я стану служить чужим богам.
-Твой Бог - бог твоей земли, твоего народа. Ты - чужестранец. Здесь - другая земля. Здесь - владения Уурта, Фериама, Шу-эна, и других божеств, каждая роща, каждый источник имеет своего бога. Зачем ты споришь с очевидным? Возьми же, наконец, этот пояс, проведи несколько лет у алтаря Уурта и Шу-эна, - и возвращайся с миром в свою землю служить Богу своего племени и народа, в земле, принадлежащей Ему...
- Вся земля принадлежит моему Богу. Он сотворил ее.
Слова замерли на губах Миоци. Его рука взметнулась вверх в благоговейном жесте прежде, чем он спросил приглушенно:
- Ты хочешь сказать... ты хочешь сказать, что ты посвящен Великому Уснувшему?
- Нет, - удивленно ответил Каэрэ.
Дверь с грохотом упала, повиснув на цепях.
- Мкэ ли-шо Миоци! Иокамм собирается. Ли-шо Оэо, главный жрец Всесветлого Шу-эна, просит мкэ поспешить!
***
Ли-шо-Миоци склонился над распростертым на решетке жертвенника рабом и окликнул его, но тот был без сознания. Нож белогорца быстро рассек сыромятные ремни. Каэрэ лишь застонал, не приходя в себя.
Гром труб и бой священных барабанов, доносящиеся снаружи из подземного храма Уурта, нарастали, гулко разбиваясь о стены печи. Внизу со скрежетом разверзся черный зев – Нилшоцэа отдал приказ открыть печь. Через решетку Миоци увидал цепь огней внизу – это были факелы в руках тииков. Он мощной тяги пламя их колыхалось. Ветер нес тяжелый запах смолы, обдавая им ли-шо-шутиика и трепал его стянутые шнурком волосы. Миоци быстро и уверенно привязывал Каэрэ к себе, накрепко, крест-накрест затягивая кожаный пояс на себе и на узнике – так в Белых горах переносили раненых.
Непрерывно нарастающий вой труб резко смолк. В жуткой тишине Миоци сделал шаг к стене. Веревка была закреплена надежно. Он не смотрел вниз, поэтому не увидел, как факелы в руках тииков слились в одно багрово-красное кольцо, как вспыхнула, заливая дрова, горючая смесь. Он лишь услышал далеко внизу оглушительный треск. Зловещие отсветы быстро побежали по стенам. Языки пламени взметнулись вслед за белогорцем, но не догнали его.
Вой и свист наполнили все пространство. Клубы темного дыма медленно ползли вверх за пламенем. Снова раздался надрывный скрежет железа – это опускалась вниз жертвенная решетка.
Дым обогнал огонь. Черное облако закрыло пламя, и печь погрузилась во тьму.
Как ни ловок был Миоци, как ни быстро он продвигался вверх по отвесной стене, опираясь на остатки древней каменной лестницы и выступы, дым Уурта догонял его. Едкое смрадное облако скоро окутало беглецов.
Белогорец боролся. Тьма вокруг становилась все гуще. От копоти и дыма слезились глаза, перехватывало дыхание. Плотная шершавая тьма проникала в горло, сжимала грудь… «Словно рука Уурта» - промелькнуло в мозгу Миоци. Он задыхался от кашля. Жар становился нестерпимым. Ноша тянула вниз. Несколько раз его ноги срывались, не находя опоры, и он повисал на своей веревке над огненным жерлом.
Наконец, раскаленная бездна догнала его и закрыла. Белогорец понял, что проиграл поединок с Ууртом. Еще несколько минут – и он, задохнувшись, беспомощно повиснет на веревке, болтаясь среди пляшущих языков пламени. Потом его найдут – прокоптившегося как поросенка под праздник первого снега. Стыд, стыд!..
Из последних сил он рванулся вверх. В глазах потемнело. В горло набивалась клейкая гарь. «Проснись!- мысленно закричал он,- восстань! Неужели ты не можешь бросить вызов Уурту, как я его бросил?! Даже Ты боишься забрать у него жертву? Ты оставил меня одного – один на один с Ууртом?».
- Нас двое! – раздался голос сверху. Миоци на мгновение привиделись долины и прохладная предрассветная роса на траве.
- Эалиэ!- повторился снова клич белогорцев и кто-то сверху потянул за веревку.
- Эалиэ... - прохрипел Миоци, отталкиваясь ногами от накаленного камня стены.
