*
По Нострадамусу, за всю историю человечества, от Адама и до конца света, этот мир посетят 1003 пророка.
В Библии - четыре великих пророка и 12 малых.
А где остальные?
Пойдём искать...
*
Была такая могучая песня:
Я песней, как ветром, наполню страну,
О том, как товарищ пошёл на войну,
Не северный ветер ударил в прибой,
В сухой подорожник, в траву зверобой.
Прошёл он и плакал другой стороной
Когда мой товарищ прощался со мной,
Но песня взлетела и голос окреп,
Мы старую дружбу ломаем как хлеб.
Чтоб дружбу товарищ пронёс по волнам
Мы хлеба горбушку - и ту пополам,
Коль ветер лавиной и песня лавиной -
Тебе половина и мне половина.
Луна, словно репа, а звезды - фасоль,
Спасибо, мамаша, за хлеб и за соль.
Ещё тебе, мамка, скажу я верней
Хорошее дело - взрастить сыновей.
Которые тучей сидят за столом,
Которые могут идти напролом,
И вот скоро сокол твой будет вдали,
Ты круче горбушку ему посоли.
Чтоб дружбу товарищ пронёс по волнам
Мы хлеба горбушку - и ту пополам,
Коль ветер лавиной и песня лавиной -
Тебе половина и мне половина.
*
Слова к сей славной песне написал, обласканный всеми видами премий, поэт Александр Прокофьев (1900-1971)
- Сталинская 2 степени (1946), Ленинская (1961), Герой Соц Труда (1970)
и ему, действительно, это удалось - «песней, как ветром наполнить страну» -
может быть оттого, что стих хорош,
а может ещё и потому, что младший брат его Василий был зампредседателя Комитета парт-гос контроля ЦК КПСС - а это было УСБ партии - управление собственной безопасности партии.
*
Впервые песню спела в 1970-том Аида Ведищева,
https://www.youtube.com/watch?v=nOa2m7N7gPE
потом песня перекочевала в репертуар молодого Льва Лещенко
https://www.youtube.com/watch?v=jkIBqB_V5HU
и покатилась «лавина» -
почти четверть века, до самой перестройки, ни один ТВконцерт, посвященный Великой Отечественной не обходился ни без Лещенки, ни без этой песни.
*
Поэт Прокофьев был низкорослый, лысоватый, круглолицый, губастый и очень похож на Первого секретаря ЦК КПСС Хрущёва.
(фото см. - http://www.proza.ru/2018/11/20/699
III з,езд_пісьменнікаў_БССР - крайний слева)
О чём на встрече советских писателей с Хрущёвым поэт Сергей Смирнов, член редколлегии сатирического журнала «Крокодил», неожиданно и заявил:
- «Вы знаете, Никита Сергеевич, мы были сейчас в Италии, многие принимали Прокофьева Александра Андреевича за Вас».
Хрущёв посмотрел на поэта Прокофьева…
*
Вообще-то – сатира, это блюдо с плодами подносимое богам.
Поэт Смирнов решил своё блюдо и поднести...
После поэта Прокофьева Хрушёв посмотрел на блюдо поэта Смирнова…
Потом опять на поэта Прокофьева…
То есть – как бы на самого себя…
*
По воспоминания Даниила Гранина, Хрущёв глянул на поэта Прокофьева
«как на свой шарж, на карикатуру; Прокофьев того же роста, с такой же грубой физиономией, толстый, мордатый, нос приплюснут… посмотрел Хрущёв на эту карикатуру, нахмурился и отошёл, ничего не сказав».
Что, однако, не помешало поэту Прокофьеву процветать и дальше.
А Хрущёв был симпатичнее поэта Прокофьева.
*
Если б поэт Прокофьев был похож на Сталина - было бы явно хуже...
*
А песня была посвящена была другу Прокофьева – пролетарскому поэту Алексею Крайскому (1891 - 1941), ныне напрочь забытому.
фото - http://www.proza.ru/2018/11/23/134
*
Посвящение, конечно, вовсе не означает, что песня биографична и достоверно отражает жизнь посвящённого, но по суровому тексту и году смерти Алексея Крайского складывается ощущение, что поэт Крайский, попрощался с поэтом Прокофьевым, так крепко, что
«не северный ветер заплакал и обошёл их стороной»,
после чего - «товарищ ушёл на войну» - и там погиб в декабре 1941-го.
А то, что Александр Прокофьев с 1922 по 1930 был оперуполномоченным полпредства ВЧК-ОГПУ по Ленинградскому Военному Округу
(так правильно называлось ОГПУ)
и все последующие годы находился в действующем резерве органов госбезопасности, будучи уже давно поэтом и секретарём Ленинградского отделения Союза писателей и зачем-то травил Бродского, только подтверждает это мужественное ощущение.
