Куншенко Алексей Иванович. Последний год работы в музее-заповеднике "АБРАМЦЕВО". `Вахта` отдела искусства художников ХХ-го века. Фото: Артём Киракосов
http://foto.mail.ru/mail/artemkirakosov58/1203 -- об "АБРАМЦЕВО" на "mail.ru"
http://fotki.yandex.ru/users/artemkirakosov/album/33737/ -- об "АБРАМЦЕВО" на "Яndex фотки бета"
http://www.proza.ru/2007/11/24/121 -- о музее и нас
Артём Киракосов
О ДРУГОМ И ДРУГИХ
семнадцать мгновений зимы
15 \\ 17 КУНШЕНКО АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ
после многих разговоров о…
Спустя годы, что проходят с тех пор, как мы расстались с Алексеем Ивановичем Куншенко, заведующим отделом искусства ХХ-го века музея-заповедника «Абрамцево», одного из лучших музеев страны, всё яснее становится мне, что – посчастливилось знать, и работать вместе с настоящими, одарёнными, фанатично преданными своему делу людьми, музейщиками.
Это поколение, взросшее в голоде и бедствиях войны, обладает удивительной мощной силой жизни, жизни – не как выживания, а жизни – как дыхания к созиданию. Через немыслимые лишения, сиротства, бездомность, болезни, страдания, репрессии, травлю, преследования, препятствия они пронесли исключительную преданность жажде знаний, творческому поиску, искусству, которое заменило им веру и Бога, все этические нормы и стало тем `полем`, на ниве которого они, как рабы верные, преданные, трудились жизнь. Странно, а время-то звалось «сталинским», «хрущёвским», «брежневским»..?
Алексей Иванович закончил Севастопольское художественное училище, – как живописец, Ленинградскую Академию художеств, – как искусствовед. Приехал в Хотьково и стал создавать отдел современного искусства музея-заповедника «АБРАМЦЕВО».
Хочу сказать, что прославленный и известный музей наш – родина русского `славянофильства`, место встреч и плодотворных диалогов `западников` и `славянофилов`, место рождения нового русского искусства рубежа веков – знаменитого «мамонтовского кружка», место рождения русского модерна и русского символизма, ~ гнездо ~ «Бубнового валета», место активного творческого общения художников «сурового стиля», многих мастеров ХХ-го века.
– Вы настоящий музейщик, Артём, я Вас очень люблю, Артём. Я, когда Вас вижу, знаете… – говорит мне Алексей Иванович – КУНШЕНКО – заведующий отделом искусства ХХ-го века музея-заповедника «АБРАМЦЕВО», где я с 90-го года... – вы…
Я его тоже люблю. Он собрал мощную, выдающуюся коллекцию: «Бубновый валет», художники середины века (прошлого), «суровый стиль»…
Я лично ему признателен за художника, картины которого мне посчастливилось реставрировать, сразу после их поступления в музей, художника, тогда ещё не гремевшего, как сейчас, Михаила Ксенофонтовича Соколова, одного из лучших (график и живописец) – ХХ-го века. Соколова – люблю, переписку, записи и дневники – читаю.
Я признателен ему за Кузьмина, блестящего иллюстратора, автора книг об искусстве иллюстрирования и оформления книг, книги Кузьмина художнику, любящему книгу, как искусство, надо держать всегда под рукой на рабочем столе, – за Маврину, замечательного живописца, графика, рассказчицу; дом-мастерская Мавриной и Кузьмина стоит невдалеке от музея. За блестящие рисованные альбомы Мавриной, за шикарные акварели, гауши, подаренные ею в наш музей. Их можно было смотреть, листать, читать… – в хранении музея…
За огромный натюрморт Кузнецова, висящий между этажами. Им любуешься. Павел Варфоломеевич – человек изысканный, эстет… Когда строились лагеря – не пионерские, сталинские – он создал нежно-голубое бирюзовое чудо из цветов и женской косметики (холст, масло).