…Иэ подал ему руку, и Миоци, тяжело дыша и кашляя, перевалился через проем в стене, через который он спускался в жертвенную печь Уурта не более часа назад. Он жадно глотал воздух,- затхлый, но холодный воздух заброшенного подземного хода. Эзэт развязал Каэрэ , приложил ухо к его израненной груди.
- Жив. Сердце бьется.
- Спасибо, Иэ. Как ты узнал, что я…- начал Миоци, едва отдышавшись.
Иэ посмотрел на него, покачал головой.
- Если бы ты все еще был моим воспитанником, а не белогорцем, прошедшим посвящение, я бы строго наказал тебя за твой поступок, - не сразу сказал он.
Миоци, пошатнувшись, встал.
- Ты тоже боишься оскорбить Уурта?
Иэ медленно сматывал веревку.
- Я учил тебя, что гордость – самый скверный порок. А ты из гордости один полез в эту печь. В Белых горах на такой риск идут только вместе с верным другом. Ты ничего мне не сказал. Тоже из гордости?
- Нет! – с трудом выговорив Миоци и закашлялся. – Ты не прав, Иэ!
- Ты хотел бросить вызов Уурту – один на один, - продолжил старый белогорец.- Ты не хотел, чтобы кто-то еще участвовал в твоей победе.
Миоци, кашляя и отплевывая черную копоть, оперся о край провала. Далеко внизу бушевало темное пламя. Молодой ли-шо-шутиик с трудом отвел взгляд от бездны, и его глаза встретились с глазами Иэ. Миоци вдруг заметил крупные капли пота на лбу старика, увидел, как дрожат его руки и тяжело колышется грудь.
- Иэ, - Миоци подошел к нему,- прости, что я тебе ничего не сказал.
И по древнему обычаю он в ноги поклонился своему учителю. Иэ несколько мгновений стоял молча.
- Да благословит тебя Небо, - наконец сказал он и коснулся его волос, испачканных сажей и пеплом. – Встань, Аирэи – нам пора идти.
Едва Миоци набросил на плечи рубаху, оставленную им на камнях у края бездны, как Иэ спросил его:
- А где твой нож и фляга?
Миоци схватился за пояс – ножа и фляги, которые он получил когда-то при посвящении, не было. Должно быть, он обронил их в огонь, когда карабкался по стене.
Они уложили Каэрэ на широкий плащ эзэта, и, держа края полотна на плечах, пошли со своей ношей прочь.
- Куда ты ведешь нас, Иэ? – спросил Миоци, проходя за ним по незнакомым переходам между нависающими каменными стенами.
- Ты удивишься, когда увидишь, - ответил тот.
Вскоре впереди засветилась полоска предрассветного неба. Солнце еще не поднялось над горизонтом – ночь Уурта продолжалась. Бережно держа плащ с раненым, Иэ и его ученик поднялись по истертым ступеням крутой лестницы и вдохнули чистый воздух сада.
- Добро пожаловать домой, брат! – раздался голос Сашиа.
Они стояли среди сада позади дома ли-шо-Миоци.
- Мы вернулись, - ответил за Миоци на ее приветствие Иэ, слегка улыбнувшись.- Он жив, - добавил эзэт, отвечая на ее немой вопрос.
Сашиа, завернувшись в синее покрывало, казавшееся черным в предутренней мгле, молча последовала за братом и Иэ в дом.
- Аирэи, скоро восход – тебя ждут в храме Шу-эна. Я позабочусь о Каэрэ,- сказал Иэ, когда они вошли в горницу.
… Сашиа ковш за ковшом выливала на спину и голову брата горячую воду, пока он, сидя в большом деревянном корыте, где обычно стирала белье Тэлиай, оттирал с себя сажу и копоть пучками жесткой травы. Когда Миоци, наконец, вымылся, Сашиа подала ему большое полотенце, а потом – белую длинную льняную рубаху - одежду жреца Шу-эна. Миоци застегнул сандалии, взял из рук сестры расшитый золотом и бисером пояс ли-шо-шутиика и затянул его на бедрах. Расчесав деревянным гребнем мокрые светлые волосы, он спрятал их под широкой головной повязкой.
- Благослови, брат, - склонилась Сашиа.
Он положил ладонь на ее голову, поверх покрывала, и обнял ее, плачущую.
- Все хорошо, сестренка.
- Аирэи!- только и произнесла она, поднимая мокрое от слез лицо.