*
И военный журналист, ленинградец и блокадник Абрам Вениаминович Буров (1912-2000) подтверждает гибель Крайского на фронте в книге-хронике «Блокада. День за днём.» СПб., 2011, стр. 156:
- «И этот человек на шестидесятом году жизни добровольно ушёл на фронт. Боевой опыт у него – солдата Первой мировой войны – уже был. Сражался поэт-ополченец храбро. Ради победы не щадил себя. И вот сегодня погиб…»
«Сегодня» - имеется в виду 11 декабря 1941-го, день блокады который описывает Буров.
Правильнее - не на «шестидесятом», а на пятьдесят первом году жизни, но так настойчив Абрам Вениаминович, словно сам видел героическую гибель Крайского, окружённого сотней гитлеровских гадов и кидающего в них гранаты.
*
А сын Корнея Чуковского Николай почему-то пишет, что Крайский умер в Доме писателей им. В. Маяковского и тело пролежало неделю на столе в столовой (ресторане) – некому было хоронить…
*
А на могильной плите Крайского на Волковском кладбище Петербурга надпись:
«В мире есть царь: этот царь беспощаден
Голод названье ему»…
Это из Некрасова, из «Железной дороги».
Какое отношение имеет Некрасов к Великой Отечественной – непонятно:
у Некрасова - едут в поезде генерал с сыном Ваней и генерал объясняет сыну, что Царь-голод согнал крестьян со всей страны на заработки, на строительство этой железной дороги. А дальше – за поездом бегут мертвецы – умершие на этой стройке…
Если поднатужиться, то можно, конечно, увидеть аналогии.
Но, получается - вовсе не пуля, а голод, всепожирающий царь-голод - сразил поэта Крайского…
*
продолжение следует…
*
Рождён был Крайский в Новгороде и с фамилией Кузьмин.
Хоть он и с мягким знаком, но так как ниша Куз(ь)миных в литературе была прочно занята - Михаил Кузмин, Кузьмина-Караваева –
то, начав печататься в 1916-том, он решил взять себе псевдоним.
Сыну отставного солдата и мелкому клерку по жизни
Райским быть было как-то неприлично
и он стал К-райским -
как в народе говорят: с краюшку, но в раюшку,
наверное, так следует истолковать этот псевдоним.
А может, от простого слова край.
А может и всё вместе – и край, и рай.
*
Хороший был поэт Крайский, или не очень, судить не берусь.
Вот пролеткультовское стихо 1918 года, слегка, правда, барабанистое, как вся та эпоха - называется, естественно, «Вперёд», а куда же ещё, не назад же, к «проклятому царизму»:
Развалин груды в дыму пожарищ
Лежат на пройденном пути…
Туда… Обратно? Назад, товарищ,
Нельзя пойти.
Налево - пропасть. Направо - волны
Водоворотом,
А впереди…
Кто скажет, - что там?
Но, веры полный, -
Иди!
Зари не видно?.. Глаза ослепли.
Но сердце видит, но сердце ждёт…
Попутный ветер знамена треплет…
Вперёд.
*
Насытившись пустозвонной пролеткультовской барабанщиной, Крайский перешёл в пару лет просуществовавшее литобъединение «Космист» -
нашей планеты революционным литераторам оказалось мало и небольшая группка поэтов (Гастев, В.Казин и др.) решила то ли космически гиперболизировать поэтические образы, то ли распространять учение Макса-Ленина на всю вселенную.
Брюсов в обзоре революционной поэзии за пять лет с 1917 по 1922, писал о Крайском:
- «Он - один из тех, кто занят работой и над новой формой. В замыслах у него есть широкий размах, почти космический угол зрения».
*
Умиляет это космическое «почти».
И напоминает чуть беременную.
«О закрой свои бледные ноги!» - вот где всеобъемлющий космизм!
*
Понюхав космосу, в середине двадцатых Крайский стал лиричнее
и вошёл в правление Ленинградского отделения Всероссийского союза поэтов
(см фото – крайний слева):
Луна - лицо покойника,
Зелёный свет - тоска.
У города-разбойника
Я в каменных руках.
Могильны чары лунные,
Под ними он застыл
Навеки, но чугунные
Мне двери не открыл.
И вот, по мёртвым улицам
Один, один брожу,
Дома, как свод, сомкнулися, -
Ключей не нахожу.
Луна - лицо покойника,
Зелёный свет - тоска...
У города-разбойника
Я в каменных руках.
*
Потом поэт женился, стал не один бродить, космический метеоризм и лунная тоска прошли.
Но есть в эти годы у Крайского странная строка…
*
продолжение следует…
*
Заканчивается она мрачновато –
«… чёрная яма и гроб».
*
Вообще –то – гроб это яма и есть.
Она же - домовИна.
Это потом гроб в ящик превратился.
Какой-то гроб с маслом у Крайского получился.
Потом у него дочь родилась
и в пелёнках и сосках гробы как-то сами собой рассосались…
*
Сам о себе Крайский писал:
- «Сам думаю, что я, как человек, сложился до революции; писать стал из протеста против социальной несправедливости...»
*
О, эта извечная российская тяга к справедливости!
Кого она не погубила, сделала поэтом.
*
Крайский:
- «… в революцию – образовался и помолодел...»
*
Революционная кровища – она бодрит, молодит и освежает.