Я признателен Алексею Ивановичу за прекрасное собрание картин Всеволода Рождественского, художника, которого я выделяю (и выделяю сильно!) из всего «Бубнового валета» – лирик, блестящий техник, всегда оставляющий `работать` холст, проклейки, грунт, все (и плотные и прозрачные) слои живописи – на картинах которого можно (и нужно!) учить! молодёжь. Живопись… Уроки Сезанна по божественности касания и `воздушности` цвета – здесь!
Он выбрал для музея два `ярких`, `блестящих` “алтайских” пейзажа Удальцовой. Соприкосновение с этой мощью и простотой художницы в сериях её работ по Алтаю, Армении заряжают силой и болью простоты, простоты простого.
Лучшее собрание Кончаловского. (Петра.) Работы громадных размеров. Сезанистские купальщицы… Таких нет ни в каких “третьяковках”. (Кстати, ни один, ни другой известные режиссёры – со сходными, подобными, похожими фамилиями – так и не приехали||появились взглянуть.) Редкое собрание, полное… Начиная от шедевра – известного «Домик в Абрамцево» 10-х годов прошлого века. До поздних…
Помню, как из мастерской Михаила Петровича, сына художника (работы которого также хранятся в нашем музее) мы волокли-тащили громадные холсты-фризы раннего Кончаловского (похожего на Пикассо), подаренные музею. `На руках` – целая кавалькада – потом на троллейбусах, метро, электричке, пешком – через лес – `на руках`… Выходили с картинами тайно, так, чтоб Михаил Петрович не обнаружил, что музей так и не прислал за нами (и за картинами) обещанную необходимую (и обязательную! во всех случаях) машину.
Благодарен за `большемерные` прекрасные вещи Богаевского и Лентулова, за собрание Грабаря, Машкова, Фалька, Лентулова, Куприна, Юонна, Попкова, Никонова, художников «сурового стиля» и “академиков” их “круга” (Андронов, Егоршина, Никонов, Попков, Васнецов, Голицин, Старженецкая, Шаховской, Комелин…), которых я не любил, не люблю, и не полюблю никогда, но с которыми дружил, общался, которых любил и собирал он, Алексей Иванович, – страстный патриот искусства и новаций своего времени.
Благодарен за экспозицию и коллекцию скульптуры: Лебедева, Королёв, Конёнков…
Персональную выставку Королёва – впервые после лет молчания – готовил и открывал он, Алексей Иванович в своём отделе. Возвращение ~ будущей классики ~ … Королёв – ученик Матвеева, достойный. Потом уже пошли выставки в Третьяковке, публикации, возвращение в экспозиции музеев, собраний.
Алексей Иванович – тот тип искусствоведа, который отмечен особо: ему дано не только понимать художника, то, что художник “производит”, но и дружить, искренне и самозабвенно, любить душу художника, его жизнь, его `слово` об искусстве, о себе, о времени, о коллекциях. Алексей Иванович – коллекционер “не в себе”, “не для себя” – немного сумасшедший и поэт собирательства. Он волок и тащил всё в стены своего отдела, а не наоборот, как это часто бывает. Он мог бы “сколотить” `что-то` себе, вполне приличное, но, не сделал этого…
Жизнь этого человека – коллекция музея. Что он может сейчас? – старый, больной, бесполезный, обсмеянный – без неё?
– Артём, прочитать вам лекцию?
– О чём?
– Вот раньше меня приглашали во многие места: я читал лекции об Иванове, Сурикове, Брюллове, Куинджи… А сейчас… Никому не нужно. Ничего. Я предлагаю… И в школе (ходил), и в кинотеатре (ходил), и в Доме культуры (ходил)… Нет. Не нужно всё! – Никому! Не нужно! Удивляюсь я, раньше… У меня есть… У меня всё есть.
– Да, я видел. У вас абсолютно все книги есть, все альбомы.
– А я раньше с приёмника и трансляции интересные записывал. У меня полно…
– Да: у вас полно записей, музыки…
– Интервью с художниками. Моя аудиокнига (я ведь наговорил, знаете?.. «Знаю», – отвечаю, – и не вру при этом.), я ведь не могу писать сейчас: глаза…диктую на диктофон. Пентковский мне выделил. Купили и кассеты. Чтоб я записывал. Видите, наговариваю… Вот предлагал Свете (Волкова – новый начальник отдела – вместо Алексея Ивановича – А.К.), – не берёт: ей не нужно ни-чего! Не знаю… – пожимает плечами (жест!).
