Rip current. Каникулы пани Эсмеральды. 40

Лариса Ритта
Я вернулась из Севастополя ещё засветло. День был сдержанный, суровый, тревожный. И погода была под стать: рваные тучи в пронзительном небе. Я бежала с автобуса через город, и меня подхватывал ветер, норовя свалить с ног. Я автоматически куталась в шарф, хотя не чувствовала ни холода, ни ветра, ни усталости. Только перед самым домом спохватилась, что и руки-ноги ледяные, и с утра, кроме бутерброда, ничего во рту не было. Но всё это было неважно сейчас. На одну секунду я зажмурилась и быстро сказала: господи, сделай так, чтобы он сидел дома живой-невредимый и ждал меня… Пусть всё будет хорошо.
Нора открыла мне дверь, и по одному её взгляду я поняла, что ничего утешительного не было и нет.
- Бесполезно спрашивать, как ты съездила, - промолвила Нора, глядя, как медленно и обречённо я раздеваюсь. - Понятно, что ты о другом думала.
Я прошла в кухню, села на табуретку и замерла.
- Поешь горячего, - Нора включила газ. – Я супчик слепила из того, что было. Четвертушка хлеба осталась... Никуда не выходила по твоей просьбе, караулила звонки, но… увы…
Это я её утром попросила – быть на телефоне и никуда не отходить, даже за хлебом.
- Сегодня третий день, - упавшим голосом пробормотала я. - Так не может быть, что-то случилось. Надо в милицию. Нельзя больше ждать.
- Уже, – Нора налила тарелку и поставила передо мной горячий суп из консервов. – Уже ребята были.
- И что, подали в розыск?
- Нет, конечно. По своим каналам обещали посмотреть – там же у него дядька работает с сыном… Обойдутся без заявлений, они знают, что делать.
- Надо было вчера! Почему мы не обратились! – воскликнула я с болью. – Сейчас бы, возможно уже знали.
- Если бы случилось что-то плохое, мы бы уже, конечно, знали, - хладнокровно сказала Нора.
- А если вот только что случится? А если он где-то избитый лежит? А если он…
- Не каркай, а? - спокойно оборвала меня Нора. – Не такой уж он лох, чтобы избитому где-то валяться… И не так уж был пьян, чтобы куда-то по дури ввязаться. Ешь. У меня есть версия, но тебе она не понравится.
- Скажи, - потребовала я, беря ложку и держа её на весу.
Нора вытащила сигарету из пачки, приблизилась к окну, встала напротив форточки.
- Снял тёлку и залёг на дно.
Она прикурила от зажигалки, выдохнула лёгкую струйку дыма в сторону форточки.
И я вдруг успокоилась. При всём ужасном это была самый благополучный вариант. И самый реальный. Обиделся на всех, хлопнул дверью, и пошёл, и снял тёлку. Очень даже просто. И очень в его стиле. Наверное. И сейчас жив и здоров. Но страдает от угрызения совести. Ну и чёрт с ней, с этой тёлкой, лишь бы жив и здоров…
Я освобождённо вздохнула и принялась с аппетитом есть. Суп был вкусный, я подлила ещё.
- А что там был за танец? – не оборачиваясь, спросила Нора, когда я отставила тарелку.
Я собиралась выпить чаю, потянулась уже за чайником, но осеклась.
- Это не танец был. Это был… Это было…
Это было тяжело. Я замолчала.
- Так что это было? – не отставала Нора.
- Понимаешь… когда люди никого не замечают, потому что поглощены друг другом… Вот так на эскалаторе целуются. Потому что им всё равно, кто там вокруг, где они вообще…
- Может, ты преувеличиваешь? Вероника талантливая. Она артистка. Она просто хорошо танцевала.
- Я даже её не узнала, – сказала я, дрогнув голосом. - Словно другой человек. И я увидела… они были близки. Они были вместе, они были парой. И это было не со мной. Вот и всё.
