*
По Нострадамусу, за всю историю человечества, от Адама и до конца света, этот мир посетят 1003 пророка.
В Библии - четыре великих пророка и 12 малых.
А где остальные?
Пойдём искать...
*
Была такая могучая песня:
Я песней, как ветром, наполню страну,
О том, как товарищ пошёл на войну,
Не северный ветер ударил в прибой,
В сухой подорожник, в траву зверобой.
Прошёл он и плакал другой стороной
Когда мой товарищ прощался со мной,
Но песня взлетела и голос окреп,
Мы старую дружбу ломаем как хлеб.
Чтоб дружбу товарищ пронёс по волнам
Мы хлеба горбушку - и ту пополам,
Коль ветер лавиной и песня лавиной -
Тебе половина и мне половина.
Луна, словно репа, а звезды - фасоль,
Спасибо, мамаша, за хлеб и за соль.
Ещё тебе, мамка, скажу я верней
Хорошее дело - взрастить сыновей.
Которые тучей сидят за столом,
Которые могут идти напролом,
И вот скоро сокол твой будет вдали,
Ты круче горбушку ему посоли.
Чтоб дружбу товарищ пронёс по волнам
Мы хлеба горбушку - и ту пополам,
Коль ветер лавиной и песня лавиной -
Тебе половина и мне половина.
*
Слова к сей славной песне написал, обласканный всеми видами премий, поэт Александр Прокофьев (1900-1971)
- Сталинская 2 степени (1946), Ленинская (1961), Герой Соц Труда (1970)
и ему, действительно, это удалось - «песней, как ветром наполнить страну» -
может быть оттого, что стих хорош,
а может, ещё и потому, что младший брат его Василий был зампредседателя Комитета парт-гос контроля ЦК КПСС - а это было УСБ партии - управление собственной безопасности партии.
*
Впервые песню спела в 1970-том Аида Ведищева,
https://www.youtube.com/watch?v=nOa2m7N7gPE
потом песня перекочевала в репертуар молодого Льва Лещенко
https://www.youtube.com/watch?v=jkIBqB_V5HU
и покатилась «лавина» -
почти четверть века, до самой перестройки, ни один ТВконцерт, посвященный Великой Отечественной не обходился ни без Лещенки, ни без этой песни.
*
Поэт Прокофьев был низкорослый, лысоватый, круглолицый, губастый и очень похож на Первого секретаря ЦК КПСС Хрущёва.
(фото см. - http://www.proza.ru/2018/11/20/699
III з,езд_пісьменнікаў_БССР - крайний слева)
О чём на встрече советских писателей с Хрущёвым поэт Сергей Смирнов, член редколлегии сатирического журнала «Крокодил», неожиданно и заявил:
- «Вы знаете, Никита Сергеевич, мы были сейчас в Италии, многие принимали Прокофьева Александра Андреевича за Вас».
Хрущёв посмотрел на поэта Прокофьева…
*
Вообще-то – сатира, это блюдо с плодами подносимое богам.
Поэт Смирнов решил своё блюдо и поднести...
После поэта Прокофьева Хрушёв посмотрел на блюдо поэта Смирнова…
Потом опять на поэта Прокофьева…
То есть – как бы на самого себя…
*
По воспоминания Даниила Гранина, Хрущёв глянул на поэта Прокофьева
«как на свой шарж, на карикатуру; Прокофьев того же роста, с такой же грубой физиономией, толстый, мордатый, нос приплюснут… посмотрел Хрущёв на эту карикатуру, нахмурился и отошёл, ничего не сказав».
Что, однако, не помешало поэту Прокофьеву процветать и дальше.
А Хрущёв был симпатичнее поэта Прокофьева.
*
Если б поэт Прокофьев был похож на Сталина - было бы явно хуже...
*
А песня была посвящена была другу Прокофьева – пролетарскому поэту Алексею Крайскому (1891 - 1941), ныне напрочь забытому.