Он поцеловал ее в лоб и отер слезу с ее щеки.
- Ты молилась за меня?
Сашиа кивнула.
- Это ты сказала Иэ, где я?
- Да. Не сердись.
- Я не сержусь.
- Выпей отвара из трав или воды…Я испекла свежих лепешек с медом – может быть, поешь хоть немного?
- Я не могу есть до молитвы, ты же знаешь.
- Когда ты вернешься?
- Думаю, скоро.
На пороге он обернулся, чтобы посмотреть на нее. Сашиа, набросив на плечи покрывало, держала свечу. Предрассветный ветерок почти задувал слабое пламя.
Он кивнул ей на прощание и вышел.
***
Первое, что ощутил Каэрэ, приходя в сознание – вкус теплого вина во рту. С усилием он сделал глоток, и оно заструилось в его жилах, распространяя по всему его истерзанному телу непреодолимое желание жить. Он попытался пошевелится, но глухо застонал. Боль остро напомнила ему, что он и в самом деле еще жив, и страдания не закончились.
- Каэрэ, - проговорил кто-то над ним, - открой глаза.
Он повиновался этому тихому сильному голосу. В сумерках лицо говорившего было неразличимо. «Палач?» - мелькнуло у Каэрэ, но он сразу же отверг эту мысль – руки, касающиеся его тела, не были руками палача.
- Когда…казнь? - едва выговорил он.
- Она уже в прошлом, - человек осторожно приподнял его за плечи.- Пей еще.
Каэрэ сделал несколько глубоких, жадных глотков. В комнате светлело. Из-за закрытых ставней веяло прохладой.
- Где я?
- Ты у друзей. Не бойся, все позади.
- Я… я останусь жить? – Каэрэ сделал движение, желая приподняться, но черты лица его исказились от боли, и он со стоном упал назад.
- Лежи! Лежи смирно – забыл, где побывал?
Иэ отер его лицо и шею влажной губкой и велел несколько раз глубоко вдохнуть терпко-сладкий дым из курильницы. Боль отступила, и Каэрэ снова впал в забытье – не в то, прежнее, глухое, а как если бы глаза ему смежила легкая дремота. Сквозь нее он слышал звук льющейся воды, слова эзэта, обращенные к кому-то: «Будем смывать с него тюремную грязь», и ощутил, как его подняли сильные руки Иэ…
…Иэ выкупал его, как младенца, в отваре из трав, а потом, уложив на чистую, мягкую постель, стал перевязывать его раны, щедро выливая на них ароматное масло. Хотя он делал это очень осторожно, Каэрэ не мог сдержать стонов, а порой и терял сознание – он был слишком измучен и изранен. Но скоро кто-то более искусный сменил Иэ, и Каэрэ, придя в себя, открыл снова глаза, чтобы посмотреть на него.
- Что они сделали с ним, мкэ Иэ!
- Все это заживет, дочка. Ты как будто всю жизнь ухаживала за ранеными… У тебя ловкие руки. Смотри – он совсем затих.
- Мкэ Иэ, вы думаете, он из карисутэ?
- Не знаю, не знаю… Он плохо говорит по-нашему. Может быть, он не знает, что по-аэольски означает это слово. Но он отрицал это постоянно, и говорил что-то невразумительное, когда спрашивали про его богов. А вот Нилшоцэа был убежден, что перед ним – карисутэ и настаивал на этом перед Иокаммом.
- А совет жрецов?
- Иокамм решил, что прав ли-шо-Миоци, и что было бы противно благости Шу-эна выжигать глаза узнику, которого и так принесут через огонь в жертву Уурту.
- Так это Аирэи их убедил?
- Он. А до суда он предлагал Каэрэ стать тииком Уурта, чтобы избежать смерти.
- Каэрэ отказался?
- Отказался. Поэтому его пытали, допрашивая перед собранием жрецов. Этого Аирэи уже не мог предотвратить. Он мог лишь воспрепятствовать им изувечить его – сказать, что это противно благости Шу-эна. Ли-шо-Оэо его поддержал, а он старейший член Иокамма и тоже жрец Шу-эна.
До Каэрэ доносились лишь обрывки разговора. Он вдруг вспомнил вскочившего со своего места высокого молодого жреца, который остановил палача, уже подносящего к его лицу кусок раскаленного железа и сильно вздрогнул.
- Очень больно?
Прохладная маленькая ладонь легла на его горячий лоб.