- Да, понимаю, - сказала Нора, не оборачиваясь. - Это больно, когда видишь такое.
- Это не ревность, - сказала я быстро и нервно. – Ревность – это когда ненавидишь. А тут… Просто удар. Как будто что-то обрушилось на тебя. И не знаешь, как быть, как пережить. И он в этот момент пришёл.  Нужно было говорить, общаться... А у меня все слова пропали. Я просто обледенела. И всё время эта музыка в голове звучала. И сейчас звучит.
- То есть, если бы не танец, вы бы не поссорились, и он не ушёл бы? – Нора обернулась ко мне.
- Наверное, нет. Всё было хорошо накануне.
- А почему она показала тебе этот танец?
- Я сказала ей, что не видела, как он танцует. Она достала камеру, чтобы я посмотрела.
- И включила этот танец?
- Нет… там были другие записи… Просто она отошла, а я сидела и смотрела всё, что там было…
- Слушай, - Нора вернулась к столу, потушила сигарету. - Вероника специализируется на аргентинском танго. Это значит, она очень чуткая партнёрша. Она просто делала своё дело. Как на сцене. Остальное ты достроила в своей голове.
- Не знаю, - тихо пробормотала я.
Она помолчала.
- У нас в десять двадцать вылет, в восемь из дома. Что ты решила?
- Я не останусь здесь, - сказала я непреклонно.
- Тогда тебе придётся выходить со мной с утра, - сказала Нора. - Тебя там встретят, у этой твоей Раи? На работу не разбегутся?
Я задумалась. Там двое детей, муж, утром суета, беготня - и тут я…
- Ты права, сегодня вечером надо уходить. Неудобно как-то с утра пораньше являться в чужой дом.
- Смотри, - сказала Нора. – Я тебя могу проводить.
- Нет! - воскликнула я. – Ты будь на телефоне. Пожалуйста!.. Я сама найду, сама дойду! Ты только от телефона не отходи. И я тебе сразу позвоню, как приду. И утром тоже. И вот… - я заторопилась, вскочила, поискала на столе бумажки, - возьми телефоны Раи. И адрес, вот.... На всякий случай. И ребятам отдай, пожалуйста. Чтобы сразу мне всё сообщали, хорошо?
- Всё сделаю, - сказала она успокаивающе. – Иди, собирайся. А я всё-таки схожу за хлебом…

Я проводила Нору до двери и застыла посреди прихожей.
Надо было прощаться с этим домом, где я была счастливой…
Когда-то я вошла в него с зажмуренными глазами, как в сказку. Совсем недавно это было. Или, наоборот, очень давно? Светилась ёлка, я угадывала запахи, всё только начиналось…
Я прошла по коридору в зал. Здесь, на большом столе мы разбирались со снами, писали свои бумажки, спорили, искали календарь, обнимались, смеялись… ссорились, мирились… Здесь я двигала громадный диван, чтобы найти его детские игрушки… здесь нашла кольцо… Здесь он ходил, живой, весёлый, хохотал, орал, прыгал, дурачился…
Я подошла к ёлке, выключила гирлянду, которая горела все эти дни, освещая цветными огоньками нашу короткую счастливую жизнь. Сняла с ёлки оставшиеся конфеты и яблоки, принесла в кухню. Потом вошла в спальню, остановилась на пороге. Вспомнила, как была здесь одна ночью, как трогала вещи на полочках, смотрела на портрет Норы… Потом отсюда расцветали наши счастливые дни, меня будили поцелуями, тащили из постели на шее, на закорках…
Одиннадцать дней с ним рядом, почти не расставаясь. И пять летних. Всего шестнадцать. Как ужасно много… Как мало…
Я подняла с полу свою сумку и опять замерла.  Он должен вернуться. Он вернётся к себе, в эту комнату. Где уже не будет меня, где ничего не останется от меня…
Повинуясь порыву, я быстро расстегнула молнии на сумке, достала из внутреннего кармана билет на поезд – то, что от него осталось – быстро написала на одной стороне: я тебя жду. Приподняла стекло на письменном столе и подложила под него билет надписанной стороной вниз.