(см. фото)
*
Посвящение, конечно, вовсе не означает, что песня биографична и достоверно отражает жизнь посвящённого, но по суровому тексту и году смерти Алексея Крайского складывается ощущение, что поэт Крайский, попрощался с поэтом Прокофьевым, так крепко, что
«не северный ветер заплакал и обошёл их стороной»,
после чего - «товарищ ушёл на войну» - и там погиб в декабре 1941-го.
А то, что Александр Прокофьев с 1922 по 1930 был оперуполномоченным полпредства ВЧК-ОГПУ по Ленинградскому Военному Округу
(так правильно называлось ОГПУ)
и все последующие годы находился в действующем резерве органов госбезопасности, будучи уже давно поэтом и секретарём Ленинградского отделения Союза писателей и зачем-то травил Бродского, только подтверждает это мужественное ощущение.
*
И военный журналист, ленинградец и блокадник Абрам Вениаминович Буров (1912-2000) подтверждает гибель Крайского на фронте в книге-хронике «Блокада. День за днём.» СПб., 2011, стр. 156:
- «И этот человек на шестидесятом году жизни добровольно ушёл на фронт. Боевой опыт у него – солдата Первой мировой войны – уже был. Сражался поэт-ополченец храбро. Ради победы не щадил себя. И вот сегодня погиб…»
«Сегодня» - имеется в виду 11 декабря 1941-го, день блокады который описывает Буров.
Правильнее - не на «шестидесятом», а на пятьдесят первом году жизни, но так настойчив Абрам Вениаминович, словно сам видел героическую гибель Крайского, окружённого сотней гитлеровских гадов и кидающего в них гранаты.
*
А сын Корнея Чуковского Николай почему-то пишет, что Крайский умер в Доме писателей им. В. Маяковского и тело пролежало неделю на столе в столовой (ресторане) – некому было хоронить…
*
А на могильной плите Крайского на Волковском кладбище Петербурга надпись:
«В мире есть царь: этот царь беспощаден
Голод названье ему»…
Это из Некрасова, из «Железной дороги».
Какое отношение имеет Некрасов к Великой Отечественной – непонятно:
у Некрасова - едут в поезде генерал с сыном Ваней и генерал объясняет сыну, что Царь-голод согнал крестьян со всей страны на заработки, на строительство этой железной дороги. А дальше – за поездом бегут мертвецы – умершие на этой стройке…
Если поднатужиться, то можно, конечно, увидеть аналогии.
Но, получается - вовсе не пуля, а голод, всепожирающий царь-голод - сразил поэта Крайского…
*
продолжение следует…
*
Рождён был Крайский в Новгороде и с фамилией Кузьмин.
Хоть он и с мягким знаком, но так как ниша Куз(ь)миных в литературе была прочно занята - Михаил Кузмин, Кузьмина-Караваева –
то, начав печататься в 1916-том, он решил взять себе псевдоним.
Сыну отставного солдата и мелкому клерку по жизни
Райским быть было как-то неприлично
и он стал К-райским -
как в народе говорят: с краюшку, но в раюшку,
наверное, так следует истолковать этот псевдоним.
А может, от простого слова край.
А может и всё вместе – и край, и рай.
*
Хороший был поэт Крайский, или не очень, судить не берусь.
Вот пролеткультовское стихо 1918 года, слегка, правда, барабанистое, как вся та эпоха - называется, естественно, «Вперёд», а куда же ещё, не назад же, к «проклятому царизму»:
Развалин груды в дыму пожарищ
Лежат на пройденном пути…
Туда… Обратно? Назад, товарищ,
Нельзя пойти.
Налево - пропасть. Направо - волны
Водоворотом,
А впереди…
Кто скажет, - что там?
Но, веры полный, -
Иди!
Зари не видно?.. Глаза ослепли.
Но сердце видит, но сердце ждёт…
Попутный ветер знамена треплет…
Вперёд.
