Песни у стойки бара
Я забираюсь на стойку бара и начинаю шуметь:
«Дела еще могут повернуться в лучшую сторону! Они
могут сделать это когда угодно, поэтому
я все еще здесь. Этого я жду.
Я ждала этого так давно, что в моих глазах
уже почти мерещится флаг,
которого я жду, за которым хочу следовать.
Флаг ли это? Что-то красное, вижу
перед глазами мулету, как
когда-то; память отшибло.
Что-то развевается, его очертания
делаются четче, оно трепещет в воздухе
над бессильной землей. Спина? Это
спина? Это не может быть спина, но это
может повернуться, и у этого есть лицо, которое
можно увидеть. Но даже если оно не обернется,
что тогда? Боль только усилится. Почему
именно ты был бы счастлив, это ведь редкое
явление.
Несправедливо? странное представление,
предположение, что все еще не кончилось,
хотя вполне могло бы. Бессмертное
ожидание подавляет как закат, который
наверняка повторяется каждый раз разным и
гляди хоть как критически, это
приходится называть надеждой.»
Двери банковского сейфа закрываются, отделяя
тебя от твоего сокровища, лабиринт бьет тебя,
блуждающего, наотмаш каждой своей стеной,
трещина в штукатурке оказывается
бикфордовым шнуром. А если твои глазные яблоки
замерзнут в своих окопах, миг
настанет, и тебе нужна будет чья-то помощь
«Корень моего жалкого положения, да что в нем,
кому мешает -- плакать каждый день
и пить водку, чтобы не плакать, чтобы опять
не сойти с ума, научиться мастурбировать так
хорошо, что уже не нужен человек, желать
прикосновения предметов, словно людей.
Или хоть прикосновения воды,
по этому принципу, наверное, курорты всегда
действовали, и искусственные цветы, вся
их зеленая пышность, и генетически
извращенные любимцы.»
Ласты красных подносов вокруг,
глядящие из темноты глаза павлиньих хвостов,
презервативы смотрят на тебя единственным глазом,
кактусы колючими многими. Морская пехота
приближается крадучись по дну бассейна.
«Почему именно мои
основные потребности должны быть удовлетворены? Если нет,
то и не многих других. Если меня
растопчут, я умру также как и все;
если я не смогу передвигаться или жить где хочу,
то кто тогда сможет; если я не
счастлива сексуально, или не
имею права любить, то многие ли
имеют лучшую долю – я только строю
свою часть человечности.»
Взгляд из окна:
дети отрывают лепестки цветов.
можно привыкнуть анализировать
печаль и разочарование, верными приемами:
это как плакать одной в госнинице,
или смеяться в гостиной.
А если вспомнить пережитые чувства?
Можно ли одновременно забыть, что за ними
следовало? Что-нибудь когда-нибудь кончается
хорошо?»
Криво выросшие кедры.
За столами старые эксцентричные
пары, чьи лица еще
могут. Зеленые огоньки
сигнализации – в любое время она начнет
безудержно звать на помощь.
Комок в горле – слабо сказано.
Большая зеленая змея или огурец,
негация горла лезет наружу изо рта
и ноздрей.
Мужчины и женщины, которые научились
врать и не пожалели на это сил,
почему? Что можно получить отказавшись от правды?
Может быть бочками, камерами
свежую кровь (вид которой
ужасает больше чем свернувшаяся),
скальпы, на которых блестящие волосы
еще растут в длину.
У меня тоже есть рай
в мыслях, и зубы блестят от крови,
какой прекраный свет.
Интересно, как выглядит
твой рай? Адам и Ева стоят
лицом к лицу и повторяют друг другу
без конца одно и то же: «Какой у тебя
знак гороскопа?»
«Хочешь ли ты иметь детей?» «Каков
твой первый сексуальный опыт?»
«Либо ты съешь меня, или я
съем тебя.» «Можем ли мы быть
просто друзьями?»
Думаю, что последнее оскорбление хуже всего.
Думаю, что даже киты поют лучше.
Белые ночи, как потерянный друг,
я хотела бы быть просто в темноте, одно из
в борозды какого поля мы прячемся,
в луче какой лампы мы уже неразличимы,
в какой черноте частью ее и четвертинкой
и половинкой ее и частью части?
тех замшелых чудовищ, которых
производят окресности фонтанов,
чудовищ, переселяющихся в сны сумасшедших.
Такою ненавистью можно ненавидеть только
милая ночь, маленькая моя, купол сена на берегу озера,
именно там встречались великие коммунисты
тех, кого любил
одновременно.