Прачки. Глава 25

Жамиля Унянина
День был теплый  и солнечный, уже подсохла земля и, кое-где зеленела не вытоптанная солдатскими сапогами и ботинками трава. Во дворе на кострах и в самоварах  грелась вода, в больших чанах кипятилось белье. Три солдата, опираясь на черенки лопат, отдыхали и курили самокрутки. С раннего утра они рыли ямы, куда потом закапывали солдатские гимнастерки, штаны и телогрейки. Некоторые вещи, особенно снятые с трупов, пропитались смертным духом, и  его невозможно было ничем отстирать и вытравить.  Этот своеобразный запах можно было устранить, только закопав одежду на три-четыре дня в землю. Казалось бы, странный способ, но, он действительно,  помогал.
Каждый человек из прачечного отряда знал свою работу и привычно делал ее при любых обстоятельствах и погоде. Но когда вышли провожать Надежду Михайловну все прекратили работать, им хотелось обнять напоследок эту добрую женщину.
– Как найдешь сына, сразу напиши нам.
– Надежда Михайловна, ты уж не забывай нас.
– Тетя Надечка, как же мы теперь без тебя? Мы так тебя полюбили.
– Я и сама к вам всем привыкла и люблю вас, дорогие мои девчонки, – счастливые слезы текли по щекам Надежды Михайловны. – Хоть и тяжело было мне в этом возрасте работать наравне с вами, но я бы от вас никогда не ушла до конца войны. Поверить еще не могу своему счастью, хоть в глубине души я чувствовала, что Петенька жив.
Подошли Товаркина и замполит Бортинская, они тоже сказали ей напутственные слова и пожелания. Фаина Федоровна вручила  Надежде Михайловне вещмешок и обняла ее со словами: – Это тебе пригодится в дороге и дома. Не поминай нас лихом, может, что и не так было, – смахнула она слезы с глаз.
– Все было так. На войне по-другому и быть не может, – произнесла женщина негромко. – Я вас никогда не забуду.
В конце мая уже не так торжественно провожали домой Свету Колмогорову. Живот уже никуда нельзя было спрятать и ей самой стало тяжело работать. Были люди, которые радовались за нее, были и те, кто осуждал, были и такие, кто завидовал. Хлебнувши горя, изнурительной работы, холода и голода они не скрывали своих чувств.
– Курва, нагуляла брюхо, теперь домой поедет, а мы тут ломайся.
–  Ну и ты нагуляй, чего завидуешь что ли?
– А это не твое дело. Я, может, не такая.
– Да ладно вам, девчонки, радоваться надо. Вон сколько мужиков гибнет, а это новый человек народится.
Сама же Светлана была грустной, накануне они увиделись с Григорием, и ей было страшно расставаться с ним. Она была не рада своей беременности. «Не вовремя все это случилось, ой не во время. Если бы это произошло в конце войны, а пока что ей конца и края не видно», – с горечью думала она.
«Убьют, убьют ведь, – стучало в голове. – Вот ведь дура я какая, да разве ж можно накликивать такое. Дождусь, вернется ко мне Гриша, и будем жить с ним и с ребенком, – заставляла себя думать женщина, но назойливая подлая мысль неотступно следовала за ней повсюду:
«Убьют, убьют, убьют».
Фируза с Полиной дольше всех прощались с подругой.
– Ты, Света, ни о чем плохом не думай, тебе главное сейчас выносить ребенка и родить.  Людской молвы не бойся, поговорят и отстанут, – напутствовала ее Полина. – Ну и пиши нам с Фирузой. Даст бог, свидимся еще когда-нибудь после войны.
– Спасибо вам, девчонки.
Война войной, а жизнь не прекращалась.  Где-то шли бои, а за линией фронта шла своя жизнь, тем более, что лето вступило в свои права, а вместе с тем и дни стали длиннее. Все больше женщин успевали  работать и заводить новые знакомства. К Полине стал подбивать клинья один солдат из части, которая была на переформировании. Но он настолько это делал грубо и назойливо, что Полина, которая редко ругалась матом, не могла себя сдерживать. 
Она развешивала выстиранное белье на веревках и гневно смотрела в сторону разнузданного вояки.
– Что ты ломаешься, корчишь из себя недотрогу? Знаем мы тут ваших!
– Да пошел ты! Кобель шелудивый! Еще ко мне подвалишь, кипятком продезинфицирую твои трихомудья. Мразь!
Грязно ругаясь, солдат пошел по своим делам, а Полина долго еще не могла избавиться от гадливого чувства охватившего ее.
– Вот падла! И носит же земля таких гадов. Тьфу!
Продолжая развешивать белье, она услышала где-то метрах в трех от нее за простынями, два женских голоса.
– Ты пойми, девочка, я ведь люблю его. Мы с ним уже второй год живем вместе.
– Но он сам ко мне пристаеть, я не виновата.
– Ты с ним строже будь, посылай подальше. Он же для тебя старый, а ты такая молодая еще. Не нужно тебе это, береги себя.
– Да что мне с ним драться что ли?
– Не надо драться, избегай его и не разговаривай. Он ведь женат, и у него двое детей дома остались. Я всё знаю и понимаю, что кончится война, и он к семье своей уедет. Но сейчас я люблю его и он мой и только мой. Прошу тебя, не связывайся с ним, ладно, девочка моя?
