Жеребята. Часть первая. Друзья-белогорцы.
Погожим весенним утром, после новолуния, ли-шо-Миоци с учениками расположился в саду у своего дома - вдали от городской пыли и дыма жертвенников Уурта. Мальчики сидели на траве, скрестив ноги и держа вощеные дощечки с грифелями. Миоци невольно задержал свой взгляд на Огаэ - тот выглядел более живым, и на щеках его уже не было той болезненной бледности, поразившей белогорца при их встрече у алтаря Шу-эна. Худоба при нем так и осталась, впрочем.
"Через год-два он выровняется с детьми Зарэо", - подумал Миоци.
Среди его учеников, в основном, и были "дети Зарэо"- включавшие племянников и воспитанников славного аэольского воеводы в отставке, благоговевшего перед ученостью. Они сидели рядком, отличаясь особой вышивкой на рубахах - узор говорил об их принадлежности к бывшему царскому роду древней Аэолы. Единственный сын Зарэо - Раогаэ - начал читать наизусть длинный вечерний гимн. Миоци, сидевший на поваленном недавней грозой дереве, задумчиво следил за линиями сложного узора на его рубахе - он вспоминал свою сестру Ийу, ее тонкие пальцы с иглой, ныряющей в полотне…
- “Ночь сменяет день, не делая ему в действительности никакой обиды. В этой смене вполне сохраняется правда. Когда умаляется одна сторона - другой не теряет из виду униженного, и сообщает ему богатства свои; что имеет у себя, тем и обогащает. Справедлив обогащаемый - в заем получает малое, а воздает многим. В светилах нам показан пример благости; на них напечатлена справедливость. Как добры они, когда терпят ущерб, и как правдивы, когда вознаграждаются! Когда одно умаляется, - другое восполняет его; возвысившееся на самой высоте своего величия не забывает умалившегося! Не притесняют они, подобно нам, не поступают хищнически, не делают неправду, не нарушают порядок, как мы. У нас, кто возвысился, тот забывает бедного собрата своего…”
Раогаэ замолк. Миоци немного рассеянно кивнул головой.
- Хорошо... Ты стал заниматься значительно лучше. Видимо, провал на испытаниях пошел тебе на пользу.
Раогаэ неожиданно покраснел и, дождавшись разрешения учителя, сел на свое место.
- Эори, читай речения мудрецов.
Сын купца был силен в арифметике, но грамота давалась ему с трудом. С поклоном взяв свиток из рук белогорца, он начал тягостно читать, водя пальцем по строчкам:
- До-сто-ин... пре...презре...презрения бо-бо-бо-гач...
Миоци на мгновение пожалел, что уступил просьбам его отца - тот был тоже аэолец, и, помниться, долго объяснял жрецу, что надо выдержать конкуренцию с фроуэрцами во что бы то ни стало. Фроуэрцев Миоци не любил.
- Жалующийся на бедность, - прошелестел спасительный голос сзади.
- Жалующийся на бедность! - победно закончил Эори, и выпустил воздух из щек.
- За то время, что ты обучаешься, ты мог бы выучить свиток наизусть! Раогаэ, ты, оказывается, настолько грамотен, что отвечаешь, даже когда тебя не спрашивают?
Ученики притихли. Даже пунцовые щеки Эори побледнели.
Гнев учителя не предвещал ничего хорошего.
- Возьми тогда вот этот свиток и читай! Ты же грамотен, как писец из Иокамма!
Незадачливый подсказчик начал читать - дрожащим голосом, но, к удивлению Миоци, верно.
Учитель строго посмотрел на него, но кивком головы разрешил ему сесть на место.
- После праздников вы распустились... Если вы действительно хотите стать образованными людьми, или хотя бы получить звание младшего писца... когда-нибудь... то каждый из вас должен читать без запинки все свитки, с легкостью записывать диктовки, решать задачи по землемерию, уметь найти тридцать два целебных растения и уметь готовит пятнадцать лекарств из них, а, кроме того, играть на флейте ... и еще - я не допущу к испытанию тех, кто не умеет ездить верхом, кто плохо бегает, прыгает...
Здесь Эори загрустил.
-... недалеко метает диск, не знает основных приемов борьбы и не умеет плавать.
- Плавать?! - ахнули мальчики.
- А что вас смущает?
- Мкэ ли-шо Миоци, - поспешно поднялся Эори,- ли-шо Нилшоцэа говорил нам, чтобы мы не приближались в эту пору к водоемам, так как они священны.
- Мы найдем несвященный... в моем саду, например... Но это не означает, что вы проведете все лето около него , - сдерживая улыбку, добавил Миоци.
Когда ребята успокоились, он продолжил:
- Если кому-то больше нравиться резать кур, чтобы гадать по их внутренностям или жечь с утра до вечера темный огонь - пожалуйста. Это гораздо проще, чем заниматься здесь. А ваши внуки будут стричь хвосты у коней фроуэрцев...
Его слова неожиданно были прерваны приветствием воеводы Зарэо, чья крупная фигура замаячила в глубине сада.
Он оставил учеников с задачами и свитками наедине, и поспешил на встречу земляку.
- Миоци, да хранит тебя Всесветлый, тебе надо срочно ехать в Иокамм! Пока не поздно.
-Нилшоцэа требует? - нахмурился Миоци. - Я сказал ему, что не хочу слушать его расследования о потомках карисутэ. Он не ждет меня.