*
Крайский:
- «… а когда её героическая полоса прошла, когда началась внутренняя работа, без внешнего подъёма и шумихи –
прошлое во мне сказалось и потянуло к старым темам и мотивам...»
*
То есть – поостыл к коммунистическому раю и вновь стал искать справедливости.
Что должно было слегка насторожить цензуру...
*
Крайский:
- «А как поэт я сложился под влиянием Пушкина, А. Блока и В. Маяковского (последнего теперь разлюбил).
Возврат к настроениями Блока ничего хорошего не принесёт».
*
Да, конечно – выкинуть этого Блока с корабля современности:
В соседнем доме окна жОлты
По вечерам - по вечерам,
Скрипят задумчивые бОлты… -
что ж тут хорошего – мелкодворянское нытьё - смазать надо бОлты и скрипеть не будут, как сделал бы всякий пролетарский поэт, образованный в марксизме.
… Скрипят задумчивые бОлты,
Подходят люди к воротАм.
И глухо заперты ворота,
А на стене - а на стене
Недвижный кто-то, чёрный кто-то
Людей считает в тишине.
Революционно накостылять этому «чёрному» и буржуазному
и сразу человеков считать перестанет
и начнёт считать свои синяки, да шишки.
Я слышу всё с моей вершины:
Он медным голосом зовёт
Согнуть измученные спины
Внизу собравшийся народ.
А вот это хорошо, про измученные спины пролетариата…
Они войдут и разбредутся,
Навалят на спины кули.
И в жОлтых окнах засмеются,
Что этих нищих провели.
Да забомбить им туда полпуда динамита, этим олигархам, в их жуликоватые жолтые окна - и всех делов!
Но Блок до этого не дозрел.
Поэтому Блока надо забыть.
*
Крайский:
- «Поэтому думаю, что название пролетарского поэта получил я по социальному положению и происхождению;
по творчеству же – я больше романтик и новых черт, новых мотивов, свойственных пролетариату, дал очень мало.
А вообще поэзия – дело бесполезное и гиблое».
*
Ну, вот и поговорили про поэзию.
Но не отпускает это гиблое поэтическое дело Крайского, стихи он всё равно пишет,
хотя в тридцатые стихи у него пишутся реже:
Стихов напудренные букли
И строчек стройный котильон
Не выжечь раскалённым углём, -
Романтик снова в них влюблён.
И вновь по скользкому шаблону
Плывёт размеренно поэт,
Хоть в наши дни для котильона
МузЫки подходящей нет.
И музыка уже музЫку
Сменила, и не клавесин, -
Труба охрипшая от крика,
На целый город голосит.
Да! Наша жизнь не в клавесине,
Не в буклях и не в парике, -
В моей рубашке тёмносиней,
В малиновом твоём платке.
Не в котильоне, - в карусели
Огней, ремней, турбин, антенн.
Не в гимне – в марше, от Марселя
Дошедшим до кремлёвских стен…
*
Котильон по словарю Ушакова - это «кадриль перемежающаяся разными др. танцами».
А «карусели – Марсели» это вовсе не подгонка рифмы,
это преемственность революций -
от гимна Французской Республики «Марсельезы»,
которая всего лишь «Тема с вариациями для скрипки с оркестром» придворного при дворе Марии-Антуанетты композитора Джованни Батисты Виотти, плагиаторскими стараниями военного инженера Клода Жозефа Руже де Лиля превращённая потом в «Марш войны»,
и на бунтарские, но подозрительно актуальные и сегодня слова Петра Лаврова, с 5 марта 1917-го года, вместо «Боже Царя храни», ставшая на пару лет гимном революционной России:
Отречёмся от старого мира,
Отряхнём его прах с наших ног!
Нам враждебны златые кумиры,
Ненавистен нам царский чертог.
Мы пойдём к нашим страждущим братьям,
Мы к голодному люду пойдём,
С ним пошлём мы злодеям проклятья —
На борьбу мы его поведём.
Припев:
Вставай, поднимайся, рабочий народ!
Вставай на врага, люд голодный!
Раздайся, клич мести народной!
Вперёд, вперёд, вперёд, вперёд, вперёд!
Богачи-кулаки жадной сворой
Расхищают тяжёлый твой труд.
Твоим пОтом жиреют обжоры,
Твой последний кусок они рвут.
Голодай, чтоб они пировали,
Голодай, чтоб в игре биржевой
Они совесть и честь продавали,
Чтоб глумились они над тобой.
И опять припев…
*
Какие слова! Разбойничьи, вечные.
Но дальше петь не станем –
ещё немного Крайского:
Над пропастью не стой. В пучину не гляди,-
Она сильней магнита тянет,
Взглянувший в бездну камнем канет
И пропадёт. Будь мудрым, отойди.
Но сердце вскрикнуло от радости в груди, -
Как сладкий грех влечет к запретной Грани! -
Взглянуть, узнать. - Пускай заманит,
Пусть пропаду, но пропаду один.
И вот перейдена заветная стена...