Раин дом оказался на самой верхотуре. Я вспомнила, как она хвасталась в поезде, что летом её куротники довольны – нет комаров, как внизу, под горой. «До моря далеченько, да в гору ползти, - стрекотала она, - а зато домик справный, и телефон есть, и комарив нема, всё ветром здувае. Внизу всех комари жрут, а мои все чистеньки, не покусаны, всех ветром здувае»
Насчёт комаров я, конечно, сейчас сказать ничего не могла, но ветер «здувал» весьма ощутимо. Меня продуло насквозь, пока я моталась в темноте по переулкам в поисках нужного дома. Наконец, долгожданный номер проявился на стене под далёким светом фонаря, и я возблагодарила судьбу.
«Справный домик» оказался небольшим белёным, одноэтажным строением под шиферной крышей. Он был окружён прочным каменным забором. Звонка я в темноте не нашарила, однако, не успела стукнуть в железную калитку, как сбоку заворкало, забавкало, заурчало и разразилось лаем. Да, звонки здесь явно были без надобности...
Через минуту я уже сидела в уютной кухоньке, и вокруг меня творилась невероятная суета: мою куртку и прочие вещи по Раиной команде тащили сразу несколько пар рук, другие руки мне волокли тёплые тапки, метали на стол тарелки, солёности, мочёности, печёности, и где-то под боком у меня запевал электрический чайник, а потом вдруг вмиг вокруг стало тихо и пусто по воле певучего голоса - всех выпроводила Рая, всех построила, и села сама рядом, уютно положив на ладони румяное лицо.
- Та Бобика взяли на зиму, шоб брехал по темнотюке, - лилось на меня нескончаемой рекой, - а весной назад мамаше сдадим, я тебе в боковушечке постелю, там тихонько, никто не забеспокоит, и утром подниму на автобус, а Лёня тебя докинет до низу, ребят в сад повезёт, и ты доедешь, та ты не журись, не горюй за своего хлопца, вот горенько, надо ж такое, а шо ж, мы вот с Лёней душа в душу, а вон тоже як счепимся, як счепимся языками, прямо убила бы, не могу, а потом отойдём, сами смеёмся, ты не горюй, мужики, они гордые, им гонор надо выказывать, та всё перемелется, вот увидишь...
Слова лились, журчали успокаивающе, лился в чашку горячий чай, дышали жаром разогретые в сковороде лепёшки, таяла на них сметана...
Спать я захотела уже за столом. Прямо тут же и захотелось лечь, положить голову на стол, на уютную скатёрку с матрёшками, облегчённо вздохнуть и забыться под напевные, умиротворяющие слова.
Я безропотно дала увести себя в боковушку, и тупо сидела на стуле, пока Рая стелила мне постель, окрыляя её белыми простынями, распространяя по всей комнатёнке морозные запахи свежего белья. На минутку она открыла большую форточку, и ветер надул тюлевую занавеску, а потом взвил её, протолкнув в комнатку громадную волну уличного студёного воздуха.
Меня отвели к умывальнику, деревенскому, железному, уклеенному полустёртыми переводными картинками, рядом красовался чисто отмытый белоснежный унитаз, являя собой городские «удобства», я уже полусонная чистила зубы, вдруг понимая, что нет у меня сил звонить Норе, прямо совсем меня сморил сегодняшний день, весь наполненный тревогами, дорогами, ветрами, и ни на что больше не была годна сейчас моя замученная, промёрзшая голова - ни на слова, ни на мысли, ни на чувства… Не было у меня сил больше ни на что, и хотелось только одного: ткнуться в душистые простыни и заснуть, сохраняя в душе Раино напевное баюканье и надежду на то, что всё будет хорошо...

продолжение следует  http://www.proza.ru/2019/10/09/1195