Небо нависало надо мной тяжёлыми свинцовыми тучами. Природа хмурилась, в душе у меня царствовал кавардак. В общем, я шёл извиняться. Второй раз в своей жизни. И если с Люсенькой ничего не вышло, то с Лёлькой получится на все сто процентов. Так думал я.
Шёл я вместе с Витькой-Вампиром. Тот случайно встретился мне на улице и предложил показать, где живёт Лёлька. Я хотел спросить его о той самой книжке, что он читал и перечитывал, сказать, что я тоже её читал и очень плакал. Ведь не может быть так в жизни? Так несправедливо? Правда? Не может один человек убить другого просто так из-за национальности, веры. Я сам армянин наполовину и жил на Кавказе, правда недолго. Всё это я хотел рассказать Витьке, но не смел, а он и не стремился к общению.
- Вот, - Вампир указал на обшарпанную двухэтажку. - здесь она живёт, на первом этаже. Видишь, окно фанерой заколочено?
Я боялся, что Витька пойдёт со мной и тогда будет не до объяснений, но он махнул рукой:
- Пока! Пошёл я. У меня мужички одни.
И ушёл. Я огляделся. Это был двор, в который мы с Надей ходили кататься на карусели. Вокруг её проржавевшего остова словно гнилые зубы торчали покорёженные облезлые лесенки. К Лёлькиному подъезду вела дорожка из еловых веток. Кого-то хоронили. Сегодня редко увидишь подобное. Люди перестали верить в то, что такая дорожка указывает умершему путь, а тогда это было в порядке вещей. Точно также, как похоронная процессия с сопровождающим её оркестром. Помню, как подскакивал порой от протяжных звуков трубы, подбегал к окну и смотрел как по улице медленно проплывает гроб. Зрелище завораживало и отталкивало одновременно. К счастью, вскоре такие процессии запретили.
Стараясь не задеть веток, я пробрался в подъезд. Вот она — квартира слева. Дверь почему-то приоткрыта. Я потянулся к звонку и заметил сквозь дверную щель чью-то голую ступню, торчавшую из-под груды тряпья. Звонок не работал, а я всё жал и жал на него, уставясь на обращённую ко мне чёрную пятку.
- Электричества нет, - пояснил кто-то за спиной. - Отрезали.
Я обернулся. Мишка.
- Зачем отрезали? - не понял я.
- Не платили — вот и отрезали! - Мишка толкнул дверь. - Заходи! Не заперто!
- Можешь не разуваться! - великодушно разрешил он, и пошёл вперёд по захламлённому коридору. Лежавший в прихожей человек с грязными ногам его ничуть не смутил.
- Сказочник пришёл! - закричал Мишка.
Человек зашевелился и как черепаха втягивает голову в панцирь, втянул ногу в кучу, прикинувшись ветошью. Лёлька убиралась в кухне. В пластиковый пакет она сгребала оставленные на столе и на полу бутылки, окурки, засохшие куски, бывшие когда-то едой.
- Не выбрасывай! - заорал Мишка и выхватил из рук сестры ломтик колбасы.
- Не хватай! Видишь обкусанный! - Лёлька ударила его по руке. - Заразиться хочешь?
Тут она увидела меня и разозлилась.
- Ты чего пришёл? Кто тебя звал? - в её голосе слышались нотки стыда и отчаяния. Я понял, что она не хотела, чтобы я видел, как она живёт.
- Я пришёл попросить прощения.
- Хорошо, проси! - Лёлька бросила пакет на пол, смахнула со стула пустую сигаретную пачку и уселась передо мной, скрестив на груди руки. - Я слушаю.
- Я вроде уже попросил.
- Ты сказал, что пришёл просить, но не просил.
Я вздохнул. Как же всё сложно!
- Прости меня, пожалуйста, за то что я решил, что ты украла деньги, - не дыша, выдал я.
- Прикольно, - захихикал Мишка и стащил под шумок сморщенную половинку яблока.
- Ладно, - смилостивилась Лёлька. - Пойдём, нормально поговорим.
Мы вернулись обратно в прихожую. Прошли в большую комнату, где на диване спала женщина. Я взглянул на опухшее покрытое красными пятнами лицо и узнал Лёлькину мать. Лёлька, смутившись, подтолкнула меня к широкому шкафу.
- Заходи! - и распахнула его дверцу.
- В Нарнию отправимся? - пошутил я.
- Куда? - Лёлька непонимающе уставилась на меня.
- Нарнию, такую страну из книжки. В неё через шкаф попадали.
- Интересная?
- Очень.
- У тебя есть?
- Нет. В библиотеке брал.
- Жалко.
