56 глава. Детство Миши. Мама

Элла Лякишева
               
                МАМА

     Мама, Татьяна Николаевна, работала в колхозе дояркой.               
Трудилась целыми днями. Вставала в 5 часов утра. Едва успевала кое-что приготовить нам на завтрак и убегала на базу доить коров.

    Вернувшись с утренней дойки, бросалась, как заведённая, делать работу по дому: сначала кормить, поить, доить коров, да и другой домашний скот ждал с нетерпением её заботливых рук: куры, гуси, свиньи, овцы. А ещё надо было постирать, сготовить обед, вымыть полы… Каких только забот нет в сельском доме! Да ещё имея на руках шестерых детей!
 
   Пока всё переделаешь – вновь пора на дойку. На свой обед времени, как всегда, не хватало. Перекусив на ходу, после 3 часов мама убегала на ферму, на вечернюю дойку.

   В  тяжёлые 50-е годы крестьяне трудились днём и ночью. В ту осень, когда я начал себя помнить, кроме основной работы, колхозные доярки, на минуту забежав домой, шли веять зерно на зерноток.

    Мама однажды взяла меня с собой. Запомнил я это, наверное, потому, что  для меня здесь всё было абсолютно ново: и люди, работавшие на току, и механизмы, которых я раньше никогда не видел. Мама усадила меня, завернув в телогрейку, на ворох зерноотходов. Сама встала у веялки и в паре с какой-то женщиной стала засыпать плицами в веялку непровеянную рожь. Потом очищенное  зерно  ссыпали в мешки, уносили на склад. Отгребали полову от веялки и деревянными лопатами отбрасывали их в сторону вороха, на котором сидел я. Зерноотходы подо мной были тёплыми, вероятно, лежали тут давно и начинали уже «гореть», выделяя тепло и прелый запах.

  Вокруг меня стоял шум от  веялки, переговаривающихся женщин, стука лопат и плиц. Меня это нисколько не пугало, вероятно, потому что мама была рядом и я её хорошо видел.

    Осенние сумерки быстро переросли в ночь.  Пригревшись, я и не заметил, как уснул. Проснулся от тишины. Женщины закончили работу и собирались расходиться. Мама, устало улыбаясь, взяла меня на руки и, плотнее завернув в телогрейку, понесла домой. Я спал у неё на руках. Не проснулся даже тогда, когда она укладывала меня на русскую печь.

    Наступившая зима принесла мне ограничения в свободе. Летом, босой и без штанов, я мог выбежать из избы, потопать в огород, на улицу или играть во дворе. Теперь-то холод этого не позволял. Мне уже исполнилось два года, и сидеть целыми днями на печи или на лавке у окна было скучно.

    Я постоянно приставал к родителям с просьбами одеть меня и пустить на улицу. Но одеть меня было не во что по той простой причине, что купить  в сельпо одежду на меня не могли из-за отсутствия денег. Да и одежды малого размера не помню, чтобы завозили.

     Но наконец-то мама сама сшила для меня штаны и рубашку, смастерила пальтишко из старой телогрейки, связала варежки. А на голову  придумала повязать платок. Но как ни уговаривала меня, я отказывался выходить на улицу в платке – это меня унижало: что я, девчонка, что ли?  А тут ещё кто-то из соседских детей посмеялся, увидев меня в платке, назвал девчонкой. Совсем я расстроился.
 
    Сшить шапку взялся отец. В эти дни одна из овец принесла мёртвого ягнёнка, такова уж деревенская действительность. Отец снял шкурку с ягнёнка, выделал её – и получилась каракулевая мерлушка. Вот из неё отец и пошил мне шапчонку.
   
     Получилась она не ахти какая, но зато белая, вся в завитках, как из настоящего каракуля.. Очень мне понравилась моя первая шапка. Хорошо помню, как, одевшись по-зимнему, нахлобучив на головёнку новую шапку, я вышел на улицу. Вероятно, хотел похвастаться новенькой шапкой. Вот только хвастаться было не перед кем.

     Старшие ребятишки играли в своей компании, я для них был неинтересен. Моих одногодков в деревне  было всего несколько, а мальчишек и всего-то двое – я и мой двоюродный брат Витька Грязнов. Вот с ним да ещё с Толькой Кочубеевым, бывшим на год старше меня, мы водились, то есть играли в дошкольные годы.

   А первую мою шапку я носил недолго. Отец при раскрое не учёл, что я расту, и сшил точно по размеру моей головы. И на следующий год она мне была уже мала. Но шапка, помню, ещё долго висела на тынку в ограде – для чего, не знаю. Наверное, отпугивала ворон и сорок от огородных посевов.

          Продолжение на http://www.proza.ru/2019/07/18/363