- Он-то не ждет. Ждут другие. Едем! Сегодня - суд над Игэа в Иокамме, и никто даже не знает об этом, Нилшоцэа все держит в секрете. Он твердо решил его уничтожить... Я прошу тебя. Нельзя терять ни минуты.
- Игэа? Врач-фроуэрец? Он здесь?
Миоци подумал, что ослышался.
- Да, - выдохнул Зарэо.- Он спас от смерти многих... это удивительный человек, несмотря на то, что он не аэолец... Он говорит, что ты должен его помнить - он якобы учился с тобой...но если даже это и не так, не отказывайся! Я не нашел Иэ - уверен, что он его знает... Поверь хотя бы мне.
- Конечно - я помню его... Идем, - кивнул Миоци. - Занятие окончено! - крикнул он ученикам.
- Твой сын прекрасно отвечал всю неделю. Он, действительно, исправился. Признаюсь, я не верил тебе, когда ты говорил, что после хорошей порки он начнет учиться лучше...
Зарэо как-то странно смотрел на Раогаэ. Тот по-девичьи потупил глаза.
- Твой сын очень старательный, - продолжал Миоци. - Я даже не ожидал...
- Я тоже не ожидал, - свирепо сказал Зарэо. - Я не ожидал, что ты, негодница, будешь ходить сюда вместо брата! A он, небось, убежал из лука стрелять? Я ему сегодня постреляю!
Миоци ничего не понял.
- Позор! Позор!- Зарэо схватил ученика белогорца за руку.- И остригла волосы! Мои глаза лишены утешения видеть тебя за рукоделием. Я запру тебя на женской половине дома! Я тебя выдеру, наконец, как давно уже обещал!
- Так это - Раогай? - засмеялся Миоци.
Она была, в самом деле, очень похожа на своего младшего брата.
Они сели в повозку. Зарэо то продолжал ругать дочь, то извинялся перед Миоци.
***
...Когда он вошел в зал, где собирался совет жрецов - Иокамм, двое палачей уже вывели связанного Игэа, а Нилшоцэа уже воссел на жреческое седалище рядом с идолом Темноогненного Уурта. Собрание было малочисленное, всем было скучно и хотелось домой в прохладу. Старший жрец Шу-эна - ли-шо-Оэо -не пришел - он был болен. Oстальные завидовали такой удачной отговорке. В самом деле, активность молодого ууртовца Нилшоцэа была несколько раздражающей - карисутэ были давно истреблены, их потомки - сэсимэ- жили в постоянном страхе и регулярно приходили отрекаться от этого дикого и противного здравому смыслу учения раз в год, по закону Нэшиа Второго. Почему правитель Фроуэро так озабочен, что послал своего жреца в покоренную Аэолу - искоренять зло? Зачем этот суд над безобидным врачом, который лечил даже самого ли-шо-Кээо, а теперь изобретает всякие лекарства у себя в имении и бесплатно лечит рабов? Жаль, если его осудят, но связываться с Нилшоцэа - задача не из приятных.
- Я рад, что служители Шу-эна проявляют интерес к нуждам Царства Фроуэро и Аэолы. Искоренение врагов Уурта и темноогненой веры - насущная необходимость, как сказал великий Нэшиа Второй.
Писцы заскрипели грифелями.
- Итак, Игэа Игэ, ты сказал, что не привык праздновать дни Уурта. Об этом нам донесли тиики рощи Фериана, где растут священные деревья луниэ. Все жители Царства давно и радостью празднуют дни Уурта. Означает ли это, что все эти годы ты, Игэа Игэ, не праздновал их?
Он сделал паузу, дожидаясь ответа. Высокий светловолосый худощавый заключенный сделал какое-то движение головой и снова бессильно повис на руках палачей. Он был крайне изнурен, и, как показалось Миоци, сломлен.
"Он может сейчас признаться даже в том, чего не совершал!"- тревожно подумал ли-шо-шутиик.
Игэа, или ли-Игэа, как уважительно называли врача, он знал с отроческих лет, когда они вместе жили в Белых горах в хижине Иэ, обучаясь у жрецов Всесветлого. Oн запомнился ему, как тихий, но упрямый мальчик, проводивший почти все время за книгами или за собранием трав. У него не было друзей, кроме Миоци - над ним смеялись из-за его странного фроуэрского акцента и увечья...
- Те, кто не празднует дни Уурта, должны быть казнены с их семьями - это закон Нэшиа Второго. Он не был отменен. Ты не почитаешь Уурта, Игэа Игэ?
- Я учился у жрецов Шу-эна и Фериана, - едва различил Миоци голoс Игэа.
- Так ты не почитаешь Уурта?
- Ли-шо-Нилшоцэа! Он не обязан произносить слова почитания. Он - белогорец, и посвящен Всесветлому и Фериану.
Нилшоцэа медленно окинул Миоци взглядом. Он не ожидал, что кто-то будет заинтересован в судьбе фроуэрца. Будучи сам аэольцем на службе у царька Фроуэро, он знал, как их не любили. Но Миоци был прав, и жрец Уурта знал это.
-Игэа Игэ, ты давно не празднуешь дни Уурта, раз ты не привык их праздновать?
- Мы... мы празднуем…дни Уурта, - еще тише прозвучало в ответ.
- Кто еще не празднует их? - перекрыл его шепот зычный голос Нилшоцэа.
