17 Мгновений Зимы - 2007-2008 - одним файлом

Артём Киракосов

О ДРУГОМ И ДРУГИХ


семнадцать мгновений зимы








1 \\ 17 СТИХИ ДЛЯ ДИНЫ
после прочтения Её Исповеди


Женщина, ищущая Любви. Женщина, не боящаяся того, что скажут другие: близкие, соседи, сослуживцы. Женщина, понимающая, что Любовь – Икона. Смысл. Дина – такое открытие. Дина – вдохновение. Ночь, сплетающая пути. Ночь, ищущая Утра. Утро – потерявшее Ночь – Дина. Дина! Пока только делающая первые шаги…

Дина, настойчиво, неоднозначно нащупывающая Дорогу. Дорогу, которой нет! А есть ли дороги в любви? А есть ли “хоженые” пути? Есть ли посохи идущему? Есть ли Творцу правила? Те, кто пишет Ей про ~``запятые``~? А нужны ли `запятые` СТИХАМ? Есть ли подсказки – ищущим!? идущим!? Не банальны ли предостережения? Не истёрлись ли подстилки? Хватит ли русского языка Красавице? Есть ли право – не любить? Не слушать того, что поёт Поэтесса? Или пора `заряжать` ФАРСИ? Есть право у МИРА – не дать Ей – СЧАСТЬЯ? Есть ли право – не слышать?.. Не слушать?..

Голос всё мощнее! Можно найти `запятых`, можно пригласить опытных корректоров, ~вы || читывальщиков, ~по || правщиков, ~со || редакторов. Всю эту братву, господА. Что можно ## редактировать ##, господА!? – ГОспода?! Можно смеяться над всем, над Ним. Можно быть слепым и глухим. О таких много говорилось в веках прошедших. – Никогда не удастся не слышать, не услышать – Её, Женщину, ищущую Любви! Женщину! – ждущую!..





**** После прочтения ``ИСПОВЕДИ`` Дины Абиловой
**** Ночь с 12-го на 13-ое декабря 2007-го года


2 \\ 17 C НОВЫМ РОКОМ! (“Политехнический”, Москва.) 3 года АРТ`ЭРИА (ЦДРИ, Москва.)
после встреч с Их Музыкой


И опять я следил нежный профиль. С горбинкой. Девичий. Огненное одеяние. Чёрный. Как смоль. Алые губы.

И рок! Прорывающийся через всё!! Рок! – с которым мы умрём! Тот, кто жил с ним! им! Рок!! Теперь уже на устах и в клавишах, струнах, пальцах, голосах тех, кто моложе вдвое. Ощущение? – Вернулись славные восьмидесятые, семидесятые, шестидесятые. Рок – музыка бессмертия.

Всегда +электрика+ рвёт что-то внутри! Полосует. Что-то внутри – пополам! Мы будем умирать под стоны +электрики+, электрогитар. Под `Like A Rolling Stone` Дилана. Собственно, как и жили – под него. И молились – его песнями, словами.

Собственно, что произошло? – А пришли те, кто думает также, чувствует также. С такими же ЦЕННОСТЯМИ, не эквивалентными ни доллару, ни рублю, ни евро, ни какой-то либо ещё конвертируемой (или нет) валюте. Всегда будет модно и хорошо петь так, как ты поёшь, любить так, как ты любишь. Идти так, как ты идёшь. Всегда модно и мощно будет звучать голос искренности, свободы, не заваленной ни какой конъектурой. Кто-то отменит завоевания прошлого? Кто-то скажет опять, что “нельзя”? что можно… и как нужно…

“ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ЦЕНЗУРА”, «ФОРМАТ», “бизнесплан”. Дилеры, киллеры, провайдеры, менеджеры, аналитики, промоутеры и прочие. Забываются, глядя на это прекрасное поколение, поющее те же песни, что и мы. Люди! Мир ПРЕКРАСЕН. И это окончательный СУД. Свер-шилось: ветхое встречает новое. Старый завет встречается с молодым. Так было всегда. Так будет… Главное, не заигрывать… Друг с другом… Друг перед другом… не лебезить.

И я могу опять следить этот профиль. Этой девушки, что напротив. Что не видит меня. Что так похожа на тех, от которых я сходил с ума (дурел!) – десятилетия назад, когда взял в руки электрогитару (вместо `акустики`) Дилан. Смешав классический американский фолк (который родил Вуди Гатри) с песнями (молодёжного) протеста – шестидесятых (в Америке! Где шла война против войны во Вьетнаме). И – зазвучал РОК! Шестьдесят пятый год… Я должен был пойти в первый класс. И пошёл. С тех пор – звучит во мне… Эта песня. И – глаза молодых, тех, которые моложе меня вдвое, втрое, загораются от победоносных аккордов. Всё возвращается на круги своя. Старый завет встретит новый. Ветхое – обновлённое. Вино старое доброе – сменят – только забродившим. Останется вкус! Останется РОК!
С НОВЫМ РОКОМ!





**** После концертов групп ``Новые Дни`` и ``Каникулы Гегеля``, Кирилла Комарова
**** Ночь с 12-го на 13-ое декабря 2007-го года

http://foto.mail.ru/mail/artemkirakosov58/2421/
http://video.mail.ru/mail/artemkirakosov58/112/


3 \\ 17 ГАЛЫ И АЛИКУ АВАЛОВЫМ
после открытия их выставки в «Историческом»


Вчера, 16-го декабря 2007-го года в Историческом музее в Москве открылась выставка коллекции китайского фарфора и стекла Галы и Алика Аваловых (ХIII-ый – ХХ-ый века). Коллекции, равной которой нет ни у нас в стране, ни где-либо ещё. Музейные вещи, собранные талантом, чутьём, вкусом, навыком коллекционирования, призванием собирателя. Выставка красива настолько, что рассказывать о ней пОшло – мне удалось сделать лишь несколько кадров. (Была такая `туча` народа. – Толкались, ели и пили все с удовольствием. – Вернисаж – особый вид развлекухи, дармовщинная...) Выставка будет работать до 25-го февраля 2008-го. И я надеюсь поснимать ещё – и Галу с Аликом и экспозицию и вещи.

Захватывающее зрелище! Преступно не предоставить новые фото+видео и не быть на таком событии ещё и ещё, ещё и ещё, опять...

Не всегда чувство гордости посещает тебя, при упоминании чьих-либо фамилий. Мне чрезвычайно приятно отметить, что мы с ребятами связаны не только профессией, но лично! дружбой. (Многим более десяти лет.) Среди огромной группы антикваров, галеристов, дилеров-спекулянтов («чёрных» и «белых»), “экcпертов” всех мастей, прочая… (mille pardons здесь), включая выдающиеся наши и не наши так называемые ``аукционные дома`` с *именем* и без *имени*, цель которых всегда и однозначно – деньги и деньги только! ребята выделяются своей широтой, душевностью, щедростью, порядочностью, пристрастностью собирателей, честностью, что уж совсем ``ни-куда`` в этой вот специфике деятельности.

Выставка – произвела ШОК! – ЭТО НЕМЫСЛИМО!! Такой вкус! Такая компетенция! Такая изысканность! Столько любви! Все живущие не в Москве – обделены невидением ЭТОГО. Стоило жить и родиться здесь только лишь для того, чтобы ждать появления на Свет этого ~ `изобретения` ~ семьи Аваловых.

Отношения наши просты – мы с любовью глубочайшей, вниманием, уважением относимся друг ко другу. И следует написать немало о нашей взаимной симпатии, любви, дружбе, сотрудничестве. И эти строки впереди, конечно. А теперь – бокал шампанского:


МЫ ЛЮБИМ ВАС! Дорогие! Алик, Гала, дети… Наше счастье – быть среди приглашённых гостей на этом вернисаже из вернисажей. Вы – чрезвычайно КРАСИВЫЕ ДУШЕВНЫЕ СКРОМНЫЕ ТАЛАНТЛИВЫЕ. Мы с Леной – в ослеплении и восхищении ВАМИ – подтверждающими, что искусству можно отдавать всего себя: всё своё время, силы, деньги, жизнь, совесть. Наши Цветы этих Слов – к ВАШИМ ногам!





**** После вернисажа в Государственном Историческом Музее (Москва)
**** Ночь с 16-го на 17-ое декабря 2007-го года


4 \\ 17 ДЕНЬГИ
после подведения итогов «ГОДА»


Их власть всё сильнее над нами. Всё жестче их удавка. Всё яснее, как за || душить и душить. И проще. И понятнее. Почему нельзя жить – так – как надо: вмешиваются цифры. В цифрах тебе объяснят – «ты – НИКТО». В цифрах тебе скажут: “…..” (мат).

Я знаю наизусть то, что мне (или тебе) скажут их цифры о нашей (моей и твоей) работе. Ты – никто. Ты был ``никем`` – ты стал – `тем же`, кем и был, ``никем``. Твой удел – очередь за тем, что `выбросят`, то, что никто никогда нигде не назовёт зарплатой. Среди таких же, как ты, бессловесных, безосновательнобормочущих. Цифры эти – стоимость. Твоего труда и таланта, знаний, усилий, нервов. Эти цифры – показывают тебе на дверь: где «выход» написано ясно.

Учёные, работники культуры, образования, медицины, пенсионеры, остальные…
Сколько говорить…

А люди умирают. Не дождавшись. Ничего. И `повышения` и `компенсации` смешны в сравнении со скоростью роста цен. Бензин, недвижимость, антиквариат, произведения искусства, земля, ценные бумаги, нефть, газ, лес, металлы, юридическое обеспечение процесса… Жаль, что нет желания касаться (даже) этого. Юристов страна, экономистов страна, управленцев страна – что это за страна? – Наша страна, моя страна – Россия.
И ты бредёшь прочь…

Глядя, как всё больше автомобилей роскошных, нет не дорогих, роскошных, часами стоят в очередях («пробки»), чтобы про || двинутся на (законный их) «зелёный». И ты глядишь, как выше, выше становятся надстраиваемые заборы `дворцов` по Рублёвке. 4, 5, 6, 7 этажей? – Зачем? Зачем им столько? Кто будет жить в них (из них), кто живёт в этих, вечно чёрных окнах? Куда им столько? А можно ли столько заглотить? Заглотнуть. И читает ли из них кто-либо «ПРОЗА»? Хоть мои бывшие разбогатевшие сверстники? Их жёны? Дети? Друзья?

Ответственность за то, что мы взяли на себя не даёт нам права оставить те дела, кото-рые вытягиваем мы почти чудом. На грани нервного истощения и этических перегрузок. Как смот-реть в глаза молодых? Коллег? Подчинённых? – Друзей! Кто из них не ``близкий``, не «твой»? Унижение и оскорбление в этих цифрах и обилии подписей, которые ты ещё должен расставить за них за всех за своих подчинённых.

(Я ношу с собой все образцы подписей всех своих подчинённых, чтобы не мучая ни-кого, расставлять их за подчинённых так часто, как потребуется.)

Сил моих всё меньше. Как и денег. Мы платим за государство. Одно из самых богатых в мире. Ресурсами, бумагами, деньгами, золотом, платиной, серебром – чем ещё?.. И всё беднее – самым главным – людьми! Людьми. (!) Мы будет и платить. Чтобы жизнь была сносной. Хотя, – это давно уже не так. Мы живём в потерявшей стыд стране. Мы не живём. Мы умираем. Умирают пожилые. Умирают молодые. Умирают дети. Умирают все. Всё хорошо – в речах, в телевизоре, на бума-гах. Одно направление отладилось – «рублёвское». Рубль – мерило. А много ли нас, тех, кто живёт иначе? Я вытяну. Я знаю. Бог даст мне и денег. Столько, чтобы мне на всё хватило. Даст и больше… Он щедр. К тем, у кого многое получается. Революции были. Они прошли. Две последние: 91-ый и 93-ий. Прошли и контрреволюции. Всё осталось на своих местах. Рабство превратилось в рабство. Лю-доедство осталось людоедством – в вынимании здорового работающего органа у бедных, у тех, кто беззащитен перед мафией, нуждается. Всё покупается. И продаётся. По-прежнему. Где `развитие`? Говорят, человечеству – четыре тысячи лет. Не дороже ли жизнь человека неудобства чуть-чуть хоть сбросить скорость на переходе, на законной его, пешехода, «зебре»? Нет – лучше, легче – ехать так: пусть отскакивает, как умеет, сам, если успеет. Эти – со снятыми задними номерами – даже не оста-навливаются, когда давят. Десятки тысяч раздавленных – убитых! – на дорогах, сто пятьдесят тысяч калек… Кто остановит это? Этот марафон. Денег! Богатства! Гламура «славы * известности * популярности»! Пошлости! – с их серебристыми, последних моделей, самых эксклюзивных авто?.. Москва «стоит» в «пробках». Может это?
Этот древний эквивалент всему – деньга – правит.
Только не мной.
И – не такими, как я.

Мы будем тащить и вытащим – сколько возможно, сколько можно. Если бы за нами шли те, кто моложе. Но – как далеко ещё до того, когда можно будет вручить ключи от своих дел им. И – надо скрипеть, держаться, но тянуть, тянуть, тянуть. Вытянуть.
И вытянем.





**** После получения моим коллегой, другом, художником, художником-реставрато-ром 1-ой категории, старшим преподавателем института имени В.И.Сурикова (Москва) Юрием Михайловичем Кузнецовым зарплаты за семестр в 66 € (евро) – за три рабочих! месяца! – и долгого стояния по очередям к бухгалтерии
**** Ночь с 26-го на 27-ое декабря 2007-го года


5 \\ 17 КРАВЧЕНКО
после новогодних «КАНИКУЛ»


Мой тесть. ``Сгоревший`` в два месяца от рака.

Особенно эту пустоту чувствуешь за «праздничным» (так называемым) столом.

Люди пьют, едят, смеются, поздравляют друг друга и не очень-то хотят вспоминать о печали, что пришла. И, что не уходит. И – что остаётся НАВСЕГДА. Оттого, что нет рядом человека, с которым жил, с которым был.

ПОЭЗИЯ, пронзающая жизнь ПОЭТА. “О!” – возглас ЛЮБВИ!!

Что хранит наше Сердце? Две-три фразы, сказанные за жизнь. Жизнь, мелькнувшую молнией. Четверть века вместе. Ни разу не было между нами непонимания. Недопонимания. А я и, вообще, ни разу ни с кем не поссорился за жизнь. Не начинал войн. И не вёл их последовательно против кого-либо – другого.

Владимир Алексеевич – испытал всё! Всё, что должен был испытать мальчик из астраханской глубинки, «солончаков», росший без отца после войны.

Флот. Балтийское море. Подлодка. Семь лет. Тогда и служили так. Вот и вся молодость. Прошла. (Под водой.) Не доучился так и. Вечернюю школу оставил. В училище не пошёл. Пошёл работать.

Стройка, завод.

Стал выдающимся специалистом своего дела: слесарем высшего разряда. Завод «Знамя Революции» им. Румянцева. Вытачивал особо точные детали авиационных двигателей. Завален индивидуальными заказами, премиями, деньгами и «благами» (по тогдашним советским меркам), грамотами, похвалами, медалями, почётными знаками, кавалер орденов «ТРУДОВОЙ СЛАВЫ». Всю жизнь – на заводе.

Пенсия. Перестройка. Дача. Кооперативы первые. Попробовал себя и в этом.

Вернулся. На завод. Ученики. Там уже тяжело. Разлад. Развал. Люди уходят. Всё ру-шится. У него ученики. Есть способные. Учит их несмотря ни на что. Есть способные, – говорит, – один-два… Но, – есть! Есть! – кому передать эти знания и умение. Работает до последнего.

Рак желудка. Человек не может больше есть. Принимать пищу. Потом питьё.

Умирает на руках жены и дочери – женщин, не могущих накормить его – кормильца.