За шкафом оказалась комната. Чистая и уютная. Даже тюлевая занавеска на окне висела. Мебель старая, но вполне приличная. Яркие покрывала на двух узких кроватях, письменный стол у окна, стопка книг на подоконнике.
- Шкаф — это маскировка, - пояснил Мишка. - Чтобы эти не заходили, гости. Пусть думают, что у нас только одна комната.
Лёлька сбросила туфли и уселась по-турецки на кровать. Я сел рядом, Мишка устроился на полу.
- Ты ведь ничего обо мне не знаешь, - сказала Лёлька. - Ничего, а берёшься судить. Баб Вера никого не судила, жалела всех...
Лёлька вздохнула, глаза у неё заблестели от слёз.
- Баб Вера?
- Соседка. Она умерла недавно.
- А эта та, что с сахаром в крови? - хихикнул я.
- Ничего смешного, - одёрнула меня Лёлька. - Говорю же, умерла!
Я смутился. Находит на меня иногда подобная странность, хихикаю зачем-то. Скорее всего нервное.
- Она меня спасла, - продолжала Лёлька. - Давно, лет пять назад. Мишка потерялся и я ходила его искать. Думала, что-то случилось. Потом смотрю, а он здесь на углу стоит и яблоко грызёт. Карманы тоже яблоками забиты. Потом мы домой пошли. Не знаю, чего я про яблоки вспомнила. Они тут совсем ни при чём. Я шла и думала, есть кто дома или нет. Тогда всё ещё только начиналось, и я боялась всегда. Это потом попривыкла. Мама спала на кровати. Рядом мужик какой-то храпел. Я пошла на кухню, собрала кое-что и решила уходить, когда в коридоре на меня кто-то навалился, к стене прижал и давай руками шарить.
- Гость! - со знанием дела пояснил Мишка.
- Ну, да гость. Я его за подбородок укусила. Кровищи было! Жуть! Он не понял ничего сначала, а потом как рванёт за мной, а я уже почти на площадку выскочила.
- Тут он её за ногу и дёрнул, - продолжил Мишка. - Она как грохнется, а он её обратно тащит! Прям за ногу!
Лёлька с укором посмотрела на брата:
- Ну, примерно так и было.
- Ага! - не унимался её брат. - Потом соседняя дверь как откроется! А оттуда ведро воды! Холоднющей! Мужик сразу растерялся, ногу отпустил, а Лёльку баб Вера себе в квартиру втащила. Это ж она мужика облила!
- Молодец она... была, - вздохнула Лёлька. - Жалко её...
Мы помолчали. Я не знал, что следует говорить в таких случаях. Что-нибудь вроде «соболезную»? Но слова не шли. Я заметил висевшую в углу иконку в простой деревянной раме.
- В Бога веришь? - спросил я отчасти презрительно, отчасти удивлённо. Мне казалось в Бога верят одни старики.
Лёлька покачала головой:
- Баб Вера верила. Это её. Жалко выбрасывать.
Она поднялась, подошла к столу и достала из ящика старый фотоальбом в тёмно-зелёной обложке и большую фотографию в рамке. Стекло было разбито, и через лицо молодого офицера тянулся кривой шрам.
- Володя, - ласково сказала Лёлька и провела рукой по портрету. - Это сын баб Веры. Он давно погиб, а она помнила и любила. Теперь он никому не нужен.
- Фотографии посмотри! - распорядился Мишка и сунул мне в руки альбом.
Я открыл наугад. На фотографии женщина с гладко причесанными волосами держит на коленях мальчика лет двух. На карапузе короткие шортики и белая кофточка с пушистыми помпонами на двух длинных шнурках. Мальчик задорно улыбается, засунув один в рот, и совсем не смотрит в объектив.
- Так же нельзя, правда? - спросила меня Лёлька. - Нельзя такие вещи выбрасывать. Всё равно что человека выбросить.
Я кивнул. Стало как-то горько, что людей давно нет, а их фото остались. Сожги их, и следа не останется. Доказывай потом, что жили на земле баб Вера и её сын Володя.
- Возьми их себе, - попросила Лёлька. - Я боюсь, что мама выбросит.
- Ага, - подтвердил Мишка. - Фотографии выбросит, а рамку с альбомом на самогонку обменяет.
- Чего сразу на самогонку? - смутилась Лёлька. Ей было стыдно.
- Да ладно, - махнул рукой Мишка. - Чего тут такого? Сто раз было!
Я забрал портрет с альбомом, завернул их в старую наволочку и спрятал за книжными полками, куда никто никогда не заглядывал. Они пролежали там много лет, и я вспомнил о их существовании только после переезда, когда было уже слишком поздно искать что-либо из прежней жизни.
Продолжение - http://www.proza.ru/2018/09/08/44