- Мы празднуем дни Уурта, - повторил Игэа из последних сил.
- Твои предки сочувствовали карисутэ. Ты должен доказать верность Уурту.
Нилшоцэа развернул свой свиток - многие в Иокамме поежились. Новый ууртовец был очень въедлив и все свободное время проводил в архивах храмов, ища потомков карисутэ или сочувствовавших. "Так и всех казнить можно", - поговаривали шопотом у него за спиной.
- Твоя мать была сэсимэ и происходила из мятежной области Соиэнау. Расскажи Иокамму, что у тебя с правой рукой?
Иокамм изнемогал от жары, и мечтал, чтобы все это поскорее закончилось. Только жрец Фериана сидел в созерцании.
Игэа обвел присутствующих безнадежным взглядом своих огромных голубых глаз. "Он, бедняга, уже почти не понимает, что происходит", - подумал Миоци.
- Я напомню. Среди ваших дальних родственников были те, кто хранил рукописи карисутэ, поэтому всем мальчикам вашего рода было приказано отрубить правую руку. Но твой отец - знатный фроуэрец - добился смягчения приговора единственному сыну. Тебе оставили руку, лишь повредив на ней жилы. Так?
По лицу Игэа пробежала тень. Неожиданно он кивнул.
- Так ты почитаешь Уурта, или нет?
Снова кивок.
- Так ты признаешь, что не чтишь его?
Прежде чем Миоци успел что-то сказать, Игэа то ли кивнул, то ли уронил голову.
- Придется вздернуть тебя на дыбу, чтобы развязать тебе язык, - Нилшоцэа облизнул губы. - И пошлите за его домашними - к вечеру они должны быть здесь. Я ими займусь.
- Нет! - вдруг вскрикнул Игэа, будто очнувшись.- Не тронь Аэй и малышку! Зачем тебе все это, Нилшоцэа? Довольно меня одного...
- Ты смеялся над Ууртом в Белых горах, когда был еще сопливым мальчишкой и думал, что он забудет? - негромко ответил ему Нишоцэа.- Теперь Уурт посмеется над тобой.
- Эалиэ! - раздалось вдруг. Игэа вздрогнул, блуждая взглядом по залу. Нилшоцэа резко обернулся, его движение повторили почти все собравшиеся. Это был непонятный белогорский возглас, который как глоток свежего воздуха ворвалcя в духоту.
Задремавший хранитель башни, ли-шо-Лиэо, дряхлый белогорец, проснулся, услышав знакомое слово, и с удивлением обнаружил, что заседание все еще идет. Его сосед, жрец Фериана, отложил четки, и решил посозерцать действительность. Ууртовцы, жадно глядевшие на то, как палачи срывают одежду с заключенного, недовольно зашумели.
- Кто в здравом уме не поклонится Темноогненному? - громко провозгласил, почти пропел, Миоци. Шум сменился на одобрительный - это был любимый гимн жрецов Уурта.
- Как представляется нам, служителям Всесветлого, ли-Игэа, искусный врач и воспитанник Белых гор, а также верный служитель богов Аэолы, которые и даровали ему его искусство, сейчас просто находиться в помрачении ума.
- От жары еще и не то случиться, - пробормотал хранитель башни.
- Противно благости Шу-эна его за это преследовать.
Нилшицэа сглотнул слюну и уставился на Миоци.
- Противно благости Шу-эна! Отпустим его! Довольно, нечего судить белогорца!- раздались выкрики с мест.- Белые горы - оплот Аэолы! Отпустим! Противно благости! Пусть лечится!
Хранитель башни сделал согласный жест. Он был старейшим членом Иокамма, и судьба Игэа Игэ была решена.
Зал быстро опустел. Рабы уносили на роскошных носилках старейших и знатнейших, более простые уходили своими ногами, мечтая скрыться в водах несвященных водоемов в своих садах...
Миоци подошел к Игэа, сидевшему на полу и обнимавшему колонну.
- Пойдем, Игэа! Ты свободен!
Он протянул ему руку, чтобы помочь подняться. Вместо этого бывший узник встал на колени и поклонился ему. Миоци возмущенно поднял его:
- Перестань! Ты белогорец, откуда у тебя эти привычки ууртовцев!
- Аирэи, я думал, что это - бред... когда я тебя увидал...Ты спас моих Аэй и малышку!
Он с трудом говорил.
- Идем, дружище - тебя заждались дома.
Миоци набросил на его обнаженные плечи свой плащ.
- Зачем? - запротестовал Игэа.- Я весь пропах тюремной вонью. Четверо суток в их подвалах...
Он покачнулся и, потеряв сознание, осел на землю.
…Когда рабы вынесли его на воздух, Игэа открыл глаза:
- Куда мы едем? - спросил он, слыша стук копыт лошадей и чувствуя покачивание повозки.
- Ко мне, - сказал Миоци, склоняясь над ним.- Выпей вина.
Ветер нес запахи полей, вдалеке в полуденной голубой дымке виднелись, Белые горы. Игэа, сделав несколько глотков, забылся сном. Миоци негромко читал полуденные молитвы…
***
В прохладной комнате особняка, принадлежащего жрецу Шу-эна, ли-шо-Миоци, за мраморным столом на обитом бархатом стуле восседал заметно оживший Игэа Игэ. На нем была длинная льняная рубаха с разноцветной вышивкой на вороте и рукавах - ключница Тэлиай не пожалела для гостя лучшую одежду. Плащ, отданный ему ли-шо-шутииком, выстиранный и отглаженный, был небрежно брошен на роскошное ложе, выстланное дорогим покрывалом из синей шерсти.