Да. Всегда замечаешь, что жизнь «командора» (так называют его между собой, за стук клюкой, задолго предваряющий появление) заполнена музыкой, прослушиванием записей, радиотрансляциями, чтением, разбором книг, фотографий, материалов, полезными разговорами об искусстве, творчестве любимых им мастеров.
– Возьмите, Артём… – и Алексей Иванович приносит мне всегда из дома какие-то книги, подарки по искусству.
– Алексей Иванович, мне не нужно, спасибо большое. У меня дома завал совсем от книг… Да и своего добра – навалом! – я же сам – производитель! Пишу!
– Вы – как я! такой же. Красавец. А меня женщины, знаете, как любили? И сейчас!.. Так слушайте…
И Алексей Иванович `зачинает` свой очередной анекдот, который слышать, слушать, и после которого смеяться, могу только я.
– Алексей Иванович, вас к телефону, директор. И жена звонила, – снизу голос...
– А?
И шаги «командора» удаляются, отдаляются… (Он с палочкой сейчас – еле ходит.)
– Артём, ты на машине? Дык увези ты его! Только не привози обратно, пожалуйста. Ладно? На «обед» (Алексей Иванович живёт километрах в четырёх от музея, в Хотьково – А.К.), ладно? – говорит мне жалобно «старшая» (самая крупногабаритная) смотрительница отдела.
Я улыбаюсь. Хитро. – А как вести себя будете ещё! А то и привезу. Будете до «звонка» сидеть. Приезжать после обеда?
– Ох и вредный ты; послушай, а у тебя `евро` есть?
– Ну?
– Привезёшь? А то мы видели, как `доллары` выглядят, а `евро` – нет.
– Хорошо, – смеюсь.
– А у тебя и «100» `евро` есть? А «50»?
– Все есть, даже монеты.
– Артём? – шаги командора приближаются… – Я прошу прощения, мне Пентковский звонил, новый директор. Я ему сказал, что…
– Да, да, Алексей Иванович, слушаю вас – внимательно… – мешаю||готовлю раствор я.
Алексея Ивановича изгнали. За плохое поведение. Он ударил Лычкого (а не зря ведь Господь Награждает фамилиями?..), `замдиректора по *науке*`, своей палкой, клюкой, по плечам – промахнулся. Я шутил: «Вот за это Вам и выговор объявили – что (Вы) промахнулись (по голове Лычкова, которого и Пентковский недолюбливал сам. А кого он `долюбливал`? этот – … далее – везде – оскорбления – А.К.)». (Лычков по новому распоряжению нувориша-Пентковского – неодиректора, приглашал лишь избранных, кого сам считал нужным, на научные чтения. Это впервые… И впервые за многие годы, сделав всё тайно, не пригласили Алексея Ивановича.) А потом Алексей Иванович разбил палкой стёкла в нашей деревянной дачной постройке 30-х годов, прекрасной богатой библиотеке. – Людмила Викторовна, его производственная фея, куда//к кому он ходил пить чай, беседы вести и глядеть периодику, альбомы, специальную литературу не одно десятилетие, не дала ему что-то из… по-новому распоряжению ….. (цензурная литературная брань) Пентковского (“пиньковского” – так шутили рабочие, изготовлявшие пеньки на месте старых музейных деревьев и уволенных, вставших на их защиту, научных сотрудников), затравившего и сгноившего, разогнавшего весь наш коллектив. Подлость Пентковского оказалось уместной очень. На своём месте – пытался запугать и забрать земли, собственность, у их законных владельцев, расположившихся вокруг музея. В свете последних событий в так называемой ~~культуре~~ : попытках отобрать помещения Музея декоративно-прикладного и народного искусства, Политехнического музея, Дома скульптора, Дома актёра, Училища имени Гнесиных, Дома художников на Масловке, Центра Николая Рериха, массовых уничтожений архитектурных памятников – Пентковский – не случайность, не случайно, вопреки многочисленным телевизионным и печатным репортажам – на хорошем счету в «Агенстве по культуре, кинематографии и массовым коммуникациям» (Швыдкой). Кто вспомнит жалкий музей (наш), после `боёв` в центре столицы (``Москва``)?