Ошибка за ошибкой – следуют одна за другой – врачебные! Видно, «пора»! как говорят! “Что ж, – пожил”, – говорит мне батюшка – на мои слёзы… В Храме. Настоятель. Что ж – ПОЖИЛ! Владимир Алексеевич Кравченко.

       Ушли в прошлое все традиции застолий. И кавказских. Никто не блещет красноречием. Да и не старается. Смеются. До мёртвых ли? Мы их и так все помним, вспоминаем. Что теребить? Портить настроение? Слезу..?

Владимир Алексеевич Кравченко, помимо пользы государству, которое называлось тогда «Советский Союз» и народу, который назывался тогда «весь советский», построил прекрасную семью: сделал счастливой свою жену Веру Алексеевну Кравченко, мою тёщу, построил дом, посадил много деревьев, воспитал дочь, мою жену, Елену Владимировну Кравченко, Киракосову.

– Моя дочь пришла в искусство в четыре года… – начал он так свою речь на свадьбе нашей. Он очень волновался. Он вышел даже из-за стола и ходил с бокалом, пока говорил – между столами. И – проявил чудеса красноречия. Он был талантливый. Как и дочь его. И жена. «Из рабочих». Сколько сил они положили на дочь. Они сделали всё, чтобы дочь их стала «человеком», «специалистом», «достойным членом общества». Всё, что могли.

– Не плохо бы высшее образование получить, – у Лены-то – Консерватория, – взяв меня под локоть, чуть отведя и проведя, шепнул он. Мне – на той же свадьбе, ещё жениху. – Как же ты будешь?

Я был «никем». «Никем» и хотел умереть. Не получилось. Или жениться где-нибудь в горах и всю жизнь прожить на селе – в большущей армянской семье – каким-нибудь «трактористом» «знатным». (А помните, были такие `титулы` – в противовес дворянским?)

Через месяц-два я вступил уже в Молодёжную секцию союза Союза Художников, через полгода поступил в институт имени Сурикова. Мне исполнялось четверть века… Поздно! Но, поступил; началась. Жизнь началась – другая…

Она – не совсем `моя` – ну, так что ж?.. и..? Идёт! и!

Вырастить человека – дать РОСТ ребёнку. Поставить “на ноги”, увидеть, как то, что ты начинал, совершенствовал, переходит в достойные, надёжные, талантливые руки – твоих детей. Он так и называл нас – детьми. Не это ли – СЧАСТЬЕ! СМЫСЛ!! ИТОГ!!! ЖИЗНИ!!!! – достойный `мужа`, прожитых лет? Счастье. Итог. Смысл. Жизнь. Счастье. Итог. Смысл. Жизнь. Счастье. Итог. Смысл. Жизнь.

Его дочь – лучшая. И я не стоил и одного следа стопы её. Но – так получилось (с третьей попытки) – стал её мужем. И – как сказал вчера Жванецкий (Михал Михалыч) – муж – это тот, кто приносит каждый раз чего-нибудь, «что-то», `в клювике`. Несмотря на всю свою осведомлённость в чём-либо: китайская живопись, французская поэзия, американская музыка… Это – СЕМЬЯ – и есть! Сказал Михал Михалыч. И я согласен с ним. Молодец. Это и есть «СЕМЬЯ» – ЕЁ ОСНОВА – ОТВЕТСТВЕННОСТЬ!

Этому он научил свою дочь. Этому учили меня мои родители. Этому мы учим своих детей, воспитанников, учеников, младших: «``ОТВЕТСТВЕННОСТЬ!`` – прежде всего!!»

И вот становится всё более пусто за нашим, так называемым, «Праздничным Столом» – уходят ``старшие``. Добавляются ``молодые``… Голоса.

Володя! Светлая Память Тебе!




**** После новогодних и рождественских праздничных застолий (Москва)
**** Ночь с 10-го на 11-ое января 2008-го года

6 \\ 17 ГРИШЮТКА-ДЖИГАЙР
после вспоминаний по улице «Кузнецкий мост»


Гличев. `Они породнились` с моим отцом. – Стали БРАТЬЯМИ. Как Герцен с Огарёвым, кровь смешав – в надрезах рук.

Гличев был старше. И отец всегда называл его, Гришу, «братом». Всегда. И сейчас, когда его уже нету. Всегда. Мы помним это – с сыном Гриши, Сашей, – и тоже считаем себя братьями.

Гличев опекал – по-братски – всю жизнь моего отца, всю нашу семью, меня. Я чувствовал (и чувствую) неугасимую любовь к себе. Я всегда молюсь о Грише. Я не знаю ничего (да и мне не интересно) о его религиозных убеждениях. Пишу его имя в церковных записочках. – Пиши! А Господь Сам Там Себе Разберёт – кого куда… – сказала мне одна мудрая женщина за свечным ящиком.

Гриша – боксёр. Они с папашей всегда наводили “порядок” и справедливость там, где были. Из многих “ям” вытаскивал Гриша отца. Он был БРАТОМ, настоящим, старшим. Его любовь и твёрдую руку опоры мы чувствовали всегда.

Гриша. «Гришютка» – называл его отец. Он показывал мне фокусы. Почти до самой смерти. Я всегда просил его показать их. Сколько бы не было мне лет. Я так и не понял ничего в устройстве фокусов. Так и не догадывался об их “секретах”. Никогда не мог повторить, даже, если и Гриша ``раскрывал`` по моей просьбе их.

Гриша – фокусник, всегда достававший нам (своими звонками) билеты в Цирк, в Театр, в Консерваторию.

Как он `ушёл`? Да – как и все: врачебная ошибка: лечили от одного… потом, когда обнаружили / обнаружилось – было уже поздно: случайность (?).

А я так и не успел `проститься` с ним: всё ездил по каким-то поручениям – дела похоронные, потом поминки…

Что делать – машина должна служить людям! Так я понял – и ездил “на посыльных”. Забирали из морга без меня. Закрывали крышку гроба на кладбище без меня. Опускали в землю – без меня. – Везде я опоздал – находились дела.

Гриша называл меня – «им джигайр» – моя душа. «Ай, Джигайро!» – моя душа! И глаза его всегда горели. Он любил всех нас, всю нашу семью. Мы потеряли друга и брата. Мы потеряли душу.

Я всегда молюсь о Грише. Мне всё равно в какой Церкви. Мне всё равно в какой религии. Господь, «Он Мудрый, Он не дурак, – молись», – вспоминаю я слова одной мудрой женщины, встретившей меня за свечным ящиком у входа в Храм.

«Ай, Гришютка-Джигайр», – всегда всликивал отец по несколько раз в день переговаривавшийся с братом по телефону. Эти бесконечные открытки к Праздникам: «Новый год», «23 февраля», «8 марта», «1 мая », «9 мая», «7 ноября», людей переговаривавшихся и любивших друг друга всю жизнь…

Они, Гличевы, жили в одном из старомосковских дворов по улице Кузнецкий мост в коммунальной квартире на первом этаже, в домике с вросшими в землю окнами. Сейчас там банк. Территория двора огорожена. Я, проходя мимо, смотрю через чёрные решётки. Задерживаться нельзя: видеонаблюдение – выйдет охранник. Я хорошо помню эти годы и дворы своего детства. Эти коммунальные кухни, соседство, тусклый свет, сугробы снежной Москвы, палисадники ветхих построек. И доброту этих людей. Любивших меня. Они дали мне эти ощущения сказочности происходящего, романтичности самой жизни на Земле. Тепло и вкус семейного благополучия, при бедности и скромности, и то, что есть братство на Земле, – не по крови – а другое.

Что мы теряем? – Это братство семьями. – Это единение людей, которые будут поддерживать друг друга всю жизнь, будут поддерживать и всех членов семьи друг друга. И помощь, молитва, – что шла через руки, через улыбки этих добрых и волевых (одновременно) глаз. Добрый фокус – его неопровержимая правдивость. И – меняется всё! вокруг: “Дядя Гриша, а покажите фокус пожалуйста? ” “Ай, джигайр. Ай, джигайро! Смотри! Только! – внимательно …” И дядя Гриша показывает мне. Я смотрю… смотрю… внимательно… внимательно… И – ничего! ничего! не понимаю. Я так ничего и понял, так ничего и не заметил, как он дурит и дурил меня всегда.

В жизни каждого – пусть будет «фокусник» – дядя Гриша. Пусть у ребёнка будет душа. Пусть у родителей его будут братья и сёстры, с кем они пройдут жизнь. И пусть останутся в наследство каждому от старших – счастливое детство, фокусы, ласковые касания любящих рук, глаз, слов, семейное братство – и любовь! ЛЮБОВЬ. ДУША.

Душа моя! Дядя Гриша.

Я спроектировал ``хачкар`` – большой каменный крест. Для могилы его. Под Москвой. Туф привезли из Армении. Блокада и война – не помешали. Для Гриши открывались границы и блокпосты – его знала вся страна. И сыну его, Саше, моему брату, было легко.

Сегодня – день рождения Гриши. 14 января. Как трудно любить молодых, тех, кто моложе; как нужна им наша любовь; как пусто будет им жить без нас, без тех, кто старше, без тех, кто что-то сможет сказать, подсказать в жизни.

Господи! Наполни Светом и Теплом наши пустые дома! наши пустые души! Умири, Господи! этот огонь ненависти и разорения, что жжёт наши очаги. Господи, сделай нас добрее. Человечнее. Терпимее. Дай увидеть ``брата`` очам моим. Дай обнять ``сестру``. Открой нас друг другу. Эту стену отчуждения, забравшуюся в нашу жизнь, разрушь! Господи! Господи! Упокой с миром душу его, сказочника моего, фокусника, душу души моей, – Гришютку-Джигайра!





**** После не прозвучавших памятных тостов в Честь и в День Рождения Григория Гличева
**** Ночи с 12-го по 14-ое января 2008-го года


7 \\ 17 ЛИШЬ ЖЕНСКОЕ СЕРДЦЕ
после встречи «“СТАРОГО” НОВОГО ГОДА»


Лишь женское сердце способно любить. Любить. И ждать. Ждать и надеяться, когда – надежд нет никаких. Лишь её слёзы способны оживить. Слёзы женщины. Их не выдерживал и Господь, Воскрешая “из мёртвых” ещё живых. Лишь эта чуткость – даёт и бережёт Сущее. Материнское. Сердце. Сердце сестры. Жены. Возлюбленной. Матери. Бабушки. – Женское сердце – что болит!.. О тебе! – пошлом, нудном, алчном, похотливом. Женское сердце, – что ждёт тебя – блудливого, заблудившегося, тщеславного. Оно – всегда поёт и излучает Любовь, что сродни Божественной – вечно прощать. Любовь – что бережёт нас. И от Гнева Господнего. Кто встанет за нас – перед Ним – на Этом, Самом Страшном из всех судов? – Щит твой – любящие сердца женщин…

Пока не поздно, склонись, поклонись каждой из них. Оглянись… Вслед всем этим любящим взглядам. Вслед всем этим сердцам. Мимо которых ты шёл.

Лишь они – оправдание твоё, никчемный изверг, ком эгоизма. Лишь их моление – твоё дыхание.

Произведённый на Свет. Выношенный, вскормленный, взращенный, воспитанный – ею, женщиной.

А слёзы эти, что пролил ты – из глаз этих – они твои. Ты – несший горе только. Ты – певец разлук и вдохновений. Ты – искатель «на стороне». Ты – наследник «неудач», не понимавший, что счастье – оно рядом. Ты, не ценивший н и ч е г о …

И у одра твоего – она: любимая, верная, сестра, мать, жена, бабушка, тётя, просто знакомая…

И у гроба…

И у могилы. – Спустя годы, десятилетия, поправляя ограду, цветы…

И столетия спустя – читая стихи твои! Проплакивая слезами горькими все твои, столетней давности, “несчастные любови” – ох! Над томиком твоим – её слёзы. Сердце! Что бьётся в унисон рифмам твоим. (А) стоило ли это всё того?

Женское сердце лишь! Умеет любить. Умеет ждать. И верить. И молить. Господа.

Прощение, что приходит – её слезами. Делая из Красавицы – Старуху. Не нужную никому. И тебе. Её болью купленное Прошение – и Жизнь! – тебе! – тварь!

Это она – на коленях! Ночами – перед Господом!

Ожидая Воскресения твоего. Вымаливая Прощение… Спасение…

И фотографии твои – где? – при сердце её! Хранятся! Сокровищем! В слезах! И надеждах!

Господь, Храни наших жён, матерей, сестёр, подруг, бабушек, возлюбленных, просто знакомых.

Посвящается всем тем, кто меня любил и любит, и кого недостаточно, мало, плохо любил и люблю я – в ответ – моим женщинам: Лене – жене, Лиле – маме, Макруи – бабушке…

Всем моим дорогим и возлюбленным… Всем! Всем! Всем!





**** После многих “Рождественских служб ” в Церкви Иоанна Предтечи под Бором (Москва)
**** Ночь с 14-го на 15-ое января 2008-го года


8 \\ 17 СЕМЬЯ
после всяческих семейных торжественных застолий и всех праздничных тостов « 2007 // 2008 »


Жизнь – путь. Жизнь – ПУТЬ! Идти его – не одному – с семьёй, семьёй. Я рад, что с самого детства чувствовал себя её членом. Семья – счастье на земле. Многочисленные бабушки, дедушки, тётушки, дядюшки, сёстры, братья… Родные, двоюродные, троюродные… Друзья, соседи, друзья друзей, соседи соседей, ставшие все – одной семьёй. Никто никогда не деливший людей на «родных» и «неродных». Все, попадавшие в круг общения и любви, становились «родственниками». Семья – родина счастья на Земле. И Господь появляется в Семье: Святая Мария – Счастливая Мать, Святой Иосиф – Счастливый Отец. Святое Семейство. Семья – колыбель человека. И – что? И – кто? он без семьи. Люди призваны жить семьёй. Той семьёй, в которой родился и я – в смысле человече-ской общности. В смысле – поддержки. Семья – то, что тёплое, ~`гнездо`~ , там, где тебя всегда поймут, дадут приют мыслям твоим… Там, где не предают, там, где не `едят` друг друга, как на… Человечность, та, о которой так долго мечталось, – в семье. Лишённые семьи – нищие, голые, обкраденные. Никогда не знавшие – смысла. «Общежитие» человека – формировалось в семье. Умение жить вместе. Умение слышать друг друга. Умение подчиняться. Умение не быть эгоистом. Семья – как широкий круг общения. Близких тебе людей. И людей не близких – нет тебе – в этом кругу. И это и есть – СЧАСТЬЕ! Семья.

И на моём пути были \ вырастали многие замечательные люди. И я призван сказать хоть пару слов о них. О тех, среди которых рос. И теперь понятно, что это были особые человеческие отношения. Такие, каких нет уже. И эти люди, жившие друг для друга, это была семья, где все были друг другу посохами, опорой, любовью, заботой.

Мы – поколение, глядящее в монитор. Вместо любимого лица. Мы – влюблённые в SMS о любви. Мы – жаждущие слов о словах. Мы – механизмы рефлексий, отбросы отблесков в стекле и бетоне. Мы – провода, в которых лишь токи «о себе». Эгоизм! – синоним поколения. Мы – романы ~~ ``о нём`` ~~ , о своём эгоизме. Эгоизм – «себе, под себя, про себя». Эта новая философия. Это новое дыхание – оскопление соседа и друга. Это новая версия старого: ~`в рот себе`~ . «На себя». Выгода – личная. Обман – лучший способ. Жить. Стая – вместо людей. Озабоченная добычей. Челядь, ставшая «господами». Наши дети, наши друзья, наши близкие, сослуживцы, наши знакомые, все! – наша мечта о своём безграничном владычестве \ господстве. Мир – лишь сфера обслуживания тебя и твоего ``ЭГО``.