Игэа расправил лист бумаги, прижав его края особыми камушками, какие используют только завзятые писцы или люди, очень любящие искусство письма, окинул взглядом разложенные в безупречном порядке тростниковые палочки для письма, выбрал среднюю, окунул ее в серебряный сосуд для туши.
Огаэ с замиранием сердца следил, как на лист ложатся ровные ряды букв. Такого красивого почерка он никогда не видел - ни у ли-шо, ни, тем более, у учителя Зэ.
- Ты что-то хотел спросить, малыш? - Игэа ласково посмотрел на него. - Спрашивай, не бойся.
- Мкэ, это так, наверное, трудно - писать левой рукой?
Игэа грустно улыбнулся.
- Нет, не очень.
- Мкэ - левша?
- Ты задаешь слишком много вопросов, Огаэ, - раздался строгий голос его наставника. - Ты хорошо отдохнул, Игэа?
- О, да! Спасибо, Аирэи. Главное, что я хорошо отмылся после этой тюрьмы. Думаю, что после моего визита тебе придется обновить твой запас благовоний - я израсходовал добрую их половину.
Игэа отвел со лба прямые светлые волосы, еще не успевшие просохнуть.
- Я не пользуюсь благовонными маслами... Что ты пишешь?
- Письмо Аэй.
- Я же сказал тебе, что отправил к ней гонца. Он уже успел вернуться, пока ты отдыхал.
-Спасибо, Аирэи. А нельзя ли послать и это? Я хочу успокоить Аэй после всего, что случилось - а письмо от меня было бы как раз таким средством.
- Если так, то я пошлю гонца опять, - сказал Миоци.
- Замечательно!- просиял Игэа и, быстро написав еще несколько безупречных строчек, свернул свое послание и запечатал его восковой печатью.
- Огаэ, убери поднос, - произнес Миоци.
Огаэ благоговейно унес письменные принадлежности.
- Не тяжело ему?- спросил Игэа.
- Ты слишком долго оставался в детстве на женской половине дома, - ответил Миоци.
- Что же - там было не так уж плохо, - рассмеялся Игэа.- Ты уже стал брать учеников и воспитывать их в славных белогорских традициях? Сон без одежды на голых досках, подъем до рассвета для пения гимнов, вареные зерна раз в день, порка за любую провинность и тому подобное?
-Не совсем так, - сказал Миоци.- У тебя, однако, остались замечательные воспоминания об обучении в Белых горах!
- Если бы ты знал, с какой радостью я каждый раз ложусь на перину, после того, как покинул Белые горы! Правда, выспаться как следует так и не удается... У тебя тоже, как я вижу, изменились привычки, - синие глаза Игэа задиристо блеснули - в них не осталось и тени того страха и нечеловеческой усталости, которые так поразили его друга в Иокамме.
-Эта комната, что ты мне отвел, просто поражает своей роскошью, а ложе - мягчайшее, да еще и позолоченное! Старшего наставника бы просто удар хватил от такого невоздержания...Думаю, что у тебя во дворце таких комнат - пятьдесят, не меньше. Видел бы ло-Иэ, как живет его ученик, всегда стремившийся ограничивать себя во всем, чтобы познать Великого Уснувшего!
Игэа расхохотался. Рассмеялся и Миоци.
- Ты только не обижайся, пожалуйста, на меня, - спохватился Игэа.- Я это так. Я понимаю, у тебя такое общественное положение. Если бы ты не был ли-шо-шутииком, никто бы не смог меня вытащить из этой проклятой тюрьмы.
Он смущенно затеребил вышитый ворот рубахи.
Миоци подозвал раба-гонца и отдал ему послание Игэа.
-Ты можешь остаться на ночь в моем имении, - вставил Игэа.- Тебя будут рады увидеть снова. Ведь это ты ездил с первой вестью?
- Да, мкэ. Я передал на словах все, как мне велел господин ли-шо.
- Как мкэн Аэй?
- Она очень обрадовалась, мкэ.
- Тяжело тебе было, наверное, скакать верхом по такой жаре?
- Я привычный, мкэ ли-Игэа. Для такого доброго человека, как вы, можно три дня скакать во полуденному зною.
- Откуда ты меня знаешь?- улыбнулся Игэа.
- Как же не знать вас? Вас все в Тэ-ане знают.
- Поспеши, Нээ - пока не закрыли на ночь городские ворота. Надеюсь, ты помнишь дорогу?
- Да, мкэ ли-шо-Миоци.
Раб поклонился и вышел.
- Хочешь, я покажу тебе, как я теперь живу?- неожиданно спросил Миоци.
- С удовольствием посмотрю, - кивнул Игэа.
Они прошли через безупречно убранные залы и комнаты, сияющие зеркалами, с изысканными коврами на полу и шкурами редких зверей на стенах, с инкрустированной золотом и серебром мебелью из дорогих пород деревьев, мимо десятков светильников, каждый из которых был бы гордостью любого богатого дома Аэолы, и вышли в предрассветную свежесть сада.
- Говорят, многим деревьям здесь более столетия, - заметил Миоци.