И ужаса и радости полна,
Всегда изменчива и неизменна,
Бездонная, бескрайняя страна,
Моей души живая глубина,
Будь проклята и будь благословенна!
*
На мой вкус - у стихов Крайского есть странная особенность – они словно ускользают.
Пока читаешь, вроде всё выверено и стройно,
прочтёшь - и ничего не остаётся.
Но есть в поэзии Крайского удивительная и необъяснимая строка…
*
продолжение следует…
*
А дальше была Война…
*
Все мы знаем, что Великая Отечественная началась в ночь на 22 июня – немецкие войска вторглись на территорию СССР.
Это так и не так…
*
20 июня вся финская армия была сосредоточена на советско-финской границе.
Утром 21 июня авиация и артиллерия Финляндии вместе с 5-й воздушной армией Германии, базировавшейся на финской территории начали бомбить и обстреливать из орудий приграничные армейские части, военные и морские базы СССР.
Может быть это был отвлекающий маневр союзницы Германии, но бомбёжки и обстрелы с этого дня стали постоянными.
*
В ответ, 25 июня наши ВВС Северного флота и авиация Балтфлота нанесли массированный бомбовый удар по 19 аэродромам Финляндии и Северной Норвегии.
И в тот же день парламент Финляндии объявил войну СССР.
*
Миф о том, что финны хотели только отвоевать захваченное у них в 39-том, не более, чем миф.
Президент Финляндии Ристо Рютти заявил немецкому послу в Хельсинки:
- «Если Петербург не будет больше существовать как крупный город, то Нева была бы лучшей границей на Карельском перешейке…
Ленинград надо ликвидировать как крупный город».
*
Да и немцы не отставали. (или наоборот)
Директива начальника штаба военно-морских сил Германии № 1601 «Будущее города Петербурга»
(Weisung Nr. Ia 1601/41 «Die Zukunft der Stadt Petersburg»):
Пункт 2:
Фюрер принял решение стереть город Ленинград с лица Земли.
После поражение Советской России, дальнейшее существование этого крупнейшего населённого пункта не представляет никакого интереса».
*
А куда девать не представляющее никакого интереса более 3 миллионов населения?
Ну, да это уже мелочи-детали.
*
29 июня 1941 года финские войска, перейдя государственную границу, начали сухопутную операцию.
*
И в тот же день, 29 июня началось формирование Ленинградской армии народного ополчения (ЛАНО).
Призывались мужчины до 50 лет.
*
Крайский живёт в Ленинграде. Недалеко от Блока.
«Канонерская ул., д. 27 кв. 4.» - это из книги жертв «Блокада», том 15.
В 41-ом, 5 февраля у него был юбилей - 50.
В начале июля ему позвонили из Союза писателей…
*
В чудом сохранившемся блокадном дневнике Крайского есть запись от этого дня, 2 июля 1941-го:
- «Думал я искренне и честно искренним и честным пером служить отечеству, начал писать, но позвали меня за другим. Позвали самым отвратительным образом…»
*
То есть – поэт Крайский честно хотел послужить отечеству пером,
а его позвали за чем-то иным
и как-то «отвратительно позвали».
Интересно - как?
Нахамили?
*
Крайский – «Дневник»:
- «Звонит Женя Милова:
- В течение двух часов явиться в партком, вызывает Величкин, явиться к нему. Будете?
- Буду».
*
Звонила технический секретарь правления Ленинградского отделения Союза советских писателей Евгения Григорьевна Милова (1900–1943).
А вызывал Крайского прозаик Сергей Величкин - оргсекретарь правления Ленинградского отделения Союза советских писателей.
Вроде, пока, ничего «отвратительного», позвали и позвали, только как-то странно - срочно, «в течение двух часов».
*
2 июля, одиннадцатый день войны.
Немецкие танки уже под Псковом, наступают в день по 30-35 километров,
до Ленинграда осталось меньше трёхсот –
десять дней и танки будут в городе.
Финны прут с севера.
Итальянский флот запер Финский залив.
Испанская «Голубая дивизия» жаждет кровавой мести за родину-37.
*
Три с половиной миллиона наших пленных...
Казалось, Красная армия разгромлена.
Казалось, сбывается пророчество царицы Евдокии Лопухиной:
- «Петербургу пусту быти»,
растиражированное и Мережковским, и Устряловым, и Ал.Толстым, и Волошиным и всяким, кто что-либо сочинял о Санкт-Петербурге.
Но в газетах, конечно, об этом не пишут.
*
По городу ползут слухи: советская власть бережёт армию –
чтобы измотать немцев, в бой бросают мясо - необученных ополченцев.
И Крайский эти слухи, конечно, слышал – у поэтов слух острый.
*
Теперь уже знаем наверняка –
у его жизни
(как и у всех мужчин тогда),
три варианта:
1. быть в ополчении раздавленным немецким танком.
(никто, никто из ополчения 41-го не вернулся, все полегли, да покоятся они с миром.)
2. умереть от голода в городе.
3. эвакуироваться.
*
Эвакуация уже идёт полным ходом – почти полмиллиона ленинградцев уехало в тыл.