- Сашиа…
Они посмотрели друг на друга. Иэ неслышно вышел.
- Я не думал, что увижу тебя снова, - вымолвил Каэрэ.
- Я тоже…
- Сашиа…- повторил он, улыбаясь.
Солнечные лучи, пробиваясь сквозь ставни, освещали двоих. Сашиа стояла на коленях рядом с постелью, и ее лицо было рядом с его лицом. Они молчали. Прошло несколько долгих минут. Она выпрямилась, подошла к изголовью, чтобы сменить высохшую повязку на его лбу.
- Где я, Сашиа?
- В доме ли-шо-Миоци. Он вынес тебя из печи Уурта.
- Ты живешь здесь… у него? – Каэрэ словно не обратил внимания на последние сказанные ею слова.
- Да.
- Тебе… хорошо здесь?
- Конечно – Аиреи очень добрый. И он любит меня.
- Ты счастлива, да? – он не сводил с нее взгляда. Она, улыбаясь, ответила:
- Сейчас – да.
Она склонилась над ним и по очереди коснулась губами его глаз. За ее спиной раздались шаги Иэ:
- Сашиа, не надо сейчас много разговаривать с нашим гостем. Пусть он поспит.
- Можно, я посижу рядом, мкэ Иэ?
- Не думаю, что Миоци будет доволен этим. Лучше пойди к себе и приляг сама – ты устала. А я побуду здесь.
Иэ сел на циновку, подогнув ноги. Сашиа вышла из комнаты. Каэрэ проводил ее долгим взглядом, а потом отвернулся к стене. Он уже почти жалел, что остался жив…
***
- Игэа! Ты все-таки возжег огонь Уурта?
Голос Миоци, разорвавший тишину храма, заставил молящегося вздрогнуть. Он опустил руку, простертую к светлым языкам пламени, колыхавшимся на скромном жертвеннике в дальнем углу опустелого в этот вечерний час храма Шу-эна.
- Нет, - ответил Игэа, оборачиваясь. - Разве ты не видишь - пламя прозрачное.
Быстрыми шагами ли-шо-шутиик приблизился к жертвеннику и тоже протянул свои руки к огню- пламя почти лизнуло пальцы.
- Всесветлый да просветит нас!
- Твоими молитвами, ли-шо-шутиик, - ответил врач, как того требовал обычай.
- Я прошу тебя, Игэа - пойдем со мной не медля! Мне срочно нужна твоя помощь, твое искусство. У тебя с собой лекарства?
- Да, как всегда, но...
- Тогда идем, бежим, не теряя ни мгновения! Иначе будет поздно!
- Что-то случилось с Сашиа? С Огаэ?- встревожено спросил Игэа.
- Нет. Я расскажу тебе обо всем потом. Идем, Игэа, я прошу тебя.
Миоци старался говорить спокойно, но голос его срывался от волнения. Игэа встал с колен и посмотрел в глаза другу. Тот откинул растрепанные волосы со лба.
- Что же ты пришел так поздно... - наконец сказал Игэа.- Я зажег огонь Всесветлого - теперь надо ждать, когда он догорит. Ты знаешь это сам, Аирэи.
- Когда он догорит, наступит утро! - вскричал Миоци. Игэа кивнул.
- Огонь нельзя оставит горящим, он должен умереть сам.
- Что мне до смерти огня, когда умирает человек! - воскликнул жрец Шу-эна так, что Игэа даже отпрянул.
Миоци сорвал с себя головную повязку и ударил по жертвеннику, сбивая пламя. Когда дым рассеялся, на алтаре алели, догорая, угли. Миоци опустился на колени и погасил их своими ладонями. Поднявшись, он снова откинул волосы со лба - на его лице остались черные полосы сажи. Он обратился к Игэа:
- Огонь погас без воды.
Игэа молчал, не сводя с него глаз. Потом он медленно набросил свой плащ.
- Идем, Аирэи, - наконец, сказал он.
***
...В комнате пахло благовонными курениями.
- Откройте все окна, - приказал Игэа сразу.- Как вы можете держать больного в такой духоте? Эти курения - уже вчерашний день в медицине.
- Мы очень надеемся на твое искусство, Игэа, - сказал Иэ. - Аирэи уже тебе все рассказал?
- Он ничего не рассказал, ло-Иэ - вы разве не знаете вашего Аирэи...
Он склонился над распростертым на белоснежной простыне раненым. Из распахнутого окна медленно вливалась вечерняя прохлада.