- Как старому храму карисутэ.
- Какому... храму карисутэ?!- изумился Миоци.
- Ну, теперь это храм Шу-эна, маленький такой, недалеко от рынка. Тот, в который все бояться заходить.
- А, "Ладья Всесветлого"? Я не знал, что это - бывший храм карисутэ.
- Там раньше даже были их священные изображения, потом их наглухо замазали штукатуркой... Все сэсимэ - потомки карисутэ до седьмого колена - должны приходить туда ежегодно - возжигать огонь и произносить отречение.
- Ты тоже ходишь?
- Слава Небу, нет. Белогорцы не обязаны это делать, ты сам знаешь. Это единственное доброе из того, что принесло мне пребывание в Белых горах.
- Ты так их не любишь. Ты же получил там образование!
- Образование можно было получить и менее... болезненным путем, - заметил Игэа, но Миоци стало ясно, что его товарищ просто шутит.
- Послушай, - родители этого мальчика, Огаэ, сами отдали тебе его на закла... обучение?
- У него нет родных в Тэ-ане. Его отец - из рода Ллоиэ, но где он, и что с ним - неизвестно. Это семейство сэсимэ, и по указу Нэшиа Второго, возобновленному Нилшоцэа, их имение отобрали.
- Этот мальчик - Ллоиэ? - переспросил Игэа. - Моя жена принимала роды у его матери... Я хорошо знал Огаэ-старшего - его отца. А потом мы переехали, и перестали видеться. В их семье сильна память карисутэ. Нилшоцэа неспроста лишил имени и земли эту семью.
- Имени он лишить не в силах, а имения - да...Огаэ очень способный ученик, я забрал его из школы Зэ, той, что при храме. Зэ хватило совести сделать из него раба-поденщика, он даже не позволял ему толком учиться. Так Огаэ вставал до рассвета и приходил ко главному алтарю Шу-эна Всесветлого, слушая, как я читаю гимны. Ты не поверишь - он выучил их все. Со слуха. Не знаю, как он научился, но он и читает, и решает задачи, опережая своих сверстников года на два. Удивительно.
- Похож не тебя в его годы. Да, ты его вытащил из бездны Уурта, как и меня... Слушай, - помедлив, спросил Игэа, - неужели у тебя поднимается рука наказывать этого ребенка... в наших славных традициях? Ты его и не кормишь, наверное, вдобавок. Это не мое дело, конечно, но он такой заморенный!
- Он сейчас отъелся немного после школы Зэ. Тэлиай откормила. Я не держу его на одних вареных зернах и зелени, поверь! И, кстати, еще ни разу ни ударил.
- Шутишь!- недоверчиво сказал Игэа.- Какое же белогорское обучение без розги? А если он гимны перепутает, как ты когда-то? Помнишь, что с тобой сделал старший наставник?
- А когда ты дал слабительного его ослу - и признался потом, со страху? Что было, помнишь?
- Я, между прочим, мстил за тебя... Ну ладно. Ты и в самом деле добрый человек.
- В городе под этим титулом больше известен ты.
- Давай подеремся? Как раньше, - расхохотался Игэа. - Только, чур, ты опять привязываешь правую руку - чтобы все было по-честному... А что это за маленький домик?
- Я здесь живу.
- Живешь? Тут? А тот дворец?
- Тот - для гостей. Которые выливают в ванну половину благовонных масел.
Игэа осторожно перешагнул деревянный порог и ступил на простые травяные циновки.
Навстречу им выбежал Огаэ, держа в руке зажженный светильник Шу-эна, и склонил голову под благословение жреца.
- Всесветлый да просветит тебя. Ступай читать вечерние гимны.
Ли-шо-шутиик взял из рук мальчика светильник и повел гостя в главную комнату, предназначенную для молитвы, чтения и бесед.
- Да, - только и сказал Игэа. - У меня дома побогаче будет.
На полу лежали все те же циновки из травы, в искусно плетеной корзине стояли свитки - на них поблескивали золотые застежки,- единственное золото, если не считать светильника на алтаре перед очагом.
Миоци отодвинул висящие шторы из тонких пластинок дерева луниэ - еще один предмет роскоши - запах луниэ отпугивал мошек и прочих тварей- и сказал:
- А здесь живет Огаэ. Видишь, у него есть и матрас с сеном, простыня, и шерстяное одеяло.
- Ты меня очень удивляешь, нечего сказать.
- Хочешь, оставайся на ночь здесь - наверху есть комната с неплохой периной.
- Твоя?
- Нет, для гостей...
- Погоди, а кого ты держишь здесь? Рабов?
Игэа заглянул в соседнюю дверь - на полу пустой комнаты лежали доски, едва прикрытые грубым полотном.
- Нет, - ответил Миоци, с трудом сдерживая смех. - Это моя спальня.
***
Отправившись на следующий день в путь, когда уже опустилась вечерняя прохлада, Миоци и Игэа к полуночи достигли излучины реки. Повозка катилась через низины, уже начинавшие затягиваться мглистым туманом, через который то и дело просвечивали огни костров, казавшиеся размытыми - будто на них смотрели сквозь слезы.
Наконец, они выехали на холм.
- Вон в ту сторону, - Игэа указал вознице на большой двухэтажный каменный дом, с многочисленными флигелями, пристройками и огромным садом, тянувшимся вдоль темных вод реки.