Мы. Что представляем из себя? Пылающие и гниющие – одновременно. Что осталось в нас от людей? Выбегающие каждый день за ~`зарплатой \ добычей`~ на работу из ``нор`` своих. Отнять кусок у других, тех, кто слабее. И положить его в рот себе, детёнышам своим – тоже извергам. Будущим. Образование? Воспитание? Общение? – все десять пальцев – в клавиатуре телефона. ``Мобила``. = Жизнь. = Такая. = Наша. Смотрим вниз, не отрываясь. Телефон – и семья нам, и любимый, и любимые, и ответы на все вопросы жизни... Выкини! – Подними глаза на людей. Они же смотрят на тебя, ожидая взгляда. Что написано на `табло`? Это обман. Это #обман#. Он отнимает твою жизнь. Это не «игры», это реальная замена людям, вдумайся. Ты отнимаешь себя у других, у людей. Вдумайся. Ты любишь человека или его SMS? Телефон – твоя новая жизнь, семья, воспита-ние, образование, общение…

С годами, когда зов `ушедших` всё яснее, понимаешь, что КРУГ, спасительный, спасательный, – СЕМЬЯ. Семья – ``круг``. Лишённый его – не выживет. Не спасётся. Человек, не получивший оберега семьи – гол и беззащитен. Беден и скуден путь его. Его ждут лишь катастрофы. Семья – понятие очень широкое. Почти «человечество» живущее, жившее, готовящееся прийти только. Только такие представления вырастают из простых, семейных, обыденных ценностей. И «Святое Семейство» – семейство. Теперь понимаешь, что было даровано. И – какое это было чудо! Весь этот круг твоих дедушек и бабушек, тётушек и дядюшек, сестёр и братьев, друзей семьи, друзей их друзей. Человек, даже очень талантливый, даже очень самостоятельный, даже последний эгоист и эксцентрик, нуждается – в людях, в людях близких. Чем дольше живёшь, тем яснее понимаешь: «ты состоишь из любви других». Ты – не сам по себе… Ты – бесконечное усилие миллионов… Ты – ПЛОД. Что должен дать ПЛОД. Ты – лишь продолжение…

Ты – на ветви бесконечного ~ ``Дерева Любви – Древа Жизни`` ~ ! Корнями вросшего в Землю. Небо! – устремление Его! И ты – лишь `шаг`, но без которого не будет следующего. Ты – мост – по нему идут… пройдут твои дети… Ты – кирпич, что в Храме. Храме Любви.

Всем, кто были до меня – спасибо! Всем, кто жили до меня – спасибо! Мы – единая семья. От Адама. И Евы.

Всем, кто живёт со мною – спасибо! Мы – Их продолжение, Адама и Евы. Всем, кто будет позже – спасибо – они наши дети.

``Помянник`` – всех, кого я застал…
Я составлю его.
И всех, кого видели глаза мои в жизни, чьё имя я помню, вспомню; достойны отдель-ных молитв.
Всем – молитв!
Это были прекрасные люди.
Добрые, сильные, волевые, талантливые, красивые, щедрые.
Я – жалкая безрадостная тварь – не стоящая и буквы их имён и фамилий.
Но – и я – продолжение.
Я, мои достоинства, – их.
Всем, моим драгоценным прабабушкам, прадедушкам, дедушкам, бабушкам, родителям, тётушкам и дядьям, братьям и сёстрам – в ЛЮБВИ! – кланяюсь.

Чем дальше, тем яснее голоса тех, кто любит. Тех, кого уже нет, но продолжает любить меня. И я просыпаюсь и засыпаю каждый день – их улыбками, адресованными когда-то мне…

И яснее это Небо!
Нет, оно не безжизненное!
Нас ждут ТАМ!
Те, кто нас любит.
Вот.

Спасибо, что не делили нас на `двоюродных`, `троюродных`, `восьмиюродных` – все были вам – `родными`. Господи, тем, кто нас вырастил и воспитал, – низкий, низкий поклон – в ноги, в землю. Все, с кем я шёл дорогами жизни этой – моя семья. И всякий человек – родной. Без кавычек и оговорок. Господи, тем, кто лишён был того, что дал Ты мне, таким, как я, – Сам будь Защитой, Семьёй.

Чёрствость наша друг по отношению ко другу не уничтожима. И всем тем, кому я не успел сказать «СПАСИБО»! – МЁРТВЫМ и ЖИВЫМ – говорю это теперь! Встретившимся в пути! Жизнь – путь. Жизнь – ПУТЬ! Вы были мне и `Дорогой` и `Небом`, и почвой и облаками, поддержкой молитв – и словами и молчанием. Мостами, по которым я перешёл беды, невзгоды, горе, одиночество, отверженность. Вы – Дерево! Дерево Любви! Древо Жизни! Вы – моё СПАСЕНИЕ! на земле. Вы – семья. Моя семья. Мы – семья.

Спасибо!





**** После многих торжественных семейных застолий
**** Ночи с 15-го на 19-ое января 2008-го года




9 \\ 17 ПОКАЯНИЕ
после завершения просмотров студенческих работ первого семестра 2007 // 2008 учебного года


Иногда я дохожу до истерики внутренней от того, что вижу, что слышу. От студентов. Иногда меня охватывает безнадёжное отчаяние, от того, что, сколько бы я ни тратил сил, – ничего не будет! будет то, что есть – ничего! Ничего!

Педагогу надо иметь бесконечное, беспрецедентное терпение, терпение – безграничное, и – чувство юмора, чувство юмора – спасительная пилюля. Без него и нечего приниматься за общение с молодыми. У меня всё это и есть. Есть и дано. Но, – не спасает. Как в чёрную яму, дыру – труды твои. Отчаяние и безнадёжность – так часто меня полонили после уроков, что я преподносил.

Если я и нашёл в нашем Институте трёх-четырёх студентов, которые работают, которых можно учить, то людей с художественным даром я пока не встретил. А откуда же берутся художники, если нам некого учить?

Аня Поликарпова, Петя Любаев, Настя Моргачёва – мои любимые! Есть и Люда Кулакова и другие: Ира Быстрова, Тася Филипова, Лена Бегма, Коля Дубовик, другие, многие другие… А остальные?.. – десятки, сотни, тысячи?.. – где они? зачем они? куда они? откуда? для чего учились они? и для чего мы учили их? – Столько сил, денег, лет, здоровья, жизней и слов, усилий сотен педагогов, государственных вложений, ушедших в песок! песок невзрачности, песок «серости». Серость – лучшая краска сегодняшнего, при всём «анилине» его, наших дней. Я гибну просто! Теряю себя, силы, голос, здоровье, годы…

– Всё зря! Всё зря! «Коту под хвост», как говорят, как говорится.

Появился и Кирилл, Кирилл Жилкин – первый человек с зарядом художественности. Художественность – качество творческое, оно отсутствует в студенте. Казалось бы, – я должен заряжаться молодостью, красотою, талантом, горением и искромётностью, – а получается наоборот. Я возвращаюсь еле живой после общения с ними, выжатый, с полностью разряженными аккумуляторами души, тела, мозгов. Это дикая и неблагодарная работа. Пионервожатого. Следить за дисциплиной – наша участь. И чистотой – в классах и мастерских. Убираться – в мозгах, душе и помещении – студента. А главное – никакого внутреннего контакта. Я имею в виду художественность. Так мы будем говорить об искусстве? Как его делать, как жить, его делая, как жить им, как жить, занимаясь им, и что это такое, вообще, мы будем ли говорить о сущностных проблемах бытия нашего, или будем говорить о том, о чём скучно даже говорить?

И отдельно от всех стоящая Тоня, Тоня Сотникова! – тихая красивая девушка с утончённой гаммой серых и чёрных в своей тонкой фактуры живописи.

Но, – ничего не спасает! Никто!

Это какая-то внутренняя строгость. Требовательность. Имею ли я на неё право? Я перестал скрывать своего отчаяния и разочарования. Я стал им всё говорить. Я не хочу быть зависимым от их отношения к себе: пускай думают, что хотят. Мы живём в разных мирах. Разных измерениях. Интересно, ощущают ли вокруг себя такую же пустоту остальные, другие, педагоги? Может ли иметь художник учеников? продолжение? мастерскую? последователей? Или, всё-таки, всё кончается на нём?

Заигрывание с молодой кровью – наркотик. Не пользуйся им, не будь зависим, не женись на нём. Не садись на иглу – молодости и красоты. Будь один, как и положено тебе, художник. Да пусть плюют тебе вслед, получив желанные свои (их!) пятёрки и «зачёт» в зачётку. Кому какое дело – что думал ты? что говорил ты? Не ищи понимания, влечения, почитания, внимания, заискивания. Всем «зачёты»! – за молодость и красоту! – Вон!

Кто бы видел моё внутреннее пространство после этих встреч – обезвоженная пустыня. А, может, это и есть – настоящая педагогика? Когда ты – так выматываешься, что от тебя остаётся лишь песок, песок, песок под будущей могильной твоей плитой. Какой “художник”? – ты просто – кусок …… (литературное ругательство – А.К.).

Мы – «граждане разных стран». В переносном смысле, несмотря на то, что у меня учатся люди со всего мира. Зачем они выбрали Россию? – Они выбрали не меня. Пусть они говорят по-русски, – я говорю о другом – я говорю на другом. Вон! – моя страна – другая! Моя сторона – «сторона»! Противоположная. Мы – случайно падающие листы, листья, облетающие осенью с деревьев, коснувшиеся невзначай друг друга. Пусть – моя сторона – худшая. Я выбираю её. Вам куда? – Я – в другую… Я – вышел в обратную сторону от любви. Я бреду «от». Вон! Вон! – из этого победного звона телефонов. О новых любовных связях и мелодиях. Где `мои`? А, может, я лучше, отправлюсь туда, откуда они прибыли учиться у меня? – Америка, Израиль, Вьетнам, Германия, Китай, Казахстан, Украина, Болгария… Там пригодятся мне, по крайней мере, те три слова, которые я знаю и употребляю по-английски. Я найду `своих` – лишь сойду с трапа… Улыбкою лишь… Мы – люди разных планет (вот с ``этими``), цивилизаций. Мы не видим ничего друг в друге. Мы не понимаем «искусства» друг друга – в упор. Моё дело чести – им служить. Как служат господину, купившему, пленившему тебя. И я пройду, иду этот путь, не скрывая уже своего отчаяния! Отчаяния!! Отвечу, как Христос Пилату (приблизительно): «Не было бы Высшей Власти, не был бы я в ваших объятьях, посредственность и неприглядность».

Кажется, я нахожу уже в себе силы жить – отрицанием…

Особенный ужас охватил нас (и меня) после просмотра работ «летней практики», который занял у нас несколько дней. Господи, сколько «зелени» я увидел. (Будто все стали ``исламистами``! – на эти несколько дней! – весь Институт перекрасился прям!.. Или, это я сам – спятил!? уже... ) Насмотрелся на пейзажи их, студенческие. Мне пора нести зачётку им – пусть ставят «неуд.» – хватит заигрывать.

Однажды, когда меня вёз служебный автобус по украинской глубинке, я спросил у провожавшей меня сотрудницы музея: «Кто же это с таким изыском подобрал эти два цвета для всей деревни? Мы не можем добиться, чтобы все выкрасили свои дома в соответствии с общим проектом покраски всего посёлка. Какой роскошный дизайн! И какой умница – дизайнер». Другая деревня была покрашена в иные два цвета: розовый и голубой. И так – полстраны. Украины. На мои восхищённые возгласы Главный Хранитель одного из крупных украинских музеев заметила: «В какие завезли, в такие и покрасили. По два цвета – в / на каждую деревню. Везде разные. Вот и “дизайн” получился». Кажется, наши студенты купили зелёные все краски в одном месте – в нашем студенческом киоске. Только, не потрудились чего-то в них ещё подмешать. Или это была одна краска? Или, какие бы краски они не покупали, получается «грязь»! Грязь, а не живопись. И всегда одинаковая. Одинаковая. Сколько бы красок они не покупали – грязь! грязь! – есть результат.

– А вы ни к кому (тут) серьёзно не отнОситесь, – говорит мне Альберт, Альберт Байрамалиев из Астрахани, мой студент.
– А с чего Вы это так решили, Альберт, а?
– По глазам по вашим видно.

Это покаяние: да! Что делать – мы с трудом переносим «творчество» друг друга. Я больше не могу. Я больше не могу. Я больше не могу. Так. Вот моя зачётка! Я больше не могу так. Я пошёл! Прочь! Я закончил тем, чем и начал: «Я не пойти бы им всем – подальше..!»

Однажды, в армии, ещё советской, в каптёрке, закрывшись, меня хотели бить несколько сержантов.
– Так в чём моя вина, – поинтересовался я, – веду себя вежливо, всё исполняю, стараюсь, послушный, командиры меня отмечают, везде востребован, активен («ни в чём меня не поймали» – про себя – А.К.), не пью \ не курю?
– А ты нас глазами посылаешь, ответил самый ``старший``, здоровяк старший сержант Шкурупиев.

Да, – глаза выдают. Всегда. Посылаю. И посылал. И буду – ещё, наверное: не раз, наверное, но вежливо!

После этой сессии я увидел, как нуждаются во мне, в нас – наши дети, наши студенты. Да – мы не ходим на выставки друг ко другу. Да: мы не понимаем друг друга. Да, – мы чужие – творчески – друг другу – ДУХОВНО! чего ж?.. И вдруг я понимаю, что я им остро нужен. И вдруг я это остро чувствую. Как всякий родитель иногда это чувствует по отношению к своему ребёнку. Да, сейчас мы чужие. Но придёт время (как пришло оно для меня), когда и до них дойдёт всё то, что им говорю сейчас. Когда? Когда они сами начнут преподавать, станут художественными «родителями». Когда это будет? Лет через двадцать – тридцать, когда меня уже… Не всё понимаешь сразу… Доходит не быстро. А что-то – вообще – не доходит. Никогда. Пусть. Пусть. Мы – взращиваем гумус. Вспахиваем поле. Бросаем зёрна. Так будут ли всходы? Не торопись. Не спеши. Будут. Будут. А, если и не будет, что ж…

Чтобы появились эти единицы – талантливых, чтобы появились ГЕНИИ, нужно вспахать ``гектары``. Нужно ждать того единственного, своего. Но, чтобы пришёл / появился он, нужно ждать; и работать. На износ. Да – в ущерб себе, своим силам, здоровью, деньгам, времени, карьере, жизни, творчеству. Нужно ждать, и терпеть, и работать. Нужно… Бог с ним… со мной! с искусством моим!

Покаяние. Это то, что испытываю теперь. Я не прав был. Пусть это и «безвоздушное пространство», надо БЫТЬ ТАМ – всё равно! Заполняя вакуум собою… Пусть! пусть – не ходят, не слушают, не выполняют, не могут, не хотят, не интересуются, – ладно! Я даже решил, буду «читать» сам себе. Кстати, в голове утрясается всё живее, когда студентам пять раз подряд всё объяснишь. Значит..? Значит, и это – для себя.

– Простите, – говорю я, подходя к Тоне, к Ане, к другим… – Я буду скромнее… Я больше не буду – так – критиковать вас. Простите. Вам – только СОНЕТЫ ЛЮБВИ коленопреклонённые.

«Моё место – это моё место» – я думаю… Увы! – какими сложными и не продуктивными путями Ведёт нас Господь по этой жизни, удивляешься только!.. Твой долг – быть им – защитой, опорой, – а кто ещё? «Придёт час, и Господь освободит тебя от этой ``фазы`` твоего бытия: Даст тебе что-то другое. А сейчас – твоё дело – … », – такие мысли. Я уже стал тяготиться этим – общением таким. И просить Господа – о новом своём месте и служении. И призвании.