Эвакуируют и поэтов.
В очерёдности, по степени ценности для советской литературы.
Через месяц немцы, финны и «Голубая дивизию» с наёмниками из Северной Африки и Европы перережут все пути, сдавят городу горло и эвакуация закончится, бежать будет некуда, наступит блокада…
*
Но, по поэту Прокофьеву знаем:
«Я песней, как ветром, наполню страну,
о том, как товарищ пошёл на войну…» -
поэт Крайский выбрал первый вариант – в окопы, под танк, бить фашистского гада.
По журналисту и блокаднику Абраму Бурову, - «Сражался поэт-ополченец храбро. Ради победы не щадил себя».
*
А в партком вызывают срочно, явиться в «течение двух часов».
Авральность, наверное, вызвана срочной эвакуацией.
Настало время ценности поэта Крайского.
И Крайский идёт в Дом писателей им. В Маяковского, бывший особняк графа Шереметева…
*
Странно как-то - в детстве я тоже жил на Канонерской улице, на углу Лермонтовского и пять лет по всей недлинной длине её ходил по ней в школу.
Этот район называется Большая Коломна, улица на одном из пяти её островов - Покровском.
Школа стояла на бывшем пустыре, на месте огромных воронок от полутонных бомб - немцы особенно бомбили и обстреливали этот район – рядом верфи Балтийского завода.
В блокаду в воронки сбрасывали погибших от голода – везти по кладбищам не было сил.
Потом воронки засыпали. И построили школу.
И вряд ли их перезахоронили.
Рядом, на Садовой, в овальном сквере, на месте снесённого в тридцатые Покровского собора, от него и название острова – там тоже хоронили.
Летними утрами ушлые старушки ковыряли в зелёной траве бугорки с белыми, как кости, шампиньонами, а я там длинными ленинградскими зимами гонял в хоккей, сейчас молодые мамы с колясками гуляют – ни памятника, ни креста…
Ленинград. Город-герой. По трупам ходили и ходим…
*
Крайский – «Дневник»:
- «Прихожу к Величкину:
- Что скажете?
- Явился по Вашему вызову.
- А! Это не ко мне. В партком».
*
Не туда попал – Величкин это, конечно, тоже прозаическая личность, оргсекретарь Союза, но ещё не партком.
А партком – это идеология, партийный комитет.
Ну, в партком, так в партком.
Пошёл Крайский в партком.
Там его встретили:
Михаил Черноков, прозаик и по совместительству замдиректора Дома писателей.
И поэт Дмитрий Цензор, бывший символист и «создание петербургской богемы», как писал о нём Блок, а потом секретарь парторганизации Союза писателей и отчим будущего двукратного олимпийского чемпиона по фигурному катанию на льду Олега Протопопова, которого он с женой отправит в эвакуацию и купит в подарок коньки.
*
Крайский – «Дневник»:
- «В парткоме Черноков и Цензор предлагают записаться добровольцем».
*
Как сказал поэт Прокофьев, который, наверное, тоже там был, неподалёку от парткома:
«Не северный ветер ударил в прибой
В сухой подорожник, в траву зверобой…»
Разволновалась зверобой-трава…
*
А поэт Крайский думал, что пришла его очередь с женой на эвакуацию, как поэта для советской литературы ценного –
оттого и срочно вызвали – паровоз уже под парами стоит.
А вместо далёкой и солнечной Средней Азии с её сытыми лепёшками и бесконечными фруктами с витаминами –
винтовку в руки, (одну на двоих)
и в окоп, (который ещё надо вырыть).
Но Крайскому уже 50 – какая винтовка?
*
Крайский – «Дневник»:
- «Пять дней тому назад я сам об этом думал.
А тут вдруг – струсил.
Ссылаясь на болезнь, воздержался».
*
Не хотелось бы быть низвергателем советских мифов,
но вещи должны быть названы своими именами.
Иначе вещи начинают жить ложной жизнью, а биографии фальшивить.
И отчего-то особенно фальшивят биографии людей творческих –
одни почему-то стали жертвами советской власти,
с которой никогда не боролись, а даже и наоборот.
Другие… да вы и сами знаете.
*
Не Байрон оказался поэт Крайский.
И не поручик Лермонтов.
«Воздержался» от армии.
Но Крайскому и пятьдесят.
И у него жена и язва.
И он честен.
Так и пишет – струсил.
*
Каждый имеет право на страх.
Тем более - страх перед гибелью.
Поэт Фёдор Сологуб всю жизнь воспевал смерть,
а как она пришла, кричал:
- «Я не хочу умирать! Я жить хочу!»
Не все поэты герои.
Это на бумаге они и воины, и герои, и женщин любят красиво.
Вон и поэт Есенин – в марте 1917-го смылся из армии. Получил направление в школу прапорщиков, из части ушёл, до школы не дошёл.
Запись в дневнике Блока «Есенин записался в боевую дружину эсэров», как раз и означает, что Есенина не сильно тянуло на фронт, под пули.