Кони заржали, и повозка весело подкатилась к воротам. Навстречу им выбежала высокая женщина, закутанная в покрывало. Игэа бросился к ней навстречу и заключил ее в объятия.
- Аэй, - промолвил он, - родная.
- Игэа! Ты жив!
- Да - благодаря ли-шо-Миоци.
Игэа подвел жену к Миоци.
- Всесветлый да просветит нас, - произнес жрец обычное благословение.
Аэй упала на колени и хотела поцеловать руку Миоци, но тот не позволил ей.
- Я - только служитель Всесветлого, - сказал он, поднимая ее.
- Вы спасли Игэа и всех нас, мкэ ли-шо-Миоци! - со слезами на глазах воскликнула женщина.
- Пройдемте в дом, - пригласил хозяин.
...Пока Аэй показывала Миоци отведенные ему покои - с коврами и подушками - на улице слышался нестройный шум голосов, радостные восклицания и причитания.
- О, Небо, - вздохнула Аэй, ставя зажженный светильник на плоский камень у очага, и улыбнулась.- Не дадут хозяину даже войти в дом!
Игэа, оставив окружавших его рабов, поспешил к гостю.
- Ну, как тебе твой новый скромный ночлег? Я предлагаю поужинать, а потом посидеть у костра, поговорить… как раньше.
- Очень хорошо, - согласился Миоци.
- У нас уже есть один почетный гость, - сказала конопатая рабыня, в просторных сенях подавая им воду для омовения и полотенце.
- Вот как? Еще почетнее, чем тот, которого я привез? - засмеялся Игэа.
- Уж и не знаю. Это - сам ло-Иэ.
- Иэ?!- воскликнул Миоци. - Я никак не ожидал его у тебя встретить.
- Отчего же? - хитро заулыбался Игэа.- Ты опять начинаешь наш старый спор о том, кто его любимец?
- Он... то есть, ло-Иэ, часто у тебя бывает?
- С тех пор, как он пришел с тобой в Тэ-ан - часто.
- И я никогда не слышал от него о тебе!
- Знаешь, я сам просил не говорить... пока ты не спросишь. Не знал, нужны ли тебе в твоей новой жизни старые сомнительные друзья.
- А Зарэо - он тоже хорошо тебя знает?
- Видишь ли - врач всем нужен. Меня часто приглашают и в дом Зарэо. Это ведь он позвал тебя ко мне на помощь?
- Да, он... Как странно - ты, оказывается, часто бывал в Тэ-ане, но ни разу не давал о себе знать.
- Я не знал, скажу правду, будешь ли ты доволен моим новым появлением в твоей жизни.
- Почему же нет?! - возмутился Миоци.
- Извини, теперь я вижу, что ошибся. Извини. Ты ведь слышал на суде о всех моих заслугах - я из сэсимэ, да и к тому же не привык праздновать дни Уурта, а ты - член Иокамма, второй великий жрец Шу-эна Всесветлого после престарелого ли-шо-Оэо... Я не хотел ставить тебя перед тяжелым выбором - вспомнить старую дружбу или повредить своей карьере.
- О чем ты, Игэа? - возмутился Миоци.- Разве мы не были лучшими друзьями в отрочестве и юности? Разве не клялись друг другу в дружбе навек?
- О да! - кивнул Игэа.- Я думал, что эти детские клятвы остались в Белых Горах. Люди меняются после посвящений. Ты сам знаешь. Превращаются иной раз в недосягаемых полубогов. A разве полубоги дружат со смертными? - он коротко рассмеялся.
- Ты в обиде на меня за что-то, Игэа?
- Какая может быть обида после твоего "Эалиэ!" в Иокамме...
- Значит, обида была? - продолжал допытываться Миоци.
- Глупость, ребячество... Ты не отвечал на мои письма. Был занят подготовкой к посвящениям. Я писал тебе в каждую новую луну - писал год, два... а потом перестал.
- Письма... - пробормотал Миоци, припоминая.- Точно, ты же писал мне, и звал на свадьбу с Аэй.
- Да. А ты не приехал. И не ответил. Я решил, что ты презираешь мой не-белогорский образ жизни, и перестал тебе докучать... Да ладно!- горько усмехнулся Игэа.
- Пойдемте, пойдемте же в гостиную, - подбежала Аэй к ним.
Они вошли в устланную алыми коврами - такие ткут только на островах Соиэнау - горницу.
- А вот и второй почетный гость! - весело поприветствовал ученика Иэ, сидевший на самых лучших подушках во главе накрытого стола.
- Приветствую тебя, учитель Иэ, - произнесли хором Миоци и Игэа и вместе поклонились - как будто это было много лет назад, когда они прибегали в его хижину в Белых Горах.
- Дети, дети!- Иэ встал и обнял их.- Один по-прежнему упрям, другой - по-прежнему горд. Если бы ты согласился Игэа, на то, чтобы я сказал Аирэи о том, что ты неподалеку, ты мог бы избежать и тюрьмы, и суда.
- Все закончилось хорошо, ло-Иэ. Если бы не Аирэи, на месте этого селения уже полыхал бы темных огонь. Прости мои злые слова, ли-шо-Миоци!
Он протянул ему руку – левую, живую. Миоци ее пожал.
***
- Благослови нас, служитель Всесветлого, - сказал Игэа.
- В присутствии старшего младший не должен благословлять, - Миоци поклонился Иэ.