- Каэрэ?!
Раненый неожиданно открыл глаза - лихорадочно блестящие, с неестественно широкими даже для полумрака зрачками.
- Ли-Игэа? - прошептал он со стоном.
- Узнал? - улыбнулся Игэа. - Значит, все не так плохо, быстро поправишься. Выпей-ка вот это - он взял с подноса желтый продолговатый фрукт и, ловко разрезав его, выжал светлый сок в чашку с водой.
Каэрэ долго и жадно глотал кисловатый напиток, а потом тихо попросил:
- Мкэ, не дотрагивайтесь до кровати - очень больно...
Он сделал движение, пытаясь сорвать повязку с груди.
- Сейчас будет легче, Каэрэ.
Игэа достал из своего небольшого кованого ящичка серебряную ложку, зачерпнул ею какое-то темное и тягучее снадобье и вложил в рот больному.
Игэа обернулся к Миоци и Иэ:
-Теперь расскажите мне, что случилось? Нилшоцэа согласился принять выкуп?
Он сел на низкую скамеечку рядом с постелью, и взял Каэрэ за кисть, щупая пульс.
- Нет, не согласился, - раздельно ответил Миоци.
Игэа внимательно и испытующе смотрел на него. Миоци не отвел глаз.
- Ло-Иэ, когда лекарство, что я дал, начнет действовать и боль притупиться, помогите мне, пожалуйста, снять эту повязку, - наконец, сказал Игэа, затягивая ремень, придерживавший его бессильную правую руку.
- Конечно, сынок.
- Возьми это масло, Аирэи, - протянул Игэа другу сосуд.- Ты сильно обжегся.
В комнате повисло молчание. Вместе с Иэ Игэа размотал пропитанные кровью полосы ткани и склонился над раной на груди Каэрэ. Иэ поднес светильник ближе.
- Он был посвящен в жертву Уурту этой ночью?! - вырвалось у врача.- Как... как это может быть? Ведь жертвоприношение состоялось, я слышал... Кто же оказался на его месте?
- Никто, - коротко ответил Миоци. - Как ты узнал, что он прошел жертвенное посвящение Уурту?
- Ты никогда не интересовался ритуалами Уурта, а мне приходилось... Яд вводят здесь, - он указал острием хирургического ножа на узкую, глубокую рану под ключицей.
- Есть ли противоядие?
- У меня - есть. Я сейчас использую его... Но противоядие надо было ввести не позже захода солнца того же дня. Яд уже весь в крови. Вряд ли оно теперь поможет...
- Но ему кажется лучше - он задремал...- осторожно вставил Иэ.
- Это от того лекарства, что я дал... Боль утихла, и он забылся сном. Несчастный! - он вздохнул.- От яда Уурта умирают тяжело. Сашиа здесь?
- Да.
- Запрети ей входить сюда до его смерти. Ей незачем все это видеть - это зрелище не для юной девушки... Сколько раз он говорил, что видел черное солнце?
- Что? - не понял Миоци.
- Ни разу?- Игэа провел острием скальпеля сквозь пламя. - Тогда надежда есть...
- Ты введешь противоядие через разрез?- спросил Иэ.
- Да. Это единственный путь. Мне опять нужна будет ваша помощь, ло-Иэ.
***
Миоци услышал шорох возле двери и быстро шагнул в эту сторону. "Огаэ?"- подумал он.
У дверей стояла Сашиа. Миоци не сказал ни слова. По ее лицу было видно, что она слышала весь разговор.
- Пойдем, дочка, - сказал Иэ, обнимая ее за плечи. - Ли-Игэа сделал все, что нужно. Остается ждать.
- Нет, мкэ Иэ, я останусь здесь.
Голос ее был тверд.
- Сашиа! - строго сказал Миоци.- Ты и так вошла сюда без спроса. Ступай к себе.
Она не пошевелилась. Игэа встал со своей скамеечки, подошел к ней, и тихо сказал:
- Мы должны надеяться. Нам нужны твои молитвы... послушай брата.
Иэ, прижав к себе Сашиа, сделал шаг к двери. Она последовала за ним, склонив голову.
...Уже на лестнице они услышали крик - крик Каэрэ, полный неописуемого ужаса:
- Черное солнце!
***
Ночь сгущалась. Сашиа и Тэлиай сидели, обнявшись, внизу, у лестницы, на теплом ковре - такие ткут жены степняков.
