Сейчас уже не помню, из каких источников я, ученик второго класса самой обычной советской школы, почерпнул информацию о жизни индейцев. Но сама по себе идея жизни в лесу — свободной от скуки школьных уроков, полной опасности и приключений — до такой степени овладела мной, что я решил незамедлительно начать подготовку к ее осуществлению.
Первым делом под большим секретом я поведал о своих планах Жене Шаронову. Он тут же заявил, что тоже хочет стать индейцем. Кроме всего прочего, его в этой идее привлекала возможность избавиться от чрезмерной родительской опеки (Женя был единственным ребенком в семье, и мама с папой дрожали над каждым шагом сыночка, стараясь во всем его контролировать, направлять, иногда применяя для пользы дела методы физического воздействия в виде ремня). Мы с другом основательно обсудили детали обустройства нашей жизни в лесу, составили план и сразу взялись за его выполнение. У Жени был ключ от принадлежавшей их семье сарайки, расположенной во дворе дома. В ее углу за поленницей дров мы устроили небольшой тайник, в который последующие пару недель перетаскивали из своих квартир кусочки сухарей, горсточки различных круп, сахар, соль, спички…
Кроме того, мы изготовили два копья — обороняться от волков и других хищников, если те осмелятся напасть на нас в лесу. Копья представляли собой тонкие двухметровые палки, на торцах которых за неимением железных наконечников мы прибили по гвоздю, сплющив затем шляпки и заострив их при помощи напильника.
Естественно, мы не забыли и о создании своего «золотого запаса», выпрашивая под разными предлогами деньги у родителей. Точную цифру не помню, но рублей 10 набрали (дело было еще до денежной реформы 1961 года). По плану мы предусматривали более основательно подготовиться, но после очередной взбучки от родителей за двойку Женя сказал, что его терпенье лопнуло — бежать в лес надо немедленно.
На следующее утро, основательно позавтракав и прихватив с собой увесистые бутерброды, мы якобы пошли в школу, но, завернув за угол, быстро обежали дом с другой стороны и вдоль строя примыкавших друг к другу сараек добрались до Жениной.
В сарайке вытряхнули из портфелей учебники, тетрадки и прочие излишние для индейцев вещи. Замаскировали все среди дров. Один портфель сделали продовольственным, сложив в него бутерброды, сухари, крупы, соль, сахар. В другой положили топор (а как же в лесу без него!), ножик, спички, фонарик, гвозди, походный котелок и бельевую веревку. Достали из тайника наши копья и пошли в лес.
Из окружающих город лесов мы выбрали тот, который начинался за поселком Волжский. Женя в нем ни разу не был, но я считал себя большим знатоком того леса, так как неоднократно ходил в него за грибами и ягодами вместе с отцом и старшим братом. Обычно мы на пристани «Дворец культуры» садились на речной трамвайчик, примерно через час выходили на пристани «Мехзавод», поднимались вверх по речному склону и через поселок Волжский шли в лес. Весь путь занимал пару часов, не больше.
Утро нашего побега выдалось морозным. До Волги мы добрались быстро, еще храня в складках одежды тепло домашнего очага. Далее предстояло идти по льду реки. Дабы сократить путь, мы заранее решили не переходить Волгу по прямой, с берега на берег, а идти по диагонали, ориентируясь на силуэт здания шлюзов. Подняв воротники пальто, завязав покрепче ушанки так, что наружу выглядывали только глаза и кончики носов, мы ступили на заснеженный лед.
Встречный ветер заставил нас пригнуть головы. Вначале мы шли плечом к плечу, потом для экономии тепла и сил разумно решили идти след в след, поочередно меняясь местами. Ветер крепчал, далекий силуэт здания шлюзов становился все менее заметным, а затем и вовсе исчез за пеленой густой снежной мглы.
Около часа мы двигались молча, но упорно вперед, ориентируясь по смутным очертаниям берегов и постепенно приближаясь к другой стороне реки.
— Далеко еще до леса? — спросил наконец Женя, обходя меня сбоку, чтобы сменить в роли ведущего.
— По Волге — столько, сколько прошли, или чуть больше, а потом через поселок еще идти надо.
Женя остановился, повернулся лицом ко мне:
— Мы не дойдем, выбьемся из сил и замерзнем.
— Да, — согласился я, — летом на речном трамвайчике, даже с заходами ко всем пристаням, мы с отцом добирались быстрее, а пешком по снегу получается очень медленно, и устаешь.