А поэт Клюев так и в тюряге сидел, кося от армии, когда и войны-то никакой не было. А потом и вовсе закосил под дурака:
- «Помню офицерский дикий суд над собой за отказ от военной службы…
Четыре с половиной года каторжных работ…
Каменный сундук, куда меня заперли, заковав в кандалы, не заглушил во мне словесных хрустальных колокольчиков, далёких тяжковеющих труб.
Шесть месяцев вздыхали небесные трубы, и стены тюрьмы наконец рухнули.
Людями в белых халатах, с золотыми очками на глазах, с запахом смертной белены и йода (эти дурманы знакомы мне по сибирским степям) я был признан малоумным и отправлен этапом за отцовской порукой в домашнее загуберье».
Если классик - хоть слабоумным, но только не в армию – чего тогда ждать от малоизвестного пролетарского поэта?
*
Поэты - дети космоса, чада вселенной.
И их мало.
А хороших – так и вовсе по пальцам.
И потому они амбициозны.
Особенно, когда к ним пристают назойливые, как комары, банальные земляне.
Да ещё с нелепой идеей идти в армию.
И дневники свои поэты, тайно покусываемые тщеславием,
«змеи сокрытой сей» (Пушкин),
пишут для потомков,
тайноискренне полагая, что и через пару-тройку сотен лет они (дневники) всё так же будут читаемы –
не всеми, конечно, но такими же, не частыми детьми вселенной.
- «У вас так себе стихи, их скоро забудут», - сказали как-то Маяковскому.
- «Приходите через десять тысяч лет – посмотрим», - ответил тот.
Во как - дольше египетских пирамид поэт поэтически жить собрался!
Пролетарский поэт Крайский потомкам сказал честно – я струсил.
*
Каждый имеет право на страх
Но только не поэт-коммунист.
Крайский – «Дневник»:
– «Ссылаясь на болезнь, воздержался.
- Нельзя! – говорит Черноков, – Это – обязательно.
Крайский:
– А раз обязательно, так зачем спрашиваете? Призовёте – я готов.
– Нет, надо добровольно».
*
На сём описание этих полувоенкоматовских переговоров заканчивается.
И не вполне понятно, что было «отвратительным» -
интонация полуприказов поэтов-парткомовцев,
или сам факт настойчивого приглашения в окоп.
«Я песней, как ветром, наполню страну,
О том, как товарищ пошёл на войну…»
*
Поэту Цензору-то хорошо – ему 64, его уже даже добровольцем не возьмут.
И прозаику Чернокову неплохо – 54.
Да и Крайскому полных пятьдесят.
В чём дело-то? Что они от него хотят?
*
Но тут у Крайского какая-то странная и непонятная логика:
если призовут – он готов, (зная, что не призовут)
а добровольцем - не хочет.
*
Потому что, если призовут – это армия. (да и не призовут)
А доброволец – это народное ополчение, мясо для фашистов.
Неохота быть мясом.
Но надо. В парткоме велят.
*
Но Крайский уже непризывного возраста.
Даже для ополчения.
А его гонят на фронт.
Да ещё «добровольно».
Да ещё «самым отвратительным образом».
Что-то тут не то…
*
продолжение следует…
*
…указом президиума Верховного Совета СССР с 23 июня 1941-го была объявлена мобилизация военнообязанных 1905-1918 годов рождения включительно - возрастом от 36-ти лет до 23-х.
Чудовищные потери на фронте, убитыми, раненными и пленными –
и уже к концу июня военкоматы начали призывать мужчин и более старшего возраста.
Но до 50-ти лет.
И хоть никаких постановлений правительства на этот счёт не было,
вряд ли военкомы это делали самовольно.
В народное же ополчение добровольцев записывали любого возраста.
*
Получается – поэт Цензор и прозаик Черноков, зная, что Крайскому пятьдесят и в действующую армию его уже не призовут,
пытаются заставить Крайского вступить в ополчение –
отправить на фронт.
А он не хочет.
*
Композитор Шостакович:
- «Я вступил добровольцем в ряды народного ополчения.
До этих дней я знал лишь мирный труд.
Ныне я готов взять в руки оружие.
Я знаю, что фашизм и конец культуры, конец цивилизации - однозначны. Исторически победа фашизма нелепа и невозможна, но я знаю, что спасти человечество от гибели можно только сражаясь».
*
Из оружия Шостаковичу доверили только брансбойт – ствол пожарного и отправили сражаться с фашизмом на крышу консерватории - тушить зажигалки.
Но поэт Крайский спасать человечество и пожарником «воздержался»…
*
В тот день, 2 июля по всему Ленинграду, на всех заводах и фабриках шли митинги, шла запись добровольцев.
Резолюция, принятая на цеховых митингах Кировского завода:
- «По первому зову партии и правительства мы все, как один, пойдем помогать Красной Армии бить фашистских выродков. Создадим мощные добровольческие отряды по разгрому фашизма».
*
В тот день в городе в добровольцы записалось 45 183 человека.
*
Крайский, «Дневник»:
- «Добровольцев» вечером была груда»…
*
Сие означает, что протусовался Крайский в Доме писателей им. Маяковского в тот день до вечера.
