Всплывший у Пушкина в поэме Тритон упомянут не совсем как бы и кстати, сказали мы. Но там, где у нашего Гения странность, там обязательно и загадка и – одновременно – ключ. Тритон этот привёл нас уже к Петру Первому, - то есть, - к его третьему воплощению в поэме. До сих пор говорилось лишь о двух - как историческая личность и как памятник, - собственно Медный всадник, - но выходит, что Пётр здесь – и морской царь Тритон.
А с другой стороны упоминание Тритона в сцене наводнения аллюзивно приводит нас к подобному месту в «Метаморфозах» Овидия, где так же это мифологическое морское существо всплывает при так называемом Девкалионовом потопе в Древней Элладе. Потоп этот произошёл оттого, что Зевс разгневался на царя Аркадии Ликаона. Верховный бог пришел к Ликаону под видом обычного человека, но царь узнал Зевса (да и был предупреждён молящимся народом). Узнал, и решил проверить его, подвергнуть испытанию божью проницательность, - поставив на стол блюдо из человеческого мяса (то ли ученика своего, то ли раба (заложника), то ли – даже – сына (внука)). Отец богов и людей мгновенно всё понял и перевернул стол с трапезой, - а выдумавшего испытание царя превратил в волка.
Надо сказать, что к Петру Великому можно отнести как прозвание Тритона, так и эпитет Зевса (Юпитера). Ещё М.М. Херасков писал: «Я в них [восставших стрельцах]Гигантов зрю, а Пётр был их Зевес» ("Плоды наук"). Да и у Прокоповича что-то там такое было в речи о Полтавской победе. И Пушкин, когда пишет - «Он весь как божия гроза», - несомненно, "зрит" в Петре Зевса.
И если Девкалионов потоп был наказанием за «нечестие» царю Аркадии Ликаону, то – по напрашивающейся параллели, - получается, что Петербургский потоп – наказание царю Александру. И наказывает его великий предок – Пётр Первый.
Собственно, здесь есть и явная параллель – с известным сном князя Голицына (или майора Батурина), - в котором Памятник Петру Первому скачет по ночному Петербургу, въезжает на двор к царю Александру во дворец на Каменном острове, - и Пётр обращается к праправнуку своему с речью, начинающейся словами: «Молодой человек! До чего ты довёл мою Россию!..».* Это было в 1812 году, во время нашествия Наполеона. Потоп же случился – спустя 12 лет. Что же «Бог» так долго ждал, и что именно вывело его из терпения?..
1824 год. Год второй ссылки Пушкина. Не этой ли ссылкой, подобной умертвлению, «выведен из терпения» великий крёстный предка этого «мальчика»?.. Вообще, отсылка к Овидию имеет под собой и третий (или первый), личный пушкинский подтекст – ведь он сам сравнивал себя с Овидием в результате ещё первой ссылки – в Кишинёв, - в те места, где томился в ссылке и великий римский поэт. А сослал его в ссылку – царь Александр. Но эта ссылка была всё же -- «за дело, за в и н ы». Но вторая – «Михайловская» – была непомерно жестока как наказание за два слова в пользу «афеизма» в личном письме к другу. Если после вызволения из этой ссылки благодаря новому царя – Николаю, - Пушкин говорил (по Запискам А. О. Смирновой), - «Это Пётр Первый внушил своему потомку мысль почтить во мне вдохновенье! О, я уверен, что мёртвые могут внушать мысли живым!", - то отчего же ему не думать, что Пётр Первый на другого своего потомка мог воспылать «Зевесовым» гневом за неправедно жестокую ссылку гениального юноши? Ссылку, подобную казни? (И ведь можно сказать, - как писал тот же А.Н. Балдин в уже несколько раз упомянутой нами книге «Карамзин и Пушкин. Протяжение точки», - что Пушкин в этой ссылке умер. Умер и воскрес – уже Пророком…).
Продолжение: http://www.proza.ru/2019/11/21/1339