 – Хорошо, – всхлипнула девушка.
«Кого-то не поделили», – поняла Полина.
Вскоре стало тихо. Проходя мимо дров сваленных большой кучей у стены, она вдруг услышала, как кто-то всхлипывал и что-то бормотал негромко.
– Ты чего плачешь, Четвертак? – узнала она девушку.
– Ничего я не плачу.
Маленькая девушка с пышными кудрявыми волосами шмыгала носом. Потом посмотрела на Полину и решила, все-таки рассказать  ей о своей беде.
– Этот Наташкин хахаль давно пристаеть ко мне. А она его любит. Они ведь вместе с прошлого года живуть. Она ему, может, надоела уже, почем я знаю. Так он мне проходу не даёть, а я отбиваюсь, как могу от него. Наташка уговаривала меня не связываться с ним.
– Но он-то тебе нужен?
– Да на кой он мне. Он уже и старый, и дома у него семья и дети есть. Да и страшно мне с кем-нибудь связываться, у меня тятя больно строгий, боюсь я его, на порог не пустит, прибьеть сразу.
– Ну и успокойся. Будет донимать, скажи мне. Мы вместе его на место живо поставим.
– Ладно.
– Чего тебя Аркашкой-то кличут?
– Так за маленький рост. И четвертаком тоже, – смеется девушка. – Я Дуся Кузьмичева на самом деле.
– А я думала фамилия у тебя такая, – тоже засмеялась Полина.
С тех пор Дуся стала иногда прибегать в свободное время к Полине, они очень быстро сдружились.
Фируза в первое время была недовольна этой дружбой между ее подругой и этой маленькой задорной девчонкой, которая так непривычно для слуха смягчала окончания некоторых слов, но потом и сама к ней привыкла.
– Слушай, Аркашка, переходи в нашу бригаду. Тоньку Кургузову в госпиталь отправили, добегалась, подхватила какую-то заразу. Оно и не мудрено, такая доступная, никому не отказывала. Тьфу!
– И, правда, Дуся. Я с Валей Космыгиной поговорю, а ты со своей бригадиршей. А они все устроят, – воодушевилась Полина.
Ей очень нравилась эта милая веселая девушка, она чем-то напоминала ей Риту Зорькину, а может, просто опекать хотелось кого-то и заботиться.
К великой радости подруг все получилось быстро и легко, и вскоре они работали вместе.
По вечерам, когда оставалось время на отдых, во дворе дома прачки устраивали танцы. Девчонки были веселые и заводные и, не смотря на усталость, молодость брала свое: хотелось и петь, и танцевать, и заводить знакомства. На огонек к ним приходили легко раненные бойцы,  солдаты и младшие офицеры, части которых стояли в этом городе на переформировании.
Фируза, Полина и Дуся держались всегда вместе, танцевали с мужчинами, приглашавшими их, но никогда ни с кем не уединялись. Некоторые прачки злились на них, называя недотрогами, но в основном уважали.
Полина рассказала девушке свою историю и боль, которая не давала ей забываться ни на минуту.
– Сынок мой был таким ласковым и смышленым. Подрос уже, наверное, ведь два года уже прошло. Боюсь, что забывать начнет меня…, – Полина проглотила подступивший к горлу комок, вытерла увлажнившиеся глаза и обняла Дусю за плечи. – Ой, надо прекращать! А то сейчас плакать начну. Ты лучше расскажи, как тебе такой маленькой в прачки попасть угораздило? Тут работа такая, что крупнее и покрепче надо бы быть.
– А ты не смотри, что я такая мелкая. Я знаешь, какая сильная и выносливая, – дернула плечиками Дуся. – Давай я вам как-нибудь в другой раз расскажу про себя, когда ушей поменьше будеть.
– Хорошо, мое солнышко. Как подвернется случай и желание будет, так и расскажешь.
Дуся улыбнулась девчонкам и весело подмигнула.
– Вот, девчонки, война идеть, люди гибнуть, а комарам ничего не делается, – отмахиваясь от назойливых насекомых, приплясывала девушка.
– Идемте, мои дорогие, спать. Завтра праздник маленький, стирку никто не отменит, к сожалению. Ох, и болят же руки по ночам! Мне вчера приснилось, что война кончилась, все радуются, а я стираю и стираю, план боюсь не выполнить. Мыло в корыте из рук выскользнуло, я роюсь и ищу его, руками швыряю туда-сюда. Никак не нащупаю. Так и проснулась вся в тревоге какой-то, посмотрела по сторонам и корыто на месте и гора белья никуда не делась.
– Война кончится, мы еще долго такие сны видеть будем, такое разве забудешь, – грустно сказала Фируза. – Вот смотрю я на свои ногти и думаю: а вдруг такие же уродливые и стертые останутся на всю жизнь?!
– Все заживет и исправится, девчонки. Идемте все-таки спать, – зевая, сказала Полина.
Вечер был теплый и тихий, уже почти стемнело. Ночи в середине июня короткие, не успевало стемнеть, уж и рассвет на подходе, а вставать приходилось рано. Как бы ни хотелось еще хоть немного побыть со всеми, но усталость подкатила резко и неожиданно. Спать, скорей спать.

Продолжение: http://www.proza.ru/2019/01/16/1802.