Чтобы пришёл он, тот, именем которого назовут десятилетие, десятилетия, столетие, столетия, эпоху, нам всем надо работать, работать, работать, и ждать, ждать, ждать. Ждать и работать. Работать и ждать. Чтобы возделать почву, подготовить её, взрастить всходы. Не приходит же звезда среди пустых времён. Надо жить и трудиться! Трудиться и жить! Для них, для молодых, тех, кто моложе, слабее, пока! Тех, кто так остро нуждается в нашем участии, внимании, понимании, знаниях, опыте. Они всё поймут. Но, позже. Поймут. Всё. Позже. Для этого работают, трудятся десятки, сотни, тысячи, десятки тысяч педагогов различных специальностей изобразительного искусства по всему миру. А я – лишь один из них. Лишь. Один. Из. Них.

Покаяние.





**** После просмотра студенческих работ первого семестра в Институте Сурикова (Москва)
**** Ночи с 19-го по 26-ое января 2008-го года


10 \\ 17 НЕРЕТИН
после завершения реставрационного совета зимней учебно-экзаменационной сессии 2007 // 2008 учебного года в мастерской реставрации живописи МГАХИ им. В.И.Сурикова


– Мы не дружили с тобой, Артём, в Училище.
– Как же, не дружили? Мы с Тобой даже за одной девушкой ухаживали?
– Да. Помню.
– Но осчастливил Её Виталик, Клеруа, ещё ниже, чем мы с Тобой, Саш, помнишь?
– А Артём стоял с папкой «АРТЁМ», когда мы поступали только в Училище. И это видела вся Сретенка… Все заметили это. Была такая огромная надпись на папке… – и он рисует руками Воздух! – «АРТЁМ»! – многократно обводя как бы… Саша!
– Да, и я помню. Артёма. Он стоял с папкой. В очереди поступающих. И это видели многие, все, вся Сретенка. Все запомнили его таким. Ему было пятнадцать, – Саша, Саша Козьмин добавляет.

Мы завершили просмотры и Реставрационный Совет; выпиваем. Нам разрешили – чуть-чуть задержаться… Перед опечатыванием «на праздники». Все помещения опечатываются: на десять дней.

Мы расстаёмся… Ребята уезжают – работать в Астрахань. Там – в Музее – к трёхсотлетию города – Праздник: нужно делать реставрацию живописи. У меня ещё впереди ``сессия`` – я буду ставить оценки (ходить вместе с ``Комиссией`` // и содрогаться! //). Мы расстаёмся…

Я всё думаю, а какое основное качество – ГЛАВНОЕ? – в работе? в человеке? – Чтобы можно было положиться на него. «ОБЯЗАТЕЛЬНОСТЬ» – отвечаю я сам себе. Чтобы – можно было положиться на него, на человека, чтобы быть в нём уверенным, что он не подведёт, что будет вовремя, что приедет, не опоздает, выполнит, предупредит, перезвонит. «ОБЯЗАТЕЛЬНОСТЬ» – отвечаю я сам себе – «ОБЯЗАТЕЛЬНОСТЬ». Обязательность.

Саша – обязательный! Выполнит! «Доложит», как говорится; перезвонит! Придёт вовремя. Уйдёт тогда, когда выполнит всё то, что должен.

– По хорошему исполнительный, послушный… – раскрывает мою мысль (внутри) Саша, Козьмин, добавляя вслух… вслух о Неретине. Довершая характеристики.

– В нашем Музее работают только патриоты, – говорит Ирина Александровна Антонова, директор Музея изобразительных искусств имени А.С.Пушкина, – за такую зарплату. “За никакую зарплату”, – это я ``просебя`` добавляю, себе!

– Да он всегда работает… – говорит о нём Галина Александровна, наша…
Я думаю… да! После работы. Все вечера – до ночи! Ночами. Субботу – воскресенье. Берёт отпуск – чтобы работать, чтобы трудиться, кормить семью. Он – верный, Саша. Я ценю это. Можно положится, можно доверить. Не на одной работе: раз в неделю едет в Серпухов в Музей. И – обратно. Это далеко – для одного дня путешествий и разъездов. «Там меня ценят и встречают хорошо», – говорит мне Саша. “Ещё ведь надо и поработать”, – думаю сам в себе я… – Обязательно! – отвечает мне (вслух) Саша! как бы читая. Меня, и мысли мои. Он обязательный: «обязательно!». Этому: «ОБЯЗАТЕЛЬНО!» – ВЕРИШЬ! веришь.

С некоторых пор я ценю это: не предаст никогда, открыт, вежлив, добр, доброжелателен.

Затягивается – с вожделением – сигаретой. Выпивает.
– Вот это школа: у Антоновой не забалуешь: всё по часам – и за гроши музейские, патриот. Антонова считает, что работники должны ещё и приплачивать за свою работу в таком музее, как её, Пушкинском, – коллега и друг Саши – о нём, когда он отворачивается.

Саша предлагает свои услуги. Всегда схватит груз, подхватит, перехватит, подстрахует, хотя, знаю, – у него радикулит, и ему – нельзя!

Как можно делать ~ дело ~ ? – Никогда не имей дело с непорядочными людьми, – советует мне отец. Я не слушался его часто… А ведь, это, пожалуй, единственный ``ключ``. Делать ``дело`` можно лишь с такими, как Саша.

– Ты мне скажи, Артём, я помогу, я буду участвовать, я… – отводит он меня в сторону, когда мы уже почти всё обсудили.

Возраст. Возраст берёт своё. И я замечаю усталость на лицах друзей. Мы знаем друг друга почти тридцать пять лет. И я замечаю морщины. И я замечаю, как обветрилось и загорело его лицо. И язык слегка уже заплетается, и смеётся он уже больше сам своим, ему одному понятным шуткам, – как выпьет. Саша. Такой трогательный. И добрый. Саша – исколесивший всю страну нашу бескрайнюю, весь Свет, Старый, Новый, Азию, Африку, Америку (Южную, Северную), Австралию… везде, куда ехали картины, картины и экспонаты знаменитого нашего Музея, Музея изобразительных искусств имени Пушкина. Арестовывали и картины, и Сашу: реставратор должен быть с картинами. Всем нам помнится знаменитая история в Швейцарии с фирмой… Ответственность – вот ключевое слово! Плечо, плечо друга. Товарищ – такое прекрасное слово! Ныне всё больше обсмеиваемое. А ведь – верное! Без… таких как… нет! не будет ничего!

– Реставратор, как и художник, не уходит на пенсию, – отвечает мне Саша (он немного старше меня) о возрасте на моё замечание. И я верю! Саша! – я рад, что ты есть у меня. Оглядывая, вскользь, вскользь, своих коллег, близких, замечаю: ты – человек, взваливший на себя “груз”. И – тащащий его, и – тащащий!..

Когда такие, как ты, – со мной, я больше могу, Саш! Мы ухаживали за одной и той же девушкой. (– Да, Оля мне нравилась, – признаёшься ты и тридцать пять лет спустя. – Но, она выбрала другого, Виталика Клеруа, не меня и не тебя, Саш, – отвечаю я.) Мы вместе – и сейчас. Саша – возьмёт часть груза, часть забот: он добрый, добрый и справедливый.

В тылу у меня Саша, Саша Неретин. И это – надёжный тыл. И – можно… можно двигаться вперёд, двигаться и…

Саша берёт груз… Охватывает его двумя руками. И несёт. Лифта у нас нет. Я знаю, что ему нельзя. У нас учатся, в основном, девушки. И иногда надо просто, чтобы кто-то помог!

А последние дни на все мои приглашения на Выставки отвечает за Сашу Галина Александровна: «Саша в больнице. У Саши жена болеет». Саша никуда не ходит: только в больницу – к жене, к Лене. Никуда. Сразу к ней. Живёт он далеко, далеко загородом, не в Москве. Едет оттуда, и туда. Каждый день. – Я успеваю выспаться… выспаться на весь день, за весь день… – говорит мне Саша и показывает, как он это делает, складывая ( ~`сладко` ~ ) ладони под щёку и закрывая мечтательно глаза. Счастливая улыбка – во сне! Я вижу её! Я понимаю, что для него – блаженство: ОТДЫХ! «Художник, как и реставратор, не уходит на пенсию… – вспоминаю я слова друга, мэтра! – Конечно! Да, – тяжело!.. Но – ничего! Ничего, Артём! Мы с тобой…»

Я отправляю их в Астрахань. К трёхсотлетию города они делают реставрацию самых сложных (в этом отношении) картин в Музее. В ночь! И буду ждать их. На свой Вечер 3-го февраля. Они прибывают только… “с поезда”… Но обещали! «Будем!» – сказал Саша.

В Москве снегопад. Вдруг – посыпал снег… (Новый год мы праздновали, как в Египте, без снега, в тепле. Говорят « – 20` » было где-то – то ли во Франции, то ли в Германии, со снежными заносами.) Машин нет: мы почти одни, лишь снегоуборочные: дураков нет! Да и дворники не сразу приступили к уборке… Я рад, что смог выручить ребят. Мой драндулет ``берёт`` много: там есть ещё и верхний багажник (двойной!): можно ``винтить`` сколько хочешь…

«Мы будем», – прощается Саша. Мы обнимаемся.

– Ну где ты? застрял, Кузя? – это уже жена… моя Лена (`сотовый`)!

– Я уже, я выезжаю, я на Павелецком.

И они вернуться. Я буду ждать. Мне бы очень хотелось. Раз Саша сказал. И я верю!

«Я буду», – сказал. Мы обнялись. Поцеловались.

Снег в лицо моему автомобилю. Я не вижу почти ничего! Ничего! Снегоочистители мне навстречу – полоской дружной – отбрасывают на обочины снег. А я плачу. Или это просто снег? Такой? Слезами – по каждому – в моей жизни – ЧЕЛОВЕКУ.

?
       




**** После проводов моих коллег-реставраторов, педагогов Института Сурикова в Астрахань
**** Ночи с 26-го на 31-ое января 2008-го года


11 \\ 17 АЗЕРБАЙДЖАНЦЫ
после того, как «грохнулся» мой автомобиль любимый «ВАЗ 21043»


Олег и Эдик. Мастера по автоделу.
Я часто иду мимо них на работу. Они уже трудятся. Тяжело отрабатывая свой хлеб на наших `расколотых` грязных отечественных и `пожилых` иномарках. Труд автослесаря не лёгок. Частые гости – `менты`. Со своими авто и без. Конкуренция дело – жёсткое.

Два месяца я наблюдал каждое утро, как Эдик сидел, “убитый” чем-то у ворот. – “Отрубили” электричество. – Как будешь работать – зима? Говорит он мне, стремящемуся его поддержать. – Надо платить… за всё! – школа, дочка, жильё, ещё! А дома что?.. – Пусть, – говорит мне Олег, с улыбкой кивая на товарища. Олег трудится – и на морозе, при дневном свету. “Устойчивый” этот народ, азербайджанцы. – Пусть! ничего… – добавляет Олег, развинчивая что-то, привинчивая что-то…

При всей сложности, ужасе того, что есть между нашими народами, мы – братья. Я всегда удивляюсь их дружелюбности, вежливости, обходительности, внутренней воспитанности – азербайджанцев. Автослесаря, обслуживающие таких, как я. По акценту понятно – родина только отпустила своих детей-сыновей. У них всегда “людно”. По говору и виду понимаю – мусульмане. Почему иду туда? Я хочу протягивать руки и тем, кто… Не хочу “изоляций”. В подъезде, где я живу, тоже появляются, `жильцы новые`, в национальной одежде, не стесняющиеся молиться на улицах, во дворе, перед машинами своими. Я – человек мира. Я буду там, где `разное`, где дышится легко всем. Слава Богу, мы живём в Москве, одной из Могущественных Столиц Мира. Мы дышим воздухом друг друга, разных традиций, вероисповеданий, культур, менталитетов. Слава Богу!.. – за ВСЁ!!

– Олег, спасибо, вы (с Эдиком) всегда выручаете. Что и делать без вас, не знаю?..
– Заходите! – неизменно улыбается Олег, только что закончивший ремонт моего автомобиля.

Я и вправду не знаю, что делал бы без них: вокруг (в центре) все сервисы (`авто`) берут только иномарки, с такими автомобилями, как у меня, – никуда уже. – Пора покупать Вам другой, – тихо советует мне, краснея (за меня, наверное), моя подчинённая и коллега Дарья Сергеевна (на последнем «BMW»). – Ты достоин лучшего автомобиля, Артём, – мой друг, священник Виктор Григоренко, с сожалением оглядывая и меня, и принадлежащее мне авто. – Хороший автомобиль, не меняй его, – добавляет с завистью Эдик, привстав из своей депрессии, выйдя из гаража, – вслед моей битой «четвёрке». (Наверное, думает, сколько `груза` можно навинтить на неё.)

Я уезжаю.

Они провожают.

Хорошо, что я не стрелял. – Мне посчастливилось. – Когда был в Карабахе. Когда мы со строительным отрядом из Москвы возводили сборные домики для беженцев. Надеясь, “что всё уляжется”: война – поражение, война всегда поражение. Победа, когда все живы. Победа – это, когда все живы. Хорошо, что не попали в меня. Хорошо. Война только разгоралась, начиналась… Только. Страшного, дикого, многого ещё не было – было впереди. Хорошо, что многое уже позади – в истории наших народов, в истории взаимоненавистничества наших, так называемых, религий. Но-вый день приносит лишь веру в то, что `соседство` было и будет главным инструментом в строительстве дружелюбия между людьми. Миллионы жертв взывают к сердцу – искать пути добра. Миллионы… Миллионы… Миллионы… Но есть и те, кто спасал, кто укрывал, кто переправлял, кто выводил, кто был верен `соседству`. Им поём гимн!

Конечно, конечно, конечно, они догадываются, что я не азербайджанец, да и вообще… Конечно, конечно, конечно, они чувствуют, чувствуют, чувствуют, что я, вероятно, мог бы найти и какой-то ещё сервис. “Армянский”, к примеру, – через дорогу.


У нас почему-то принято, особенно у интеллигенции, расхваливая свою, так называемую, «толерантность, терпимость, широту» упоминать, торжествующе перечисляя, что, мол: «У меня есть друзья: и русские, и евреи, и узбеки, и литовцы, и немцы, и украинцы, и… (что? – А.К.) Ну и что?..» Мол, какой я – «растакой-хороший». Я скажу проще: «У меня есть знакомые: Олег и Эдик, мои друзья» – и ничего больше, нет, не добавлю. Про национальность. Это не важно. Не так важно, как остальное.



Сейчас нас убивают: ногами, ножами, арматурой, чем-то ещё… армян, азербайджанцев, таджиков, кого-то ещё… тех, кто похож на нас. Никого не находят. А, если и находят, то, находят, что это было мелкое хулиганство. Чаще всего это происходит в Воронеже, Петербурге, Москве, где-то ещё…

Это ни о чём не говорит. Ни о ком не говорит. Только о том, что мы – люди! общество! – больны! фашизмом! расизмом! национализмом! – древняя хворь! Ничего! – лечится! и это…

Зная, зная, зная, что миллионы, миллионы, миллионы моих соотечественников истреблялись веками за то, что были христианами, армянами, я буду идти, идти, идти к ним, людям, которых, всё равно, всё равно, всё равно, что бы ни было между нами, нашими, так называемыми, религиями и нашими, так называемыми, народами, буду называть их братьями.

– Артём, приезжай ещё? – машут они мне, завидуя тому драндулету (мечтая, вероятно, загрузить его под `завязку ` и перевозить чего-то куда-то), на котором я газую теперь.
– Обязательно! Как же мне без вас? Куда я? – произношу из открытого окна улыбкой, безапелляционностью которой наградил меня Господь, Бог, мой Бог, Иисус Христос.

Да. “Фидаином” должен кончить свой путь любой армянин – мужеского рода. Да – свобода! вера! Да!

– Да куда я поеду? – отвечает мне Рафик, высокий азербайджанец, кучерявый красавец, живописец.
– А на родину?
– Мой дом сожгли.
– Кто?
– Он на границе… С Арменией. Около Лачина.