*
Насытившись пустозвонной пролеткультовской барабанщиной, Крайский перешёл в пару лет просуществовавшее литобъединение «Космист» -
нашей планеты революционным литераторам оказалось мало и небольшая группка поэтов (Гастев, В.Казин и др.) решила то ли космически гиперболизировать поэтические образы, то ли распространять учение Макса-Ленина на всю вселенную.
Брюсов в обзоре революционной поэзии за пять лет с 1917 по 1922, писал о Крайском:
- «Он - один из тех, кто занят работой и над новой формой. В замыслах у него есть широкий размах, почти космический угол зрения».
*
Умиляет это космическое «почти».
И напоминает чуть беременную.
«О закрой свои бледные ноги!» - вот где всеобъемлющий космизм!
*
Понюхав космосу, в середине двадцатых Крайский стал лиричнее
и вошёл в правление Ленинградского отделения Всероссийского союза поэтов
(см фото – крайний слева):
Луна - лицо покойника,
Зелёный свет - тоска.
У города-разбойника
Я в каменных руках.
Могильны чары лунные,
Под ними он застыл
Навеки, но чугунные
Мне двери не открыл.
И вот, по мёртвым улицам
Один, один брожу,
Дома, как свод, сомкнулися, -
Ключей не нахожу.
Луна - лицо покойника,
Зелёный свет - тоска...
У города-разбойника
Я в каменных руках.
*
Потом поэт женился, стал не один бродить, космический метеоризм и лунная тоска прошли.
Но есть в эти годы у Крайского странная строка…
*
продолжение следует…
*
Заканчивается она мрачновато –
«… чёрная яма и гроб».
*
Вообще –то – гроб это яма и есть.
Она же - домовИна.
Это потом гроб в ящик превратился.
Какой-то гроб с маслом у Крайского получился.
Потом у него дочь родилась
и в пелёнках и сосках гробы как-то сами собой рассосались…
*
Сам о себе Крайский писал:
- «Сам думаю, что я, как человек, сложился до революции; писать стал из протеста против социальной несправедливости...»
*
О, эта извечная российская тяга к справедливости!
Кого она не погубила, сделала поэтом.
*
Крайский:
- «… в революцию – образовался и помолодел...»
*
Революционная кровища – она бодрит, молодит и освежает.
*
Крайский:
- «… а когда её героическая полоса прошла, когда началась внутренняя работа, без внешнего подъёма и шумихи –
прошлое во мне сказалось и потянуло к старым темам и мотивам...»
*
То есть – поостыл к коммунистическому раю и вновь стал искать справедливости.
Что должно было слегка насторожить цензуру...
*
Крайский:
- «А как поэт я сложился под влиянием Пушкина, А. Блока и В. Маяковского (последнего теперь разлюбил).
Возврат к настроениями Блока ничего хорошего не принесёт».
*
Да, конечно – выкинуть этого Блока с корабля современности:
В соседнем доме окна жОлты
По вечерам - по вечерам,
Скрипят задумчивые бОлты… -
что ж тут хорошего – мелкодворянское нытьё - смазать надо бОлты и скрипеть не будут, как сделал бы всякий пролетарский поэт, образованный в марксизме.
… Скрипят задумчивые бОлты,
Подходят люди к воротАм.
И глухо заперты ворота,
А на стене - а на стене
Недвижный кто-то, чёрный кто-то
Людей считает в тишине.
Революционно накостылять этому «чёрному» и буржуазному
и сразу человеков считать перестанет
и начнёт считать свои синяки, да шишки.
Я слышу всё с моей вершины:
Он медным голосом зовёт
Согнуть измученные спины
Внизу собравшийся народ.
А вот это хорошо, про измученные спины пролетариата…
Они войдут и разбредутся,
Навалят на спины кули.
И в жОлтых окнах засмеются,
Что этих нищих провели.