- Я не могу больше молиться, мамушка Тэла.
Тэлиай вытерла ей слезы.
- Ты просто отдай его Ему в руки...
- Я не могу...
- Тогда скажи Ему, что не можешь... Он знает.
- Я не понимаю. Я хочу умереть.
- Не говори так, дитя. У меня, кроме вас с Аирэи, никого на свете нет.
Рабыня заплакала. Сашиа прижалась к ней и после долгого молчания сказала:
- Мамушка, как же ты пережила, когда Аэрэи убили?
- Ох, молчи, дитя...Тогда я и поняла, что надо рядом с Ним стоять...стать и стоять. И все. С Ним не так страшно. Он знает. Он все знает. Он все на себя берет, а Ему некому помочь...
В ночи стрекотали цикады. Духота наполняла собой и затихший дом, и сад. Деревья безмолвно поднимали ветви, как руки, к небу, словно исповедуя Имя Великого Уснувшего, который сотворил и их, и грядущую грозу.
Светильник на полу потух. По ветвям пронесся шорох, словно ударила крыльями гигантская невидимая птица. Мгновенно умолкли цикады, и в молчании по листьям оглушительно ударил ливень.
Повеяло прохладой.
Сашиа с облегчением глубоко вдохнула прохладный воздух. Издалека слышался рокот приближающейся грозы.
- Дитя, я закрою ставни и окна...
Дождь нещадно хлестал листья. На мгновенье полузакрытые ставни пробил неживой свет молнии, и старый дом пошатнулся от грохота.
Игэа незаметно подошел к девушке.
- Ты спишь, Сашиа? Прямо здесь, на ковре?
Он взял ее ладонь в свою и начертил две пересекающиеся под прямым углом линии.
Она в изумлении посмотрела на него своими глубокими, темно-зелеными глазами.
- Ты тоже?
- Да, как и ты...
- Я так боюсь, я - сестра ли-шо-шутиика...- вырвалось у нее.- Если бы я была просто девой Шу-эна в затерянном Ли-тиоэй, я боялась бы меньше. И я там была не одна такая.
- Я тоже очень боюсь, - сказал белогорец. - за Аэй, за дочку... Если бы мы боялись меньше, то делали бы славные дела... как наши предки.
- Куда ты, брат?- вдруг громко сказала Сашиа, устремив взор во тьму.
Миоци в плаще и праздничной белой, расшитой золотой и алой нитью, жреческой головной повязке подошел к ней.
- Я иду на башню Шу-этэл, сестра. Гроза.
- Я иду с тобой!- неожиданно почти вскрикнула она.
- Это невозможно, ты же знаешь.
- Зачем… зачем тебе идти сегодня на эту башню?- уже тихо и сдавленно проговорила Сашиа.
Новая вспышка молнии отразилась в зеленоватых глазах Миоци.
- Это единственное время, когда можно встретиться с Великим Уснувшим. Он бывает виден сквозь молнию... Прощай, Сашиа.
- Ты прощаешься со мною, брат?
- Таков обычай - идущий навстречу Великому Уснувшему может не вернуться. Всесветлый да просветит тебя, - помолчав он добавил:- Если что-то случиться со мной, Игэа обещал мне позаботиться о тебе, - он взглянул на Игэа.
Врач кивнул.
Миоци быстро поцеловал ее в лоб и стремительно вышел.
- Он пойдет пешком до Шу-этэл. Таков обычай.
- Гроза может закончиться к тому времени, - закончила мысль Игэа девушка.- Дай Бог!
Она бессильно опустила голову на руки и закрыла глаза.
- Уже ушел?- тревожно спросил Иэ из темноты и сам себе ответил:- Ушел... Да... Древний белогорский обычай вставать на скалу во время грозы. У него и имя такое - "Смотрящий со скалы".
Голос его был почти ровный.
- Не бойся, дочка. К утру он вернется. Это не в первый раз. Молния редко бьет в эту башню.
Иэ сел рядом с ней, сгорбился и стал совсем как старик. Его тень, черная и угловатая, замерла на полу.
Игэа неслышно ушел наверх, к Каэрэ.
- Можно, я тоже... пойду к нему? - проговорила, проглатывая слова, Сашиа, обращаясь к Иэ.
Тот покачал головой.
- Он умирает?- одними губами произнесла она.
Иэ ничего не сказал в ответ. Гроза проходила почти над самым домом. Вспышки молний отражались от стен, озаряя неестественным светом сидящих Сашиа, Иэ и вернувшуюся Тэлиай.