- Благослови домочадцев Игэа, ли-шо-шутиик, - произнес Иэ.
- Велик Всесветлый и свет его да преумножится под кровом твоего дома, Игэа Игэ.
Они облобызались, как того требовал обычай.
Аэй снова низко поклонилась Миоци и все-таки успела поцеловать его руку.
Вслед за ней стали подходить многочисленные домашние Игэа - тоже целовать ему руку. Миоци не знал, куда деваться, но выхода не было. Рабы и рабыни с горячей благодарностью припадали к руке человека, спасшего их господина от Уурта Темноогненного. Закончив, они затянули какую-то протяжную песню.
- Я не могу есть мясо в эти дни, - начал Миоци, глядя на огромное поднесенное ему блюдо, от которого исходил аромат баранины.
Иэ тронул его за локоть:
- Не обижай их.
- Ты тоже вкусишь, ло-Иэ?- растерянно спросил Миоци.
- Да, непременно. Они так рады нам. Ты сможешь ничего не есть завтра.
- Не получится - завтра ты тоже остаешься у меня. Ничего не будешь есть только начиная с послезавтра, - сказал Игэа.
Аэй села рядом с мужем - это было вопреки фроуэрской традиции.
- А у вас в доме - аэольские порядки, - заметил Миоци.
- Я - фроуэрец, Аэй - соэтамо, так что мы оба - чужие здесь и поневоле должны следовать вашим обычаям, - улыбнулся Игэа.
Неожиданно взгляд Миоци остановился на украшенной цветами статуе у восточной стены.
- Это - ваш семейный алтарь?
- Да, - с поклоном ответила Аэй, опередив мужа, и ее лицо скрыли складки покрывала.
- Это - Царица Неба, которой поклоняются на островах Соиэнау, где живет народ соэтамо?
- Да, мкэ ли-шо-Миоци, - снова склонила Аэй голову.
- Странно, - сказал Миоци, всматриваясь в контуры статуи. - Я никогда не видел изображения Царицы Неба с ребенком на руках.
Если бы он смотрел не на статую, а на Аэй, от него не укрылось бы, что в глазах жены Игэа отразилась сильная тревога.
- Мкэ ли-шо-Миоци, - начала она, подливая вино в его чашу, - я ведь соэтамо, и у нас чтят Царицу Неба особенно. На островах Соиэнау много таких древних изображений. Эта статуя - наша семейная реликвия.
- Очень красивая статуя, - сказал Миоци, пригубляя вино.- Я никогда таких не видел. А почему Царица Неба стоит в лодке Шу-эна?
- Это не лодка Шу-эна, - решил блеснуть знанием обычаев соэтамо Игэа. - Это лодка Сына Царицы Неба.
После этих слов он опрокинул на себя чашу с вином - Иэ и Аэй одновременно толкнули его в бок, каждый со своей стороны.
- Довольно уже, Игэа, ты пьян, - строго сказал Иэ.
- Сын Царицы Неба? - продолжал расспрашивать искренне заинтересовавшийся жрец Шу-эна.- Я тоже, наверное, слишком много выпил. Как это - "Сын Царицы Неба"? У нее же одни дочери. Во всяком случае, в гимнах поется только о дочерях. Луна и звезды.
Игэа, возможно, и сообщил бы другу несколько интересных историй о Сыне Царицы Неба, но рот его уже был до отказа заполнен закусками, которые любезно подвинул к нему Иэ.
Аэй, взяв себя в руки, продолжала:
- Это такой древний обычай - молиться перед такой статуей, если супруги хотят младенца мужского пола...
- Папа, папа!
За девочкой лет пяти, вбежавшей в горницу в одной ночной рубашке, по которой рассыпались золотистые волосы, едва поспевала грузная няня в пуховом платке и теплом покрывале.
- Лэла, доченька! - засиявший от счастья Игэа прижал девочку к себе.
- Где ты был, папа? - Лэла расположилась у него на коленях.
- Я гостил у своего друга.
- Ты - папин друг? - в упор посмотрела на Миоци Лэла.
- Да, дитя, - улыбнулся Миоци.
- Лэла, это - великий жрец Шу-эна, ли-шо-Миоци.
- Дедушка Иэ, он тоже - папин друг?
- Да, Лэла, да, - засмеялся старик, гладя ее кудряшки.
- Мой папа - самый лучший на свете, поэтому все с ним дружат, - удовлетворенно произнесла девочка.
***
- Нэшиа Второй своим дурацким указом отнял у меня половину моего замечательного детства,- сказал Игэа, делая очередной глоток домашнего вина.- Это из-за этого указа о сэсимэ и их детях меня отправили в ваши Белые горы и начали... воспитывать.
- Они такие мои, как и твои,- заметил Миоци.- А рука?- вдруг спросил он, сам не зная зачем.- Ты смирился с этим?
Игэа вздрогнул, словно его ударили. На его щеках выступили алые пятна. Не сказав ни слова в ответ, он залпом осушил свой кубок.
Вино было крепкое и опьяняло быстро.
Он покачал головой, то ли успокаиваясь, то ли отвечая своим мыслям, и поднял лицо к звездам.
- Я привык, но не смирился, Аирэи. Ты помнишь, что в Белых горах я всегда был изгоем, увечным учеником, который самое большое, что может - читать и писать, но никогда не сможет натянуть священный лук и не будет допущен возжигать ладан на великом алтаре, как ли-шо-шутиик. Шу-эн не принимает служение тех, у кого есть какой-нибудь телесный недуг!