Вспоминаю, что там погиб мой друг Виктор, став «Героем», получив высшую награду Карабаха (и многие, многие другие…), прорубая такой жизненно важный нам коридор – «лачинский», соединяя Мать-Армению, «Большую Землю», с притоком Её, Арцахом (Карабахом).

Рафик стоит с Тофиком – мы все учились вместе.

– Тофик, а ты?
– А я остался… Что-то делаю тут… Кому я теперь нужен там? – война. Мне тоже не-куда возвращаться.

В самый разгар конфликта, резни, боёв, наши студенты, азербайджанец (Баку) и армянка (Ереван), – прошло столько лет (20!), и я не могу (уже) вспомнить их имена, – соединили свои судьбы. Любовь. Любви нет преград. Она живёт и в войне, и в резне, и в конфликтах. `Монтекки` и `Капулетти` – старые песни.
<…> И ходили – рука в рукe – по всему Институту (Сурикова) не разлучаясь, не расставаясь, у всех на виду. Как Икона. Любви.
Лилась кровь…
Мы знали, читали, видели…
С каждым часом жизнь на земле становится страшнее, безжалостнее, бесчеловечней.
Война – вот итог и постоянное состояние живущих на ней. Земле.
Она была живописец, он – скульптор. Или, наоборот? – уже не помню!..
А газеты захлёбывались тогда от…
Представляю, что им говорили родители по телефону об их выборе, когда они дозва-нивались…

– Марина, а вы не скучаете по Баку, – спрашиваю я у “хозяйки” багетной мастерской, бежавшей от резни в 90-ом и здесь уже обосновавшейся крепко, с крепким корнем и бизнесом.
– Как не скучаю, ещё как скучаю! Как можно не скучать по Баку? Меня там ждут! Зовут всё время. Как только будет возможность, – я поеду, вернусь! Скучаю!.. Очень. Меня спасали азербайджанцы. Переправили на пароме. Нас всех спасали азербайджанцы. Прекрасный народ, я знаю… Когда составляли “списки” нас с мамой всегда вычёркивали – азербайджанцы, наши друзья, – так уважали, любили. И сейчас… Что вы, Артём… Люди всегда остаются людьми, Артём. Что вы? Что с вами? ``Это делали какие-то “не люди”, приезжие, разве бакинцы могли?.. Мы и сейчас – перезваниваемся, переписываемся… Я бы никогда не уехала, что вы? Мы любим тепло, солнце, море, мы любим Баку наш.

– … и лично спасал… и вся семья его… – говорят мне в одной самой знаменитой нефтяной Компании нашей родины о её Президенте, азербайджанце по национальности, и его семье. Мне посчастливилось выполнять какие-то художественные и реставрационные работы для этих замеча-тельных людей, для этой замечательной семьи, для этой могущественной и уважаемой, – не только в нашей стране, – во всём мире, – Компании. Да я сам вижу: при всех войнах, что идут по земле, в Ком-пании – дружелюбие, сотрудничество, понимание, любовь, защита – бизнес! Хорошо, когда бизнес – это любовь! защита! безопасность! дружелюбие! взаимовыручка! братство! понимание! Гляжу на стенды с портретами топменеджмента: люди всех народов страны! Значит!..

Я рад, что не стрелял. Что не попали в меня. Я рад. Я пишу эти строки! Потому!.. Я видел многое; – мне не посчастливилось; я не видел многого; – мне посчастливилось. Какой вывод? Вывод один: пусть пылает ненависть! ненависть на Земле… по Земле… – взгляни в глаза гонимых! протяни руки “не тем”, укрой, дай приют, спасение – это люди, братья твои – по Духу! и Крови! – люди! Они не могут быть «другого цвета кожи», «другого исповедания», «другого духа» – они же люди! Люди! Они такие, как ты! Они – такого же духа! Они – ЛЮДИ! У них такая же кровь! – алая!! – когда проливают её. Когда проливается она… Алая! Алая! Заливая наше голубое небо цветом по-терь, потерь… И помни! – я буду с ними – с теми, кого гонят, а я серьёзный боец, противник. Ведь, не забывай, призвание каждого армянина – быть «фидаином», кончить свой (жизненный) путь – с оружием в руках, сражаясь за свободу, веру, народ.

Мы – люди одной национальности – люди!

Помни, и помни!! Помни! Помни!! мы – братья, сёстры – все по Земле, на Земле – люди!

ЛЮДИ!!!! Все! Люди. Братья! Сёстра! Люди…





**** После успешного завершения ремонта моего автомобиля ВАЗ 21043 Олегом и Эдиком, азербайджанцами
**** Ночи с 15-го января по 10-ое февраля 2008-го года


12 \\ 17 ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ЛУНЫ. НОВЫЙ ГОД
после Концерта-Фестиваля искусства игры на ударных инструментах в клубе АРТ`ЭРИЯ 7 февраля 2008 года


Ритм. Что было древнее? Что понятнее сердцу? И оно вздымается! Вновь. Пожар крови! Лучшие девушки танцуют. Что могут русские. А что не могут русские. (?) За окном – агитация жить так, – как говорят нам об этом в новом политбюро. Как будто бы всё предрешено – для всех (нас) и навсегда. – А мы верим Искусству. Искусству Любить.

– Кто любит барабанить – барабаньте! – говорит музыкант с красивейшими индийскими глазами, призывая и разрешая одновременно… всех! всех! всех! – к бою внутри! к бою барабанов, к бою сердца, слышимому всеми!..

Кто не любит барабанить? Кто не чувствует – бой! – как самую прекрасную мелодию, мелодию жизни, жизни, что в крови, ритм, как первую музыку? Кто не поймёт, что удары – это – сердце и кровь, вновь взведённые!..

День Рождения Луны. Господи! Нас обманули. Где радость Твоя безбрежная? Что сделали мы из Твоего Православия? – Чёрных старух! И безрадостных чинуш брюхатых.

Это сердце… Ритм! древняя самая ветвь жизни. Это кровь твоя взбирается по… Вверх! Жить! По жилам твоим, по артериям твоим. Клуб «АРТ`ЭРИА» – ПРОСТРАНСТВО ИСКУССТВА. Мы живём им, мы живём в нём. Пространство нашего сердца. И любви. Любви.

– Мы постоянно делаем такие бесплатные Концерты, Фестивали, помогаем артистам, покупаем им билеты, поим чаем, кормим; мы работаем для вас, дорогие; и – будем!.. – говорит Нина, Нина Кибрик, директор. Клуба.

«АРТ`ЭРИА» – клуб, где не стоят на вахте охранники со звериными зверскими лицами: ## facecontrole ##. ПРОСТРАНСТВО ИСКУССТВА – это душа. Наша. Танцуют дети. Их никто не останавливает. Танцуют молодые мамы вместе с ними. Ритмы пронзают всех. Новый год – Праздник Луны. Кто может лучше русских ощутить себя Африкой, Индонезией, Непалом, Бали, Йеменом… Русская душа – приемлет Восток и Запад, Север и Юг. Мы забыли её, великую русскую душу, безудержно-безбрежно плывущую к чужому, увлекающуюся, впечатлительную, всемирную.

– Москва – одна из столиц мира, – говорит нам со сцены Лепницкий, Саша Лепницкий, автор проекта “ЭКЛЕТНИКА ”, – и здесь должно звучать всё!! Всё! всё!!

Как странно: прозрачное стекло лишь отделяет нас от того мира, где нет, фактически, ничего нам родного – всё жёлчно, лживо, алчно, убого и богато. А здесь: звучат ритмы и рифмы. Концерт заканчивается; никто не расходится; барабанный бой продолжается…

Люди – играют, взведённые ритмом. Ритм – это сердце, запущенное вновь! Вновь! Пространством Искусства клуба АРТ`ЭРИА.
       


       


**** После игры «Silk percussion» - традиционная музыка Дальнего Востока, «Snezhki» - африканские барабаны, «Urlungur» - гитара, диджериду, перкуссия, Роман Лягушев, Юрий Рубин, Пётр Никулин “Рагу”
**** Ночь с 7-го на 8-ое февраля 2008-го года


13 \\ 17 ЛИЛИТУШКА МОЯ
после похорон моей мамы Лилиты ДАБАГЯН


Как только пересекаешь территорию 33-ей городской больницы (так называемая «остроумовская»), попадаешь в плацдарм ужаса: старики – плачущие, умирающие, стонущие – в слезах, гнили, экскрементах собственных.
Раздевают. До гола. Мою маму. (Заставляют лечь, как больную.) Увозят. Ничего нельзя. Лежишь. Памперсы. Врач не выходит. Вещей, кроме памперсов, нет. Никаких. Через дня два переведут, говорят. (Обещают.) Обнаружили воспаление – лёгких. С сердечной недостаточностью. Острой.
Неужели нельзя было спасти?
Пять дней назад – мама и папа – счастливые и сильные – повесили всю мою выставку, приготовили еду, общались.
Наутро сказали принести немного фруктов, воды. (Памперсы.) К одиннадцати.
К одиннадцати она и умерла.
– Воспаление лёгких, – сказал врач без комментариев.
– От воспаления (лёгких) не умирают.
Пожал плечами. Доктор.
– Воспаление лёгких.
– Она была здоровой. Мы вам отдали здорового человека, а наутро получили… В двадцать первом веке не умирают от воспаления лёгких.
(Брат пришёл к одиннадцати – как ему и сказали. С памперсами, водой. Фруктами. “Скончалась”, – ему сказали. Ему не повезло. Он услышал это первым… Так и пошло!.. Ему пришлось звонить, сообщать всем! – весёленькое дельце!)

Прощаться пришли и те, кто только слышал о ней. Пришли и те, которые давно не вставали с постели. Пришли и те, кого считали больными настолько, что не выходили из дома. Пришли и те, кто знал её совсем немного. Но, – этого хватило. Она запомнилась всем – моя мама Лилита Дабагян.

Всё было, как всегда, красиво и компактно – и в этот день.
Мы – большая семья, включаем в себя всех друзей, всех подруг родительских. Это большой круг. Всех их детей. Дружим с детства. Сейчас уже и не видимся. Но, осталось это – светлое детство, связанное с родителями нашими, счастливыми и молодыми.

– Видеть её было великим праздником, – Лазарь… сказал самую суть.
Я могу говорить много. Несколько дней подряд. Без запинки. В голове моей – много. Но, главное – сказал Лазарь: видеть её было великим праздником. Всегда. Всегда. Всегда. Всегда.
Без тени депрессии, недомогания, никогда не жаловавшаяся ни на что, никого не осуждавшая, не предъявлявшая никогда никаких претензий ни Богу, ни людям, подтянутая, вечно молодая, бодрая, всегда в боевой рабочей форме, она никогда никуда не опаздывала, приходила точно. Обязательная. Благородная, вдумчивая, скромница (“в тени” “великих”: родни, мужа, сыновей), иро-ническая, вечно весёлая, с лёгким прищуром добрых умных глаз, лирическая и поэтичная, рацио-нальная и мудрая. «Лилита – первая женщина Земли». Однажды ей подарили книгу с таким названием – это одна из легенд.
Похоже, не опоздала и смерть.
Когда теряешь такого человека, то это обретение на Небесах. Её дух никогда не покинет всех тех, кого коснулся. Любовь умерших – я чувствую всегда. Она – святая. И такАя жизнь. Прожитая, как соната.
Музыка – её истинное олицетворение и призвание. Музыка – чем жила всякий миг. Завсегдатай Консерватории, концертов. Телевизор, радио, записи, разговоры – музыка. Душа. Душа её пела всегда. Я не знал таких женщин других. Её юношеские фотографии выдавали глубокую внутреннюю красоту, изыск, светящуюся духовность. Святые живут так. Безропотно и прекрасно, как Лилита.
Ни член церкви, ни член партии. Она – просто человек, живший (и умерший) достойно.
«Велик тот, кто умеет делиться радостью, но, ещё более велик, многократно более велик тот, кто умеет делиться горем» – вспоминаю я слова отца Александра Меня.
“Скоропостижность” случившегося натолкнула нас на мысль \ желание: сделать всё тихо, быстро, для своих, узком кругом.
Не удалось. Слава Богу. Всё не так.
И я счастлив – был видеть всех своих друзей – рядом. Друзей, и близких.
Разделённое горе – великое счастье.
“Уход” человека – великий ПРАЗДНИК. Всякий человек – посвящён БОГУ. И людям. В каждом живёт МУЗЫКА! Музыка! Гармония! – знак Рая!
В прекрасном, чудном кафе, выходящем на `Патриаршии` (пруды), «Маргарита» мы завершали славный путь, посвящённый (в этот день) – лучшей, Лилите.
Её ученица, Лина (внучка), так похожая на неё, одиннадцатилетняя, играла нам то, что они разучили с Лилитой. На память. Путалась, забывала, но играла так, что плакали многие. И я. «АПРЕЛЬ». Правильно – апрель! Апрель – это её месяц! (Лилитин!) Весна. Хотя, она родилась 9 октября (осень). А умерла 9 февраля (зима). Апрель! Апрель! Апрель! – и за окном! – и в душе! Апрель! Апрель! Апрель! Из «Времена года» Чайковского.

Услышав о случившемся, одиннадцатилетняя Лина `кинулась в события`: «Буду врачом», – сказала, решила.

Остался лишившийся разума отец, всё ищущий свою Лилиту! Жену! «Лилиньку»! (Как он её называл. Называет.)
– Ты ведь знаешь, как я любил её! – говорит. (Мне в машине. На обратном пути из кафе, поминок.)
Не верящий… Переспрашивающий… Ждущий…
Того, что придёт она, Лилита, его жена.
Он крестится, хотя, – не крещёный.
– Попросим все прощения у Лилиты. Прости! – говорит нам, не отрываясь от её, уже не живого тела, перед…
Кто мог, может додуматься до таких слов – перед гробом? Лишь безумный, некрещёный!

«Умер лучший друг иль человек» – читаю я на обороте листочка, листочка, который я выпросил у Лины. На нём записано её первое стихотворение, посвящённое бабушке, педагогу, учителю, другу, Лилите. Бабушке Лиле.

Она читала его нам. Я, потрясённый, выпросил. Просил разрешения опубликовать. Лина согласилась, разрешила.

Слова «Лина» и «Лилита» переплетены в заглавии – солнечным золотым жёлтым фломастером. Череп и кости, как под Голгофой (на «Распятиях»). (Лина ещё и рисует хорошо!)


ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ

Раз и нет.
Где ответ?
Как понять?
Где искать?

Кто-то умер,
Кто-то жив,
Кто-то прожил (предан),
Кто-то жил (лжив).

Если умер кто-то,
Значит есть причина.
Но понять нам сложно
Этот мир вершины.

А врачи не в силах
Сделать что-то сами,
И так умирают
Души лучших самых.
       