Вдруг Игэа, стоя на лестнице, позвал Иэ.
...Иэ подошел к Игэа, склонившемуся к изголовью. В комнате было удивительно тихо.
- Игэа?- произнес он имя ученика вместо вопроса.
- Нет, - ответил врач на непроизнесенную фразу. - Он жив.Я не понимаю, как так случилось, но пульс предвещает хороший исход. Я ничего пока не могу сказать.
Иэ взял Каэрэ за запястье и молчал, словно прислушиваясь.
- Да.
-Странно.
- Может быть?
- Может быть. Как бы нам не потерять второго. Зачем ты его отпустил на Шу-этэл, учитель Иэ?
- Ты думаешь, что я все тот же белогорец Иэ, а он - мальчишка Аирэи Ллоутиэ, ученик белогорцев? Он уже сам возжигает светлый огонь. Он - служитель Великого Уснувшего, он сам выбрал это, что я могу ему сказать? Что Великий Уснувший открывается не только в грозе? Но я не знаю Его путей. Я учил Аирэи быть смелым. Он был хорошим учеником.
- Гроза уходит,- сказал Игэа.- Может быть, все еще обойдется.
Он с силой распахнул ставни - сначала одну половину, потом другую.
Снаружи было темно и мертвенно-тихо. Дождь перестал. Факелы на далекой башне, стоявшей на горе, светили, словно запоздалые утренние звезды.
Это видение длилось несколько мгновений - потом странный свет озарил башню и полнеба. Страшный грохот разнесся по умолкшему городу.
- Молния ударила в Шу-этэл!- кто-то истошно закричал на улице.
Иэ схватился левой рукой за грудь и тяжело опустился на скамью.
***
Миоци пришел в себя оттого, что Огаэ в голос рыдал рядом с ним. Преодолевая боль и какую-то непривычную тяжесть в голове, он заставил себя расслышать:
- Учитель Миоци! Учитель Миоци! Не умирайте, пожалуйста!
- Огаэ... - начал Миоци, но не смог продолжить.
- Учитель Миоци!- радостно вскрикнул где-то в темноте мальчик. - Вы живой!
Миоци ощупал пол, стены, ступени лестницы и сел.
- Простите меня, что я пошел за вами!
- Об этом - после.
Миоци оперся на стену, пытаясь встать.
- Держитесь за мое плечо, мкэ ли-шо!
Миоци не смог не улыбнуться в темноту.
- Ты цел, Огаэ?
- Да, я ведь упал прямо на вас, мкэ ли-шо.
Миоци посмотрел вверх - там, в прямоугольнике предутреннего чистого неба уже начинали гаснуть звезды.
- Вам больно, мкэ ли-шо?
Снизу слышались шаги - младшие жрецы поднимались в башню.
- Я никогда не видел похороны белогорца,- расслышал Миоци голос Уэлиша, одного из приближенных Нилшоцэа.
"Уже успел послать своих людей - забрать труп Миоци!"- зло подумал он.
- О, на них положено закалывать не менее ста баранов, - ответил какой-то тиик, по-видимому, специалист в похоронных вопросах.
- Миоци облокотился на решетку над проемом.
- Баранов можно заменять тииками, - разнесся под сводами его мощный голос.
***
- Что же там все-таки случилось, Огаэ?- шепотом выспрашивала Сашиа у ученика своего брата.
- Я побежал следом за мкэ ли-шо тайком, чтобы он не заметил - и пробрался на самый верх башни Шу-этэл.
- Молодец! - заметил Иэ, прихлебывая отвар, прописанный ему Игэа.
- Что вы, ло-Иэ!- всплеснула руками Тэлиай.- Он же еще совсем ребенок!
- Вот я и говорю - молодец, что не испугался пойти! Не просидишь всю жизнь на женской половине...Но в другой раз не ходи, не спросившись- иначе придется тебя наказать.
По глазам Иэ было видно, что уж он-то никогда не накажет Огаэ и не даст это сделать кому бы то ни было.
- Там, в башне, очень крутая лестница, она ведет прямо на площадку, на которой стоит алтарь Шу-эна...или Великого Уснувшего, я не знаю точно. Учитель Миоци стал молиться, а я спрятался в тени. Но молнии стали сверкать совсем близко, и осветили меня, а он меня увидел. Тогда он подошел ко мне, взял меня за ухо - и тут в жертвенник ударила молния, и мы вместе скатились с лестницы вниз.