Все эти творческие Дома всегда сильно засасывали – друзья-поэты-разговоры, известные литераторы вокруг, дамы опять же
и, скорее всего, просидел он в ресторане –
хоть и война, ресторан ещё работает, ещё можно выпить и вкусно закусить
и тут уместно вспомнить булгаковский Дом Грибоедова,
но мысли Крайского были не о закуске –
о «груде добровольцев».
А «груда»-то была так себе - в этот день записались в ополчение 80 членов Союза писателей.
Цифра - из газетного отчёта.
А «добровольцы» у Крайского - в кавычках - всех заставил партком.
*
Крайский, «Дневник»:
- «Так и осталось невыясненным, что надо мною висит…»
*
То есть - призывной отдел в тот день уже закрылся, ресторан ещё нет –
вот поэт Крайский и сидит над рюмкой, и гадает…
А что над ним «висит»?
Доброволец – дело добровольное, он так и называется.
Но, выходит, что нет.
Кажется – именно это Крайский и называет «отвратительным».
Наверное, в смысле прав человека и насилия над личностью.
Тем более, личностью поэтической.
Получается - попёр он в тот день против советской власти, против линии партии.
Не хочет сражаться за Родину, за Ленина-Сталина.
А часом - не ждёт ли тов. Крайский немцев-освободителей?
И вообще – не троцкист ли он какой?
Но за это же можно… даже страшно подумать…
Но скоро к городу подойдут немцы
и станет ещё страшнее…
*
Вот и поэт-обэриут Хармс (Ювачёв), который вовсе не писал «однажды Гоголь переоделся Пушкиным…»
в эти дни ходит по Ленинграду и «распространяет клеветнические и пораженческие слухи»:
- «Советский Союз проиграл войну в первый же день, Ленинград теперь либо будет осаждён или умрёт голодной смертью, либо разбомбят, не оставив камня на камне…
Если же мне дадут мобилизационный листок, я дам в морду командиру, пусть меня расстреляют; но форму я не одену и в советских войсках служить не буду, не желаю быть таким дерьмом.
Если меня заставят стрелять из пулемёта с чердаков во время уличных боёв с немцами, то я буду стрелять не в немцев, а в них из этого же пулемёта» -
это из постановления на арест.
*
Теперешние хармсоведы полагают, что это из текста доноса на Хармса осведомительницы с дивно-романтической фамилией Оранжиреева,
а Хармс просто эпатажник, валял дурака и шутил, как всегда.
Потом, вращавшаяся в поэтических кругах археолог, и переводчица Антонина Оранжиреева (урождённая Розен) будет, как думают, «наседкой» при Ахматовой,
а та не разглядит этого и посвятит на её смерть в 1960-том стих «Памяти Анты»:
Пусть это даже из другого цикла…
Мне видится улыбка ясных глаз,
И «умерла» так жалостно приникло
К прозванью милому,
Как будто первый раз
Я слышала его
*
Кстати, (вернее, не кстати )
почему-то только у нас в России осведомителей зовут стукачами -
в Америке это называется законопослушные граждане США.
И нет более стукаческой нации, чем пиндосы –
(хотя и нации такой нет) -
кто не стучит - тот не американец,
а кто регулярно – то истинный америкоз,
хоть и эмигрант…
*
… ну, да мы отвлеклись:
осведомители – осведомителями
и они всегда были, есть и будут,
и всегда с нами,
но даже если разделить этот донос Оранжиреевой на десять,
всё равно: шуточки Хармса на вышку тянут – война идёт.
*
Кстати, (или опять не кстати) -
Мы к трибуне подойдем,
Подойдем,
Мы к трибуне подойдем
С самого утра,
Чтобы крикнуть раньше всех,
Раньше всех,
Чтобы крикнуть раньше всех
Сталину «ура».
Это тоже Хармс, «Первомайская песня», стишок для детишек, журнал
«Чиж», 1939-тый год.
А вот - «строевая песня», что сложил рядовой Ювачёв по просьбе командира,
будучи солдатом-срочником:
Чуть на двор
Мы пришли 7 марта
Встали встали встали в строй
Мы к винтовке прикрепили
Штык и
Наша рота лучше всех.
Повсюду в мире разлита поэзия.
И всё живёт ею.
Даже солдаты.
Особенно в преддверии 8 марта.
Неизвестно, оценил ли командир Хармса эту песню,
но стишок напоминает вдохновеннейшую строевую песню морпехов в
учебке из фильма Стэнли Кубрика «Цельнометаллическая оболочка», ( Full Metal Jacket):
Я люблю служить дяде Сэму!
Он показывает мне, кто я есть!
Раз, два, три, четыре, корпус морской пехоты США!
Раз, два, три, четыре, я люблю корпус морской пехоты!
Мой корпус!
Твой корпус!
Наш корпус!
Корпус морской пехоты!
Сам не знаю, но молва идёт!
Пи*да у эскимоски холоднее чем лёд!
Хорошо!
Очень хорошо!
Точно хорошо?
Замечательно!
На вкус приличная!