       


**** После поминок
**** Ночи с 9-го по 15-ое февраля 2008-го года


14 \\ 17 ХОРОШО БЫТЬ МАЛЕНЬКИМ
после двух дней, проведённых в доме моих родителей, мамы и папы: Лили и Вили


Родительский дом. Есть такая песня. Пошлая, кажется. Вспоминается.
Эти слова – греют.
Когда попадаешь в родительский дом – тепло. Кто укроет тебя? Кто справится? Кому нужен ты?
Здесь можно поболеть, похныкать, посмеяться, согреться.
Вкусно? – только здесь…
Мама и папа…
Когда “уходят” родители – взрослеешь. Взрослеешь, – лишь, когда “уходят” родители. Ты – теперь – один! Один в этом мире! Ты – стал родителем сам! А те, кто остались (из родителей), сами стали детьми. И требуют отдельного ухода. Ты обретаешь новых детей – своих родителей. И это счастье! Это завершенье `круга` жизни.
Тепло. И это родительский дом, согревающий тебя – всю жизнь. Жизнь неуютную и злую.
Много, много больше десяти лет я опекал детей – без родителей. Брошенных.
«Десять минут доброты – меняют мир» – говорила Юля Баранова, руководитель нашей рабочей группы «ВСТРЕЧА». Меняют. Но, я бы ввёл уголовную ответственность за детей. На всю жизнь. Пока они не вырастут. А потом ввёл бы уголовную ответственность за пожилых родителей. Десять минут доброты – меняют мир. Но мир не меняется. Без родительского дома человек не живёт. И не вырастет человеком.
Я сплю в комнате моей мамочки. Где ещё несколько дней назад – звучала музыка. Она – здесь. Всегда. Я чувствую! Мамочка – всегда! Человек – без мамочки? Что он? Кто он? Нищий…
Я не буду нищим. У меня была (была, и есть) моя мамочка. Любовь – и через небеса человеческие – со мной.
Мы едим то, что приготовила она. Читаем её записки нам. Выполняем поручения. Я одеваю её свитер – в квартире холодно.
Мама – человек изысканного вкуса! У неё красивый дом. Она любила его, украшала. Каждый уголок этой квартиры – её образец эстетики. Я наслаждаюсь…
Мои картины… Она любила их. Всегда развешивала сама: делала экспозицию. Хвалилась перед подругами – моей живописью. Мной.
Нет, я потерял лучшего – человека – для своих картин. Кто поймёт меня теперь? Кто будет так вежливо и тонко развешивать их, наслаждаясь повешенным. Моя живопись больше не нужна. Только мама понимала её! Только мама.
Я ночую с избранными своими работами, которые преподносил ей, своей богине.
Мама – это ушедшая из под ног земля. Этой зимы…
Счастлив человек – имеющий живую маму.
Я теперь научился понимать это…
Родительский дом.
Преображенская площадь. Улица Большая Черкизовская. Дом №… Подъезд… Квартира…
Лиля и Виля.
Остался один Виля.
Мы пьём чай с заваркой, что ещё заварила нам она, женщина, которую мы с ним, с папой, любим, любим безумно. До безумия.
Мы одни.
Мы вдвоём.
– А где твоя мама? – спрашивает меня обезумевший совсем отец. – Она придёт? Скоро? Где она, сынок? Ты не видел её? Почему она так задерживается? Где она, ты не знаешь? Вернётся? Артёмчик! Скажи мне, пожалуйста, а где твоя мама…
И он горько-горько плачет – сам – отвечая себе.
Слезами горя этого.
Смерть входит в наш дом.
Родительский дом.
Такой тёплый, красивый! Уютный! Устроенный, обжитый.
Не трогать ничего. Ничего не менять. Как можно дольше. Но, – жизнь не даст нам – этого счастья. Растут молодые. Молодые. Наши дети, которые тоже требуют пространств, – всё больших и больших.
Жизнь – не миг. Между прошлым и будущим. (Как пелось в одной песне известной. Тоже мной не любимой. Её любил Александр Мень, батюшка. И так, – вошла она в жизнь. Эта песня. Я не люблю её. Как и ту, про отчий дом.) Жизнь – то, о чём пело (поёт) сердце. Сердце – это великое изобретение Господа.
Шопен. Такая лирика и красота, что дух захватывает.
Мама всегда выбирала лучших исполнителей.
Я с мамой.
Я буду бывать у неё, носить её вещи, слушать её музыку. Это великая и красивая женщина лишь начинает свой путь в вечности. Вечности, которую она сплела тут, на Земле.
Лилита! Аминь! Ты – святая! Моя мамочка – самая красивая на Земле.
– Да. Вот это была любовь! Ты же знаешь? сынок!.. Артёмчик. Я до сих пор не могу, сынок… – он опускает голову на седую гордую грудь великого воина, сражавшегося жизнь. И – плачет! Плачет!
Мы оба – воины. Нас никогда не сломить. Удар, который нам нанесли, – самый тяжёлый.
Мы выдержим.
Отняли святое! лучшее! тыл.
Наша мама была оптимистом, жизнерадостной, весёлой, дружелюбной, любила под-шутить. Наша мама – лучшая из женщин. **** Лилит **** – с именем древним.
Я смотрю на все пейзажи своей квартиры. – Это было СЧАСТЬЕ! СЧАСТЬЕ!! – быть с ними, при них, расти их ребёнком. Я потерял ВСЁ! Самое главное! И пора взрослеть. Заварки маминой (она заваривала всегда много – почему-то) хватит ещё на раз. Мы не торопимся…
Ещё ли раз…
И мне выезжать – из ``очага``, от стен родительских, дома, где я вырос, встал на ноги, жил своей семьёй вместе с родителями. Из дома, по которому я всегда скучал. Он весь – олицетворение моих желаний, представлений о красоте, доброте, уюте, счастье.
Утром жахнули февральские морозы – двигатель не заводится с ходу…
Прощай!
Дом мой без мамы моей! – не дом! Больше не дом!
Прощай! Прощай!
Зажигание схватывается… наконец!..
Я проезжаю все места моих родителей: их работу, дома, куда мы ходили по гостям, места, где родители учились. Места, где мы жили. Где я был в яслях, в саду, в школе, работал.
У меня теперь новый дом.
Навсегда.
Теперь уже навсегда.
Папа плачет. Мы допили чай – её заварки.
Теперь.





**** После двух ночей, проведённых в комнате мамы Лили, в квартире моих родителей
**** Ночи с 13-го на 16-ое января 2008-го года



 
15. 17 Куншенко Алексей Иванович ( фото - на странице - http://www.proza.ru/2008/04/10/335 )

Артём Киракосов
Куншенко Алексей Иванович. Последний год работы в музее-заповеднике "АБРАМЦЕВО". `Вахта` отдела искусства художников ХХ-го века. Фото: Артём Киракосов

http://foto.mail.ru/mail/artemkirakosov58/1203 -- об "АБРАМЦЕВО" на "mail.ru"

http://fotki.yandex.ru/users/artemkirakosov/album/33737/ -- об "АБРАМЦЕВО" на "Яndex фотки бета"

http://www.proza.ru/2007/11/24/121 -- о музее и нас






15 \\ 17 КУНШЕНКО АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ
после многих разговоров о…


Спустя годы, что проходят с тех пор, как мы расстались с Алексеем Ивановичем Куншенко, заведующим отделом искусства ХХ-го века музея-заповедника «Абрамцево», одного из лучших музеев страны, всё яснее становится мне, что – посчастливилось знать, и работать вместе с настоящими, одарёнными, фанатично преданными своему делу людьми, музейщиками.

Это поколение, взросшее в голоде и бедствиях войны, обладает удивительной мощной силой жизни, жизни – не как выживания, а жизни – как дыхания к созиданию. Через немыслимые лишения, сиротства, бездомность, болезни, страдания, репрессии, травлю, преследования, препятствия они пронесли исключительную преданность жажде знаний, творческому поиску, искусству, которое заменило им веру и Бога, все этические нормы и стало тем `полем`, на ниве которого они, как рабы верные, преданные, трудились жизнь. Странно, а время-то звалось «сталинским», «хрущёвским», «брежневским»..?

Алексей Иванович закончил Севастопольское художественное училище, – как живописец, Ленинградскую Академию художеств, – как искусствовед. Приехал в Хотьково и стал создавать отдел современного искусства музея-заповедника «АБРАМЦЕВО».

Хочу сказать, что прославленный и известный музей наш – родина русского `славянофильства`, место встреч и плодотворных диалогов `западников` и `славянофилов`, место рождения нового русского искусства рубежа веков – знаменитого «мамонтовского кружка», место рождения русского модерна и русского символизма, ~ гнездо ~ «Бубнового валета», место активного творческого общения художников «сурового стиля», многих мастеров ХХ-го века.

– Вы настоящий музейщик, Артём, я Вас очень люблю, Артём. Я, когда Вас вижу, знаете… – говорит мне Алексей Иванович – КУНШЕНКО – заведующий отделом искусства ХХ-го века музея-заповедника «АБРАМЦЕВО», где я с 90-го года... – вы…

Я его тоже люблю. Он собрал мощную, выдающуюся коллекцию: «Бубновый валет», художники середины века (прошлого), «суровый стиль»…

Я лично ему признателен за художника, картины которого мне посчастливилось реставрировать, сразу после их поступления в музей, художника, тогда ещё не гремевшего, как сейчас, Михаила Ксенофонтовича Соколова, одного из лучших (график и живописец) – ХХ-го века. Соколова – люблю, переписку, записи и дневники – читаю.

Я признателен ему за Кузьмина, блестящего иллюстратора, автора книг об искусстве иллюстрирования и оформления книг, книги Кузьмина художнику, любящему книгу, как искусство, надо держать всегда под рукой на рабочем столе, – за Маврину, замечательного живописца, графика, рассказчицу; дом-мастерская Мавриной и Кузьмина стоит невдалеке от музея. За блестящие рисованные альбомы Мавриной, за шикарные акварели, гауши, подаренные ею в наш музей. Их можно было смотреть, листать, читать… – в хранении музея…

За огромный натюрморт Кузнецова, висящий между этажами. Им любуешься. Павел Варфоломеевич – человек изысканный, эстет… Когда строились лагеря – не пионерские, сталинские – он создал нежно-голубое бирюзовое чудо из цветов и женской косметики (холст, масло).

Я признателен Алексею Ивановичу за прекрасное собрание картин Всеволода Рождественского, художника, которого я выделяю (и выделяю сильно!) из всего «Бубнового валета» – лирик, блестящий техник, всегда оставляющий `работать` холст, проклейки, грунт, все (и плотные и прозрачные) слои живописи – на картинах которого можно (и нужно!) учить! молодёжь. Живопись… Уроки Сезанна по божественности касания и `воздушности` цвета – здесь!

Он выбрал для музея два `ярких`, `блестящих` “алтайских” пейзажа Удальцовой. Соприкосновение с этой мощью и простотой художницы в сериях её работ по Алтаю, Армении заряжают силой и болью простоты, простоты простого.

Лучшее собрание Кончаловского. (Петра.) Работы громадных размеров. Сезанистские купальщицы… Таких нет ни в каких “третьяковках”. (Кстати, ни один, ни другой известные режиссёры – со сходными, подобными, похожими фамилиями – так и не приехали||появились взглянуть.) Редкое собрание, полное… Начиная от шедевра – известного «Домик в Абрамцево» 10-х годов прошлого века. До поздних…

Помню, как из мастерской Михаила Петровича, сына художника (работы которого также хранятся в нашем музее) мы волокли-тащили громадные холсты-фризы раннего Кончаловского (похожего на Пикассо), подаренные музею. `На руках` – целая кавалькада – потом на троллейбусах, метро, электричке, пешком – через лес – `на руках`… Выходили с картинами тайно, так, чтоб Михаил Петрович не обнаружил, что музей так и не прислал за нами (и за картинами) обещанную необходимую (и обязательную! во всех случаях) машину.

Благодарен за `большемерные` прекрасные вещи Богаевского и Лентулова, за собрание Грабаря, Машкова, Фалька, Лентулова, Куприна, Юонна, Попкова, Никонова, художников «сурового стиля» и “академиков” их “круга” (Андронов, Егоршина, Никонов, Попков, Васнецов, Голицин, Старженецкая, Шаховской, Комелин…), которых я не любил, не люблю, и не полюблю никогда, но с которыми дружил, общался, которых любил и собирал он, Алексей Иванович, – страстный патриот искусства и новаций своего времени.

Благодарен за экспозицию и коллекцию скульптуры: Лебедева, Королёв, Конёнков…

Персональную выставку Королёва – впервые после лет молчания – готовил и открывал он, Алексей Иванович в своём отделе. Возвращение ~ будущей классики ~ … Королёв – ученик Матвеева, достойный. Потом уже пошли выставки в Третьяковке, публикации, возвращение в экспозиции музеев, собраний.

Алексей Иванович – тот тип искусствоведа, который отмечен особо: ему дано не только понимать художника, то, что художник “производит”, но и дружить, искренне и самозабвенно, любить душу художника, его жизнь, его `слово` об искусстве, о себе, о времени, о коллекциях. Алексей Иванович – коллекционер “не в себе”, “не для себя” – немного сумасшедший и поэт собирательства. Он волок и тащил всё в стены своего отдела, а не наоборот, как это часто бывает. Он мог бы “сколотить” `что-то` себе, вполне приличное, но, не сделал этого…

Жизнь этого человека – коллекция музея. Что он может сейчас? – старый, больной, бесполезный, обсмеянный – без неё?

– Артём, прочитать вам лекцию?
– О чём?
– Вот раньше меня приглашали во многие места: я читал лекции об Иванове, Сурикове, Брюллове, Куинджи… А сейчас… Никому не нужно. Ничего. Я предлагаю… И в школе (ходил), и в кинотеатре (ходил), и в Доме культуры (ходил)… Нет. Не нужно всё! – Никому! Не нужно! Удивляюсь я, раньше… У меня есть… У меня всё есть.
– Да, я видел. У вас абсолютно все книги есть, все альбомы.
– А я раньше с приёмника и трансляции интересные записывал. У меня полно…
– Да: у вас полно записей, музыки…
– Интервью с художниками. Моя аудиокнига (я ведь наговорил, знаете?.. «Знаю», – отвечаю, – и не вру при этом.), я ведь не могу писать сейчас: глаза…диктую на диктофон. Пентковский мне выделил. Купили и кассеты. Чтоб я записывал. Видите, наговариваю… Вот предлагал Свете (Волкова – новый начальник отдела – вместо Алексея Ивановича – А.К.), – не берёт: ей не нужно ни-чего! Не знаю… – пожимает плечами (жест!).

Да. Всегда замечаешь, что жизнь «командора» (так называют его между собой, за стук клюкой, задолго предваряющий появление) заполнена музыкой, прослушиванием записей, радиотрансляциями, чтением, разбором книг, фотографий, материалов, полезными разговорами об искусстве, творчестве любимых им мастеров.
– Возьмите, Артём… – и Алексей Иванович приносит мне всегда из дома какие-то книги, подарки по искусству.
– Алексей Иванович, мне не нужно, спасибо большое. У меня дома завал совсем от книг… Да и своего добра – навалом! – я же сам – производитель! Пишу!
– Вы – как я! такой же. Красавец. А меня женщины, знаете, как любили? И сейчас!.. Так слушайте…
И Алексей Иванович `зачинает` свой очередной анекдот, который слышать, слушать, и после которого смеяться, могу только я.
– Алексей Иванович, вас к телефону, директор. И жена звонила, – снизу голос...
– А?
И шаги «командора» удаляются, отдаляются… (Он с палочкой сейчас – еле ходит.)
– Артём, ты на машине? Дык увези ты его! Только не привози обратно, пожалуйста. Ладно? На «обед» (Алексей Иванович живёт километрах в четырёх от музея, в Хотьково – А.К.), ладно? – говорит мне жалобно «старшая» (самая крупногабаритная) смотрительница отдела.
Я улыбаюсь. Хитро. – А как вести себя будете ещё! А то и привезу. Будете до «звонка» сидеть. Приезжать после обеда?
– Ох и вредный ты; послушай, а у тебя `евро` есть?
– Ну?
– Привезёшь? А то мы видели, как `доллары` выглядят, а `евро` – нет.
– Хорошо, – смеюсь.
– А у тебя и «100» `евро` есть? А «50»?
– Все есть, даже монеты.
– Артём? – шаги командора приближаются… – Я прошу прощения, мне Пентковский звонил, новый директор. Я ему сказал, что…
– Да, да, Алексей Иванович, слушаю вас – внимательно… – мешаю||готовлю раствор я.
       