(А кстати, надо сказать, что музейщики – при всей немощи и нищете – ещё не проиграли ни одного `сражения`: стоят: `Музей декоративно-прикладного и народного искусства` – к чему приложился и я, `Политехнический`, `Дом художников на Верхней Масловке`. Бог даст, выстоят и `Дом скульптора`, `Дом актёра`, `Центр Рериха`, `Училище Гнесиных`, остальные…)
Выстояли и земли, и владения, которые, вопреки закону, расширяя свои – “охранные” и “заповедные” #ЗОНЫ# – пытался захватить Пентковский от `лица` «Агенства» (Швыдкой).
Новая напасть на культуру – полуразвалившиеся здания в центе Москвы привлекают всё больше… Землями, в первую очередь… Остальное, между прочим, можно и… и построить новое что-то… С подземными многоярусовыми стоянками. «Торгово-развлекательный центр», как правило! Или что-то||не-что совсем закрытое, типа «Совета ЧЕГО-то по ЧЕМУ-то».
На прощание, чувствуя приближение времени полного нездоровья, художник Алексей Иванович КУНШЕНКО устроил – ``самзванно``! – в своём отделе свою персональную выставку (юбилейную, к каким-то `круглым` датам).
Не буду обсуждать сильные и слабые стороны её, скажу лишь, что мне близка любительщина, “графоманство”, коим обзывают друг друга часто `господа` `писатели`, ``писаки-прозаики``, мнящие себя нео-`фолкнерами`, -`джойсами`, -`селинджерами`, -`хемингуэями`, мне близки “графоманство”, любительщина, заносящая мэтра музейного дела в его живописных опусах то к пейзажам Коро, то к цветам Ренуара, то к автопортретам Ван Гога, то к прозрачности Сезанна. Я считаю это несомненными достоинствами живописи, при всей её…
– Надо взять что-то в «Фонд», хоть из уважения… – сказал я `Главному хранителю` Моховой…
– Вы думаете?
– Возьмите вот этот `пейзаж` и вот `автопортрет` – они так хорошо отображают… Ведь это лучшие работы автора. Хоть в знак благодарности. Он достоин… Он так хочет… Ведь это для него, как… Он мечтал… Попасть в то собрание – всю жизнь! – которое сам собирал – всю жизнь!! <…> всю жизнь!! <…> всю жизнь!! <…>
– Он сделал это не законно: выставка `внеплановая`, он нам ничего не сказал о…
Ничего не буду говорить о этой мадаме – она достойна, как и все, оставшиеся в подчинении …….- (цензурная литературная брань) -Пентковского, проигравшего, кстати, и все суды народу, владельцам земли и собственности, от #лица# #Агенства# (Швыдкой) и от собственного (такого же) #лица# (пентковского лица), того, что с ней, Моховой, и с ними, оставшимися, сейчас происходит.
– Помогите, Артём, продать что-то, мне нужно – на лечение жене. Поеду в Севастополь – там предложу – там меня ждут, знают, относятся хорошо…
– Алексей Иванович, – это другая страна, – вывезти теперь нельзя, трудно, очень…
– Помогите!..
Я помог. Что-то купили в музей. Что-то – мы. Что-то – кто-то ещё.
Квартира Алексея Ивановича – собрание книг, записей, магнитофонных лент – интервью с художниками, музыка, картины, графика – подарки благодарных авторов. Не только склад, но – клад, устроенное обиталище искусство-\мана, искусство-\веда, искусство-\фила. Так он прожил тут несколько плодотворных десятилетий, – в своём Хотьково. А ведь мог остаться в Ленинграде, Москве, где-то ещё…
Семья – его `основа` и `крепость`.
Сын – младший – делает снасти рыболовные. – Все комнаты завалены красивыми разноцветными железками. – Хобби.
Старший – предприниматель. Богатый. В просторном доме его – есть место для занятий живописью Алексея Ивановича, который замахивается (`на старости`) на копии громадного (почти оригинального) размера с картин Айвазовского, Брюллова, Семирадского, Бруни, Куинджи...
