Моим самым близким другом детства был Женя Шаронов. Мы жили в соседних коммунальных квартирах, ходили друг к другу в гости, делились игрушками, сладостями. Любили слушать рассказы его отца фронтовика о том, как тот ходил добывать «языков».
Дядя Сережа, отец Жени, был непревзойденным рассказчиком. Он с удовольствием погружался в лабиринты памяти, что-то присочинял, что-то приукрашивал, а мы затаив дыхание следовали за ним.
И вот уже нет ни стен квартиры, ни стульев, на которых мы сидим. Вокруг нас лес, ночная тьма, разрезаемая лучами прожекторов. Распластавшись по земле, мы по-пластунски ползем втроем под колючей проволокой через линию фронта. С воздуха нас прикрывают наши самолеты…
Я немного завидовал Женьке — его отец был на фронте, а мой — нет. Как-то с соответствующими претензиями по этому поводу я обратился к своему отцу. Он не стал оправдываться, перенаправил меня к маме. От мамы я узнал, что победа в той войне была бы невозможна, если бы не такие люди, как мой папа. Он работал старшим мастером в одном из цехов 26-го моторостроительного завода, изготовлявшим двигатели для истребителей и скоростных бомбардировщиков. Стрелять из автоматов и винтовок можно за месяц-другой научить любого, а чтобы читать сложные чертежи, вытачивать по ним детали, руководить другими людьми и обучать их, нужны годы. Поэтому для таких классных специалистов, как мой отец, фронтом стал завод. От их работы зависело — смогут ли наши самолеты побеждать в воздушных боях мессершмиттов и юнкерсов.
Работа отца требовала не только сил и знаний, но и мужества, дисциплинированности. «Те лишения, через которые он и его товарищи прошли, были не менее, а подчас и более суровыми, чем на передовой. Вот только рассказывать о том, как все было, нельзя — секрет». Для убедительности мама достала из верхнего ящика комода их с отцом медали «За доблестный труд в годы войны», ворох выданных папе на заводе почетных грамот, и мы долго все это вместе с ней рассматривали.
Претензий к отцу я больше не предъявлял, хотя в глубине души по-прежнему считал, что Женьке с его героическим папой повезло больше. Что из того, что мой отец много сделал для победы — все равно рассказывать об этом никому ничего нельзя, а дядя Сережа через линию фронта за «языками» ходил, и все об этом знают!
Потом как-то в разговоре со взрослыми мама в сердцах сказала, что папиными грамотами можно все обои в наших комнатах оклеить, а реальной пользы от них никакой — сколько лет начальство обещает дать новую квартиру*, а вместо нее отделывается красивыми бумажками с печатями и портретами вождей. Ореол папиных грамот от ее слов сильно потускнел, и я про них никому, даже Жене Шаронову, больше никогда не говорил.
* Вопросы выделения работникам завода новых квартир решались тогда администрацией завода совместно с парткомом и профкомом, а в парткоме на папу «зуб держали» и за его, тогда еще не реабилитированного отца, и за отказ погашать задолженность по партвзносам.
Задолженность возникла не по его вине. После войны, когда эвакуированные в Уфу работники завода смогли вернуться в Рыбинск, папу с Уфимского завода не отпустили. Мама посылала туда документы о болезни дочери, о своей беременности — бесполезно. На все эти доводы у парторга Уфимского завода был один убийственный ответ: «Партия лучше знает, где нужнее кадры».
Папа договорился с начальником цеха, получил расчет и уехал, невзирая на угрозы парторга. Потом он несколько раз из Рыбинска писал в Уфу, чтобы выслали партийные документы — безответно. В конце концов, его вызвали в Ярославский обком партии и поставили условие — незамедлительно погаси задолженность по партвзносам или исключим из партии. Папа отказался гасить задолженность: «Не моя вина, что в Уфе с учета не снимали. А сейчас таких денег нет: троих детей и жену надо кормить». За неуплату взносов папу исключили из партии.
Продолжение: http://www.proza.ru/2018/10/07/1773
Предисловие и оглавление: http://www.proza.ru/2018/10/07/1618