Алексея Ивановича изгнали. За плохое поведение. Он ударил Лычкого (а не зря ведь Господь Награждает фамилиями?..), `замдиректора по *науке*`, своей палкой, клюкой, по плечам – промахнулся. Я шутил: «Вот за это Вам и выговор объявили – что (Вы) промахнулись (по голове Лычкова, которого и Пентковский недолюбливал сам. А кого он `долюбливал`? этот – … далее – везде – оскорбления – А.К.)». (Лычков по новому распоряжению нувориша-Пентковского – неодиректора, приглашал лишь избранных, кого сам считал нужным, на научные чтения. Это впервые… И впервые за многие годы, сделав всё тайно, не пригласили Алексея Ивановича.) А потом Алексей Иванович разбил палкой стёкла в нашей деревянной дачной постройке 30-х годов, прекрасной богатой библиотеке. – Людмила Викторовна, его производственная фея, куда//к кому он ходил пить чай, беседы вести и глядеть периодику, альбомы, специальную литературу не одно десятилетие, не дала ему что-то из… по-новому распоряжению ….. (цензурная литературная брань) Пентковского (“пиньковского” – так шутили рабочие, изготовлявшие пеньки на месте старых музейных деревьев и уволенных, вставших на их защиту, научных сотрудников), затравившего и сгноившего, разогнавшего весь наш коллектив. Подлость Пентковского оказалось уместной очень. На своём месте – пытался запугать и забрать земли, собственность, у их законных владельцев, расположившихся вокруг музея. В свете последних событий в так называемой ~~культуре~~ : попытках отобрать помещения Музея декоративно-прикладного и народного искусства, Политехнического музея, Дома скульптора, Дома актёра, Училища имени Гнесиных, Дома художников на Масловке, Центра Николая Рериха, массовых уничтожений архитектурных памятников – Пентковский – не случайность, не случайно, вопреки многочисленным телевизионным и печатным репортажам – на хорошем счету в «Агенстве по культуре, кинематографии и массовым коммуникациям» (Швыдкой). Кто вспомнит жалкий музей (наш), после `боёв` в центре столицы (``Москва``)?

(А кстати, надо сказать, что музейщики – при всей немощи и нищете – ещё не проиграли ни одного `сражения`: стоят: `Музей декоративно-прикладного и народного искусства` – к чему приложился и я, `Политехнический`, `Дом художников на Верхней Масловке`. Бог даст, выстоят и `Дом скульптора`, `Дом актёра`, `Центр Рериха`, `Училище Гнесиных`, остальные…)

Выстояли и земли, и владения, которые, вопреки закону, расширяя свои – “охранные” и “заповедные” #ЗОНЫ# – пытался захватить Пентковский от `лица` «Агенства» (Швыдкой).

Новая напасть на культуру – полуразвалившиеся здания в центе Москвы привлекают всё больше… Землями, в первую очередь… Остальное, между прочим, можно и… и построить новое что-то… С подземными многоярусовыми стоянками. «Торгово-развлекательный центр», как правило! Или что-то||не-что совсем закрытое, типа «Совета ЧЕГО-то по ЧЕМУ-то».

На прощание, чувствуя приближение времени полного нездоровья, художник Алексей Иванович КУНШЕНКО устроил – ``самзванно``! – в своём отделе свою персональную выставку (юбилейную, к каким-то `круглым` датам).

Не буду обсуждать сильные и слабые стороны её, скажу лишь, что мне близка любительщина, “графоманство”, коим обзывают друг друга часто `господа` `писатели`, ``писаки-прозаики``, мнящие себя нео-`фолкнерами`, -`джойсами`, -`селинджерами`, -`хемингуэями`, мне близки “графоманство”, любительщина, заносящая мэтра музейного дела в его живописных опусах то к пейзажам Коро, то к цветам Ренуара, то к автопортретам Ван Гога, то к прозрачности Сезанна. Я считаю это несомненными достоинствами живописи, при всей её…

– Надо взять что-то в «Фонд», хоть из уважения… – сказал я `Главному хранителю` Моховой…
– Вы думаете?
– Возьмите вот этот `пейзаж` и вот `автопортрет` – они так хорошо отображают… Ведь это лучшие работы автора. Хоть в знак благодарности. Он достоин… Он так хочет… Ведь это для него, как… Он мечтал… Попасть в то собрание – всю жизнь! – которое сам собирал – всю жизнь!! <…> всю жизнь!! <…> всю жизнь!! <…>
– Он сделал это не законно: выставка `внеплановая`, он нам ничего не сказал о…

Ничего не буду говорить о этой мадаме – она достойна, как и все, оставшиеся в подчинении …….- (цензурная литературная брань) -Пентковского, проигравшего, кстати, и все суды народу, владельцам земли и собственности, от #лица# #Агенства# (Швыдкой) и от собственного (такого же) #лица# (пентковского лица), того, что с ней, Моховой, и с ними, оставшимися, сейчас происходит.

– Помогите, Артём, продать что-то, мне нужно – на лечение жене. Поеду в Севастополь – там предложу – там меня ждут, знают, относятся хорошо…
– Алексей Иванович, – это другая страна, – вывезти теперь нельзя, трудно, очень…
– Помогите!..
Я помог. Что-то купили в музей. Что-то – мы. Что-то – кто-то ещё.

Квартира Алексея Ивановича – собрание книг, записей, магнитофонных лент – интервью с художниками, музыка, картины, графика – подарки благодарных авторов. Не только склад, но – клад, устроенное обиталище искусство-\мана, искусство-\веда, искусство-\фила. Так он прожил тут несколько плодотворных десятилетий, – в своём Хотьково. А ведь мог остаться в Ленинграде, Москве, где-то ещё…

Семья – его `основа` и `крепость`.

Сын – младший – делает снасти рыболовные. – Все комнаты завалены красивыми разноцветными железками. – Хобби.

Старший – предприниматель. Богатый. В просторном доме его – есть место для занятий живописью Алексея Ивановича, который замахивается (`на старости`) на копии громадного (почти оригинального) размера с картин Айвазовского, Брюллова, Семирадского, Бруни, Куинджи...

Для дома, выстроенного на краю Сергиева Посада, для участков, где дома в не один этаж, – это нормально. По размерам…

Я рад за Алексея Ивановича, у которого `на старости` появилась мастерская. Хотя, сама их квартира в блочной пятиэтажке Хотькова, с страшным подъездом, расписанным свастикой, «РНЕ», нечистотами, мочой, без света на лестничных пролётах, с выбитыми стёклами – счастье! счастье! для провинциального искусствоведа.

Супруга Алексея Ивановича вечно печёт нам на сковородке какое-то `зелье`, её фирменное: белый хлеб в сахаре и яйце. Мы запиваем его сверхсладким чаем – так надо. Алексей Иванович беспрерывно ест шоколад – требование его одной из болезней.

Тётеньки-бабушки – смотрительницы всегда рады, когда я пораньше увожу Алексея Ивановича с работы, на машине, подвозя к подъезду. (К своим `слепым` глазам |всегда в чёрных очках| он ещё и еле ходит.) Несговорчивый начальник вечно им докучал рассказами о художниках, ко-торых знал, и о которых читал. А кому это интересно? Мне? Ещё он бесконечный певец х…….. (ук-раинских) песен, националист-патриот всего украинского, книгочей и мастер похабного анекдота, роста – многим ниже среднего – большой любитель женщин, остряк-борец, борец-правдолюб, восхищавший и сам – множество дам на ответные шаги.

– Слушайте, Артём… – слышится после «шагов командора»… Это Алексей Иванович незаметно подобрался к моей мастерской, расположенной в хранении. Встал за спиной, заводит “спич” (`разговор-монолог` часа на полтора: это мне вроде приёмника – в одну программу, типа «Маяк»). Ну а потом затягивает своё, х……… (украинское). Я мычу вслед. Он останавливает меня: «А спойте, Артём, мне что-нибудь армянское. Вот у меня был друг… Так я к нему ездил – в Ереван – большо-о-о-о-ой любитель… А вы?» «И я, и я, и я того же мнения», – смеюсь! «Я вас люблю, Артём. И Витю люблю. И Олю. Вы все хорошие, молодые…» «Какие мы молодые? Мне через пару лет `пятьдесят`». «А выглядите – совсем мальчишка… Я вас люблю, Артём. Не уходите с музея. Надо остаться – вы настоящий музейщик. И Витя (священник Виктор Григоренко, реставратор `по дереву` – А.К.), и Оля (Ольга Петрова, старший научный сотрудник лесопаркового отдела – А.К.), и Лена (Елена Гадаева, старший научный сотрудник экспозиционного отдела – А.К.), и Варя (Варвара Шахова – хранитель мемориальной коллекции живописи и керамики – А.К.), и Наташа (Наталья Мала-шина – хранитель мебели и произведений декоративно прикладного искусства – А.К.), и Вера Мороз, и Елена Павловна, и Елена Николаева… – да все! все! Я вас всех очень! очень! люблю! и ценю». «Спасибо, спасибо, Алексей Иванович, вы же знаете, что это – взаимно!» «Да! знаю…» – за моей спиной шаги «командора» тают… тают… – `отпустило`…

Все уволены. Десятки тех, кого мы знаем, и десятки тех, кого мы не знаем, и десятки тех, кто пришли уже после нас. И это кадровая музейная политика?

Целая колония (9 человек) «абрамцевских» переселилась в Мураново. Вера Кондратьева – стала Главным хранителем Муранова. Варя – заведует отделом в Музее архитектуры в Москве, Елена Николаевна – в Сергиевом Посаде. Вокруг каждого – круг своих, «абрамцевских». Мы с отцом Виктором `сработали` Музей священника Александра Меня, встал церковный комплекс на месте гибели//убийства этого великого пастыря ХХ-го века, отец Виктор – настоятель храма... Я – ``рулю`` `своё`!.. – Да где бы ни были разогнанные Швыдким-Колупаевой-Пентковским – мы – «абрамцевские», а это, – как выяснилось, – хорошая школа! братство!! – НАВСЕГДА!

Кто может работать без мастерской – прямо в хранении, между стеллажей, занятых живописью и графикой в рамах, без рабочего места, без света достаточного, без проветривания, зачастую, без тепла и электричества, с опечатанными (от холода) окнами, заклеенными бумажными полосками ещё советских времён. Кто может работать там, где мрут все даже мухи. Да ещё и под самые, ~~ !вылизанные! ~~ анекдоты, вперемежку с рассуждениями о судьбах художников, запевными звучными украинскими (х……….) песнями? – Я могу – Артём Киракосов, да ещё и выслушивая укоры, что не знаю никаких «родных» слов, никаких «родных» языков, никаких песен на этих родных языках не пою, но, шуточкам на нём (языке) улыбаюсь. Понимаю. ( – Алексей Иванович знает интересующий его пласт шуток и на этом – `моём` языке.) Понимаю. И Алексея Ивановича и юмор. Люблю. И юмор. И Алексея Ивановича.

– Увези ты его (побыстрее), Артём. Только обратно не привози… – говорит мне “старшая”…
– Если будете хорошо себя вести, – издеваюсь я над пожилыми (смотрительницами).

Почему не забрали у нас коллекцию живописи ХХ-го века, после того, как она выставлялась в Академии художеств у Церетели, на которую `положил глаз` и он сам (Цере….).

– А он меня очень-очень уважает, – отвечает Алексей Иванович на этот не риторический совсем вопрос, – мы с ним, как вот с вами, Артём, вместе в туалете ( – и он показывает мне – как они с `ним` стояли ||c Церетели||)… и он мне… всё… сказал… уважает очень. Зураб… Он – неплохой мужик, знаете, Артём…

Дальше – по кругу – вы знаете уже. `Ап` чём, собственно, “спич”.

Я писал об этом уже.

Ясно: о ….. (о женщинах, о музах, а о чём, – по Вашему, – может беседовать искусствовед с художником?)

Алексей Иванович (сколько мог) ехал на мои выставки. Собирал буклеты, восхищался, рассказывал всем. Мы дружили. И дружим. Только, после полного разгрома-разгона всего состава работников нашего музея `Моховой-Пентковским-Колупаевой-Швыдким`, мы видимся редко, а, вернее, не видимся (и вовсе). Не перезваниваемся. Как там Алексей Иванович? – человек, которому благодарны многие поколения зрителей за коллекцию, – его коллекцию, – собранную его талантом, его трудом, его интуицией, его обаянием, его руками.

Алексей Иванович КУНШЕНКО…

Уходит `старое` поколение музейщиков советской `старой` `закалки`, создавшее после Войны (Великой Отечественной, а, какую войну мы ещё называли «Войной»?) музеи, как славу родины, и культуру – как национальную идею. Другой не надо – ни идеи национальной, ни славы национальной.

Ни моя, ни его работы не попали в собрание, которому мы служили. Его – понятно почему. Моя – плакат, заказанный к Юбилею музея (я заканчивал Институт, как ``плакатист``), – был выброшен на помойку (в неизвестном направлении) вместе с другими вещами, инструментами, оборудованием, произведениями реставратора `по бумаге` и `книгам` Веры Мороз из её реставрационной мастерской в мамонтовских постройках начала века, где тогда располагались по соседству многие наши служебные помещения (`офисы` – нынче), `опричниками` Пентковского при `зачистке` помещения от не посещающего работу сотрудника. (За такую зарплату и при таком отношении лишь мухи посещали это помещение.) Других предложений не было.

– Пока я здесь, музей будет покупать только Васнецова (Андрея Владимировича – прямого потомка того Васнецова, тех Васнецовых – Виктора и Аполинария), – сказала мне Маша (Андронова) – новый советник директора и «специалист», после того, как я предложил посмотреть и подумать, что бы можно купить.

– Нельзя.

Закупки идут…
Выставки идут.
В том числе – Андронова и Егоршиной – родителей Маши. Организатор – «музей-заповедник `Абрамцево`».

Так нельзя, ребята. Я понимаю, что это – “классика” – такое использование служебно-го положения. Нет, так нельзя, ребята. Нет. Я понимаю, что над страной вот-вот взойдут то ли Звезда, то ли Свастика, то ли Двуглавый Орёл, то ли Зелёный Полумесяц; не поделивши пространство всхода, которые они погрузят в кровавое месиво несчастных обитателей cих рек, лугов, полей, гор, деревень и градов, но, всё равно, для искусства (и для коллекций) – это – всё равно!

Так нельзя! Так нельзя! – господа… – господа…

Да и закупки Васнецова, которого Алексей Иванович считал хорошим художником, превысили даже неприличные количества. Позор! Васнецову – в первую очередь! Да и всей этой «академической» братве, обладателям посёлка дач на горе напротив музея. Устроились. Неплохо.

– Вы – настоящий музейщик, Артём! Я рад вас видеть! – вспоминаю я Алексея Ивановича, его труд, его бесконечное хозяйство: экспозиционные стенды, холсты, которыми он их обтягивал, стёкла, картоны, паспарту, рамки, обкладки, клеи-бумаги-лаки-растворители-инструмент. А ведь это жуткий, тяжёлый, квалифицированный труд, работа, которую Алексей Иванович проделывал сам, привлекая к работам всю семью – в обязательном порядке, как послушание, служение. Знаю по себе – занимался и занимаюсь всю жизнь этим – дело трудное, на износ – монтаж выставок, делание экспозиции. Это достойно – преклонения. Это не отметил никто. Никто не знает, насколько это хлопотно, кропотливо, ответственно перед художниками-авторами, прессой, телевидением, любителями, поклонниками творчества, публики, случайными посетителями. Экспозиция – режиссура пьесы под названием пластические и изобразительные искусства: скульптура, живопись, графика.

– Вы – настоящий музейщик, Алексей Иванович! – вот написал, наконец, ответ вам, спустя год, как мы не видимся, не виделись, не слышались, не переговаривались.

И теперь, благодаря Динке (Абиловой, главному бухгалтеру, с «ПРОЗА.РУ»), я уже знаю некоторые слова некоторых языков, которые (с натяжкой), можно назвать `родными` (я ведь `дитя` московских проспектов):
«Шат шнора галем», Алексей Иванович! (Так, Дин? – это звучит примерно?..)
Спеть, правда, ещё не могу…
Простите за резкость, за тон, за акценты, но вы – поймёте. Вы всегда поддерживали меня, нас, тогда ещё совсем молодых музейщиков, наших общих друзей, моих друзей, когда зажравшееся и спившееся начальство начинало с бодуна свои “сокращения штатов и режим строгой экономии средств”, всегда интересовались всем новым, поддерживали всё новое… Как музейщик и художник! И ещё вам благодарен за Кибирова, Тимура. Тогда, – у него был неважный период, – и в залах ваших мы сделали его `творческий вечер` – чтение… Для Тимура это ничто. Но мы больше(го) не могли! И…

Большего мы не могли. Не смогли, Алексей Иванович.