Для дома, выстроенного на краю Сергиева Посада, для участков, где дома в не один этаж, – это нормально. По размерам…
Я рад за Алексея Ивановича, у которого `на старости` появилась мастерская. Хотя, сама их квартира в блочной пятиэтажке Хотькова, с страшным подъездом, расписанным свастикой, «РНЕ», нечистотами, мочой, без света на лестничных пролётах, с выбитыми стёклами – счастье! счастье! для провинциального искусствоведа.
Супруга Алексея Ивановича вечно печёт нам на сковородке какое-то `зелье`, её фирменное: белый хлеб в сахаре и яйце. Мы запиваем его сверхсладким чаем – так надо. Алексей Иванович беспрерывно ест шоколад – требование его одной из болезней.
Тётеньки-бабушки – смотрительницы всегда рады, когда я пораньше увожу Алексея Ивановича с работы, на машине, подвозя к подъезду. (К своим `слепым` глазам |всегда в чёрных очках| он ещё и еле ходит.) Несговорчивый начальник вечно им докучал рассказами о художниках, ко-торых знал, и о которых читал. А кому это интересно? Мне? Ещё он бесконечный певец х…….. (ук-раинских) песен, националист-патриот всего украинского, книгочей и мастер похабного анекдота, роста – многим ниже среднего – большой любитель женщин, остряк-борец, борец-правдолюб, восхищавший и сам – множество дам на ответные шаги.
– Слушайте, Артём… – слышится после «шагов командора»… Это Алексей Иванович незаметно подобрался к моей мастерской, расположенной в хранении. Встал за спиной, заводит “спич” (`разговор-монолог` часа на полтора: это мне вроде приёмника – в одну программу, типа «Маяк»). Ну а потом затягивает своё, х……… (украинское). Я мычу вслед. Он останавливает меня: «А спойте, Артём, мне что-нибудь армянское. Вот у меня был друг… Так я к нему ездил – в Ереван – большо-о-о-о-ой любитель… А вы?» «И я, и я, и я того же мнения», – смеюсь! «Я вас люблю, Артём. И Витю люблю. И Олю. Вы все хорошие, молодые…» «Какие мы молодые? Мне через пару лет `пятьдесят`». «А выглядите – совсем мальчишка… Я вас люблю, Артём. Не уходите с музея. Надо остаться – вы настоящий музейщик. И Витя (священник Виктор Григоренко, реставратор `по дереву` – А.К.), и Оля (Ольга Петрова, старший научный сотрудник лесопаркового отдела – А.К.), и Лена (Елена Гадаева, старший научный сотрудник экспозиционного отдела – А.К.), и Варя (Варвара Шахова – хранитель мемориальной коллекции живописи и керамики – А.К.), и Наташа (Наталья Мала-шина – хранитель мебели и произведений декоративно прикладного искусства – А.К.), и Вера Мороз, и Елена Павловна, и Елена Николаева… – да все! все! Я вас всех очень! очень! люблю! и ценю». «Спасибо, спасибо, Алексей Иванович, вы же знаете, что это – взаимно!» «Да! знаю…» – за моей спиной шаги «командора» тают… тают… – `отпустило`…
Все уволены. Десятки тех, кого мы знаем, и десятки тех, кого мы не знаем, и десятки тех, кто пришли уже после нас. И это кадровая музейная политика?
Целая колония (9 человек) «абрамцевских» переселилась в Мураново. Вера Кондратьева – стала Главным хранителем Муранова. Варя – заведует отделом в Музее архитектуры в Москве, Елена Николаевна – в Сергиевом Посаде. Вокруг каждого – круг своих, «абрамцевских». Мы с отцом Виктором `сработали` Музей священника Александра Меня, встал церковный комплекс на месте гибели//убийства этого великого пастыря ХХ-го века, отец Виктор – настоятель храма... Я – ``рулю`` `своё`!.. – Да где бы ни были разогнанные Швыдким-Колупаевой-Пентковским – мы – «абрамцевские», а это, – как выяснилось, – хорошая школа! братство!! – НАВСЕГДА!