- Там триста шестьдесят пять ступенек, - заметила Сашиа.
- Аирэи их все пересчитал, - кивнул Иэ.- По нему заметно.
- Тиики Уурта не любят ли-шо-Миоци,- добавил Огаэ, как будто это было самым важным в его рассказе.
- Родной мой!- Тэлиай прижала мальчика к себе,- Это ты его спас!
- Меня сильно накажет теперь ли-шо-Миоци?- негромко и застенчиво спросил Огаэ.
- Пусть он отлежится сначала, - сказал непедагогично Игэа,-Mожет, он и забудет все. Вон какая у него шишка на голове...
***
…Черты лица раба разгладились, на мгновенье белогорцу показалось, что он спит.
"Отмучился", - горько подумал Миоци. Он приподнял край полотна, и, помедлив, закрыл Каэрэ лицо.
-Ты с ума сошел! - раздался пронзительный шепот за его спиной и подлетевший Игэа сдернул простыню.- Что ты бродишь? Чего тебе не лежится? Что ты вообще здесь делаешь?
- Это древний обычай, - серьезно и торжественно произнес Миоци, покачнувшись.
Игэа схватил его за локоть.
- Мы уже по горло сыты твоим нездоровым тяготением к соблюдению всех подряд старых обычаев, поверь. Он жив - а тебе надо обязательно его задушить простыней!
- Он... жив? Каэрэ? Правда, Игэа?
Миоци смотрел на него расширенными от удивления глазами.
- Ты... ты гений. Твою колыбель качал сам бог-врачеватель Фериан.
- Да. Ты сомневался? Это - общеизвестный факт. А раз ты сам признал мое ни с чем не сравнимое искусство, следуй моему совету: иди и ляг, если хочешь хоть что-то соображать после того, как заработал такую шишку. Иначе такая же вырастет внутри черепа.
Игэа потащил друга в ту же роскошную комнату, откуда тот начал свое брождение по особняку.
- Я не хочу здесь жить…- начал Миоци.
- Дай всем спать!- гневно зашептал Игэа. - Уже нет никаких сил со вчерашнего вечера от твоих затей.- Пей вот это…и вот это…
- Не буду я пить эти твои отвары!
- Что?!
Миоци проглотил отвратительный напиток.
- У тебя слишком много воды скопилось в голове - надо выгнать,- прокомментировал действие лекарства Игэа.
***
- Так, вот еще оно письмо... Лежи, лежи! Ли-шо-шутиик храма Уурта и Шу-эна, что в Эн-ни-оэ , желают тебе здравия... всех благ от Темноогненного...и все такое. Посылает подарок - свиток гимнов Уурту. Что ты сплюнул? Экий ты неблагодарный - люди от чистого сердца стараются! И потом, дареному коню в зубы не смотрят.
Игэа восседал на высоком золоченом треножнике для чтения свитков - его длинные ноги свисали, не доставая до пола.
- Подарки мы складываем внизу, Тэлиай с Сашиа их сортируют. Почему-то все шлют тебе еду - баранов, кур, как будто ты голодный такой. Вот, наконец, прислали свиток. Еду мы раздаем бедным - этим Иэ успешно руководит. Надеюсь, ты не против?
- Игэа, я так устал от твоего ерничанья,- вздохнул Миоци.- Я не могу лежать все время, мне невыносимо скучно.
- Вот я тебя и развлекаю, - невозмутимо ответил Игэа.- Нет-нет, читать тебе тоже нельзя - он остановил друга, потянувшегося за вторым, лежащим в стороне, свитком,- Я тебе все прочту сам...Гимн тридцать восьмой, Всесветлому, об обновлении истлевшего ума- этот?
Вдруг Игэа запнулся - свиток, весело размотанный им до середины, выскользнул из его рук на пол и покатился по полу.
- Откуда у тебя этот свиток?- спросил Игэа из-под кровати.
- Это наследство Огаэ, - сказал Миоци, - я его не читал до конца - это учебник для школьников, судя по всему, очень хороший.
- Да, очень и очень неплохой, - кивнул Игэа. - Замечательный.
Начало - http://www.proza.ru/2009/04/26/635 и http://www.proza.ru/2009/06/19/987
Предыдущее - http://www.proza.ru/2009/06/19/997
Продолжение - http://www.proza.ru/2009/06/19/1005