И Вы – настоящий, настоящий, настоящий, настоящий музейщик, Алексей Иванович.

Вот – Алексей Иванович – мы и признались друг другу…

Наша родина, наш музей, музей-заповедник @АБРАМЦЕВО@ достоин лучшего, Алексей Иванович. И мы, похоже, сделать для этого можем всё меньше, мой дорогой, мой дорогой друг, компаньон, приятель страстный: болезни подступающие страшнее и #ЗВЕЗДЫ# , и #СВАСТИКИ# , и #ПОЛУМЕСЯЦА# , и #ОРЛА# , которых мы все херили и жили дальше, обслуживая и улучшая коллекцию, собирая НОВОЕ…

– Где ты, мой друг? Друг ты мой, КУНШЕНКО Алексей Иванович – настоящий… настоящий (~``полковник``~ , как поёт одна из зычных наших певичек)… тяжело больной… тяжело больной… отстранённый от дел – музейщик?

НАСТЯЩИЙ!

НАСТОЯЩИЙ МУЗЕЙЩИК!

КУНШЕНКО Алексей Иванович?





**** После многих разговоров о…
**** Ночи с 23-го марта на 10-ое апреля 2008-го года


16 \\ 17 МЫ – БОЛЬНЫЕ «ПРОЗА.РУ»

после обнаружения некоторой степени зависимости от любимого Интернет-сайта, открыто и ярко (во мне) проявившейся зимою 2007 // 2008 года



А, между тем, ПРОЗА.РУ остаётся местом настоящего творческого общения, местом первого, почти мгновенного, показа творчества своим коллегам, друзьям, читателям. Именно здесь встретишь близких себе.

Мы – больные `ПРОЗА.РУ`, приходим домой, не снимая обувь, не раздеваясь, не заходя в… , включаем…

Пока набирается этот бесконечный «WINDOWS.xp», успеваешь раздеться, снять обувь, заглянуть в… , поставить еду…

``Рецки``?.. кто? опять?.. Ответить!..

Дальше – до разлучения с компьютером – то же… Чтение, ответы, общение, письма…

Истинный демократизм. Доступность. Отсутствие (художественной!) цензуры, мгновенный выход к (миллионной) аудитории – на равных – у всех по «странице». Всё на равных. Как ни крути, а не подделаешь ни рейтинг, ни популярность, ни душевность, ни талант, ни мастерство, ни ум, ни интеллект, ни любовь читателей, ни восхищение коллег.

`ПРОЗА.РУ` остаётся самым интересным сайтом-сообществом в русскоязычном общении. Даже ``родственник`` `ПРОЗА.РУ` – `СТИХИ.РУ` – не так... не то… не те… Оттого-то, вероятно, многие поэты – на `ПРОЗЕ`…

Не знаю, есть ли браки (`женитьбы`) на `ПРОЗА.РУ`? (Думаю, если нет, то должны вскорости появиться.) Но то, что завязывается что-то близкое к тому, – ч у в с т в у ю …

Бесконечный флирт не уничтожает заочности серьезных отношений. Действительно, магия слов и того, что в них, `топит`, плавит сердце – от `сухости`.

И – бесконечные признания в любви, уверения в дружбе, восхищения… Кто может запретить или сподвигнуть их, авторов, читателей, любить друг друга? творчество друг друга?

И что возможно подделать – искренность? близость?

Средства электронной информации набирают обороты. Набирает силу и электронная, экранная литература. Молодые люди всё чаще живут, не отрываясь от чтения на маленьких карманных мониторах. Это теперь заметно повсюду. Не подмечал я читающих карманные компьютеры лишь в самых неудобных, неприличных местах.

Не `член` `ничего`, `никого` – по сути – `никем` пришёл, `никем` уйду, не хочу быть `членом` ни одного “СОЮЗА”. Ни один *лейбл* пусть не украшает моё Имя, мою Фамилию – Их достаточно. А вот – ИнтернетСообщество – моё. Мне нравится быть одним из – равных себе – пятидесяти тысяч авторов, которым даны равные права, равные возможности, равные перспективы, равное положение, неравное дарование, неравное усердие, неравная любовь. Люди разных полов, возрастов, происхождения, образования, гражданства, достатка – одинаково – по всему миру выходят к зрителю. – А ведь здорово это?

Слова? – Плоть! – Этой Жизни!

Слова? – Ими вершится мир.

Слова? – нет, не `ПРОЗА…`, `СТИХИ…` – нет! –

Слова? – будет так, как напишем мы, жители, обитатели, писатели, читатели `ПРОЗА.РУ`.

«В России поэт больше, чем поэт». – Кто только не брался опровергать это… Особенно, в последнее время. Лишь ленивый – не брался. А, между тем, человек, не верящий в то, что СЛОВО – РЫЧАГ, которым вращается ЗЕМЛЯ-ПЛАНЕТА, лучше бы помолчал совсем. Писатель ищет точку опоры, как тот знаменитый физик, собиравшийся сдвинуть Землю с места. (И обещавший это сделать, если найдёт её, «точку опоры», @``точку отсчёта``@.) Бог наш – Бог-Слово – ХРИСТОС! ЛОГОС! Слово – великая сила, Словом сотворён мир, Словом приходит ПРАВДА, Словом – остаётся – с нами, между…

Сама СВОБОДА! Сама ВОЗМОЖНОСТЬ! Сама СИЛА! Сама ВОЛЯ! – выражаться открыто, бесцензурно – полностью! – окрыляет!

Со временем ``ПРОЗА`` наберёт и технического оснащения – научатся делать то, что Автор в «word»-е: `правый край`, `центровки`, `выделения`, `наклон`, `подчёркивания`, `цвет`, `жирность`, `рамки`, остальное. Со временем придёт и сложность оформления… подобная другим красивым литературным и изобразительным сайтам.

Я благодарен всем, кто писал мне.

И я встретил талантливых, глубоких и добрых людей. И дай им Бог здоровья! сил! мужества! воли! – шагнуть из нашего электронного братства – в мир другой (для тех, кто хочет, созрел, готов), мир «бумаги», мир `бумажный`, мир литературы (как считается) серьёзной, – к тиражам, к гонорарам, к беседам с издателями, к разборкам с критиками, с редакциями, с журналистами, коллегами, назойливыми поклонниками. Мир, без которого, – увы, – не обойтись – мир, считающийся «профессиональной» литературой.

А я – не член ничего, никого не раб, не прихлебатель, ни единого `лейбла` в мире не патриот, проживающий жизнь в свободе, любви, веселии, дружбе, служении, искусстве, буду искать (и дальше), возвеличив лишь свободу создавать, – равных, возмечтав о старом, истрёпанном, не воплощённом, но ждущем того, лозунге: «СВОБОДА! РАВЕНСТВО! БРАТСТВО!»

Ни художники, ни музыканты, ни поэты, ни фотографы, ни кинематографисты, ни театральщики, ни иные не создали такого насыщенного ``поля`` творческой живой энергетики, как писатели, прозаики. А так и должно было бы быть. По свойствам ума, интеллекта, серьёзности вопросов поставленных здесь, – и должны были бы собраться самые интересные, думающие, талантливые. Кто может сравниться с вершителями судеб мира через слова? Словом – сотворён мир! Словом он дышит и живёт! Господи, а ведь и не без нашего участия, а, Господи? – жителей, обитателей, читателей и писателей этого прекрасного, замечательного любимого всеми нами, – родины нашей, – сайта `ПРОЗА.РУ`.
       



**** После общения на `сайте`
**** Ночи зимы 2007-го -- 2008-го года


17 \\ 17 НА ГРАНИ ВЕСНЫ!

после прочтения стихов Дины, Дины Абиловой «В каждой секунде всего лишь половинка вдоха...» 29 февраля 2008 года



Можно ли прожить без Дины, без искусства Дины, хоть день? Можно ли провести хоть ночь без стихов этих, воздуха полных, любви полных, звёзд полных, души полных? А можно ли дышать, дышать не воздухом этим, стихов Её воздухом?

Как земной океан, пратоСфера, как земная твердь ещё до создания – Её творенья. Она – шаман, что колдует словами, словами-смыслами. Кто поймёт язык Её? Это язык – на котором творилась природа, творились чудеса, живой язык весны. Весна – Она предтеча её. Весна – как ПреРождение. Весна – как ДоРождение. Весна – как СамоРождение.

Сердце Её открыто – не только весне, что грядёт ежегодно. Сердце Её открыто всему, что по сути – весна! весна! весна! Дина – солнечная богиня. Дина – богиня небес. Дина – древняя воительница снов. Дина – сплетает узоры. Дина – вяжет Свои ковры, где нити – Её вязи речей. Дина – в руках Её – ключи моих откровений. Дина – моя планета, планета счастья. Дина – комета, падающая мимо! мимо!

ПраЖенщина! ПраМать! ПраЗемля! ПраНебо! ПраЛето! ПраВесна! Пра…

Проходят дни… дни, в которых Дина, Её стихи, Её сны! Её видения.

Невозможно сомкнуть веки и не видеть это чудо колдовства – узорочье Её облачений.

Стихи – то, что Она – Сама. Стихи – то, что в Ней, из Неё. Стихи – то, что Она родила, воплотила в мир. Стихи – то, что содержится, чем наполняется этот сосуд, из горла которого не напиться, нет, не напиться досыта, нет, никогда, досыта, нет. Стихи то, чем Она дарит вокруг, что бросает, не считая, не считаясь. Стихи – это то, из чего сердце Её, Поэтессы сердце, Шаманши сердце, Богини сердце, Кометы сердце. Это не буквы, нет, это не слова, нет, это не речь, нет. Это то, что ты видишь, вглядываясь в поднебесье. Или вглядываясь в ткани пустынь, обесцвеченных искрами жара. Или вглядываясь в всё то, что держит и содержит Она умом и мыслью в печали своей. Оазисы? Ткани земли, ткани воды, ткани воздуха, ткани духа. Миниатюры истёртых влюблёнными драгоценнейших свитков о древней любви. И рисунок, всегда содержащий слёзы, слёзы и полдник надежды, где мы будем иными и будем любимы. Это знание, что Она – на губах молящихся о Ней вседневно, всечасно, всемгновенно.

Кому предназначено сделать Диву счастливой? Тару найти для неба? Ящик для моря? Упаковку для облака? Жить и дышать! Жить и дышать! Она растёт, как водопад из холодных неприступностей высоты – Дина. Наивен – считающий себя достойным Её посвящений. Безыскусен, думающий о Ней. Спятивший – пытающийся сказать Ей что-то о чём-то…

То, что выше любви – дано Ей – это призвание. Дарование, как призывание. Призвание, как дарование. И признание – как знание. И знание – как призвание. И дарование – как признание. И – всемирность, как знак избранности, избранности.

В простой девчонке – смысл смыслов. Смысл происходящего открывается лишь устами Дивы – Дины. Ключи жизни – у древней, ``что-кому`` поклонялись с рожденья земли. Всякая женщина – Слово, Которым сотворён Свет, по Которому живёт и воздыхает Мир. Дина – прарод-тельница. Дина – творец, в созерцании которой – мы все! Кто хочет приручить Луну? Кометы? Падающие лучи? Кто хочет наглядеться на зарю? Кто хочет заключить в слитки закат? Кто хочет накинуть уздечку на рассвет? Когда солнце встаёт – об этом знают даже слепые. Тщетны попытки – не видеть то, чем залита вселенная. Солнце!

Будто печально всё, что сластит Она? Но, – обманчиво это лето. Даже зимы Её – весною раскалённой распахнуты! Неодиночество Её – в том, что Ей принадлежат многие. Многие. И выбор Её – они все! Они все! – вплетены в доли, составляющие священные тексты. Книги книг – пишет Дива, надеясь переписать Бога, переписать пророков. Она – апостол любви. Она – полёт, что уже на-чался… Покорители и воздыхатели… Как наивны те, кто думает, что водопад падает в чьи-то объятья! Как наивны те, кто думает, что звёздам нужна подсветка. Что художнику нужны переводы. Ткань, что расстелила перед Собою Дива – ночь! Ночь! Ночь – из которой вырастут поверья и сплетенья. Она пишет – нет, не языками – Её язык – взгляд. Её язык – простые янтарные краски. Её холст – наши души, что не отпустит Она уже никогда. Дина – охотница вечная, как Диана – лучница лучшая, дикая. Лучница стройная. Лучница храбрая. Артемида. Богиня охоты. На наши души. Охота Её удалась. От меня не осталось и точки. Дина // Диана // Артемида. Имя, напоминающее мне меня. Стрелы Ёё таланта – ужалили. Нет, не подберёт ни одна нация, ни одна народность Ёё себе – Она будет звучать на всех языках мира, на всех праязыках, на всех диалектах, всех наречьях всех племён – так, будто писалось это на самих этих языках, наречьях, диалектах. Так, как будто это всё было написано так давно, ещё предками их, до истории этих и тех войн, и составляет основу основ – свод всех предревних напевов. Дина – голос, вплетённый, как озноб, в мышцы.

Печаль… Обманчива… Это великая богиня. Дина. И Она пришла петь, спеть. Голос Её слышен и вкруг Земли, планеты. Земная любовь? Счастье семейное? Здешнее? – не смешите!.. – Ни один путник влюблённый ушёл вслед Ёё следам, уводящим от дома… От дома его, где умирали плачем оставленные дети, жёны, дела, работа…

Эта печаль не велика, нет. Её лето так близко, что огонь Её – уже жжёт… жжёт… жжёт…

Весна. На грани этой жизни и не жизни – Её печаль, Её глаза, Её плачи. Дина! Дина! Можно звать бесконечно – отзовутся океаны, города, выси, склоны, души; Дина, можно ли прожить без Тебя эти несколько часов, что – до весны? Сегодня… остались…

Дина! Дина? Весна! Весна? – это Твой день, Дина, Твоя любовь, Дина.

Эта грань – в сердце Твоём, объявшем мир. Дина – Ты властительница воинов влюблённых и поэтов влюблённых. Дервишей духа! Духа весны! Что грядёт! Дина – волшебство. Волшебство!
Весна! сама… идущая следом снегу и холоду. Идущая несмотря ни на что. Тепла! Тепла зовут листья. Почки набухшие к цветенью – Дину!

И лишь песни ветров – вслед спин – ушедших искать Ёё, Дину, следами Её идущих поэтов-дервишей, суфиев – любовников этой весны! Весны-Дины! И один из них… Блуждающий кистью безмерно – по просторам чистого поля раскалённого белым грунтом холста – я, влюблённый в зелень пробуждения, как в ток и кровь – творчества, как жизни, жизни, как творчества.

Мы не сумасшедшие – мы дети.

Весна. А мы её дети.

Весна – это Дина! Дина! Абилова.

Дина – весна – изначально. Дина – ещё до весны – была Ты – её образом и предтечей – весною, Дина. Весна. Весна! Весна…

Дина! Дина! Абилова! Весна весны пришла ко мне… Весны весна говорит со мною… Весна весны снится мне… Артёму… Киракосову…

Весна – Дина! Дина! Абилова!

Любовь.




**** После многих и многих, многих и многих, многих и многих прочтений Её Стихов
**** Ночи с 29-го февраля на 3-ое марта 2008-го года






**** Артём Киракосов: зима 2007 ~ ~ 2008 зима
**** Жизнь-Сборник ``«О ДРУГОМ И ДРУГИХ» семнадцать мгновений зимы`` открывается и закрывается строками о стихах Дины-Дивы