Лагерь в Хороле. Гиблое место

Александр Алексеенко 2
    Продолжение. Начало в http://www.proza.ru/2019/11/15/890

    Позже, когда в охрану пошли полицаи из местных, то товарные отношения превратились в товарно-денежные: тут и ценные вещи, и украшения, и золотые монеты, хранимые не одним поколением селян на черный день. А как эти дни не назвать самыми черными, если вопрос стоял о жизни и смерти родного человека?.. Несли все. Но не всем везло…

    Началась холодная осень. Люди большей частью были раздеты и разуты. Мокрая ледяная глина забирала все тепло и саму жизнь. Несчастные рыли норы в стенах ямы, в которых пытались укрыться от холода. Неудачники, которые такой возможности, как укрыться в норах, не имели, сбивались в стайки и всю ночь пытались греть друг друга.

    И отношение к военнопленным в корне изменилось. Благодушие немцы растеряли, скорее всего, после взрывов и последующего пожара в Киеве, которые в сентябре сорок первого устроили оставленные в тылу оккупантов диверсанты. Центр города был практически разрушен. Завалами было уничтожено немалое количество и немцев, и киевлян. Есть предположение, которое я разделяю, что акты подрыва стали катализатором событий, приведших к Бабьему Яру.

    Аукнулись они и для военнопленных в многочисленных лагерях, разбросанных по Украине. Снабжение стало чисто символическим, людей морили голодом и холодом. Пошли болезни.
    Не было такой ночи, чтобы после которой не досчитались бы десятков, а то и сотен людей. Рассказывали, что иногда на утро число умерших достигало шестисот человек…
    
    А сколько было расстреляно, затравлено до смерти собаками, замучено в так называемых лазаретах!.. Или когда начальник лагеря выезжал верхом и направлял коня на людей, топтал безжалостно... Игры у них такие были…

    Я подъезжаю к скорбному месту. Вот показались две кирпичные колонны, которые были и тогда, в сорок первом. Именно здесь находились лагерные ворота, стояла охрана, и отсюда тянулось ограждение лагеря. Буквально сразу за въездом обнаруживаю первую братскую могилу с памятной табличкой:

    «Тут поховані 37 тисяч військово-полонених і радянських громадян, замучених німецько-фашистськими загарбниками в таборі смерті «Хорольська яма» 1941-1943 років»

    В нескольких десятках метров от первой – еще одна. Она выглядит как настоящий мемориал, потому что расположена ближе всего к той самой яме. Это братская могила на десять тысяч погибших. А всего по Хоролу раскидано шесть некрополей, где похоронено свыше девяноста тысяч безымянных погибших.

    Я оставил автомобиль под деревьями и направился к предполагаемому расположению лагеря. Меня охватило странное чувство. Вокруг буйство жизни, зелень, птицы, порхают всякие бабочки, гудят пчелы и шмели!.. А я иду по месту убиения невиданного для маленького городка количества людей.
    В Хороле до войны проживало чуть больше десяти тысяч жителей. А здесь, считай, убили людей в восемь, а то и в девять раз больше!.. Но прошло через лагерь вообще около двухсот тысяч человек – ведь кто-то все-таки выжил или сбежал. Или был выкуплен, как, например, будущие композиторы Платон и Георгий Майбороды…

    Обойдя захоронение со скорбными женскими фигурами из гранита, я спустился в ту самую яму. Да, тут действительно все заросло деревьями и кустами. И только воображение могло убрать заросли, новые постройки и дополнить выглядывающие бугры вышками и ограждением из колючей проволоки. Летний день все равно настраивал воображение на благодушный лад, и никак не хотелось верить, что именно здесь творился ад. Что именно здесь умирали люди. Человеческий мозг не может это спокойно принять.

    Помню, как будучи туристом, я расхаживал по Бухенвальду, и там мне также не верилось, что в годы войны здесь была жуткая реальность. Но в Германии мое воображение блокировала немецкая аккуратность, благодаря которой все вокруг приняло благопристойный вид.