Кто может работать без мастерской – прямо в хранении, между стеллажей, занятых живописью и графикой в рамах, без рабочего места, без света достаточного, без проветривания, зачастую, без тепла и электричества, с опечатанными (от холода) окнами, заклеенными бумажными полосками ещё советских времён. Кто может работать там, где мрут все даже мухи. Да ещё и под самые, ~~ !вылизанные! ~~ анекдоты, вперемежку с рассуждениями о судьбах художников, запевными звучными украинскими (х……….) песнями? – Я могу – Артём Киракосов, да ещё и выслушивая укоры, что не знаю никаких «родных» слов, никаких «родных» языков, никаких песен на этих родных языках не пою, но, шуточкам на нём (языке) улыбаюсь. Понимаю. ( – Алексей Иванович знает интересующий его пласт шуток и на этом – `моём` языке.) Понимаю. И Алексея Ивановича и юмор. Люблю. И юмор. И Алексея Ивановича.
– Увези ты его (побыстрее), Артём. Только обратно не привози… – говорит мне “старшая”…
– Если будете хорошо себя вести, – издеваюсь я над пожилыми (смотрительницами).
Почему не забрали у нас коллекцию живописи ХХ-го века, после того, как она выставлялась в Академии художеств у Церетели, на которую `положил глаз` и он сам (Цере….).
– А он меня очень-очень уважает, – отвечает Алексей Иванович на этот не риторический совсем вопрос, – мы с ним, как вот с вами, Артём, вместе в туалете ( – и он показывает мне – как они с `ним` стояли ||c Церетели||)… и он мне… всё… сказал… уважает очень. Зураб… Он – неплохой мужик, знаете, Артём…
Дальше – по кругу – вы знаете уже. `Ап` чём, собственно, “спич”.
Я писал об этом уже.
Ясно: о ….. (о женщинах, о музах, а о чём, – по Вашему, – может беседовать искусствовед с художником?)
Алексей Иванович (сколько мог) ехал на мои выставки. Собирал буклеты, восхищался, рассказывал всем. Мы дружили. И дружим. Только, после полного разгрома-разгона всего состава работников нашего музея `Моховой-Пентковским-Колупаевой-Швыдким`, мы видимся редко, а, вернее, не видимся (и вовсе). Не перезваниваемся. Как там Алексей Иванович? – человек, которому благодарны многие поколения зрителей за коллекцию, – его коллекцию, – собранную его талантом, его трудом, его интуицией, его обаянием, его руками.
Алексей Иванович КУНШЕНКО…
Уходит `старое` поколение музейщиков советской `старой` `закалки`, создавшее после Войны (Великой Отечественной, а, какую войну мы ещё называли «Войной»?) музеи, как славу родины, и культуру – как национальную идею. Другой не надо – ни идеи национальной, ни славы национальной.
Ни моя, ни его работы не попали в собрание, которому мы служили. Его – понятно почему. Моя – плакат, заказанный к Юбилею музея (я заканчивал Институт, как ``плакатист``), – был выброшен на помойку (в неизвестном направлении) вместе с другими вещами, инструментами, оборудованием, произведениями реставратора `по бумаге` и `книгам` Веры Мороз из её реставрационной мастерской в мамонтовских постройках начала века, где тогда располагались по соседству многие наши служебные помещения (`офисы` – нынче), `опричниками` Пентковского при `зачистке` помещения от не посещающего работу сотрудника. (За такую зарплату и при таком отношении лишь мухи посещали это помещение.) Других предложений не было.
– Пока я здесь, музей будет покупать только Васнецова (Андрея Владимировича – прямого потомка того Васнецова, тех Васнецовых – Виктора и Аполинария), – сказала мне Маша (Андронова) – новый советник директора и «специалист», после того, как я предложил посмотреть и подумать, что бы можно купить.
– Нельзя.
Закупки идут…
Выставки идут.
В том числе – Андронова и Егоршиной – родителей Маши. Организатор – «музей-заповедник `Абрамцево`».