Миоци кивнул, подбросил сучья в костер. Вино не оказало на него никакого действия - его зеленоватые глаза были ясны и трезвы, как никогда.
- Я выучил все травы, я мог узнавать их по запаху, я мог собирать их на ощупь. Но я не мог вправлять вывихи и делать перевязки - для этого надо владеть двумя руками.
Он посмотрел на свои бессильно свисающие пальцы. Миоци заметил, что он был пьян, пьян больше, чем можно было ожидать - усталость, а может быть, и природная склонность фроуэрцев быстро пьянеть. Эта склонность и стала для него роковой: угостившись на празднике Фериана в священной роще, он обронил неосторожные слова о своих привычках в веселом - как казалось тогда – разговоре со жрецами-врачами, которые завидовали ему и давно искали повода избавиться от однорукого конкурента, стяжавшего столь удивительную славу во врачевании травами.
- Когда я понял, что на всю жизнь останусь младшим писцом или помощником лекаря, я решил, что больше не хочу жить такой жизнью, - продолжал Игэа, странно чеканя слова. Его жесткий фроуэрский акцент, разрубавший певуче кружево аэольской речи, звучал теперь совсем невыносимо для ушей Миоци.
- Давай поговорим по-белогорски, - предложил ли-шо-шутиик.
Игэа не услышал его.
- Ты как раз готовился тогда уже к своему первому посвящению, когда я пошел к водопаду. К тому самому, над которым вечно стоит радуга. Вечно натянутый лук Шу-эна. Пошел, зная, что не вернусь больше.
- Ты не рассказывал мне об этом.
- Пытался - но ты не слушал. Ты был так увлечен своим первым посвящением! А я никогда не был так одинок, как в то время. Я пытался говорить с тобой - но весь мир для тебя затянулся дымкой ладана Шу-эна.
- Это не так, - начал Миоци, но Игэа махнул рукой.
- Ты уже все забыл. Ну да ладно! Я ушел к водопаду. Каждая ветка и каждый цветок на моем пути - я знал это - были моими последними веткой и цветком. Брызги воды покрывали, словно седина, камни и траву. Я помню каждый миг этого утра. Солнце уже взошло, но было еще холодно. На мне был дорогой плащ - подарок моей матери на день моего совершеннолетия. Я подошел к пропасти - мне не было страшно. Странно, я часто испытывал страх с тех пор,- гадкий, леденящий - но тогда это была ...не свобода от него, а какая-то пустота, куда даже он не проникал. Я не знаю, что лучше - скользкий страх, или эта пустота, бессильная, как выжженная земля. Воды рушились вниз с высот, разбиваясь в мелкие капли, а в каплях сияла радуга.
"Сынок!"- позвал меня кто-то, прежде чем я сделал шаг в эту радугу над воющей пропастью.
"Эалиэ! Нас двое!"- почему-то ответил я, и страх снова вернулся ко мне. Я сделал шаг от пропасти - передо мной стоял наш учитель и воспитатель Иэ.
- Иэ никогда не рассказывал мне об этом.
- Я думаю, он многое тебе не рассказывает, - Игэа запнулся, словно испугавшись, что сболтнул что-то лишнее - как тогда, в роще Фериана.
"Не отговаривайте меня, ло-Иэ!"- закричал я, борясь со страхом бездны, свежим, как ветер с моря.
"И не собираюсь", - странно ответил он.-"У тебя есть с собой деньги?"
"Да - сорок лэ".
"И твой плащ, несомненно, стоит столько же".
"К чему вы это, ло-Иэ?"
"К тому, что после смерти тебе не понадобятся ни деньги, ни плащ. Так отдай их бедным людям, что живут в хижине внизу, у водопада - там осталась больная женщина и девять ее детей, их отец погиб на охоте. Они умирают с голода, им не на что купить даже плохой муки. Отдай - а потом совершай, что задумал".
- И что?- спросил Миоци.
- Когда я помог этим людям - я испытал ни с чем не сравнимую радость, Аирэи. А еще я встретил там Аэй - она была старшей дочерью больной повитухи.
- И она заменяет тебе руки? Я знаю, что она очень искусна в перевязках и вправлении вывихов, в лечении переломов...
- Да, именно поэтому я на ней и женился, - Игэа почти рассердился, но потом засмеялся. - Ты ничего не понимаешь, Аирэи.
- Как ты можешь пить вино из луниэ, Игэа?- спросил незаметно подошедший к ним Иэ. - Оно такое горькое. По одному этому всякий скажет, что ты - настоящий фроуэрец!
- Откуда ты знаешь, что оно горькое? - спросил Игэа. - Ты же – эзэт-странник! Тебе его и в рот брать нельзя.
- Приходилось пробовать, - усмехнулся Иэ.
- Ты хочешь сказать, ты пил его до того, как стал эзэтом? - уточнил Миоци.
- До того, как я стал эзэтом, мне такую дрянь пить и в голову бы не пришло,- рассмеялся Иэ.
Продолжение - http://www.proza.ru/2009/06/19/994
Начало - http://www.proza.ru/2009/04/26/635 и http://www.proza.ru/2009/06/19/987
Предыдущее - http://www.proza.ru/2009/04/26/640