— Надо искать другой лес, поближе, — резюмировал Женя.
Мы огляделись по сторонам. Постояли в нерешительности и у меня возникла новая идея.
— Хороший лес есть около железнодорожной станции Просвет. Она недалеко от Рыбинска. Я видел из окна поезда — там по обе стороны железной дороги сплошные елки растут. Доедем туда в тепле, сойдем с поезда, немного удалимся в сторону от станции и сразу шалаш для жилья можно строить, костер разводить. А сейчас надо заворачивать к нашему берегу. Тут недалеко пристань «Завод Свобода», а недалеко от нее двенадцатый автобус кольцо делает. Сядем на автобус и прямо до вокзала доедем.
Мы развернулись назад и минут через сорок в том месте, где летом была пристань, замерзшие и чуть не падающие в снег от усталости, наконец, снова вышли на берег.
Чтобы не привлекать к себе излишнего внимания прохожих, копья спрятали среди лежащих на берегу Волги бревен. Запас гвоздей и топорик у нас есть — на месте сделаем другие копья.
Пока добирались автобусом до железнодорожного вокзала, случилась другая напасть — набившийся на Волге в валенки снег постепенно растаял, ноги отсырели, и от этой сырости по всему телу пошел жуткий холод. Нужно было где-то разуться, просушить валенки, носки, согреть ноги. В холодных залах железнодорожного вокзала такого места не нашлось. Потоптавшись немного в очереди возле касс, усталые и дрожащие от холода, мы решили немного повременить с лесом.
Я предложил идти от вокзала во Дворец культуры. В правом крыле здания есть маленький боковой вход, откуда идет лестница в библиотечные залы. Дверь должна быть еще открыта, так как читальный зал работает очень долго. За дверью в тамбуре вся стена увешана отопительными батареями. Там всегда очень-очень тепло, можно прижаться к батареям, сверху положить мокрые носки. Заодно и перекусим бутербродами, а то уже кишки от голода сводит.
Собрав остатки сил, мы покинули здание вокзала и вновь окунулись в снежную круговерть. На улице было темно. Какая-то женщина остановила нас на полпути, принялась расспрашивать, почему мы еще не дома, не лежим в своих кроватках. Я разъяснил ей, что нам срочно надо в библиотеку. Какое-то время она упорно шла рядом с нами, потом отстала.
Дверь бокового входа действительно оказалась открытой, от батарей шло блаженное тепло. Мы разулись, разложили носки и валенки по батареям, сняли пальто и, обняв широко раскинутыми руками ребра радиаторов, приникли к ним своими промерзшими телами.
В таком виде ближе к полуночи и нашли нас там родители.
До дома мы возвращались все вместе на такси. Ехали молча. На лестничной клетке я протянул Жене руку, чтобы попрощаться до завтра, он тоже было потянулся ко мне, но его мама с силой затолкала своего сына в открытую дверь их квартиры, и мне ничего другого не оставалось, как, понурив голову, следовать за своей мамой в свою квартиру.
Потом был «разбор полетов». Я рассказал родителям все про индейцев и о том, как тщательно мы готовились. Мама поинтересовалась, думал ли я, каково будет им, родителям, жить, не зная, где их сын и что с ним случилось.
Я признался, что не думал.
Из-за стенки донеслись вопли Жени, — его родители беседовали с ним на других тонах.
Мама спросила, чувствую ли я свою вину.
Я сказал, что Женю жалко.
— Ну что ж, — вздохнула мама, — это уже хорошо, но, может, еще что почувствуешь.
Она поставила посередине комнаты стул, велела мне сесть на него и не вставать до тех пор, пока не осознаю всю тяжесть совершенного мною.
Родители легли спать. Старшему брату Лене, порывавшемуся несколько раз вступиться за меня, не было дозволено общаться со мной. Я сидел молча в темной квартире и слушал доносившиеся из-за стенки всхлипы Жени.
Родителям тоже не спалось, они ворочались на кровати, шептались. Наконец мама сказала, чтобы я сходил в туалет, почистил зубы и ложился спать.
Больше мы с Женей не предпринимали попыток стать индейцами. Если до этого дня его родители ставили ему меня в пример, то после неудачной попытки стать индейцами долгое время вообще запрещали сыну общаться со мной.
Иллюстрация Я и Женя Шаронов возле нашего дома на Молодежной улице.1961 год
Продолжение: http://www.proza.ru/2018/10/07/1762
Предисловие и оглавление: http://www.proza.ru/2018/10/07/1618