Так нельзя, ребята. Я понимаю, что это – “классика” – такое использование служебно-го положения. Нет, так нельзя, ребята. Нет. Я понимаю, что над страной вот-вот взойдут то ли Звезда, то ли Свастика, то ли Двуглавый Орёл, то ли Зелёный Полумесяц; не поделивши пространство всхода, которые они погрузят в кровавое месиво несчастных обитателей cих рек, лугов, полей, гор, деревень и градов, но, всё равно, для искусства (и для коллекций) – это – всё равно!
Так нельзя! Так нельзя! – господа… – господа…
Да и закупки Васнецова, которого Алексей Иванович считал хорошим художником, превысили даже неприличные количества. Позор! Васнецову – в первую очередь! Да и всей этой «академической» братве, обладателям посёлка дач на горе напротив музея. Устроились. Неплохо.
– Вы – настоящий музейщик, Артём! Я рад вас видеть! – вспоминаю я Алексея Ивановича, его труд, его бесконечное хозяйство: экспозиционные стенды, холсты, которыми он их обтягивал, стёкла, картоны, паспарту, рамки, обкладки, клеи-бумаги-лаки-растворители-инструмент. А ведь это жуткий, тяжёлый, квалифицированный труд, работа, которую Алексей Иванович проделывал сам, привлекая к работам всю семью – в обязательном порядке, как послушание, служение. Знаю по себе – занимался и занимаюсь всю жизнь этим – дело трудное, на износ – монтаж выставок, делание экспозиции. Это достойно – преклонения. Это не отметил никто. Никто не знает, насколько это хлопотно, кропотливо, ответственно перед художниками-авторами, прессой, телевидением, любителями, поклонниками творчества, публики, случайными посетителями. Экспозиция – режиссура пьесы под названием пластические и изобразительные искусства: скульптура, живопись, графика.
– Вы – настоящий музейщик, Алексей Иванович! – вот написал, наконец, ответ вам, спустя год, как мы не видимся, не виделись, не слышались, не переговаривались.
И теперь, благодаря Динке (Абиловой, главному бухгалтеру, с «ПРОЗА.РУ»), я уже знаю некоторые слова некоторых языков, которые (с натяжкой), можно назвать `родными` (я ведь `дитя` московских проспектов):
«Шат шнора галем», Алексей Иванович! (Так, Дин? – это звучит примерно?..)
Спеть, правда, ещё не могу…
Простите за резкость, за тон, за акценты, но вы – поймёте. Вы всегда поддерживали меня, нас, тогда ещё совсем молодых музейщиков, наших общих друзей, моих друзей, когда зажравшееся и спившееся начальство начинало с бодуна свои “сокращения штатов и режим строгой экономии средств”, всегда интересовались всем новым, поддерживали всё новое… Как музейщик и художник! И ещё вам благодарен за Кибирова, Тимура. Тогда, – у него был неважный период, – и в залах ваших мы сделали его `творческий вечер` – чтение… Для Тимура это ничто. Но мы больше(го) не могли! И…
Большего мы не могли. Не смогли, Алексей Иванович.
И Вы – настоящий, настоящий, настоящий, настоящий музейщик, Алексей Иванович.
Вот – Алексей Иванович – мы и признались друг другу…
Наша родина, наш музей, музей-заповедник @АБРАМЦЕВО@ достоин лучшего, Алексей Иванович. И мы, похоже, сделать для этого можем всё меньше, мой дорогой, мой дорогой друг, компаньон, приятель страстный: болезни подступающие страшнее и #ЗВЕЗДЫ# , и #СВАСТИКИ# , и #ПОЛУМЕСЯЦА# , и #ОРЛА# , которых мы все херили и жили дальше, обслуживая и улучшая коллекцию, собирая НОВОЕ…
– Где ты, мой друг? Друг ты мой, КУНШЕНКО Алексей Иванович – настоящий… настоящий (~``полковник``~ , как поёт одна из зычных наших певичек)… тяжело больной… тяжело больной… отстранённый от дел – музейщик?
НАСТЯЩИЙ!
НАСТОЯЩИЙ МУЗЕЙЩИК!
КУНШЕНКО Алексей Иванович?
**** После многих разговоров о…
**** Ночи с 23-го марта на 10-ое апреля 2008-го года