Да забомбить им туда полпуда динамита, этим олигархам, в их жуликоватые жолтые окна - и всех делов!
Но Блок до этого не дозрел.
Поэтому Блока надо забыть.
*
Крайский:
- «Поэтому думаю, что название пролетарского поэта получил я по социальному положению и происхождению;
по творчеству же – я больше романтик и новых черт, новых мотивов, свойственных пролетариату, дал очень мало.
А вообще поэзия – дело бесполезное и гиблое».
*
Ну, вот и поговорили про поэзию.
Но не отпускает это гиблое поэтическое дело Крайского, стихи он всё равно пишет,
хотя в тридцатые стихи у него пишутся реже:
Стихов напудренные букли
И строчек стройный котильон
Не выжечь раскалённым углём, -
Романтик снова в них влюблён.
И вновь по скользкому шаблону
Плывёт размеренно поэт,
Хоть в наши дни для котильона
МузЫки подходящей нет.
И музыка уже музЫку
Сменила, и не клавесин, -
Труба охрипшая от крика,
На целый город голосит.
Да! Наша жизнь не в клавесине,
Не в буклях и не в парике, -
В моей рубашке тёмносиней,
В малиновом твоём платке.
Не в котильоне, - в карусели
Огней, ремней, турбин, антенн.
Не в гимне – в марше, от Марселя
Дошедшим до кремлёвских стен…
*
Котильон по словарю Ушакова - это «кадриль перемежающаяся разными др. танцами».
А «карусели – Марсели» это вовсе не подгонка рифмы,
это преемственность революций -
от гимна Французской Республики «Марсельезы»,
которая всего лишь «Тема с вариациями для скрипки с оркестром» придворного при дворе Марии-Антуанетты композитора Джованни Батисты Виотти, плагиаторскими стараниями военного инженера Клода Жозефа Руже де Лиля превращённая потом в «Марш войны»,
и на бунтарские, но подозрительно актуальные и сегодня слова Петра Лаврова, с 5 марта 1917-го года, вместо «Боже Царя храни», ставшая на пару лет гимном революционной России:
Отречёмся от старого мира,
Отряхнём его прах с наших ног!
Нам враждебны златые кумиры,
Ненавистен нам царский чертог.
Мы пойдём к нашим страждущим братьям,
Мы к голодному люду пойдём,
С ним пошлём мы злодеям проклятья —
На борьбу мы его поведём.
Припев:
Вставай, поднимайся, рабочий народ!
Вставай на врага, люд голодный!
Раздайся, клич мести народной!
Вперёд, вперёд, вперёд, вперёд, вперёд!
Богачи-кулаки жадной сворой
Расхищают тяжёлый твой труд.
Твоим пОтом жиреют обжоры,
Твой последний кусок они рвут.
Голодай, чтоб они пировали,
Голодай, чтоб в игре биржевой
Они совесть и честь продавали,
Чтоб глумились они над тобой.
И опять припев…
*
Какие слова! Разбойничьи, вечные.
Но дальше петь не станем –
ещё немного Крайского:
Над пропастью не стой. В пучину не гляди,-
Она сильней магнита тянет,
Взглянувший в бездну камнем канет
И пропадёт. Будь мудрым, отойди.
Но сердце вскрикнуло от радости в груди, -
Как сладкий грех влечет к запретной Грани! -
Взглянуть, узнать. - Пускай заманит,
Пусть пропаду, но пропаду один.
И вот перейдена заветная стена...
И ужаса и радости полна,
Всегда изменчива и неизменна,
Бездонная, бескрайняя страна,
Моей души живая глубина,
Будь проклята и будь благословенна!
*
На мой вкус - у стихов Крайского есть странная особенность – они словно ускользают.
Пока читаешь, вроде всё выверено и стройно,
прочтёшь - и ничего не остаётся.
Но есть в поэзии Крайского удивительная и необъяснимая строка…
*
продолжение - http://www.proza.ru/2018/11/24/232