Пи*да отличная!
Хорошо тебе!
Хорошо мне!
Прекрасный стих!
И эскимосам не плохо, и янки хорошо.
Настоящие морпехи - истребители ледяных пи*д.
*
И ничего – не сел Кубрик.
А даже и призы получал.
Да и фильм неплохой –
такая армия никого не победит -
родина этих солдат –
пи*да.
Впрочем – все мы оттуда вышли.
*
Но Даниил Иванович был раньше Кубрика
и к своим блокадным дуракаваляльным проповедям подготовился заранее и основательно –
ещё летом 39-го стал активно читать книги по психиатрии, потом лёг в психушку, вышел с диагнозом шизофрения и в том же году получил «белый билет».
Что не спасёт его от голодной смерти в психушке «Крестов» -
Царь-Голод билетов не спрашивал.
А у Крайского – только язва…
*
На 4 июля 1941 года в Ленинграде в добровольцы вступило 77 413 человек…
Шостакович тушит пожары,
(см. правое фото)
Хармс валяет дурака и разносит пораженческие слухи,
(см. левое фото – он изображает своего несуществующего брата – доцента Ивана Ивановича)
а Крайский всё думает…
*
…на одной войне Крайский уже был.
Солдатом в 1916-том.
Где и как воевал – неизвестно.
Но судя по писательской анкете 1914 года, где он сам о себе написал –
«22 года, Не энергичный, слабый... Боюсь жизни» -
явно не в морской пехоте.
Но тут надо заняться арифметикой…
*
1914 минус 22
=
1892…
А 1892-ой - это призывной год.
Так, выходит, у Крайского два дня рождения…
*
Сейчас это уже установить невозможно,
но вполне логично предположить,
что в парткоме прозаик Черноков и особенно поэт Цензор (как секретарь парткома)
поинтересовались у Крайского:
- А вы, Алексей Петрович, какого года рождения?
В смысле, исполнилось ли Крайскому уже непризывные 50 лет?
Или ещё нет?
А может, он уже успел приписать себе годик, чтобы не идти на фронт –
так это сразу несколько статей: дезертирство и подделка документов…
*
Вовсе не желая оскорблять памяти поэта Крайского -
но и каждый,
и вы бы тоже
на месте поэта Цензора,
да и прозаика Чернокова
так подумали…
А подумав, сообразили – бумажку бы какую на эту тему надо написать…
ну, в соответствующие органы…
ну, туда, где Оранжиреева подвизалась…
так как-то спокойнее…
а то потом получится, что вы с Крайским заодно…
*
… вот, скорее всего, в чём «отвратительный способ» парткома,
о чём самому Крайскому в дневнике понятно,
а нам, потомкам-читателям – не очень.
*
Но не станем ни в чём подозревать поэта Крайского,
он честно написал –
я струсил
А с документами всякое бывает.
Вот мне недавно справку с печатями дали о фильмах, что я снял –
будучи от роду Мирзоян,
я в ней (справке) вдруг стал МирзоНяМ.
И не заметил это ням-ням.
И вышел маленький конфузик – получилось, как бы, что я чужие фильмы себе приписываю.
Чушь, конечно, это всё,
но неприятно –
казённые дамы стали мне противные вопросы задавать…
*
Крайский, «Дневник», последняя строчка записи от 2 июля:
- «А перо моё ни к чёрту»…
*
… и вот в этом-то «перо ни к чёрту» и вся разгадка.
Потому что, если бы перо Крайского было к чёрту,
то его поставили бы в очередь на эвакуацию.
По степени ценности для советской литературы.
А раз – «ни к чёрту» -
значит, ценности для советской поэзии поэт Крайский не представляет.
Собратья по литературе не захотели его перо «приравнять к штыку».
Свои перья – они приравняли. И поставили в очередь на эвакуацию.
А его перо – не хотят.
Норовят наоборот – штык приравнять к его перу и подсунуть винтовку.
Короче – шёл поэт Крайский на эвакуацию, а его в окоп.
Да ещё с подозрениями на подделку возраста.
*
Как сказал поэт:
«Прошёл он (ветер несеверный) и плакал другой стороной
Когда мой товарищ прощался со мной…»
Ещё раз вспомним, что посвящение песни Крайскому вовсе не означает,
что в ней отражена его биография.
*
На 6 июля 1941 года в ленинградское ополчение вступило 96 776 человек.
*
Стихи Крайского поэт Цензор и прозаик Черноков явно не читали.
Особенно одну строчку
про «яму и гроб».
Да даже если б и читали – всё равно б ничего не поняли,
никто бы ничего не понял,
что у поэта Крайского есть строка 1926-го года,
всего
ОДНА,
но убойная
провидческая
огненно пророческая
смертельно жгучая…
и строка эта станет понятна
только через пару месяцев,
ЧЕРЕЗ ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ
1941 минус 1926
когда немцы, финны с севера, испанская «Голубая дивизия» и итальянский военный флот
окружат Ленинград
и насмерть сдавят горло города
и наступит
БЛОКАДА…
*
продолжение следует…