С того дня, как отец соорудил ему во дворе турник, Саша каждую свободную минуту висел на перекладине, а перед сном обязательно подходил к стене, где карандашом незаметно для всех отмечал свой рост. К горькому его сожалению отметка оставалась всё на одном и том же уровне. Но он хорошо запомнил слова отца, что времени и терпения потребуется немало. Ничего, время у него есть, терпения не занимать. Им ещё с Зоей не один год учиться вместе.
- Миша, надо бы Сашу к бабушке отвезти. Она ждёт! – донёсся до него из открытого окна голос матери.
«Ну уж нет!» - мгновенно подорвался парнишка с места.
В этом году он категорически отказался ехать в лагерь, так теперь его хотят отправить в Ленинград. А что он там будет делать? Опять ходить с бабушкой Гелей по музеям и в филармонию, где приходилось слушать эту нудную, непонятную ему музыку? Дудки!
- Не хочу к бабушке! – с улицы прокричал он, подходя ближе к окну.
- Поедешь! – в окне показалось серое, буднично-усталое лицо матери.
- Не поеду! – упрямо повторил Сашка. – Здесь останусь! В совхозе работы полно!
- Какой работы? – растерялась Маргарита.
- Отец найдёт, куда меня поставить! Вон, хотя бы деду Егорычу помогать управлять лошадью, да и не за горами сенокос. Руки везде нужны!
- Миша… - переключилась Маргарита на мужа. – Что ты молчишь?
- А что говорить, Рита? Вырос у нас с тобой сын, пусть сам решает. А в совхозе, действительно, рук не хватает. Парень он крепкий, работёнку мы ему подберём. А пока пусть с Егорычем за стадом приглядывает. Пастух-то у нас в этом году ненадёжный, за ним самим глаз да глаз нужен.
- Ура! Остаюсь! – радостно провозгласил парнишка и выбежал за калитку, прихватив с собой удочку и банку с накопанными червями.
Они ещё днём договорились с ребятами пойти на речку купаться, а заодно и порыбачить. Вода в Олошке и летом холодная, несмотря на мелководье, но дни стояли жаркие, не свойственные июню.
- Зоя! – крикнул Сашка, завидя вдалеке тоненькую ладную фигурку девочки. – Пойдём на речку!
Помахав ему рукой, Зойка повернула в сторону дома Копыловых.
Низко опущенное над рекой вечернее солнышко всё ещё сохраняло тепло, вода негромко журчала, манила к себе своей хрустальной чистотой и прохладой. Сашка сбежал по пригорку и остановился как вкопанный. На их месте цыгане купали лошадей. Стоящие по брюхо в воде, они громко пофыркивали, широко раздувая ноздри, потряхивали крупными ушами и косили в Сашкину сторону карими глазами…
Старая Вадома, набрав воды, присела отдохнуть. Густые ивовые ветви скрывали её от чужих глаз. Накинутый на плечи цветастый шерстяной платок согревал высохшую грудь. Совсем кашель замучил в последние годы… Рука потянулась в карман верхней широченной, в восемь локтей юбки, подаренной ещё единственной дочкой на рождение внука. Давно нет Марики, десять лет как захлебнулся в своей крови Янко, а память по сей день живёт в складках уже совсем ветхой, засаленной с годами юбке. Сунула в беззубый рот трубку, прикурила, с наслаждением выпуская в небо кольца дыма.
Ох, и любила она свою кочевую жизнь! Ни дня не задумывалась о том, чтобы осесть на одном месте. Воля вольная, простор, ветер, солнце ли, луна, снег или дождь – всё было любо и мило ей. Горячие костры с плясками и песнями под чистые звуки заунывной скрипки, перебор гитарных струн, их бой… – это ли не счастье?! Что осталось от когда-то сильной, гибкой и страстной Вадомы? Морщинистое лицо, покрытое тёмными смертными пятнами, трясущиеся руки и с трудом передвигаемые опухшие ноги, некогда стройные и гибкие, лихо отплясывающие на зависть другим. Протяжно вздохнув, цыганка с трудом поднялась, взяла в руку наполовину наполненное ведро и тут же осев, перекрестилась. На берег, где Вано со своими сыновьями купал лошадей, бежала её Марика.
- Дочка! Марика…- вырвалось стоном из глубины сердца.
Одна за одной замелькали перед глазами знакомые дороги в их вечной пыли и ухабах, отблесками молний лица родных и любимых людей: маленькая Марика, потом побольше, а вот уже и совсем взрослая – красавица, равных которой не было никого на белом свете, а уж она-то, Вадома, повидала и свет, и людей на нём. Янко – весь в мать лицом, дерзостью и жестокостью – в отца… И тот вечер, и эта кромка леса… По его диким глазам, в которых плясали дьяволы, по плотоядной кривой улыбке поняла – в очередной раз надругался над девичьим телом… Знала, она-то знала, что когда-то наступит расплата, предвидела… Как и отец его закончил Янко жизнь свою на острие ножа, с той лишь разницей, что один за воровство, другой - за девку…
Опустилась ночь, чёрным бархатом застило не по годам острые глаза Ведомы, а в центре его тянущийся солнечный лучик, по которому бежит ей навстречу её девочка Марика. Раскинулись для объятий руки, в беззубом оскале легла на лицо улыбка, в последней раз прошепталось имя дочери.
Продолжение: http://www.proza.ru/2019/10/26/149