    В Киеве я когда-то жил возле Бабьего Яра. По утрам туда мы бегали на зарядку, и даже играли там в футбол на самодельном поле. Но тридцать лет назад, еще при Советской власти, он все-таки не был таким мемориалом, каким Бабий Яр стал сейчас. И так же, как и в Бухенвальде, киевский мемориал имеет причесанный вид, настраивающий больше на отдых в красивом месте, нежели на погружение в память о невинно убиенных.

    Хорольская яма ныне никак не приглажена. Ее просто забыли и к ней не прикасались никаким образом. По-видимому, кто-то решил, что для Хорола хватит шести братских могил и безликого главного мемориала в центре города, чтобы отдать дань памяти погибшим здесь людям. Наверное, это от нашей бедности. В Бухенвальде погибло в два раза меньше народу, чем в Хороле, но мемориальный комплекс «Бухенвальд» знают во всем мире.
   
    Походив немного по карьеру, я вдруг подумал, что моя малая родина от Хорола всего лишь в пятнадцати километров. Что могли знать мои родственники о лагере? Задела ли их каким-то образом здешняя беда?

    И тут – словно искра в голове: вспомнил рассказ отца о сентябрьских днях сорок первого года! Тринадцатилетний Сережа, будущий мой отец, не знал, что происходит на фронте. Не знали того в точности и многие селяне, но слухи об окружении и страшном разгроме Красной Армии при обороне Киева до них докатывались. И судя по большому количеству военных, выходящих из окружения и ночующих тайком во многих сельских хатах, понимали, что очень плохи дела у Красной Армии.

    Позже домой стали возвращаться односельчане, которые были призваны в армию в самом начале войны. У каждого была своя история. Кто-то убежал из плена и пришел домой, чтобы спрятаться. Кого-то отпустили немцы под расписку, в которой обязывались, что будут работать в селе под надзором. А были и такие, кто просто отстал от своей части, когда она проходила через родные края. Вольно или невольно они это сделали – об этом история умалчивает, но таковых тоже хватало в первые годы войны.
    Собрались однажды на ужин в хате, в которой жил мальчик Сережа со своей семьей, родственники-односельчане с похожими судьбами. Каждый негромко рассказывал о своих злоключениях, не похваляясь, но и не жалуясь на судьбу-кручину. Как было – так и рассказывали.

    Сережа тихонько и неприметно сидел за столом наравне со всеми и очень старательно внимал услышанному. Среди присутствующих был и некий дядя Саша из Хорола. Он считался почти родичем, поскольку был женат на дальней родственнице и был вхож в семейный круг.
    В мирное время дядя Саша работал шофером в Хороле и был призван в первые дни войны. Но, как и многие сидящие за столом, также оказался дома. И непросто оказался, а уже пошел служить в полицию…

    Как водится, за ужином все немного выпили, языки развязались. Тут очередь рассказывать о себе дошла до этого самого дяди Саши. Разгоряченный самогонкой, он говорил вовсе не тихо, а наоборот – выпаливал слова с вызовом.

    - Окружили нашу роту... Немец танками нас давит, а мы одну винтовку на троих имеем да пулемет с парой коробок патронов!..
    - Положат же всех! – кричу я лейтенанту, - Сдаваться надо!
    - Занимаем оборону, - он мне в ответ.
    - А ты будешь моих детей поднимать?! Какой смысл? Не видишь, какая сила прет!
    - Ты давай без паники, - кричит мне он в ответ, - Занимай оборону!

    В этом месте дядя Саша замолчал только для того, чтобы взять в руки «полустаканчик» (так в селе называли стограммовый стакан) и плеснуть себе в глотку содержимое.

    Притихшие родичи сидели и ждали, чем он закончит свой рассказ.

    Окончание в http://www.proza.ru/2019/11/17/1012